скачать книгу бесплатно
стройный, как стрелка. Мучагин любил споры и обычно, чем сильнее зажигался, тем
стремительней ходил между кроватями, тем торопливее говорил, тем резче жестикулировал,
как бы вырубая из пространства острые углы. Николаю он понравился умением организовать
свое время. Все бытовые заботы Мучагин заменил выработанными привычками. Никогда не
собираясь, например, погладить брюки или почистить туфли, он при необходимости делал
это автоматически, не задумываясь. Просто любое отступление от нормы сразу по
определенной программе включало ему руки и ноги, минуя голову. Мучагин обычно не
выходил из комнаты, не унеся чего-нибудь, и не возвращался, не принеся, да умудрялся
сделать еще что-нибудь попутно. Если же случалось, что он забывал куда-то зайти, то,
сознательно наказывая себя, мог вернуться туда хоть от порога комнаты. Мучагин любил
слово "принцип", но, главное, он мог свои принципы выдерживать. Дав, к примеру, зарок не
ходить по газонам, какая бы тропинка ни была там уже протоптана, он действительно не
ходил, повлияв этим на некоторых сокурсников, и в том числе на Бояркина.
Настоящие разногласия между ними начались со споров о личности. Становлением
личности Мучагин считал отбор и усиление в себе отдельных качеств – это как раз была еще
доармейская позиция Бояркина. Мучагин держался ее тоже очень принципиально, а
теперешние взгляды Бояркина о всевозможном расширении личности считал "размытостью".
– Да не размытые, а более широкие, – уверял его Николай. – Когда-нибудь тебе тоже
придется свои взгляды "подразмыть".
– Никогда! – кричал Мучагин. – От намеченного я не отступаю. Армия и меня научила
кое-чему.
Во время споров Бояркин сидел в углу на своей кровати, провалившись в вытянутую
сетку. Мучагин – в соседнем углу напротив, но его сетка не провисала, потому что он
подложил снизу доски. Он сидел прямой, всегда готовый вскочить и начать бегать. Очень
редко Бояркин тоже распалялся до того, что выбирался со своей сетки и начинал говорить
стоя. При этом он сразу отбрасывал дипломатические ходы, которых у него и так было
немного, отбрасывал намеки и резал все напрямик. В такие моменты со стороны могло
показаться, что они вот-вот раздерутся.
Позже в их спорах стал принимать участие другой сокурсник – Миша Тюлин, который
жил вместе с родителями совсем рядом и заходил в общежитие поболтать. Учиться Миша
поступил через год после армии и успел отрастить длинные волосы, лежащие на воротнике и
еще более усиливающие его сутулость. Он походил на какого-то матерого мыслителя, любил
поговорить о Гоголе, о Чехове, о Бунине и, смакуя, зачитать отрывок вслух. Весь
преобразившись, он читал с завыванием, с нажимом, словно в книге были написаны совсем
не те слова, которыми люди пользуются каждый день. Обоим его товарищам было стыдно
при такой читке смотреть друг на друга, а тем более на Мишу, который попросту упивался
собой. Во время споров рассудительный Миша Тюлин по-председательски устраивался в
центре комнаты за столом с алюминиевым чайником. Сидел он на самом краешке стула,
раздвинув массивные колени, и от падения его удерживал стол, на котором он лежал грудью.
Больше спорили его товарищи, а Тюлин лишь поворачивал лохматую голову с круглыми,
блестящими стеклами очков то в один, то в другой угол.
Часто, обсуждая дела в институте, преподавателей, материал, который изучался, они
были многим недовольны и возмущались. Отвозмущавшись, Тюлин и Мучагин с
облегчением успокаивались, Бояркин же успокоиться не мог, и все пытался вернуться к
больному вопросу. Он еще на службе интересовался педагогикой, почитывал, что удавалось,
и имел об учебе свое представление, которое теперь вдруг очень резко разошлось с тем, что
было на самом деле. Больше всего ему не нравилась сама программа, в соответствии с
которой, по его мнению, изучалось много ненужного, а нужное пропускалось. Недовольство
учебой в институте становилось у него все острее.
* * *
В начале весны Мучагин вдруг женился и ушел из общежития, оставив кровать с
матрасом, скрученным рулоном, и с досками, торчащими из-под сетки. Его свадьба
состоялась после двух или трех свиданий, но была грандиозной. Мучагин называл ее
комсомольской. Со стороны жениха присутствовала группа первого курса, со стороны
невесты – группа четвертого.
За неделю знакомства молодые успели не только узнать друг друга, но и купить на
деньги сельских родителей домик в городе. Свадьба, отмечаемая уже в этом домике, едва
вмещалась в его малую площадь. Даже современные танцы, для которых было достаточно
лишь стоять на полу, не получались. Пара была признана идеальной. Они были ровесниками.
Оба тонкие и высокие. Но если Мучагин и по внешности, и по темпераменту был похож на
минутную стрелку, то невеста – на часовую. Конечно, она должна была следовать за
минутной, но уже зато показывать основное время. Мучагин был весел, как герой.
– Ну-ка, признайся, удивил я вас? – спросил он Бояркина, который сидел в углу и
думал о своем.
– Удивил, – сознался Николай. – Но я тоже скоро вас удивлю.
– Тоже женишься?! – одобрительно воскликнул Мучагин.
– Развожусь, – усмехнулся Бояркин, – с институтом.
– Да ты что!? Почему?
– Надоело все…
– Как это надоело? Ну и ну. Сейчас мы с тобой разберемся. Миша! – крикнул он,
отыскивая Тюлина. – Продирайся сюда!
Миша с трудом продрался, но поговорить в суматохе не удалось. Николай догадался,
что своим тусклым видом он просто портит людям праздник и, выбрав момент, выскользнул
за дверь.
Через неделю товарищи пришли к нему в общежитие. Бояркин лежал на кровати с
книгой.
– Что читаем? – поинтересовался Тюлин.
Николай на мгновенье с силой зажмурил уставшие глаза и вместо ответа протянул
книгу.
– Кажется, не по программе, – проговорил Мучагин и начал листать страницы.
– По программе четвертого курса, – уточнил Бояркин, опуская ноги на пол, – хочется
знать, что именно я теряю.
– Так ты серьезно? – спросил Тюлин, приспосабливаясь на своем месте за столом и
радуясь возможности поговорить. – Ну и как книга?
– Я просмотрел не только эту. Ну, в общем, некоторая потеря есть.
– Так в чем же дело?! – воскликнул Мучагин. – Ты что же решил, что не годишься в
учителя?
– Потенциально гожусь. Но если я и дальше буду, как проклятый вбивать в голову эти
учебники, то из меня получится мешок информации и не больше. А ведь нам надо расти –
расти как личностям…
– Далась тебе эта личность…
– Ну, а как же иначе-то, Миша! У нас на службе для работы на серьезной аппаратуре
требовался определенный допуск – некая гарантия твоей надежности. А что должно быть
допуском учителя, когда он идет в класс? Сумма знаний? Черта с два! Допуск учителя – быть
личностью. А личность – это человек с духовным оттоком, потому что центр личности
состоит из какого-то неугомонного моторчика с пропеллером. А сейчас из института
вылетают с пропеллером, с дипломом, то есть, но без моторчика. За выпускником остается
жизнь из лекций и корпения над книгами, из зачетов, из праздничных вечеров с танцами, из
полутайных выпивок, из временных знакомств с женщинами, когда самое страшное –
завязнуть в какой-нибудь связи. Все это романтика студенческих будней. Остается, правда, и
