Что за стеной?

скачать книгу бесплатно

Что за стеной?
Всеволод Горчица

Антона Ерохина отправляют в Сибирь. Он физик, но ему придется десантироваться с военного самолета. Чуть не погибнув, он неожиданно понимает, что его установка, которую он создавал много лет – работает. Это величайшие открытие, эксперимент удался, но доказать ничего нельзя. Он пока не подозревает, что он всего лишь пешка в чужой игре.

Всеволод Горчица

Что за стеной?

Часть первая.

Портос и идальго.

Антон рисовал в ежедневнике бобра. Бобер получался не очень. Антон перерисовывал два передних зуба, прямо поверх старых невзрачных, сделав их утрированно огромными. Глазки-бусинки, мини-ушки почти на затылке, нос крупный и черный, черный насколько позволял карандаш, и все это на обширной щекастой морде.

Без ежедневника к руководителю входить запрещалось. Нужно было постараться ухватывать все ценные мысли и даже наметки мыслей. Поэтому Антон купил дорогой в кожаном переплете с шелковой ленточкой-закладкой ежедневник. Правда, высокопоставленными мыслями была занята только первая страничка, а на остальных красовались узоры, спирали, фактуры и остальные мелкокустарные художества.

– … осознать всю грандиозность перспектив графеновых аккумуляторов…– доносились обрывки речи, обращенной к Антону.

Антон перевел взгляд на начальство. Оно, начальство, ходило взад-вперед возле массивного письменного стола, бурно жестикулируя. Сними с начальственного лица очки и одень на лысеющую голову мушкетерскую шляпу, и могло показаться, что это Портос дослужился до капитана гвардейских мушкетеров и сейчас распекает своего гвардейца за очередную нахальную выходку. И борода, и усы Портоса, были сотворены барбером с отличным чувством стиля. Как ни парадоксально, но стильные борода и усы моложавили стареющее лицо академика Сурова.

Антон вдруг вспомнил студенческую чёрно-белую фотографию. Суров стоял с его отцом почти рядом, конечно без бороды и совсем худой. В руке отца была гитара, обклеенная какими-то тетеньками в овалах, на одно плечо по-гусарски была накинута стройотрядовская куртка, густо усаженная значками. На фотке было человек десять, кто-то стоял по пояс голый, кто-то в куртке, один лежал прямо на земле в позе римского кесаря. Отец стоял в обнимочку с хорошенькой девчонкой с косичками, смешно уложенными на голове. Все были в движении, почти никто не обращал внимания на фотографа, только Суров стоял прямо, как будто гвоздь, на котором держалась вся эта увесистая и беспокойная картина и смотрел четко в объектив.

– … И слава Богу, что сейчас технологический бум на Большие данные… – раскатывался голос Сурова по зале, назвать это кабинетом язык не поворачивался.

Антон вернулся к бобру и дорисовал бороду и усы. Бобер сразу же стал бравым и даже дерзким. Антон медленно повернул руку, на которой были часы, скосил глаза и понял, что прошло только десять минут, обреченно взглянул на Сурова и подумал, что он его внутренне называет Суровым. С детства, наверное, осталось. Жуешь утром свою ватрушку с молоком и слышишь голос из спальни: «…ты разве не летишь с Суровым? Ну в Барселону…ошиблась…хотя, что Барселона, что Мадрид, все равно тебя никто не берет». Это мама разговаривает с отцом. Отца, как всегда, не слышно, он отвечает односложно и вполголоса.

– …Ученые степени просто так не даются, нужны идеи и труд, и еще раз труд!

Голос Сурова неожиданно стих. Антон понял, что артподготовка закончилась. Сейчас начнется штурм, как полагается с танками и пехотой.

– Антон, ты меня не слушаешь?

– Нет, что вы, очень внимательно слушаю, Юрий Георгиевич, я весь внимание, – быстро и четко, как по уставу, ответил Антон.

Суров глубоко вздохнул. Сел. Смотреть он на Антона не хотел. Суров молчал. Взгляд его ушел внутрь, словно он пытался вспомнить ПИН-код от кредитки.

– Что мне с тобой делать? – проговорил он медленно, на выдохе. – Если бы твой отец видел тебя сейчас. На что ты тратишь свою жизнь? Мне совершенно не понятно твое упрямство. Я обещал Пашке, что присмотрю за тобой. И разве я не сдержал обещание? Я все сделал, чтобы ты оказался у нас в институте, начал карьеру. Разве моя вина, что ты до сих пор сидишь в младших научных сотрудниках.

Звук опять вырубился. Нет не звук, смысл вырубился. Антон честно держал глаза открытыми, и старался, чтобы на лицо наложилась маска вины, качественная маска. Суров, будто что-то жевал, а речь его звучала на незнакомом языке, может на болгарском, а может на сербском, и звук появлялся где-то не в Сурове, а под высоким потолком.

Акустика. В таком кабинете уместился бы хороший оркестр. Антон любил классическую музыку, но только вживую. Он вспомнил одухотворенные лица музыкантов, которые выступали в актовом зале в прошлом году. Братская помощь тружеников искусства труженикам науки! Все эти духовые, виолончели и арфы вызывали в Антоне детское восхищение. Музыка звучала внутри тела, легкие наполнялись вместе с легкими трубачей, скрипки резонировали где-то в районе горла, хотелось петь вместе с ними.

– Антон, мы вынуждены свернуть твои эксперименты в области многомировой интерпретации Эверетта как бес-перс-пек-тивные, – протарабанил последнее слово Суров.

Ого! Портос влепил своему гвардейцу пощёчину! Пощечина и позорное увольнение из рядов доблестной королевской гвардии. После такого нужно застрелится из мушкета. Хотя мушкет, как помнится, слишком длинный, роста не хватит. Тогда прыгнуть на шпагу, как самурай бросается на свой меч. Да нет же, самоубийство не красит благородного идальго! Лучше уж погибнуть в бою. Антон захлопнул ежедневник. Все высокопоставленные начальственные размышления были осмыслены и усвоены.

– Могу идти? – сказал он, вставая из-за длинного стола для совещаний.

– Ну зачем ты так, Антон? Я ж с тобой как с родным сыном.

– Я в родственники не напрашивался, Юрий Георгиевич.

– Ну уж, знаешь…Это так-то ты благодаришь за все.

– Спасибо за все. Я могу идти?

– Сядь и прекрати истерику! – рявкнул Портос.

Хорошо хоть Суров не подал команду «Сидеть!». Антон продолжал стоять. Внутри рождалось что-то злое, едкое. Антон отлично знал этот, стучащий в висках, топот бизонов. После того, как он не сдержится, ему будет стыдно за все сказанное, но ничего вернуть будет нельзя. Хотелось припомнить Сурову все: и за отца, и за себя. Антон знал, что Суров будет две недели отходить, или больше того, может с инфарктом слечь. Антон перестал сверлить пол глазами, разжал кулаки, и сел молча за стол. Хорошо, что, зная себя, он заранее сел подальше от дубового начальственного стола, на самой галерке.

– Вот и ладненько Тоша, – сказал Суров. Он сидел, сжимая в тугой узел свои по-крестьянски грубые пальцы. – Давай, вот что, Тоша, выпьем дорогого испанского коньячку по маленькой, – сказал он, вставая. – Ты не думай, я все понимаю.

Дальше он исчез за дверью комнаты-будуара, положенной каждому приличному академику в институте.

– Вот тебе, Тоша… – Голос на мгновение замолк. – Вынь да положь научную проблему вселенского масштаба. А кто будет заниматься простыми? – В комнатке что-то звякнуло, забулькало. – Не поверишь, но мы с твоим отцом тоже были лихими и хотели все здесь и сейчас. И любовь, такую чтобы в ушах звенело от любимого имени, и открытий великих и безумных, что перевернут к чертям собачим этот мещанский мирок! – Из комнатки неприятно взвизгнул нож, скользнувший по тарелке. – На этой тропе войны много полегло. Где сейчас отличник курса Серега Толмачев? Работает аудитором, правда непростым аудитором, но все же… А Алешка Трохов, светило науки, Леха Трохов с профилем греческого бога? Где он? Он на приличной должности в банке. А Аллочка… эх, Тоша, Тоша… Аллочка в науку рвалась, как пантера в бой, а наука в ответ ей что?!

Антон отвлекся на робкий стук в массивную входную дверь, почти сразу же дверь приоткрылась, и в нее заглянула секретарь Олеся.

– … Пошла вон! – резко гаркнул Суров, продолжая свою мысль.

Дверь тут же захлопнулась. Антон удивленно хмыкнул.

– Наука – это вам не мамка с титькой! – торжественно вещал Суров, гордо выходя из своего тайного убежища и неся на подносике две рюмочки коньячку, лимончик и сам коньячок. – Наука – это суровая и непреклонная мачеха. Нет у нее любимчиков! И быть не может!

Суров прошествовал к Антону, обошел край стола, поставил поднос перед Антоном и уселся на стул напротив. Антон было открыл рот, чтобы сказать Сурову про Олесю, но передумал. Пусть нелепая ситуация разрешится без него, да и старик был на подъеме.

– Давай, Антоша, – сказал Суров протягивая первую рюмку Атону. – Выпьем за науку! И за нас, за верных ее пасынков!

Они выпили, звонко чокнувшись. Закусили лимончиком. Суров опять горько выдохнул.

– Вот что, Тоша, – переходя почти на шёпот, сказал он. – Прикрою я тебя и в этот раз. Давят на меня сильно. Мол, никто в мире не возиться с этой нелепой многомировой итр…интерпретацией. Никто в мире! Самого Эверетта, ты же сам знаешь, из науки выперли, даже можно сказать, погнали поганой метлой. А ты Антон, как говориться, до сих пор в науке! Ты, Антон, талантлив. Ты, Антон, уперт. По-хорошему уперт. Это я уважаю. Но тема сомнительная. По-простому сказать, дохлая.

Суров налил еще коньячку. Взял свою рюмку, высоко подняв локоть, как солдат усердно тянущий локоть на строевой. Отодвинул стул, встал. Антон, тоже поднялся.

– Давай, Антон, выпьем за отца. Помянем, так сказать, – и резко опрокинул рюмку в рот.

Антон поддержал Сурова, но коньяк обжог горло как в самый первый раз, будто резанул ножом. Антон закашлялся. Сел на место. Они помолчали.

– Ты, я помню, в детстве любил путешествовать. Что думаешь о Сибири?

Антон чуть не поперхнулся лимоном.

– Что?

– Уговорил я этих дуболомов наверху, что тема твоя стоящая, но опасная. Решено было перебросить тебя и твою «бочку» в Новосибирск-6.

Антон понял, что старый хитрый Суров все разыграл, как в шахматной партии. Знал он про взрывной характер Антона, и про то, что будет нелегко объяснить Антону, зачем нужно ссылать его в Сибирь. Разыграл, так сказать, стандартный дебют, а потом бац и конный набег с фланга. Вот тебе и Портос. Нет. Это вам не простодушный Портос. Это растолстевший расчетливый Арамис! И про то, что они между собой называют экспериментальные установку «бочкой», он тоже знает. Ай да Суров! Новосибирск -6. Это даже не Новосибирск, это где-то, наверное, в медвежьей глуши. И охраняют это место солдаты в тулупах с овчарками. Да не с овчарками, а с волкодавами!

– Поедешь, Антон Павлович, ты один, – весомо сказал Суров.

– Как один? «Мне нужна Света», – возмущенно сказал Антон и добавил, чтобы снять двусмысленность. – Как специалист. Она же отличный математик и собаку съела на квантовой теории поля.

– Светлана Одинцова останется в Москве, – безапелляционно произнес Суров. – Допуск дали только на тебя – это раз; будешь ставить задачу и мы ее будем решать здесь на СК, удаленно – это два; и нечего делать молодой девушке в Сибири – это три.

– Какой допуск?

– Видишь ли, Антон Павлович, сосватал я твою темку военным. Встанешь, так сказать, к ним на довольствие. Щедрейшее финансирование, своя лаборатория. Ну и секретность, конечно, куда же без нее.

Все встало на свои места. Вот от чего такая отеческая забота и доброта. Сбросили тебя, Антон Павлович, с баланса. Обуза ты и заноза! Просто закрыть твою тему, совесть не позволила, а вот отослать подальше мечтателя и упрямца – это пожалуйста. Военные, те научат дисциплине и субординации. Да еще и в закрытый город! И ведь знает же, что я не откажусь! Отлично. Все имеет свою цену. Хочешь заниматься, Тоша, большой наукой – изволь в Сибирь!

– Летишь послезавтра, поэтому не теряй времени, собирайся. – Суров давно уже встал и ушел за свой тяжеловесный стол. Он что-то достал из стола и выложил наверх. – Вот, подойди, получи и распишись. Это тебе подарок от военных – бронированный планшет! – Суров хихикнул.

Антон подошел к крепкому, как буйвол, столу Сурова, на столе лежал обработанный обрубок металла.

– Бери, бери, отличная вещь, – сказал Суров заметив замешательство Антона. – Корпус – композитный. Титан, свинец, гидрофобный металл. Защита от радиации, радиоэлектронного считывания, ну и так далее. Полная защита. Мощнейший гексапроцессор и ассиметричная многомерная память. В общем, нам бы такие планшеты, но нам не дают. А тебе вот дали.

Взяв в руки чудо-планшет, Антон почувствовал, что «мает вещь». Увесистый и прочный.

– Загрузишь сюда все программное обеспечение к твоей установке. Будет тебе этот планшет и пультом, и компьютером. Доступа в интернет, понятное дело, не будет, но там у военных своя сеть не хуже. Модуль для дистанционного управления возьмёшь в шестой лаборатории. Адаптируй для своей «бочки». На все про все тебе сутки, – Суров остановился, что-то вспоминая. – Да и еще снизу у планшета микроотверстие, это для превращения всего содержимого в фарш. Буквально. Микровзрыв. С военными не забалуешь.

Ну что тут скажешь? Все правильно. Вот тебе, Тоша, и красивая погремушка, чтобы не заплакал.

– Спасибо, Юрий Георгиевич. Всего хорошего, Юрий Георгиевич. До свидания, Юрий Георгиевич! – Антон, чуть не ляпнул «Прощайте, не поминайте лихом». Он развернулся почти по-армейски и ровным шагом пошел к выходу.

– Счастливо, Тоша! Удачи! – услышал он вслед. – По прибытии разыщи полковника Федченко, теперь ты в его подчинении.

Выйдя в приемную и закрыв за собой дверь, Антон увидел заплаканную Олесю. Она бросила на него украдкой взгляд, распрямилась и демонстративно уставилась в монитор. Антон замедлил шаг, остановился.

– Бросьте, Олесенька, плакать. Это Юрий Георгиевич крикнул не вам, а мне.

Олеся с недоверием посмотрела в глаза Антону.