Когда возвращается радуга. Книга 2

скачать книгу бесплатно


Хью покусал вытащенную из охапки сена в ближайших яслях соломинку.

– Поди, в приют сдали. Выживет – его счастье, станет бродягой или, ежели девка – в прислуги пойдёт, а потом всё одно – в бордель. Но, скорее всего, не выживет. В приюте они как мухи мрут. Кому нужны подкидыши? Так что, вернёмся? Билли за нами уже послал.

Пронзительно синее южное небо мигнуло зло где-то вдали, на задворках разума – и погасло. Навсегда.

– В гостиницу, – только и сказала Аннет.

…Сутки после этого она проревела на узкой койке, не чувствуя клопиных укусов, потом привела себя в божий вид и послала за Хью. Надо было как-то жить дальше. И рожать сына Анри, да сделать так, чтобы никто не посмел отнять у неё её мальчика, чтобы уберечь его от страшного приюта и голодной холодной жизни в вечных скитаниях. К чёрту Энн Бони! Тоже, небось, глотки всем резала, живых людей отправляла за борт; а она-то, Аннет, сотворила из неё настоящую героиню!

Ребёнок. Любовь. Надежда. Та, что подарил ей Бенедикт Эстрейский, напророчив, что однажды они с Генрихом ещё встретятся, правда, не скоро… Вот о чём она станет думать.

А потом заявился Хью, и с порога, делая вид, что не замечает заплаканных глаз, сообщил, что некий голландский негоциант подыскивает судно для доставки партии зерна и шерсти в Нормандию. Не наняться ли? Рейс выгодный… Капитанская дочь высморкалась в простыню, пригладила пятернёй волосы, поинтересовалась ценой, условиями… Оживилась.

И через час, уже в женском платье, строгом, закрытом, как и полагается состоятельной вдове, продолжающей дело мужа (как её представили) вела переговоры с Хельмутом Ваан Клиберном.

Ещё через полгода о ней знали на всём Нормандском побережье.

Покрутившись в новых для себя кругах, поговорив с нанимателями и представителями торговых компаний и союзов, Аннет с удивлением узнала, что случаи, когда серьёзное мужское дело возглавляли – и весьма успешно – женщины, далеко не редки; хотя, конечно, вдовам-каботажницам доверяли куда больше. Какая-нибудь вертихвостка, потеснившая мужа с его законного места, или, тем паче, вздумавшая с нуля заняться перевозками, даже при наличии солидных финансовых гарантий не пользовалась у мужчин таким уровнем доверия, как умная вдова, унаследовавшая и приумножившая налаженное супругом семейное дело.

Да, каботаж. Да, небольшие рейсы вдоль побережья Франкии, с заходом то в один порт то в другой, не пересекая морских рубежей. Да, тихая, спокойная, мирная и достаточно скучная работёнка… Зато в сундуки «Новой Энн» золотым ручейком потекли приятные на вид и на ощупь жёлтые кругляшки, которых хватало и на сытую, наконец, жизнь потрёпанному в прошлых странствиях экипажу, и на периодическое подновление каракки после каждого плавания и шторма, и… в кубышку для будущего маленького Анри. Одержимая идеей дать сыну или дочери всё самое лучшее, Аннет задолго до родов уже ломала голову, где ей осесть, как создать прочную репутацию порядочной женщины с безупречным прошлым, дабы на малыша не упала даже тень подозрения в незаконнорожденности. Ах, если бы можно было выйти замуж так, для отвода глаз… Малыш Джон уже не единожды и намекал, и прямо делал ей предложение, но принять его капитанская дочка считала нечестным. Будучи не слепой, она прекрасно видела, что Джон Клеменс болен ею давно и хронически, и давать бедняге надежду на нечто большее, чем фиктивный брак, не хотела. Может, когда-нибудь на берегу её верный друг найдёт себе лекарство, не на ней одной свет клином сошёлся.

И тут-то, в одном из рейсов, она встретила незабвенного маркиза де Клематиса. Сухонького измождённого старичка, умирающего не столько от голода, сколько от жажды, на одном из крошечных островков Шозе, заливаемых приливом настолько, что дважды в сутки бедолаге приходилось взбираться на единственную высокую скалу и пережидать, в воде по колено, пока море, наконец, отступит. А потом, рискуя свернуть шею или сорваться, спешить вниз, на полосу литорали, где ещё шевелились крабы и нет-нет, да поскрипывали створками выброшенные волной съедобные моллюски. Так он прожил почти десять дней, спасаясь от обезвоживания лишь тем, что высасывал соки из крабовых клешней и сырой рыбы.

(Оставшиеся пять лет жизни маркиз Антуан Мари Жюстен де Клематис на нюх не выносил ни крабов, ни устриц, ни даров моря вообще, до коих ранее был большой охотник…)

Он слыл чудаком, этот аристократ, половину состояния промотавший на прекрасных дам, а оставшуюся половину, когда по причине пошатнувшегося здоровья не смог более получать удовольствие в амурной сфере – на путешествия. И надо ж было тому случиться, что буквально при возвращении из последнего морского вояжа в мыслях престарелого, но довольно-таки шебутного маркиза зародилась идея: а не покончить ли с этим кочевым образом жизни? Да и с жизнью вообще, ибо денежный источник иссяк, поместья в запустении, на суше его с нетерпением поджидают разве что кредиторы. Ни семьи, ни наследников, один, как перст, последний из рода. Однако семь десятков лет прожиты неплохо, красиво и со смыслом; завершать же свой путь в нищете или долговой яме – так неэстетично! Старичок уже всерьёз обдумывал, что лучше: изящно шагнуть за борт на закате, чтобы, так сказать, угаснуть вместе с уходящим солнцем, или накапать в вино побольше болеутоляющей настойки, коей в последнее время часто унимал расшалившуюся подагру… Появившийся на горизонте корабль с чёрным флагом прервал его рассуждения грубо и приземлённо. Маркиз был взят в плен какими-то невоспитанными личностями, затребовавшими выкуп и страшно рассердившимися, когда узнали, что тот гол, как сокол. Его и двух безденежных молодчиков высадили на островке – и предоставили своей судьбе, оставив, словно издеваясь, на троих два пистолета с единственной пулей каждый, и три бутылки рома. Последнее, так сказать, изощрённое утешение.

Памятуя, что спиртное, да ещё и крепкое, не утоляет жажду, а напротив – разжигает, маркиз к пойлу не притронулся. К тому же, несмотря на кажущуюся легкомысленность, он имел за плечами богатый жизненный опыт, подсказывающий, что от находящихся в сильном подпитии, да ещё с оружием в руках, молодых людей лучше держаться подальше. А потому – тихо, по-бриттски, поспешил уединиться якобы в поисках еды и питья, на самом же деле спрятался в небольшой пещерке за скалой. Где его, впрочем, к вечеру и застал врасплох прилив. К счастью, старичок успел вовремя выскочить из грота, едва не ставшего для него ловушкой, и, как любое живое существо, застигнутое наводнением, послушался инстинкта, что погнал его наверх. На самую вершину…

По рассказам моряков он знал, что приливы в этой части моря достигают отметки сорока футов, а то и выше, и когда вода спала, вновь обнажив островок, подивился лишь тому, что выжил.

Товарищей по несчастью он так и не нашёл. Захлебнулись ли они, перепившись, или поубивали друг друга – какая разница? Ему предстояло бороться за жизнь самому.

Порой, цепляясь за каменистый утёс, давясь горько-солёной водой, доходившей почти до горла, он вспоминал о недавнишних планах красивой кончины – и содрогался от истерического смеха. Боже, как ему сейчас хотелось жить! Просто жить!

…А когда волны спали в миллионный раз – воззвал к небу так жарко, словно и не делал это поминутно:

– Господи, клянусь: ежели кто сумеет меня отсюда вытащить – я сотворю для него всё, что он пожелает! Дай только сил дожить, Господи!

И так велико было его чувство благодарности и верность данному слову, что едва молодая вдова, спасшая его из плавучей тюрьмы, проговорилась, что обеспокоена судьбой будущего ребёнка, которому трудно будет без отца – тотчас, не задумываясь, припал на вовремя согнувшееся колено и предложил руку, сердце, титул, поместье… Всё, что имел.

И, увы, долги. Помявшись, маркиз признался в наличии оных.

Но ни разу, ни единого дня не пожалел о проявленном великодушии и согласии невесты.

Труднее всего оказалось даже не укрощение кредиторов и возведение из руин фамильного замка и деревушек. Твёрдая ручка Аннет вкупе с умеющими убеждать верными помощниками творили чудеса, и бывшей капитанской дочке справиться с зажравшимся управляющим и отбившимися от рук старостами оказалось не тяжелее, чем навести порядок в собственном трактире. Куда больше пришлось поволноваться из-за разрешения на брак самого маркиза в двенадцатом поколении и безвестной вдовы.

…Ах, Джон Клеменс, верный маленький Джон! Не зря он отработал пять лет на тайную службу бриттского посла, не зря учился каллиграфии и тонкому искусству – нет, не противозаконной подделки, но копирования документов. Ещё когда Аннет заявила о себе на всё побережье, как о судовладелице, он провернул весьма удачную аферу, или, по его выражению, «операцию» с якобы потерей и нахождением документов одной честной вдовы, подавшей в Гавре прошение на пенсион за погибшего в море супруга-офицера. В числе бумаг, оказавшихся в шкатулке, похищенной какими-то негодяями прямо из запертого номера гостиницы, весьма удачно оказалась и подорожная для путешествия по морю, так называемый «пасс порт». Буквально через два часа после кражи воры были разысканы и сданы властям некими добрыми людьми, обедающими в гостиничном зале и тронутыми причитаниями вдовы, а украденное возвращено владелице. Этого времени Джону Клеменсу как раз хватило на снятие копии «пасс порта» и внесения небольших поправок в фамилию и имя вдовы. Хотел заодно и повысить происхождение, но… пришлось Аннет превратиться лишь в купчиху, ибо дворянке в торговых делах доверия от клиентов ждать не приходилось. Свой больше доверяет своему.

Да и каралось самозваное дворянство строго…

На брак с маркизом, явный мезальянс, требовалось разрешение самого Генриха, поскольку Антуан Мари Жюстен де Клематис приходился какой-то четвероюродной роднёй Валуа, правящей династии и, согласно действующему Уложению о чистоте дворянской крови, король лично отслеживал браки старейших дворянских фамилий, а род де Клематисов к таковым и относился, несмотря на полное обнищание. На это и сделал ставку смышлёный маркиз, лично подавший королю прошение о браке. Не оставил на откуп придворным секретарям, занятым более проталкиванием «подмазанных» золотом прошений, нежели действительно нужных бумаг. Не доверил бюрократической машине, работающей при прохождении каждой просьбы из рук в руки с учётом требований протокола, а значит – чрезвычайно медленно. Но разыскал парадный камзол далёкой юности своей, собрался в один день, сунул под мышку фамильную шпагу, поцеловал изрядно округлившуюся к тому времени невесту в щёку – и укатил в Лютецию.

Где и воспользовался наследуемой привилегией маркизов де Клематис на аудиенцию у короля вне очереди, оставив за спиной в приёмной нескольких графьёв и виконтов, а так же лиц духовного сословия.

Появлением бодрого моложавого старика Его Величество впечатлился. Ещё бы. Прованская кухня, которую Аннет знала неплохо, ещё на корабле пошла маркизу впрок, и на Гаврский берег сошёл уже не измождённый борьбой за жизнь чудом спасённый скиталец, а изрядно окрепший, прибавивший не только в весе, но и в росте, стройный подтянутый седоусый дворянин, про которого запросто можно было сказать: есть ещё порох, есть! Свидание со смертью порой удивительным образом пробуждает жизненные силы, со свойственным ему юмором заметил маркиз, пересказывая королю историю своих злоключений. И даже освежает настолько, что чувствуешь возрождение во всём теле, буквально во всём… а потому – нет-нет, да невольно и потянет на шалости, о которых, казалось, и думать забыл по причине невозможности исполнения. И глядишь – на усохшей ветви древнего рода уже проклёвывается почка…

Его Величество Генрих Валуа, несмотря на простецкую крестьянскую физиономию, коей частенько поддразнивал его шут Пико, языком иносказаний и мудреца Эзопа владел в совершенстве. А потому, собрав в кулак всю тактичность, на которую был способен, осторожно поинтересовался, а родная ли пробилась почка, не потрудился ли над древом усердный садовник из ближайшего сада… или поместья. На что маркиз с гордостью ответствовал, что деревце его, хоть и взято из чужого питомника, но последние несколько месяцев обихаживалось исключительно им самим, и за подлинность полученных в недалёком будущем плодов он ручается. О чём готов даже принести присягу в присутствии епископа и прелата, дожидающихся в приёмной.

Его Величество Генрих задумчиво покивал. Что ж, бывает иногда и такое среди садоводов-долгожителей… Особенно, если речь идёт о возрождении угасающей фамилии. Можно даже закрыть глаза на купеческое происхождение невесты. Главное, чтобы в жилах будущего наследника текла кровь самих…

Возложив ладонь на Евангелие, присутствовавшее на письменном столе короля, величавый старец подтвердил: о, да! Кровь Валуа там будет, хоть и сильно разбавленная, но, как говорят отцы нашей Церкви, капля святой воды и море освящает, так, кажется?

…Несколько лет спустя, вглядываясь в личико маленького Анри, маркиз де Клематис откинул тёмно-русую прядку с виска мальчика – и, наконец, углядел три родинки, расположенные ровным треугольником: отметку, полученную при рождении, которую Аннет до сего времени удавалось скрывать от окружающих под чепчиками и шапочками. Внимательно изучил профиль, с каждым днём всё более знакомый, густые брови, карие глаза, простоватую, вовсе не аристократическую мордашку… и рассмеялся с облегчением.

На встревоженный возглас Аннет приложил палец к губам:

– Т-с-с…Всё хорошо, моя пташечка. Просто, наконец, убедился, что я не клятвопреступник… Однако не пора ли подумать о воспитании нашего юноши? У меня остались знакомые в Лютеции, они подыщут лучших учителей и гувернёров. Будущему маркизу надо быть самым блестящим маркизом во Франкии!

Да! Это полностью совпадало со страстным желанием самой Аннет: дать малышу всё лучшее. Чтобы когда-нибудь, рано или поздно, так или иначе, встретившись с отцом, он показал, что достоин его.

… Время неумолимо, ему поддаются все, даже не согнутые обстоятельствами аристократы. Но де Клематис успел дождаться «лучших часов в своей жизни», как он сам признавался, когда пятилетний Анри уселся на свою первую лошадку-пони, когда нацарапал пёрышком без единой ошибки поздравление с именинами «дорогому сиятельному отцу и маркизу…», сдал первый маленький экзамен по чтению и опробовал на соломенном чучелке новёхонькую шпажку, скопированную с фамильной.

После утомительного пышного бала по случаю своих семьдесят седьмых именин – прощального празднества, как потом поняла Аннет – отходя ко сну, он провозгласил, взмахнув ночным колпаком, как стягом, и пугая стареньких камердинеров:

– Виват, Франкия! Да здравствует король!

И добавив непонятно:

– Ныне отпущаеши раба своего, Владыка…

…уснул навек, счастливым.

Аннет искренне горевала по этому чудаку. Наверное, не меньше, чем Ирис по своему эфенди. Хорошо, что рядом оставались верные друзья: малыш Джон, перенявший бразды власти у здешнего управляющего, и Хью, превратившийся в импозантного дворецкого, бродяга Хью, который, оказывается, давно мечтал осесть на месте и вспоминать о большой воде лишь, когда взбредёт в голову блажь посидеть с удочкой. Остальной экипаж, помоложе и пошустрее, разбрёлся по морям, догуливать своё… Но бывшей капитанской дочке скучать было некогда. Поместье и три соседних разросшихся деревушки нуждались в хозяйском присмотре, сынок подрастал – и тоже требовал внимания, и Аннет не могла ему отказать, помня, что впереди у мальчика взрослая жизнь, мужские интересы. Придёт время – и её место в сердце займёт кто-то ещё, а потому дорожила каждым часом, проведённым вместе. Даже порой сидела на его уроках, тех, что были ей интересны, и, кстати, почерпнула там немало нового.

С учётом того, что в первые годы замужества её натаскивала в манерах и этикете пожилая компаньонка, приставленная маркизом – Аннет постепенно преобразилась. Втайне она надеялась, что однажды, когда сбудется предсказание архиепископа, она всё же встретится с Анри-старшим, и вот тогда… докажет, что простая франкская женщина ничуть не хуже и не глупее заносчивой рыжей королевы бриттов. К которой она, признаться, отчаянно ревновала. Её старания не пропали зря. Уже никто не узнал бы в знатной даме бывшую трактирщицу, а тем более – купчиху, занимавшуюся когда-то каботажем. Хотя кумушки из соседних поместий до сих пор любили почесать языки на тему «позорного» торгового прошлого, но, боже сохрани, в присутствии вдовы не осмеливались даже на намёки, и растили, растили дочерей, лелея золотые мечты о подрастающем поблизости зяте-маркизе.

За этими-то хлопотами и бесконечной круговертью дел она и проглядела змею в собственном доме.

Гувернёр-бритт, ещё при жизни старого маркиза назойливо ухаживавший за прелестной матушкой своего воспитанника, после её вдовства совсем потерял осторожность и чувство меры. И однажды с позором был изгнан и из хозяйской спальни, куда пытался пробраться, и с земель маркизы Клематис. Без рекомендательных писем и тёплого напутственного слова в ответ. Отчего затаил обиду.

Которой щедро поделился за третьей бутылкой старого эля с соотечественником из бриттского посольства. Высказался энергично и о сучке-вдове, бывшей купчихе, ловко оженившей на себе старика… а может, и не оженившей, а выданной указанием свыше, ибо маркизёныш-то явно не от Клематиса, а вот ежели глянет на него смышлёный человек, кто хоть раз побыл при дворе, сразу поймёт, чей это бастард. Потому, должно быть, и растёт вдали от столицы, чтобы не на виду. Не афишировать, так сказать, до поры, до времени.

Пожить после этого значительного разговора болтливому гувернёру позволили недолго. Ровно столько, чтобы вернуться в замок под предлогом какой-то потерянной в спешке отъезда ценной фамильной брошью покойной маменьки, подлить сонных капель матери и сыну, как раз перед их прогулкой по лесу, и дождаться, когда на карету нападут специально присланные для этого люди. Ах, да, ещё успеть проболтаться о содеянном, заметив ужас маркизы, борющейся с навязанным сном. Хотелось насладиться триумфом!