Слабая женщина с сильным характером

скачать книгу бесплатно


А ночью, допившись до нечеловеческого вида, храпел, раскинувшись поперёк кровати. Молодой жене приходилось сидеть у окошка их маленькой спальни и тихо плача, слушать пьяный сонный бред мужа, ожидая рассвета.

На свадьбе Люба сидела за столом, отрешённо наблюдая за происходящим. От постоянных пьяных криков «горько» ей становилось дурно. Ей хотелось оттолкнуть пьяного, плохо стоящего на ногах Николая, но мать, видя её недовольство, дёргала её за подол платья, приговаривая:

– Не кочевряжься.

Любу пугала мать Николая.

– Мало мне своей мамаши, так и эта, кажется, не лучше. Взгляд такой, словно убить готова.

А Митрофановна, как все называли мать жениха, не переставая, нахваливала Николая и себя Любиной матери.

– Коленька мой, всё в дом, всё в дом. На все руки мастер. Я тебе так, сваха, скажу. Ты ко мне с уважением, и я тебя никогда не обижу.

– Люб, слышишь, что свекровка твоя говорит? Вот. Ласковое теляти двух маток сосёт, – поддерживала её мать Любы.

– У меня в доме лежебок и лентяек не потерплю, я тебе сразу говорю. Я человек прямой, правду-матку прямо в глаза говорю. В нашем доме никто не врёт, только правда!

– А мы тоже не на помойке найдены, – встревал в разговор отец Любы, – у нас, доча, просто золото.

– Не всё золото, что блестит, – с издёвкой отвечала ему Митрофановна.

– Ты это о ком? – пытался возмутиться отец.

– Да сядь ты уже, – пресекала мать любую попытку отца защитить дочь.

На свадьбе Люба узнала многое о семье, в которой теперь ей придётся жить.

– Ох, бедная! Не повезло тебе, – сожалея, говорила какая-то пьяная женщина.

Потом выяснилось, это была тётка Николая по отцу, – я тебе так скажу! Свекровь твоя, настоящая жаба. Знаешь, как она матушку мою обижала?! – пьяно и наигранно заплакав, она оттолкнула от себя какого-то такого же пьяненького мужичка, – да иди ты отсюда, мы беседуем, не видишь?

– Так вот чего хочу сказать о твоей свекрови… Смотри, смотри, попрыгала жаба…

Так, прерываясь на то, чтобы с кем-то выпить очередную рюмку самогонки или отгоняя от Любы очередного гостя, она рассказала о причине ненависти к матери Николая.

– Раньше мы без всяких удобств жили. Вода в колодце, туалет на улице. Но хорошо жили, дружно. У меня маманя не злобливая, добрая женщина была. Да и брат мой тюфяк тюфяком. Хорошо жили, пока брат эту жабу в дом не привёл. Чего Митрофановна уши навострила? – крикнула тетка, увидев, как та пристально на них смотрит, – видала? Боится, что всю правду о ней расскажу. Не боись, на всё времени не хватит. Так вот, вскоре папанька умер. Хороший мужик был. Так эта и стала царицей в доме, а маманя у ней вроде как в прислугах. Митрофаниха к тому времени самогонку навострилась гнать. Как то мать не выдержала и что-то против этого сказала, так эта зараза взяла ведро ночное, которое в доме держали для малой нужды, и одела его матери на голову. Нет, ну ты представь, я же младшая в семье. Понимаешь мне мать-то жалко.

– А брат ваш? – спросила Люба.

– Брат… К тому времени она его так загрызла, что он спился от её самогонки. А потом ещё и отомстила, знать, чтобы в следующий раз перечить ей неповадно было. Маманя подслеповатая была. Без очков не видела. А эта зверюга разрезала пакет из-под молотого перца и в бумагу, нарезанную в туалете положила. Представляешь, что с бедной старухой было?! Она тогда кинулась на неё. Так, брат, защитничек.

Тётка заплакала, потом ещё, опрокинув в себя рюмку самогонки, продолжила.

– Потом я замуж вышла. Уехала в другой район. Приехала мать проведать, а она мне жаловаться, я к брату, ты, что это едрыть-растудыть мать в обиду даёшь? Ты же сын или кто? – махнув рукой, она, закончив свой рассказ, подытожила, – или кто оказался. Забрала я тогда матушку к себе, со мной и жила в покое до своей смерти. Слышь, чего говорю! Ты, если что, тоже так её охлади. Отомсти за мою маманьку бед-ную, – тётка опять залилась пьяными слезами.

Люба с облегчением дождалась конца недели, когда совсем уставшие и одуревшие от самогона родственники разъехались по своим домам и сёлам. Она ещё надеялась, что муж проспится и трезвый будет совсем другим. Не будет таким безобразно грубым, хамоватым.

Но жизнь так и побежала, спотыкаясь, да всё вкривь да вкось по кривой дорожке. И не было в этой жизни ни любви, ни счастья. И как ни пыталась Люба растопить добрым словом сердце своей свекрови, мужа, выходило ещё хуже. В скандалах, постоянных придирках и оплеухах она еле выносила своего первенца Феденьку. Но и после рождения сына жизнь лучше не стала.

Глава 2

Родился Федя недоношенным, ослабленным ребёнком. Да и Люба после тяжёлой беременности с анемией и сильным токсикозом была совсем без сил. Ей бы отлежаться, отоспаться вволю после родов хотя бы недельку-другую. Но не тут-то было. От нудных нравоучений свекрови она могла передохнуть только тогда, когда та уходила на работу.

Странной женщиной казалась ей свекровь. Часто Люба замечала, как Митрофановна молилась перед иконами утром и вечером, перед сном. Она знала много молитв и соблюдала главные церковные праздники. Но вера в Бога не мешала ей проклинать почём зря всех, кто только пытался ей возразить в том или ином вопросе. Другого, кроме своего мнения, для неё не существовало.

За злой язык и нрав все старались обходить её стороной, кроме её ровесника Иваныча, который жил в соседнем доме со своей больной женой. Его жена заболела непонятной болезнью, когда как-то, раз из-за какой-то мелочи её стала проклинать на всю улицу тогда ещё молодая Митрофановна. Как всем показалось на селе, что именно после этого понемногу силы стали покидать жену Иваныча. Куда только её он не возил, и на что только в больницах её не проверяли. Но никто из врачей ничего особенного не находил. Но соседка так и жила на одних лекарствах. Вся деревня так и думала, что это проклятия ведьмы Митрофанихи довели её до такого состояния и побаивались её.

И только Иваныч мог угрожать Митрофановне и пугать её – ведьму сожжением в её же доме, да и то после полного перепоя от купленного у этой же ведьмы самогона. Любе было странно, почему у такой ненавистной всей деревней женщины покупают самогон. Почему её свекровь, так любящая своего сына, своим варевом спаивала его.

– Все пьют. И он всё равно пить будет. А поэтому пусть пьёт дома, а не как все по подворотням на троих соображают, а твоё дело, – поучала она невестку, – хорошо накормить его, ноги помыть и спать уложить.

– А сами-то вы ноги мужу мыли? – вспомнив рассказ тётки на свадьбе, как-то раз заикнулась Люба. О чём потом долго жалела.

Науськанный матерью, пьяный Николай долго измывался над ней, обучая молодую жену, как надо уважать его мать.

Свекрови было всё не так и всё не то. Чтобы не делала молодая сноха, она обязательно должна была её унизить, оскорбить. Как уж Люба не старалась находить общий язык с этой грузной, с тяжёлым, злым взглядом женщиной. Как ни старалась угодить ей. И встанет пораньше, и на огороде первая, и по дому – всё на ней. Да найдёт свекровь подвох там, где и не думалось. Всё равно на скандал выведет.

Казалось бы… Любила Люба тесто. И оно её любило. Пирожки всегда получались пышными, начинка вкусная, хотя и простая. Нравилось ей, и месить тесто. Делала это она по-своему вопреки усмешкам и постоянным замечаниям свекрови. Затеяла как-то молодая сноха пироги. Вмешивая в опару муку, она всей открытой пятернёй собирала ещё жидкую смесь, которая приятно проходила через её пальцы, в ладошку, и равномерно вымешивала тесто. Оно большими слоями отходило от стенок высокой кастрюли, а потом собиралось в ровный, бухтящий пузырьками воздуха шар. Подошедшая свекровь, увидев процесс её вымешивания, возмутилась, крикнула сыну.

– Ты смотри, кого привёз! Она даже месить тесто не умеет! Кулаком все нормальные люди мешают, видишь? – она показала, как кулаком надо бить по тесту.

– А мне бабушка всегда говорила, что тесто ласку любит. И с ним надо по-доброму обращаться.

– Небось, бабка твоя неумехой была, и ты такая же! А моя бабушка говорила, чтоб хороший замес получился, надо бить его до седьмого пота! До мокрых штанов. А раз непонятлива, так тебе надо заместо теста поддать!

В следующий раз свекровь приметила, что опару Люба начинает делать с взбивания «гоголь-моголя». Взбивает сахар с яйцами до полного его растворения. Люба пыталась объяснить, что школьнику известно, что сахар тяжёлый, его надо взбить до полного растворения, тогда пироги будут лёгкими, упругими.

– Ты эти барские штучки выкинь из головы, мы крестьянских кровей и приучены всё по своим правилам делать!

– В каждой семье свои рецепты, свои правила. Не нравится, сами делайте, – ответила ей молодая сноха. За что вечером опять была бита мужем до посинения за дерзость матери.

Что Любе было обиднее всего, пироги не залёживались. Свекровь кривилась, всячески стараясь показать, какую гадость ей приходится поглощать. Но сама больше тесто не делала и пирогов не пекла. А Люба, от греха подальше, с тех пор ставила тесто только тогда, когда все спали. На рассвете. Но, просыпаясь, уловив вкусный запах подходящей опары, свекровь неизменно справлялась:

– Как тесто делала по-нашенски?

– По-вашенски, – чтобы отстала, отвечала ей Люба.

– То-то же, – раздражённо произносила свекровь.

Сколько раз Люба хотела уехать к родителям. Развестись. Однажды Николай так исполосовал её ремнём, что бросив всё, и заняв на дорогу денег у новой подружки Маши, с которой работала вместе на дойке, она поехала домой. Но мать особо и не слушала рассказ дочери, постоянно прерывала её.

– Ну что поделать, все мужики пьют да бьют. И твой папаня меня охаживал. Уехала, приживайся. Мне ещё двоих пристраивать надо.

Через день приехал Николай. Просить прощения стал. Так мать и рада была, не знала, как выпроводить молодых. Отец, правда, поговорил с зятем наедине.

– Больше он тебя пальцем не тронет, а если тронет, ты, доча, сразу мне сообщи.

– Нет, в родительский дом обратной дороги нет, – тогда решила Люба.

С рождением сына бить муж стал её меньше, но пить стал больше. Придирки и упрёки свекрови удвоились. Люба разрывалась между вечно пьяным мужем, сварливой жестокой свекровью и малышом. Как-то когда у Феденьки уже стали резаться зубки, она дала ему баранку и не заметила, как малыш рассосал её своими белыми от воспаления деснами. Маленький кусочек застрял у него в горле. От услышанного детского кашля у Любы задрожали руки. Забежав в комнату, она увидела сына с уже почти синим личиком. Следом влетела в комнату свекровь с криком:

– Убила! Убила кровинку! Она налетела на Любу и стала бить её, пытаясь схватить за волосы. У Любы, видно сработал материнский инстинкт. Она с силой оттолкнула свекровь и кинулась к малышу. Нажав на пухлые щёчки малыша, она указательным пальцем подцепила кусочек, застрявший в маленькой гортани. Сын схватил ртом воздух, кашлянув ещё раз, и освободил себя от смертельного куска.

Расплата наступила ночью, когда в комнату, где лежала на кровати Люба с малышом, зашёл давно уже пьющий на стороне и озверевший от рассказа свекрови о негодной невестке Николай. Схватив жену за волосы, он бросил её на пол. Падая, она ударилась головой об угол прикроватной тумбочки, и на затылке появилась кровь, которая немного остудила пыл пьяного изверга. Кровь струйкой текла на ночную сорочку, но Люба не замечала этого. Она схватила маленького, кричащего от испуга Федю и выскочила из дома.

Крепко прижимая к груди сынишку, она бежала по протоптанной в снегу тропе босая, не замечая боли от колкого наста, оставляя на скользкой тропинке кровавые следы. Растрёпанные волосы мешали бегу, падая на глаза замёрзшими кровавыми сосульками. Ребёнок, плача, неожиданно захватив холодный морозный воздух, на несколько секунд задохнулся и замолчал. Любаша попыталась окаменевшей от холода рукой подобрать сползающее тёплое детское одеяло, которое интуитивно схватила вместе с ребёнком из кроватки, но оно, раздуваемое резкими порывами ветра, предательски открывало тельце малыша, одетого в легкие, уже давно мокрые ползунки.

– Убью, сука! – слышался пьяный крик мужа из открытой настежь двери.

– Коля, Коленька, сыночек, успокойся, закрой дверь, простынешь. Ничего, набегается, прибежит, – плача, причитала свекровь, стараясь завести пьяного сына в дом и закрывая за собой двери.

– Сына пусть вернёт! – не унимался тот, отталкивая мать, – кому сказал, дрянь, сына на место положи! Убью!

Люба выскочила из приоткрытой калитки на улицу, и не чувствуя боли, и холода добежала до двора своей единственной подруги Маши, дом которой стоял через двор от дома Митрофанихи.

– Помогите, помогите! – кричала она срывающимся от боли и страха голосом, вбегая на крыльцо дома.

В окне дома зажёгся свет. Отодвинулась занавеска, и Маша, не разглядев непрошеных гостей через разукрашенное морозом замысловатыми узорами стекло, высунулась в форточку.

– Кого ещё принесло?

– Маша, помоги, – еле шевеля синими губами, из последних сил просила женщина.

– Господи, Любка, ты, что ли?

Заскрипели двери в сенях. На крыльцо выбежала Мария в ночной сорочке, с накинутым поверх неё пуховым платком.

– Мамочки мои, Любка! Что же это делается? Дитя уморите! – она взяла у обессиленной подруги плачущего ребёнка. Войдя в дом, почувствовав тепло и безопасность, Люба рухнула на старенький чистый половик, лежащий на полу в прихожей.

– Господи, Любка, ты же дитя чуть не уморила, – причитала женщина, снимая с малютки мокрые, замёрзшие на морозе ползунки и кофточки. Закутав маленькое дрожащее тельце в снятое с протянутой в комнате верёвки махровое полотенце, она положила ещё плачущего мальчика на топчан. Накинула на него пуховой платок, а сама кинулась к стонущей Любе.

– Господи! Ирод, он опять голову тебе проломил, смотри, кровь идёт.

Маша помогла Любе подняться и лечь рядом с ребёнком на топчан. Метнувшись в другую комнату, она принесла подушку, тёплое одеяло и лёгкий халат.

– Не даст свекровка тебе житья. Она же змея змеёй. И этот Колька твой тоже алкаш конченный, – причитала она, снимая с подруги мокрую ночную сорочку, в которую та была одета, помогая ей натянуть на себя халат и укрывая Любу тёплым одеялом.

Люба дрожала всем телом так, что казалось, стук её зубов был слышен во всём доме.

– Маша у тебя молоко есть? – еле проговорила она.

– Да есть. Уже грею, – вылив тёплое молоко в чашку, она вынула из буфета начатую бутылку водки.

Налив в рюмку чайную ложку алкоголя, она добавила немного воды и сахара. Быстро размешала полученную смесь, взяла ребёнка на руки и стала быстро вливать её в рот полугодовалого малыша. Усталый, измученный ребёнок не сопротивлялся. Он пил, забавно скручивая язычок в трубочку, морщась от гадкого вкуса питья. Проглотив немного жидкости, хныкал, но опять открывал ротик. Малыш раскраснелся от тепла и разбавленной водки, его глазки стали закрываться от усталости, перенесённого шока и наступившей вдруг тишины. Но женщина не давала ему уснуть, а всё поила и поила тёплым молоком с разбавленным в нём кусочком сливочного масла.

Положив успокоившегося ребёнка рядом с матерью, Маша выложила на стол кружок ливерной колбасы, шматок сала, хлеб и два сваренных вкрутую яйца. Оторвав от какой-то тряпицы, лежащей в столе, лоскут, она смочила его водкой и, раздвинув волосы на голове Любы, стала вытирать кровь.