скачать книгу бесплатно
– Почему сейчас? – спросила я, играя с сакральным жемчугом из потайной шкатулки, баллады о котором жили в нашем ковене долгими поколениями.
Виктория улыбнулась, задвигая обратно свой столик с порошками, эфирными маслами и смолами драконового дерева.
– Просто так. Любая женщина, а уж тем более ведьма, грезит о дорогих побрякушках. В твоих же руках – настоящая родовая реликвия с многовековой историей. Наследная регалия нашего ковена. Тебе нравится?
Мое нерешительное мычание заставило маму вопросительно выгнуть бровь.
– Нравится, но… – я смутилась, пытаясь совладать с магнетизмом перламутра и с трудом оторвав от жемчуга взгляд.
– Но что?
– Я больше люблю стекло.
– Стекло? – удивилась Виктория.
– Да… Ну, такие стеклянные бусины, знаешь? Как те, что для меня сделал Джулиан.
Виктория ухмыльнулась.
– Честь подержать в руках Вестников даров выпадает лишь верховным ведьмам, Одри… Привыкай к этому. Они теперь твои.
Неожиданно одна из жемчужин – круглая, до совершенства ровная и сверкающая – выкатилась из-под моих пальцев и соскользнула вниз, устремившись к полу под естественной тяжестью, но зависла в полуметре от половиц, проигнорировав все известные законы гравитации. Воздух сделался вязким, тугим, мешая вдохнуть; он толкнул жемчужину прямиком в руку матери. Она ласково подула на нее, очищая от пыли.
– Мои? – переспросила я растерянно.
– Да… Если ты согласна принять мое наследие, конечно, – подвела черту Виктория, забирая из моих рук оставшиеся драгоценности.
– Ты это сейчас серьезно?
Я почувствовала липкую испарину, возникшую в тех местах, где до кожи дотрагивались прохладные жемчужины. Мама подошла ближе: ее кардиган пропитался ароматом душицы и растений, к силе которых она с рождения тяготела. Стихии природы были первым освоенным ею даром, потому и одежду она предпочитала землистых и пастельных оттенков: песочные брюки, темно-зеленый свитер с украшениями из натуральных камней. Я обвела ее взглядом, поражаясь красоте шторма в темно-серых глазах, цвет которых издавна выдавал всех урожденных Дефо. Волнистые волосы, будто сплетенные из ржаных колосков, были забраны высоко на затылке непритязательной серебряной шпилькой. Я удивилась, ведь еще вчера в волосах моей матери блистал жемчуг: старый гребень, от которого она, судя по всему, избавилась, был усыпан им. Виктория впервые предстала перед кем-то без своего морского украшения и пускай не утратила от этого женского шарма, но будто лишилась своей величественности. И это меня пугало.
Я опустила взгляд на закрывшуюся шкатулку, куда Виктория поместила родовые жемчужины, и глухо ахнула.
– Вестники даров, – поняла наконец я. – Ты все это время носила их в волосах… Прямо в том гребне! Шкатулка, которую ты так усердно прятала под алтарем в кабинете, все это время была пуста. Мама! Это же так…
– Нечестно и рискованно?
– Хитро и поразительно.
Виктория нежно улыбнулась, польщенная.
– Верховная никогда не расстается с тем, что ей по-настоящему дорого, Одри, – она положила шкатулку мне в руки и наклонилась, прижавшись губами к моему лбу. – Однажды и ты сделаешь из этого жемчуга чудесное ожерелье или брошь… А может, тоже захочешь обзавестись жемчужным гребнем. Разумеется, когда вернешь Вестникам их истинный вид.
Виктория со скрипом приоткрыла шкатулку. На дне, покрытом красным бархатом, зазвенело нечто темное и уже не такое красивое: там перекатывались круглые угольки, в которых было довольно сложно заподозрить тот самый жемчуг. От былого великолепия, чистого и слепящего, не осталось и следа. Жемчужины почернели.
– Всего их восемь. Одна жемчужина – один дар. Каждый из них тебе предстоит освоить. Надеюсь, ты помнишь: стихии, метаморфоз, психокинез, ментальность, прорицание, некромантия, исцеление, сотворение, – перечислила мама, и я закивала, внимательно слушая ее. – Черная жемчужина – невежество, белая – достигнутое мастерство. Они – материнское наставление, напоминающее о предначертанном тебе пути.
Виктория закрыла шкатулку, лежащую на моей заледеневшей ладони, и отстранилась, повернувшись к шкафу так невозмутимо, будто совсем не замечала, какой волной удушающего ужаса меня захлестнуло.
– Мне двенадцать, – хрипло напомнила я. – До начала подготовки ведь еще три года… Слишком рано.
– Твоя практика начнется с завтрашнего дня.
Кабинет матери был огромный, – с вытянутыми витражными окнами, книжными шкафами и гигантским алтарным столом между колоннами, укрытым пунцовым шелком, – но дышать здесь вдруг стало нечем.
– Мама, я не…
– Происходит кое-что очень плохое, Одри, – оборвала меня Виктория, храня ледяное спокойствие, и я увидела, как побелели костяшки ее пальцев, когда она сжала дверцу шкафа, едва заметно пошатнувшись. – Боюсь, очень скоро ты станешь самой молодой Верховной ведьмой в истории ковена, потому что я умираю.
* * *
– С первым днем осени! Увы, жителям Нового Орлеана придется отменить праздничное барбекю, до конца выходных не рекомендуется покидать свой дом без экстренной необходимости. Синоптики обещают ослабление ветра с 28 м/с до 23, но дождь не прекратится до понедельника. Будьте бдительны за рулем!
Я разодрала слипшиеся веки и, усевшись, уставилась на абсолютно голую стену с проплешинами известки. Потолочное окно было перегорожено чугунными прутьями, а вместо двери стояла решетка. Я бросилась к ней, услышав звук включенного приемника, и чуть не упала, запутавшись в одеяле. Стряхнув с себя непонятное шерстяное покрывало, я прислушалась к голосу радио и свисту закипевшего чайника, а затем заглянула под койку в поисках своего рюкзака и футляра со скрипкой, пытаясь вспомнить, как именно здесь очутилась. И, главное, где?
Мучительная ломота в теле, простудный жар и вид натертых запястий быстро пригвоздили меня к постели.
Память начала стремительно возвращаться.
– На тебя напали?
Я прислонилась лбом к спинке сиденья и взглянула на насквозь промокшего юношу за рулем, чей значок детектива перекочевал на почетное место у рычага передач.
Молчала я не столько из-за враждебности и обиды, сколько из-за того, что просто не находила сил ответить. Детектив Гастингс, чье имя в моем мозгу переплелось с лихорадочным бредом и матерными словами, повернулся вполоборота, неторопливо ведя машину вдоль затопленной дождем трассы.
– У тебя кровь идет.
Нахмурившись, я приложила пальцы к ноющему виску, не размыкая запястий, скованных наручниками. Подушечки пальцев слиплись, и, поднеся их к глазам, я увидела кровь, которую было так легко спутать с дождевой водой, текущей по лицу.
– Упала, – соврала я, и Коул хмыкнул, выказывая свой скептицизм. – Бордюр скользкий.
– А тот парень, от которого ты бежала, просто помогал тебе подняться, да?
Я дернулась. Слышать из чьих-то уст замечание о моем брате, после встречи с которым люди обычно либо просыпались мертвыми, либо, натолкнувшись на защитные чары, остаток дня не могли вспомнить даже алфавит, было чертовски жутко. Сохранить самообладание оказалось так же тяжко, как и не умереть сегодня.
– Сколько тебе лет? – продолжил расспрашивать Коул.
– Я совершеннолетняя, так что под уголовный кодекс подхожу, не переживай. Уверена, в участке мне обеспечат горячий прием.
– Уже доводилось там бывать?
– Нет. А что, я не похожа на законопослушную гражданку?
Коул свел на переносице брови и отвлекся от дороги, уставившись на меня так, будто пытался просканировать.
– Это был сарказм? – уточнил он с сомнением в голосе. – Иначе не понимаю, как ты всерьез можешь допустить вероятность, что я отвечу «нет» на твой вопрос после того, как обворовала меня посреди улицы.
– Беда-а, – протянула я, качая головой. – Ты хоть одно преступление раскрыл с такой-то догадливостью?
– Пятьдесят пять процентов дел в участке раскрыто именно мной, – пробормотал Коул, снова сосредоточившись на дороге, и я бы соврала, если бы сказала, что ему удалось прозвучать не самодовольно. – Это лучший статистический показатель среди моих коллег.
– Тогда советую не бродить одному по темным переулкам. Никто не любит выскочек.
– Воров тоже никто не любит.
Я поджала губы и, уткнувшись носом в шарф, разорвавшийся при падении, заглушила вырвавшийся кашель. В зеркале заднего вида мелькнули карие глаза: Коул часто смотрел на меня, и я вдруг подумала, что действительно вижу в отражении его глаз тигра.
– Откуда ты?
– Из Нью-Йорка, – соврала я.
– Я ведь все равно узнаю, когда в полиции затребуют твои документы.
– У меня нет документов, – хмыкнула я, не соврав: нельзя было всерьез назвать документами несколько поддельных удостоверений, которые для Рэйчел скомпоновали эмигранты на дешевом принтере.
Мои зубы застучали.
– Замерзла?
Неконтролируемая дрожь, вызванная поднимающейся температурой и мокрой одеждой, не ускользнула от Коула. Оставив без замечаний мои попытки обогреться руками, забравшись в грязной обуви на сиденья, он включил обогреватель. Струя теплого воздуха пришлась очень кстати, но не уменьшила озноб. Зато окна сделались прозрачными, оттаяв: проносящиеся мимо коттеджи завораживали, как карусель калейдоскопа. В какой-то момент контраст зелени и черного неба смешался в одно яркое пятно, и голова у меня закружилась. Волна тепла, прошедшая через наконец отогревшееся тело, рассеяла мое сознание, словно ветер. Голова обмякла и повисла, ударяясь о дверцу.
– Воровка? Что с тобой?
Следом за вспышкой адреналина пришла истома. Я закрыла глаза и уже не увидела, что ткнулось мне в ладонь, влажное и похрюкивающее.
– Оставь ее в покое, Штрудель. Пускай поспит… Дай-ка сюда пальто.
Машина сбавила ход, но не затормозила. На секунду горячий лоб остудила чья-то ладонь, а затем пропитанные влагой свитер и джинсы почти перестали доставлять дискомфорт – что-то тяжелое и мягкое накрыло меня, и я отключилась.
– А вот и твое какао, куколка.
Я дернула рукой, вынырнув из омута вчерашнего дня, и едва не вышибла из рук полицейского дымящуюся кружку.
– Эй! Тише. Ты вся промокла, к тому же тебя лихорадило пару часов, так что держи, тебе не помешает.
Я взглянула на скуластое лицо пожилого офицера. Он кивнул на одеяло, которым я была укрыта, когда очнулась. Разгладив плотную ткань, я поняла, что это было вовсе не одеяло, а длинное мужское пальто в клубках кошачьей шерсти, в которое въелся терпкий запах выпечки, чабреца и стеклоочистителя. Это пальто я раньше никогда не видела.
– Детектив притащил тебя в этом. Явно не твой размерчик, да? Еще он попросил тебя накормить, так что, если захочешь, я поделюсь с тобой сэндвичем. Только учти, он с беконом!
Я прочистила горло, собираясь с мыслями.
– Детектив сказал что-нибудь еще перед тем, как уехать?
– Да, – ответил полицейский, и я напряглась, пока он не продолжил: – Рассказал, что подобрал тебя на шоссе. Ты была совсем плоха. Видимо, упала и ударилась. В такую погоду убиться – раз плюнуть! Он позаботился бы о тебе сам, но ему надо было возвращаться домой. В Вермонт, кажется, – полицейский задумчиво поскреб седую щетину. – Пока дождь не утихнет, ты можешь остаться здесь и отоспаться. Утром попрошу отвезти тебя, куда скажешь…
– Спасибо, – выпалила я радостно и вскочила с койки. Офицер опешил, все еще держа кружку с какао. – Но мне уже лучше. Пожалуй, я пойду. Куда вы сложили мои вещи?
Мужская сердобольность при виде «барышни в беде» действительно не знает границ! От облегчения, что детектив Гастингс смиловался и оставил историю с воровством между нами, я ощутила такой прилив сил, что смогла бы сотворить минимум десять заклятий с ходу. Правда, длилось мое воодушевление недолго.
– Один нюанс, – усмехнулся офицер, когда я уже дернула решетку двери, но вдруг обнаружила, что та заперта. – Сначала объясни, откуда это в твоей сумке?
Я медленно повернулась и увидела, как офицер вываливает на скомканное пальто Коула мои фальшивые водительские права. В горле встал ком.
– Пытались отыскать твой сотовый телефон, чтобы позвонить близким, – пояснил офицер.
– Я не пользуюсь сотовым, – выдавила я уныло. – Слишком много излучения.
«И слишком много проблем».
– Луиза O’Келли, – прочитал он на одной из пластиковых карточек, пристально сверяя фото с моей побледневшей физиономией. – Из самого университета Лиги плюща, надо же! Или ты Стефани Митчелл из Южной Дакоты? Или Кристина Геро? Тебе все-таки двадцать, двадцать два или двадцать три? Хотя, нет, точно не двадцать три… Ты выглядишь очень юной. Тебе точно есть восемнадцать? Или мне связаться с твоими родителями? Из какой ты школы?
– У меня нет родителей. Мне двадцать лет, – честно призналась я, закатывая глаза, но тут же соврала снова: – Меня зовут Кейт.
– Ну да, так я и поверил. Встречал я уже таких… непутевых! Сам найду, кто ты такая. Времени у нас вдоволь. В конце концов, подделка документов – это тянет побольше, чем на пятнадцать суток, согласна?
Я промолчала, терпя удары судьбы, стиснув зубы, и пропустила офицера к выходу. Он покинул камеру, оставив меня одну вместе с моим раздавленным самолюбием и насморком.
– Выпей какао, – заботливо посоветовал он напоследок, пряча ключи в нагрудный карман. – И благослови того паренька из Бёрлингтона, что спас тебя от бури, пускай даже такой ценой.
И я действительно выпила это злополучное какао, но благословлять Коула Гастингса не спешила. Вместо этого я мысленно прокляла его раза четыре, жалея, что под рукой нет булавки и куклы с прядью его злополучных кудрей. Сгорбившись на жесткой койке под длинным душистым пальто, я постаралась сосредоточиться на побеге.
– Смертные, – буркнула я себе под нос. – Теперь понимаю, почему моя бабушка каждый раз плевалась, вспоминая сентябрь 1787 года. Вовсе не ведьмы роднятся с дьяволом, а современная Конституция. Тьфу!
Я заглянула в замочную скважину, взвешивая свои силы, восстановившиеся после сна.
«Три дара из восьми – слишком скудно для Верховной. Не расстраивай меня, Одри».
Да что там, я расстраивала даже саму себя! Моя практика не была закончена и наполовину, и сейчас мне катастрофически не хватало знаний. Вот до чего довела моя безответственность – не могу вспомнить заклятие, чтобы вскрыть решетку! Сгнить в тюрьме – истинный позор для Верховной. Смирно дожидаться, пока в этой тюрьме меня обнаружит одержимый брат, – позор еще больший.
– А вот и твой сэндвич, малышка. Кстати, наш стажер нарыл кое-какое досье… Ты, случайно, не Натали Прайс? Нет?
Я несколько раз глубоко вдохнула, медленно выдохнула и улыбнулась.
– Хотите узнать свое будущее?
– Чего?
– Могу погадать вам. Я прорицательница.
– Ага, – прыснул со смеху офицер, остановившись на пороге. – Скорее проницательная мошенница.
– Разве вы не видели все те загадочные штуковины, когда рылись в моем рюкзаке? – надавила я и с облегчением увидела вихрь противоречивых эмоций в его взгляде. – Там есть и Таро, и руны, и оракул Ленорман.
Офицер прислонился плечом к стене, держа тарелку. Повисшая тишина выдала его с головой – заинтересованный, он не спешил уходить.
– Вы ведь верите в колдовство, – продолжила наступать я, обводя взглядом серебряный кулон, выглядывающий из-под воротника его голубой рубашки. – Это скандинавский «Шлем ужаса», я права? Отпугивает недоброжелателей. Спорю, в столе у вас валяется амулет гри-гри от воздействия магии вуду. Вы зашили внутрь свои состриженные ногти или пошли на более радикальные меры?
– Откуда ты знаешь? – встрепенулся офицер, выпрямившись во весь рост, как по стойке, и я улыбнулась, убедившись, что нащупала его больное место. – Мы живем в Новом Орлеане, детка! Тут все повязаны на колдовстве или защите от него. Так, просто на всякий случай… Моя жена очень суеверна.
