скачать книгу бесплатно
Новый телевизор был куплен в субботу. Значит, я сейчас должен пойти его покупать. Но я не пойду. У меня и старый работает. И деньги жалко. Если я могу второй раз поступать, как хочу, то будущее вовсе не определено фатально; пройдя в прошлое, его можно изменить. И никаких парадоксов!
Теперь еще: момент перехода. Все началось во время Генкиного звонка. Правильно, я вернулся в пятничное утро, когда отчет еще не был написан, и… что за ерунда…
Дмитрий Сергеевич полез ложкой в сахарницу, она стукнулась о лежащий там маленький предмет. Инженер замер. Он вспомнил. Большой палец на белом круге. Телефонный звонок.
Эта штука не просто штука. Эта вещь из той, первой субботы. Единственный материальный предмет оттуда. Момент перехода! Предмет не исчез, не ушел туда, в свое время, вместе с новым телевизором. Дмитрий Сергеевич осторожно, ложкой достал вещицу из сахарницы и положил на блюдце.
«Будем считать, что это мина, а я – сапер. Руками не трогать. Для начала рассмотреть».
Дмитрий Сергеевич взял лупу, надел очки и склонился над блюдечком. Предмет был коричневый только с первого взгляда. В центре одной стороны – белый круг, слегка сферически вогнутый. От круга во все стороны, как солнечные лучи, расходились тончайшие белые нити. Они огибали бока предмета, и на обратной стороне (Дмитрий Сергеевич перевернул вещицу ложкой) сходились в центре, образуя звезду-точку. По краю шла надпись, состоящая из иероглифов.
«Вот вам и инструкция по эксплуатации, – подумал он – и пока ее не прочитаю, ничего делать не буду». Принес бумагу и карандаш. Глядя в лупу, тщательно перерисовал надпись. Потом накрыл блюдце розеткой из-под варенья и убрал в шкафчик.
Только в среду удалось съездить в центральное здание своего КБ. Он работал в филиале, перевестись в который попросился сам, когда Вовка был еще маленьким. Ближе к дому. Но филиал есть филиал, здесь больших чинов не дождешься, основная раздача слонов идет в центре, и Дмитрий Сергеевич за долгие годы сумел дослужиться только до старшего инженера. Он всегда был робким. Когда родился Вовка, Алла убедила его перевестись сюда, что он и сделал. А потом пилила до самого развода, что он сидит в «этой дыре», и перспектив не видно. Денег тоже.
В «центре» работала группа технических переводчиков. Дмитрий Сергеевич показал рисунок японисту, Саше. Тот покрутил его и сказал:
– Я вообще-то лучше с техническими текстами. А откуда это?
– Саш, это надпись на сувенире. Безделушка. Мне подарили.
– Тут написано примерно так: «Солнце всегда идет вперед. Но ты не Солнце. Попробуй сделать шаг назад».
– И как это понимать?
– О, абсолютно как угодно. Японцы очень любят аллегории.
– Например?
– Ну, отступись, не упорствуй, сделай заново какую-то работу… Или переоцени свою жизнь. Много можно придумать.
– Ну, ладно, Саш, спасибо.
– Не за что. Заходите, если что.
Самое хорошее время на работе – между сдачей отчета и получением нового задания. Можно слоняться по отделу, болтать в курилке, помочь коллеге, не неся ответственности. Дмитрий Сергеевич отнес в кладовку приборы, сдал книги в техбиблиотеку, пообщался там с девушками. Очистил стол от бумаг. В понедельник на него ляжет одинокий листок с перечнем параметров будущего прибора. Техническое задание. И закипит работа.
В субботу, двадцать шестого ноября две тысячи пятого года инженер Максимов решил провести эксперимент. (Раз инструкция прочитана…) Надо все выяснить, и выбросить этого «тамагочи». Или распилить его. Интересно, что внутри?
Он положил на кухонный стол свои наручные часы, взял в руки вещицу, и прижал палец к белому кругу. Тот вроде бы чуть прогнулся, как кнопка мембранной клавиатуры. И буквы на часах стали меняться:
SA, FR, TH, WE, TU, MO, SU…
Он отнял палец, когда циферблат показал: SA. Посмотрев число, он убедился: девятнадцатое ноября. Вот так. Очень просто.
И прожил эту неделю еще раз. Она прошла похоже на ту, первую, но в точности ее не повторяла. Дмитрий Сергеевич не ходил к японисту Саше, и ничего не случилось. Он жил свободно, но в среднем все было так же, как и тогда. Заранее отломил острую щепку, снизу рабочего стола, которую в тот четверг больно засадил под ноготь.
В субботу, двадцать шестого ноября, он сел в промятое кресло, закинул руки за голову, и погрузился в размышления.
Физику Максимов любил всегда. Еще в институте он читал ФЛФ,[6 - Фейнмановские лекции по физике. Фейнман Ричард Филлипс, (1918–1988), американский физик, лауреат нобелевской премии 1965 г.] просто так, для себя, ведь они не входят в учебную программу. Он достаточно разбирался и в эйнштейновской теории, чтобы знать о невозможности путешествий во времени. Он не стал думать, как и почему. Что это и откуда. Он думал, что со всем этим делать. Ему выпал невероятный шанс.
А что его жизнь?
Школа, год на заводе, потом институт. По распределению попал в КБ приборостроения, повезло! Женился на Алле, и – о, чудо! – получил, как молодой специалист, однокомнатную «хрущевку», в новом районе. Все начиналось просто классно. Родился Вовка. Перевод в филиал. И… больше никаких подвижек. Алла ждала десять лет. Потом они развелись. Она забрала Вовку и уехала к себе в Донецк. А он? Какое-то время жил один, потом решился, и по объявлению познакомился с женщиной. Они встречались, больше месяца, и все шло хорошо, пока не дошло до интима. То ли от своей извечной робости, то ли от долгого воздержания, Дмитрий Сергеевич позорно оконфузился. Он сгорал со стыда, стоя в одних трусах, она молча оделась и ушла. На том его попытки прекратились. Когда он получил должность старшего инженера, он уже не помнил. Не все ли равно!
Жизнь – игрушечный паровозик. Нет ни огня, ни давления пара.
Он поерзал в кресле. Теперь можно вернуться. И все изменить. Избежать ошибок. Обеспечить карьеру. Попасть в те годы с сегодняшним багажом знаний! Куда там Нострадамусу! Француз делал какие-то туманные намеки, могущие быть истолкованы как угодно. Он, инженер Максимов, будет предсказывать точно. С датами и цифрами. Он знает про перестройку, а они там нет. Он сможет вещать. Удивлять. Поражать. Взрыв Чернобыля… спитакская катастрофа… да мало ли что. Он будет молод. И у него все получится с женщинами. Проклятая робость, неотвязный «хвост» провинциала в областном центре. Но теперь-то шалишь…
Девушки? Толстая Ленка, с которой он танцевал в сельском клубе, когда они были на картошке, в начале третьего курса. Он выпил тогда с ребятами самогонки, и проводил Ленку в темноте до дома, где разместили девчонок. И поцеловал. В темноте. Потом долго искал, где же дом ребят. Еле нашел. Собаки брехали жутко.
Да нет, она не была некрасивой. На лицо даже миловидной. Но ее фигура перешла ту грань, когда девушку можно назвать полненькой, или «сытенькой». Она была толстая, и все тут. Ленка влюбилась в него по уши. А он, после колхоза, избегал ее многочисленных попыток возобновить отношения, потому что ребята посмеивались, и, в конце концов, грубо прогнал, когда она пришла к ним в комнату общежития, на пятый этаж, и принесла пирожков собственной выпечки. Конечно на всех, но ясно, кто имелся в виду. Ленка закусила губу от незаслуженной обиды, бросила пирожки на стол, и убежала, топая, как слон. В комнате повисла тишина. Потом кто-то сказал:
– Макс, ну зачем ты так… она ведь от души.
Димке стало стыдно. Жутко стыдно. Он все понимал. Он хотел побежать на третий этаж, извиниться, как-то загладить… погладить… ведь Ленка там рыдала на своей кровати… но тогда она примет это за потепление, все начнется сначала. И он не пошел.
А еще была загадочная Светка. Она перевелась к ним из другого вуза, говорили о какой-то неприятной истории. О ее романе с женатым преподавателем. Светка была ослепительно красива, в нее разом влюбилось полкурса, и Димка тоже. Она играла с ним, как кошка с мышкой, иногда разрешая провожать, иногда не замечая неделями. Однажды после таких проводов Димка еле убежал от шпаны, прицепившейся к нему под аркой дома. Светкин район вообще считался нехорошим.
За ней часто приезжал брат на новеньких «Жигулях». В середине пятого курса она исчезла. Куда – никто не знал.
Эх, блаженные студенческие годы… лучшие годы жизни. The Beatles, Led Zeppelin, Deep Purple, да и наши были: «чернобровую дивчину, мою светлую кручину…», или вот: «Словно сумерек наплыла тень, то ли ночь, то ли день…»
А «Машина»! Это какое-то чудо. Они не пели про любовь! Все тексты наполнены каким-то тайным смыслом, пленки с некачественными записями отрывали с руками. Катушка с «Машиной» кочевала по общежитию, заставляя строить самодельные усилители и даже магнитофоны.
Тихие вечеринки, танцы, прогулки по ночам, любовь, после летней сессии походы с ночевкой. Эх, золотое время.
Дмитрий Сергеевич перебрался на диван. А его жена? Она хорошая, но уж очень меркантильна. У себя в Донецке, вышла за местного бизнесмена средней руки, чуть удачливее, чем сосед Леша. Что теперь? Сам виноват.
У Дмитрия Сергеевича не было сомнений, куда вернуться. Только туда, в начало третьего курса. И только после колхоза. Уж очень не хотелось копаться в холодной земле. Но вот когда? Подождать? Или провести еще эксперимент? На месяц. Или не надо?
Жизнь – паровозик на батарейках. Ни огня, ни пара.
– Какого черта!
Вскочил с дивана.
Достал японскую игрушку.
«Сделай шаг назад!»
II
Койка поскрипывала. Из форточки дуло. Макс нехотя встал, закрыл.
– Макс, сколько время? – Витька приподнялся на локте.
Димка посмотрел на свою «Победу», подарок отца:
– Полседьмого. Вить, сегодня какое число?
– Третье октября.
– А год?
– Ты что, не проснулся? Семьдесят четвертый. У нас сегодня что?
– Сейчас посмотрим. А, одни лекции. Три пары.
Проснулись Сашка и Юра.
– В школу идем? Макс? Первый раз в… третий курс!
– Конечно. Негоже начинать семестр с прогулов.
– А староста еще не приехал, никто не отметит.
– Тебя, Юрок, отметят. На экзамене.
– Сань, до экзаменов еще полгода!
На стене красовался плакат:
«ВСЕ НОСКИ СЧИТАЮТСЯ ОДИНАКОВЫМИ!»
Я вернулся, ликовал Димка. Вернулся! Он дождался, пока ребята уйдут умываться, и спрятал японскую вещицу в жестянку с зубным порошком, а ее положил в свой чемодан под кроватью. В общежитии ты мог вдруг не найти своих брюк: «понимаешь, старик, я свои где-то порвал, а идти надо…», но чемодан под кроватью неприкосновенен.
Отсидев три пары, Димка вернулся домой и пересчитал наличность. Странно держать в руках деньги с ленинским профилем. Летнюю сессию он сдал «на стипуху», но надо подработать, пока учеба не жмет.
И взялся за дело. На товарной станции он постепенно примелькался, ему, как непьющему, давали лучшую работу. Разгружать вагоны тяжко, но и деньги хорошие. За день Димка зарабатывал половину стипендии. Правда, приходилось пропускать занятия, но… он же все это знал. Он же тогда все экзамены сдал. И сейчас сдаст. С его-то багажом знаний, накопленным за пятьдесят один год жизни! Работал и по ночам, а днем отсыпался, пропуская даже лабы,[7 - Лабораторные работы] что было очень опасно. Отработать четырехчасовую лабу с другой группой, а потом еще и сдать ее – у студентов считается подвигом.
Зато появились деньги. Димка ходил на танцы, не пропускал концертов заезжих «звезд».
«Поющие сердца», «Голубые гитары», и даже «Песняры». «Веселые ребята», с молодой Пугачевой. Практически живой звук. «Фанеру» еще не освоили.
А девочки? Он начал с самого простого. С Ленки. Он молча принимал ее ухаживания. И вкусные пирожки. Ленка стеснялась, краснела, но ее неудержимо тянуло к нему. И, выбрав момент, он начал атаку. Пригласил Ленку в театр, на любовную пьесу. Там он держал ее руку, а когда погасили свет, поцеловал в губы.
Бес, тот самый, который бьет в ребро, когда седина осваивает голову, вселился в него. В общежитии девчонки говорили, что «Макс закадрил Пончика». Нет, говорили ребята, это Пончик закадрила Макса. Димка не обращал внимания. Не допущу, думал он, тогдашних ошибок.
Вопреки ожиданию, Ленка сопротивлялась долго. Целый месяц. Но он добился. Он договорился с ребятами, они ушли, и Дима с Леной провели чудесную ночь любви. Молодое тело Дмитрия Сергеевича более чем хорошо справилось с задачей. Он ликовал! Ему было немного стыдно, что соблазнил эту наивную девочку, но это же был он, её Макс!
А потом Ленка показала себя. Она почему-то решила, что теперь Дима Максимов всецело принадлежит ей. Она ухаживала за ним, стирала рубашки, кормила, постоянно торчала у него в комнате, чем вызывала неудовольствие ребят, сидела с ним на лекциях, и очень много болтала. Она варила супы, надо сказать, очень вкусные, и, когда все шли в столовую, стоять в очереди, тащила его на третий этаж, и там, в чистенькой девичьей комнате, кормила. Она подарила ему еще несколько чудных ночей. Она всегда все успевала. И по учебе, и за собой следить, и за Димкой. Сначала ему нравилось. Он даже давал ей деньги на продукты, хотя осознавал, что это начинает напоминать семейную жизнь. К тому времени на курсе появилась Света. Он еще там решил, что не возобновит попыток сближения с ней, но втайне ждал этого, разнесенного на десятилетия, свидания. Светка была, как и тогда, бесподобна. И прочно засела в голове.
Хуже всего оказалось то, что Дмитрий Сергеевич, почти ничего из институтских наук не помнил. Он, привыкший к компьютеру, совсем забыл, как считать на линейке, и Ленка терпеливо ему объясняла. Калькулятор, который там в любом киоске стоил меньше пачки приличных сигарет, здесь студентам показывали, как чудо японской техники, и стоил он три зарплаты инженера. А выполнял лишь четыре действия.
Многочисленные прогулы усугубляли картину. А еще его убивало то, что надо было учить очевидную ему чушь научного коммунизма, просиживать на семинарах, теряя время. И еще электронные приборы, теорию радиоламп, которые там стремительно теряли свой последний оплот в лице кинескопов. Вызов в деканат оказался неизбежен.
– Товарищ Максимов, – замдекана был сдержан, – ваше положение начинает нас тревожить. А вас?
И, не дав ответить, продолжал:
– У вас «хвосты» практически по всем предметам. Кроме английского. Четыре пропущенных лабораторных! Когда вы будете их отрабатывать? А еще два курсовых. Вы хоть начали их делать?
Дмитрий Сергеевич молчал. Что он мог сказать?
Что он прибыл сюда из две тысячи пятого года?
Что ему пятьдесят один год?
Психиатрический стационар. Запросто.
И он залопотал:
– Николай Иванович, я постараюсь… я исправлю…
Замдекана внимательно посмотрел на него:
– Дима, ты же хорошо учился два года. Тебя как подменили. Что случилось? Может, тебе помочь чем-нибудь?
– Нет, нет, спасибо.
– Еще вот что… Вам, товарищ Максимов, надо быть осторожней с разными… высказываниями и прогнозами. По поводу будущего нашей страны. Советской власти. Катастроф. Первых лиц государства. Вы понимаете, о чем я? Наш институт, как вам известно, очень важен для обороны страны, нас курируют различные организации, в том числе и те, которые… отвечают за безопасность. Мне поручено вас официально предупредить. Вам понятно?
– Да, да, конечно.
– Идите, Максимов.
Димка был обескуражен. Он рассказывал о будущем только в своей комнате. Неужели кто-то из соседей стучит в Контору Глубокого Бурения? Надо быть осторожней. Следить за речью. У него проскакивают слова «компьютер», «мобильник», «принтер», «маркетинг». Все это, вкупе с его успехами в английском (он серьезно занимался языком там, после института), наводило определенных людей на определенные мысли.
Горячей воды нет. Стиральной машины нет. На кухнях – горы мусора, пока еще не освоенные тараканами. Очереди в столовке. Скудная пища. Душ, темный и грязный, в подвале. «Мужские» и «женские» дни в этом самом душе, если есть вода… Общие грязные туалеты. А главное – невозможность побыть одному.
Жизнь в студенческом общежитии, оттуда казавшаяся такой сладкой, на самом деле сродни мучению. Дмитрий Сергеевич стал раздражительным. Он устал. Не думал, что попадет в ловушку.
Он вдруг ясно понял, что у него нет больше квартиры. Нет любимого промятого кресла, знающего каждую его косточку. Ничего нет. Его дом еще, наверное, не построен. А выход в будущее оказался один – надо буквально пахать день и ночь, исправлять положение с учебой.
Ему казалось, что, вернувшись в прошлое, он, легко, в свое удовольствие, проживет эти годы еще раз, делая по ходу времени незначительные и безболезненные корректировки своего поведения, долженствующие привести его к триумфу там, когда придет будущее. Но его коварный «тамагочи», подобно храповому колесу, вращался только в одну сторону.
Он мог бы сбежать. Опять назад, в начало третьего курса. Но никакие силы уже не заставят его ходить на научный коммунизм, грызть теорию радиоламп, делать расчеты на линейке. Это опротивело окончательно.
Он понял, что есть и нижний предел движения в прошлое: нельзя уйти раньше зачисления в институт, иначе он просто туда НЕ ПОСТУПИТ! Ему ни за что не сдать школьную программу по тригонометрии. Да и по алгебре. Да и по физике. А первые два курса? Лобачевский, Лоренц, Фурье, Эйлер, Остроградский… Он вылетит в первую же сессию, и думать нечего.
А сессия стремительно приближалась. Ленка, которая все больше раздражала, однажды после вкусного обеда обняла его и прошептала в ухо:
– Димочка, ты меня любишь?
– Что за вопрос, Ленчик. Конечно!
– Димочка, у нас будет маленький! Ты скоро станешь папой!
