Крестник. Повесть

скачать книгу бесплатно

Этот молодой парень уже воевал, месяц назад вернулся из Грозного. Едет в третий раз. На вопросы типа, как там, отвечал односложно: г… но! По поводу моей проблемы сказал однозначно, забирай, пусть у его дочки будет отец. Даже документы не стал смотреть. То ли, на столько уставший, то ли, понимал, что по пустякам, такие концы дорожные никто делать не будет. Оставалась проблема, как это осуществить, как встретиться с Андреем?

Мне оставаться на территории товарной станции нельзя. На улице к ночи подмораживало, да и караулы сменялись, могли быть неприятности. Одно дело кратковременный визит с определенной и понятной целью, другое дело бесцельное болтание по станции, где идет погрузка военной техники для отправки на войну. О том, чтобы войти в вагон, предназначенный для отправки личного состава, и речи не могло быть. Старлей заходил в него с предъявлением командировочного удостоверения. Единственное, что мог он, незабвенный офицер российской армии, старший лейтенант Брежнев, отправить меня обратно в городок Марково на попутной машине. Что он и сделал. На прощание просил передавать привет Андрею, да просил, чтобы тот не забыл на радостях про его походную сумку. Я пожелал этому чудному, сразу ставшим мне симпатичным, парню, одно единственное: вернуться домой, к семье, здоровым и невредимым. Не знаю, выполнил ли он мой наказ.

На могучем «Урале», с зампотехом части, майором, я поехал в Марково, так и не встретив Андрея. Что ж, отрицательный результат, тоже результат. Срочность погрузки и отправки настораживала, серьезные дела затевались на Кавказе. Такие силы формируют и направляют в этот регион. Многие там останутся, в этой разгорающейся точке.

В теплой кабине «Урала» я, незаметно для себя, задремал.

Часть четвертая (идиотская)

Проснулся я оттого, что прекратились, ставшие уже привычными, потряхивания, покачивания. Мы стояли. Мотор «Урала мерно урчал. Впереди никакого препятствия не видно. На плече у меня мирно дремал майор. Я спросил водителя, что случилось. Вместо ответа, он, на несколько секунд, включил дальний свет. В свете фар мелькали люди, что-то громоздкое перегораживало дорогу. Присмотревшись в казавшуюся темноту, я увидел, что почти поперек дороги, да еще частично в кювете, лежит какая-то техника. Водитель пояснил, что это роторный экскаватор для рытья траншей. Как он умудрился съехать с дороги и перевернуться, непонятно. Солдаты под командой офицера, звание которого было не разглядеть, пытались опутать эту махину толстыми, в руку толщиной, танковыми тросами. Неподалеку стоял танк, методично попукивая дизелем.

Зампотех проснулся, зевнул, углядел эту картину перед нами и со словами, известными всему миру с нашей подачи, стал перелезать через меня из кабины. Через минуту перед ним стоял с опущенной головой водитель этой чудо техники. А он продолжал изощряться в своем, видимо очень привычном, лексиконе. Но от этого техника не поднялась, не вытащила свое могучее тело из снежного кювета.

Мне, почему-то сразу вспомнились армейские мозоли от шанцевого инструмента БСЛ—110, МСЛ—50, что означает – большая саперная лопата длиной 110 сантиметров и, соответственно, малая саперная лопата длиной 50 сантиметров. У нас ходила присказка: «Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а один погрансолдат, заменяет весь стройбат!». Те, кто служил на границе, знают, что вышеуказанный инструмент является неотъемлемой частью службы.

Так что, полезность этой чудо машины в условиях войны очевидна и неоценима.

Тем временем солдатам удалось опутать этого «мамонта» тросами. В дело вступил танковый экипаж. Взревел дизель, мощная машина натянула тросы и, как мне показалось, легко поставила на ноги «мамонта». Опять засуетились солдаты, заматерился зампотех, и, в результате этих титанических усилий, «мамонт» был водворен на дорогу все тем же танком. Еще полчаса ушло на проверку этого чудовища на предмет самостоятельной жизнеспособности, на урон, понесенный во время падения.

– Ладно, на войну едем, не на парад, – сделал заключение зампотех.

Махина экскаватора, в сопровождении танка, прогромыхала в сторону станции. Это быстро сказка сказывается, а на самом деле это длилось часа три, а то и больше. Уже давно стояла глубокая морозная апрельская ночь.

Да, март закончился. Первое апреля, день смеха. Тому милицейскому майору не до смеха, – подумалось мне, – лишился своих, пусть и немудрящих, колес, средства передвижения. Я по дороге рассказал об этом зампотеху. Он посмеялся, обозвал майора придурком. Объяснил, что подготовка водителей оставляет желать лучшего. Курсы, практики вождения тяжелой техники почти нет, вот и резвятся, как могут. Танкисты тоже подготовлены слабо из-за отсутствия достаточного количества горючего в учебных подразделениях. На тренажерах хорошего водителя не подготовишь. Все же танк – это не трактор. Что успеют накатать в Тоцком, то и будет их опытом, подготовкой.

Кума меня потеряла, подумалось мне. Сидит в гостинице, поглядывает в окошко, не спит, ждет. Ждет вестей о сыне, или самого его, самого любимого, дорогого ей человека. Терзает сердце свое материнское неизвестностью. У нее хоть надежда есть, а, сколько таких матерей по России, которым остается уповать на волю божью, которые срочно в Бога уверовали, по церквям ходят, молитвы читают да свечи зажигают за здравие сынов своих.

А кто уже и за упокой ставит в горе своем!

Во время езды я опять задремал, сразу за майором, который время не терял зря. Доставалось мужику, не позавидуешь. Вот служба собачья. Технику гробит всяк, кому не лень, а в готовности содержит он, он за все это мракобесие отвечает.

Проснулся я оттого, что мы стояли. Даже двигатель «Урала» молчал. Открыв глаза, я все понял сам, без лишних вопросов. Мы стояли, прижавшись к обочине, а навстречу нам двигалась колонна «Уралов», крытых брезентом.

Рассветало. Колонне, как казалось, не было конца. Это везли на станцию личный состав полка, отправляемого в Чечню. Я с ужасом понял, что сейчас в этой колонне мимо меня проезжает Андрей. Может, дремлет мирно на сиденье, какого то из этих «Уралов» и не знает, что мы с матерью здесь, рядом. Что по всем документам он уже почти гражданский человек. Остановить колонну, найти Андрея, – мелькнула мысль. Кто мне это позволит! Скажи спасибо, что в тупик отправили, обратно посадили в попутку и везут.

Рядом с нашим «Уралом» стоял регулировщик, опоясанный белой портупеей, с красным флажком и полосатым жезлом в руках. Видимо он и приказал нам прижаться к обочине. Я вышел из машины, подошел к регулировщику, поздоровался, угостил его сигаретой. Начал разговор, откуда, какого призыва и так далее. Сразу и не сообразил, что эти вопросы могут показаться странными, здесь, где одни военные, и вдруг штатский человек, да еще такой любопытный. Спохватившись, я просто объяснил ситуацию, попросил по прибытии на станцию найти моего крестника или старшего лейтенанта Брежнева, командира ремроты. Объяснить, что мы в гостинице в Марково, что все документы на увольнение в запас Андрея у нас с собой. Все законно, без дураков. Парень пообещал сделать все как надо.

Не знаю, что произошло на станции при погрузке, но Андрея мы так и не дождались. Видимо в суматохе погрузки и отправки эшелонов, было не до него. Кто он? Винтик в этой военной махине! Кого волнует судьба рядового, когда вокруг такой бардак? Непонятно, как все-таки вообще что-то делалось, как техника работала! В тот день Андрей с эшелоном отбыл в Тоцкое. Странное стечение обстоятельств. Он там родился. Это место рождения стоит в его паспорте. Нехорошее предчувствие впервые закралось и укоренилось в моем сознании.

Колонна прошла. Мы благополучно добрались до Маркова. В гостинице, как я и ожидал, не сомкнула глаз всю ночь кума. Когда она узнала, что Андрей был рядом, что я разминулся с ним дважды, с ней приключился ступор. Она не могла ни о чем больше говорить, думать, все время повторяла, где родился, там и убьют! Если бы плакала, выла, я думаю, было бы легче. Нет, вот так, не обращая внимания ни на что, повторяла одно и то же. Меня то же разбирала злость на нелепость ситуации. С утра сходил в строевую часть, еще раз показал все документы, просил связаться с эшелоном, чтобы Андрея ссадили, где ни будь по дороге, на любой станции, только чтобы сообщили на какой. Надо мной только что в открытую не посмеялись. Это воинская часть, а не переговорный пункт. Вот будет приказ об увольнении в запас, тогда и приходите. Штатских на войну мы не посылаем, так мне объяснили эти «милые» дамочки.

Поход в штаб дивизии тоже ничего, кроме нервотрепки, не дал. Ответ тот же. Нужен приказ об увольнении в запас.

Я долго не мог понять, что они хотят. Я сам давно в запасе. Я точно помню, что последняя моя служебная запись в военном билете подписана командиром части. Кто же издаст приказ в этом случае?

Единственное, что мне посоветовали, это съездить в «С», в штаб округа, где есть все полномочия для решения этого вопроса, а затем в Тоцкое, и там уже забирать своего крестника.

Прошел в батальон, в надежде найти земляков, ведь я им обещал забрать письма, документы для передачи родным.

В расположении батальона царил хаос еще больший, чем накануне. Койки, тумбочки, матрацы, все это отсутствовало, что делало казарму голой, сиротливой. На полу, когда то тщательно натираемом, паркетном, валялись окурки, фантики от конфет, печенья, пустые бутылки из-под водки, вина, пива, минералки и прочий мусор. Назвать это место воинской казармой, расположением воинского подразделения, язык не поворачивался.

Погуляли!

В углу, на полу, сидели два солдатика. Один из них в одном сапоге, вторая нога была забинтована. Это и был тот парень из Инты, который сломал ногу на лестничном марше казармы. Он очень обрадовался моему приходу. Сказал, что уже перестал надеяться, думал, что мы уже уехали. А он уже растерялся, что делать со всеми теми письмами и документами, что ему оставили земляки, уехавшие в Чечню. Все это было у него в медсанчасти, где он в данный момент должен был находиться. В казарму пришел после завтрака в надежде на мой приход. Дождался, чем был чрезвычайно доволен.

Грешен я перед воинским уставом и военной дисциплиной. Угостил ребят сигаретами и сам закурил. Это в казарме то! Пусть времена моей службы давно минули, но чувство, какого то святотатства кольнуло меня.

Отправились в медсанчасть. Шли медленно, не спеша. Куда хромому солдату спешить? По дороге болтали о том, о сем, но все сворачивалось на тему войны, будь она проклята!

Врач медсанчасти, миловидная женщина, в белом халате, встретив нас на входе, пожурила воина за то, что ходит по скользкой дороге. Но пожурила так, для порядка, не зло и обидно, а скорее по-матерински. Мне войти было не позволено – стерильность! Но мой земляк особо не задержался, вскоре вышел с объемным пакетом, который и протянул мне со словами:

– Все здесь.

Пакет был не только объемным, но и увесистым. Меня вдруг взяло сомнение, когда я все это довезу до адресатов. Вон как все оборачивалось. «С», Тоцкое, это время, и немалое. Но потом понял, это все равно быстрее, чем ребята вернуться со службы, с этой треклятой войны. Дай Бог, чтобы вернулись целыми и здоровыми!

Попрощался с земляком, пожелал скорейшего выздоровления, потом сообразил, что говорю что-то не то. Выздоровление для него означало отправку в Чечню. Не особо рвались туда солдатики. Свеж в памяти у всех Афганистан. Живое напоминание о нем, это те, кто вернулся оттуда. Кто не калека физический, у того душа искалечена. Реабилитируются водкой, наркотой, к которой там и пристрастились. А сколько их по погостам схоронено, привезенных в цинковых гробах и сданных местным военкомам. И опять война! Бессмысленная, злая, страшная! Да, обычные слова сочувствия тут не проходили, тут был свой скрытый смысл, двойное дно, за которым скрывались жизнь и смерть.

Часть пятая

Нет, ужасная эта часть не с самого начала. Наоборот, сначала все было хорошо, что даже не насторожило. Казалось, кончилась черная полоса фатального невезения, приоткрылась полоска белой, везучей полосы.

Из Маркова до «С» добрались без приключений. В дороге я отсыпался, все-таки бессонные двое суток сказывались. Хорошо, что мне дали адрес штаба округа, а то искал бы я это учреждение до посинения. Все как положено, на входе часовой, который вызвал дежурного офицера в звании майора. Майор мельком просмотрел наши бумаги, спросил паспорта, распорядился выписать пропуск. Пропуск разрешил только один. Было решено, что пойду я, а кума посидит внизу, в холле на диванчике.

В отделе по личному составу просмотрели все документы гораздо тщательнее, чем дежурный майор внизу. Попросили оставить все бумаги и завтра приходить за ответом. Меня это немного насторожило, но выбора не было. Не было в то время ксероксов на каждом углу, чтобы снять копии с документов. В утешение мне заказали пропуск на следующий день.

Спустился вниз, в холл, где на диванчике дежурный майор любезничал с кумой. Хитрован, вот почему один пропуск выписал. Сразу углядел все прелести красавицы.

Распрощавшись с галантным кавалером, вышли на улицу, нашли какую-то кафешку, где пообедали и, после короткого совещания, приняли решение оправить куму домой, а мне продолжать поиски.

Денег оставалось не так много, путешествие вдвоем – дорогое удовольствие. Сколько это продлиться, неизвестно. Да и устала бедная женщина от этих переездов. И проку в ее присутствии было немного. Даже наоборот. Везде мужики, порой мат стеной. Зачем это ей. Вечером проводил ее на поезд до Москвы, где она собиралась по пути навестить родственников, отдохнуть там пару дней, а затем домой. Я пообещал звонить при любой возможности.

Взял у нее адреса знакомых и родственников в Тоцком, откуда она родом, чтобы было, где остановиться. На этом и распрощались.

Переночевал я на вокзале, в целях экономии. Довольно спокойно.

Пару раз подходил наряд милиции, проверял документы. Дремал в полглаза. Утром умылся, побрился в вокзальном туалете, куда уже добралась кооперативная цивилизация, позавтракал в станционном буфете. Чтобы как-то скоротать время до визита в штаб округа, взял несколько газет, полистал, почеркал кроссворды. Время тянулось медленно. Для себя определил маршрут до Тоцкого, расписание, стоимость билета, время в пути. Поболтался по вокзалу, поглядывая на часы. Все, пора ехать за ответом. Каким он будет? Вроде все справки собрали правильно, а вдруг! Придешь, а тебе скажут, не хватает справки, что он в детстве переболел коклюшем или свинкой. Или еще какой-нибудь хренотени. От наших чиновников всего можно ожидать.

Короче говоря, приехал я к зданию штаба округа, а меня бьет мелкая дрожь. Мандраж во всей красе. Что делать? А что мы, русские мужики можем в такой ситуации придумать? Правильно! Надо остограммиться и все пучком. Благо на дворе не развитой социализм, а зачатки бандитской демократии, все разрешено, что пока еще не запретили. Торговля спиртным – круглосуточно, и это в России-матушке!

Задумано, исполнено. Сто грамм напитка под названием коньяк, этот тандем из двух вьючных животных, даже отдаленно не напоминал натуральный благородный напиток. Так, спирт с чаем средней паршивости. Бутерброд, сигарета и через десять минут чувствую себя человеком. Вперед! На штаб!

На удивление все прошло гладко, и пропуск был готов на мое имя, и документ, именуемый приказ-предписание о том, что такой-то, сякой увольняется в запас согласно тому-то и тому-то закону, такой-то статье. Подписи, печать, все, как положено. Зря, выходит, я волновался и эту дрянь пил. Да, черт с ним! Переварим. Крестьянское брюхо и долото переварит, только попади туда.

Государственная бумага с подписями высоких чинов и печатью придает уверенности в том, что остальное – дело техники. Мне сказали, что этот же приказ ушел в часть, что я могу возвращаться домой и ждать Андрея там.

Нет уж! Что-то вся эта срочность мне не нравится. Не все так гладко в армии, как считают штабные. Надо ехать! Даже если разминусь, и его отправят домой, он не пройдет мимо своих родственников в Тоцком. Узнаю об этом и вернусь. А сейчас задача ясная, добраться до полигона в Тоцком, найти Андрея, и на законных основаниях забрать его домой, в семью. Выполнять!

Невольно начинаешь мыслить короткими фразами, резкими, как приказ. Еще бы, столько времени среди военных.

На вокзал, билет в плацкартный вагон до Оренбурга на ближайший поезд. В оставшееся время прикупаю малую толику снеди в дорогу, питья, сигарет. Все, как обычно перед отъездом. Наконец-то вагон, верхняя полка, постель. Умылся, сполоснул разопревшие ноги, и спать, спать, спать! Еще не знаю, когда придется в следующий раз спать в постели. Неизвестность, первый раз по этому маршруту. В другой ситуации сидел бы у вагонного окна и взирал на мелькающие мимо пейзажи, а сейчас не до того. Глаза слипаются, и сон окутывает меня с ног до головы сначала серой дымкой, а затем глубокий провал. Под мерное покачивание поезда спится прекрасно. Да еще после ночи, проведенной на вокзале, в сидячей позе, в полудреме. Да что это объяснять, многим знакомая ситуация. Дороги, путешествия, все это хорошо по своей, по доброй воле, в отпуск, в хорошую командировку, а не так, как я, как заяц от лисы – петлями по России. Да и цель этой поездки, мягко говоря, с душком. Что ж я не понимаю, глядя на ребят, у которых нет оснований для отмазки от этой войны, что им предстоит, все ли вернутся домой, а кто и вернется, то, возможно покалеченный, раненый, контуженый, а уж с нарушением психики – каждый второй. Первое время будут рады, что выбрались из этого пекла, из этого огня. А потом эйфория проходит, начинаются трезвые будни. С их болячками, как телесными, так и душевными. Да еще сознание того, что никому ты не нужен в этой стране, за которую кровь проливал, свою, чужую, какая разница. Тебя призвали, не обучили толком, отправили в эту мясорубку, выжил, радуйся. Что? Протез поудобней, а где его взять? Наши, времен Очакова и покоренья Крыма, Отечественной Войны 1812 года не хочешь?! А ты знаешь, сколько стоит нормальный протез, которым можно пользоваться безболезненно, да еще себя обслуживать, а может, даже работать? Есть немецкие, да за немецкие же деньги. Ты вместе со своей деревней столько не стоишь. Так что ковыляй, на чем есть. А те, кто в танках горел. С ожогами лица, тела. Те, вообще гнили заживо и умирали в страшных мучениях. Негласный приказ: строгий учет обезболивающих наркотических препаратов. А челюстно-лицевые, когда парень в двадцать лет становился уродом, возвращался в родное село, где его ждала девушка, которую он любил первой трепетной любовью юноши, которая при виде его лица падает в истерике, да и не мудрено, если мать родная не сразу признает сына, свою кровиночку. Для этого она его растила, холила, лелеяла, уму-разуму учила, надеялась, что в старости не даст с голоду пропасть, прокормит и обиходит. А сейчас, кому он нужен в свои двадцать с небольшим лет. Без специальности, инвалид, обреченный существовать на нищенскую пенсию, которую не жалко бросить в рожу тем государственным деятелям, политикам, министрам, президенту, за то, что исковеркали молодую жизнь, испоганили судьбу. Мало досталось этому пареньку, так ему еще предстоит испытание – любимая выйдет замуж за другого, будет жить рядом, в одном селе, в одной деревне, у него на глазах будет рожать детей. Ни ему, ни ее новой семье деваться некуда, так и будут жить бок о бок. Одна с чувством вины, другой озлобившийся на судьбу. Несправедливость сквозь всю жизнь, не красной чертой, а кровавой пеленой. Скольких ждет такая судьба? Многих! Они, это племя молодое, нужны лишь для того, чтобы прикрывать задницы политиков, заигравшихся судьбами людей, народов, стран и континентов. А затем на свалку истории в свои молодые годы, в отходы, в наркоманы, в уголовщину, в пьяницы. Мало кто выдерживает последствия войны. Человек не рожден для убийства в своей массе по природе, а когда приходится это делать, да еще по приказу, да под удобоваримым соусом, можно и привыкнуть, давая себе поблажку.

Это маленькое отступление от повествования, это попытка объяснить, что не с легким сердцем и чистой, незапятнанной совестью ехал я по следам Андрея. Мучил меня червячок сомнения, что не все так просто, не все так справедливо, пусть и законно. Поделиться, развеять эти сомнения, было не с кем. При куме и мыслить на эту тему было опасно, обязательно бы почувствовала. Ей и так досталось, а что там впереди, один Бог ведает.

Итак, что это со мной, сон не сон, оказывается, проснулся и размышляю лежа на своей полке. Встаю, выхожу в тамбур покурить. Смотрю на часы, час ночи. Недурно придавил подушку.

В тамбуре стоит мужчина, сосредоточенно курит, вглядываясь в темноту за окном. На вопрос где едем, неопределенно пожал плечами. Затем зло ответил, что, не все ли равно. Где надо, проводница высадит, дальше не повезет. Да, настроение у мужика явно в миноре. Перегаром вроде не пахнет, злые бывают непохмеленные, усталые и голодные мужики, остальные россияне добрые-предобрые, пока их не зацепишь чем-нибудь. А этого кто-то здорово зацепил. То и нервничает, вторую подряд закуривает. Постояли, молча покурили. Вдруг мужчина повернулся ко мне и спрашивает, да так, что как будто в воду с вышки нырнуть решился:

– Выпить хочешь?

И затем без паузы продолжил:

– Понимаешь, на душе муторно, а один пить не привык, а мне сейчас надо выпить, немного, но надо. Будь другом, составь компанию, ты, вроде, на язвенника не похож.

Я начал отнекиваться, неудобно вроде, в дороге, да и спиртного у меня нет, а на халяву привычки нет.

Мужчина отмел все мои доводы. Прошли в вагон. Пассажиры мирно спали. Проход освещался ночным освещением. Место мужчины было на нижней боковой полке. Постели не было, ложиться спать он не собирался. Я сходил к своему месту, достал ту немудрящую снедь, что брал в «С» в дорогу и подсел напротив мужика. Познакомились. Представился он, как выстрелил, коротко:

– Сергей.

А по отчеству, спросил я.

– Просто Сергей, выстрелил нервный попутчик.

Выпили из стаканов с подстаканниками, закусили. У меня разыгрался аппетит, немудрено, столько проспать.

Сергей, заметив это, только махнул рукой:

– Ты ешь, не смотри на меня, у меня сейчас с аппетитом плохо. И добавил:

– Вот со злостью, все в порядке.

Выпили еще. Видно было, что пьяницей Сергея назвать нельзя. Пил он как-то равнодушно, цедил маленькими глотками, как по необходимости, деловито. Аппетита это ему не добавило. Пожевал ломтик сыра и уставился в окно. Видимо таким образом проявляя свою деликатность, давая возможность мне закусить. Нервно достал из кармана пиджака пачку сигарет, повертел ее в руке, положил на столик.

Я не утерпел, спросил:

– Сергей, что-то случилось? Ты весь, как на шарнирах.

Он, как бы ожидая этого вопроса, резко выдохнул и начал свой рассказ.

Рассказ, повествование, былина, как ни назови, все одно, горькая правда, этой немудрящей, непутевой жизни.