скачать книгу бесплатно
– Да, но он весь мокрый, заплёванный.
– Ну и что! Он высохнет, если закурить!
– Вот и кури, а я нормальный поищу.
Тихонову повезло – вскоре он обнаружил у бордюра приличной длины тонкий окурок с жирными следами помады на фильтре. Приятно было осознавать, что сигарету курил не какой-то противный слюнявый мужик, а молодая красивая женщина!
– С чего ты взял, – сказал Денисов, – может, её курил напомаженный парень.
– Вряд ли, – авторитетно заявил Тихонов, хотя и не знал, почему вряд ли.
Встав за деревом, чтобы укрыться от прохожих и ветра, он закурил. Дым обжёг непривычные лёгкие, и он закашлялся. В тот же миг по телу разлилась приятная слабость и закружилась голова. Чтобы не упасть, он обнял ствол и прижался к нему лбом.
– Кайф, – прошептал он.
– О, смотри, я ещё нашёл, – закричал Денисов, поднимая над головой почти целую сигарету.
И тут, словно шквал примчался, словно внезапное цунами обрушилось на берег или землетрясение перевернуло всё вверх дном – Тихонов не смог сразу понять, что происходит. Огромная тень возникла перед ними, сопровождаемая рёвом, и в следующее мгновение Денисов отлетел метра на три и грохнулся на газон.
– Что, совсем охренели – курить здесь? – закричал Юрий Петрович. Да это был он, и это он, налетев, отвесил Денисову мощнейший подзатыльник.
Денисов поднялся из грязи, держась за голову. Вид у него был испуганный.
Юрий Петрович оглядел учеников бешеным взглядом, руки у него мелко дрожали.
– Вместо десяти кругов побежите двадцать. Кто придёт последним, ещё пять. Ясно?
Ученики покорно закивали. Стаханов, стоя в стороне, посмеивался.
– Ну, чего встали, лохи? Бегом!
Тихонов никаким спортом всерьёз никогда не занимался, поэтому не рассчитывал прийти первым. Вначале он, правда, рванул, задав бодрый ритм и другим, но метров через двести понял, что погорячился. Вскоре многие обогнали его, так что он оказался примерно посередине длинной змеи школьников, с грустным видом бегущих по весеннему бульвару. Кто в спортивной одежде, а кто даже в обычной – в тяжелой куртке, хлюпая зимними сапогами по снежной грязи. Пожалуй, нет ничего гаже вида земли в первые оттепели – тут и там в изобилии обнажается собачье дерьмо, и ты уже не идёшь по улице просто, а думаешь только о том, как бы не вляпаться. И вот этот печальный пейзаж, с бегущими школьниками, бульваром и дерьмом, называется: «Прощай, детство».
Как ни медленно бежал Тихонов, на пятом или шестом круге он обогнал Василькова уже второй раз. Тот, пыхтя, в школьной форме вместе с рюкзаком семенил по дорожке, и шерстяной шарф реял за его спиной. Казалось, что сейчас от натуги он взорвётся, такой он был горячий и красный. Ясно было, кому бежать штрафные пять.
– Васильков! – крикнул ему Тихонов, пробегая мимо, и чувствуя, как от того веет жаром, – ты бы рюкзак и шарф снял, а то до финиша не дотянешь.
– Нормально! – сердито пробурчал Васильков.
Что же, его можно было понять, имелся риск не найти потом ни рюкзака, ни шарфа…
Ещё через два круга Васильков уже сидел на скамейке, серый, как пепел, тяжело дыша. Около него стояли ребята из класса и Юрий Петрович. Физрук звонил в «Скорую» и кричал в трубку. Тихонов услышал что-то про сердце. Он понял, что кросс окончен и пешком направился к скамейке.
– Васильков, ты как?
Тот молча смотрел в землю. Ребята вокруг тоже молчали.
– Что же ты, Васильков, твою мать! – нервничал Юрий Петрович. – Что же ты мне сразу не сказал! Теперь меня посадят, если ты сейчас концы отдашь!
– Да не мог он сказать, – ответил за него Денисов. – Если бы вы его от бега освободили, его бы совсем наши зачмырили.
Васильков оперся рукой на скамейку, но не удержался и тяжело повалился на бок.
– Э-э-э, ты это, ты чего, Васильков!? – разволновался Юрий Петрович и вдруг неожиданно ловко подхватил его на руки. – Ты не умирай! Васильков!
С удивлением смотрели ученики на эту странную сцену: огромный Юрий Петрович прижимает к груди тоже немаленького, в общем, Василькова, как будто собрался убаюкать его или покормить грудью.
Юлия Фёдоровна
Несравненная, богоподобная, черноокая, прекраснейшая среди дев, да не увянут никогда твои ланиты! Твой взгляд, точно отравленная стрела, пронзает сердце Тихонова, и он вынужден ловить его вновь и вновь! Пускай ты несколько плосковата, и в профиль твои груди не сильно выдаются (у некоторых девочек в классе и поболе), да и попа тоже не слишком, всё же ты самая обворожительная. Потому что не в грудях дело и не в попе, а в душе, а душа написана во взоре и выражении лица. Ну, конечно, в пределах разумного, если совсем страшная или жирная, то тут уж никакой душой не заманишь! – так рассуждал Тихонов, сидя за первой партой с Денисовым прямо напротив стола Юлии Федоровны.
Уроки истории проходили в другом стиле, чем все остальные. Юлия Федоровна привнесла университетский дух в занятия, с присущим ему уважением к ученикам и серьёзностью. Обращалась она к ним исключительно на «вы», внимательно их слушала, отвечала на вопросы так, как будто перед ней сидели доктора наук.
Этот подход так нравился Тихонову, что на истории он не хотел ни читать, ни рисовать, ни сочинять стихи, а только слушать Юлии Федоровну, неотрывно глядя ей в глаза. Он даже пошёл на невероятное – стал готовить домашнее задание. Хотя и задания были не слишком утомительные – прочитать какой-нибудь интересный текст и потом обсудить его на уроке.
И всё-таки, время от времени они с Денисовым начинали болтать о посторонних вещах.
– Смотри, – шептал Денисов, – она сегодня пришла в джинсах!
– Да, – отвечал Тихонов. – И на лабутенах.
– А раньше в костюме была. Мне так больше нравилось. Наверно, хочет понравиться физруку.
– Ты что?! – возмутился Тихонов. – Этому уроду? Да быть такого не может!
В глубине души он таил надежду, что она хочет понравиться ему, Тихонову.
– У вас есть возражения? – вдруг спросила их Юлия Федоровна.
Она, конечно, не слышала, о чём они говорили, но поскольку они сидели за первой партой, не заметить их переговоров было невозможно. То ли из-за мнительности, то ли из-за неопытности, а может, из-за большого уважения к интеллекту Тихонова и Денисова, ей казалось, что они между собой ведут какие-то глубокие беседы об истории. И вот, боясь, что говорит глупости, а не в меру умные мальчики видят это и обсуждают, она спрашивала:
– Вы не согласны со мной?
– Нет-нет, – важно отвечал Денисов. – Всё нормально.
– Так, – кивал Тихонов, – отмечаем некоторые исторические нюансы!
И она продолжала урок.
Невинная, ещё неиспорченная школьным бытом! Она считала, что ученики могут между собой обсуждать предмет… Это казалось трогательным Тихонову. Как наивная лань, пришла она поиграть в лагерь охотников, не подозревая, что они из неё сварят суп. Да, Тихонов всерьёз опасался, что школа сделает её такой же, как и все здесь. Больше всего он переживал, что какой-нибудь гад вроде Рыбенко или Кислова начнут издеваться над ней во время урока. Как тогда реагировать? Что он должен делать? Немедленно ударить? Пригрозить? Но тогда все бы смеялась над ним, типа втюрился в училку… Эти тревожные раздумья вырвали у него глубокий вздох.
– Алексей, я где-то ошиблась? – спросила Юлия Федоровна.
– Нет-нет, вы всё говорите абсолютно правильно.
– А то у вас такой умный вид, что я вас боюсь! – смущённо засмеявшись, сказала она.
От гордости обычно бледный Тихонов порозовел.
– Да, он у нас такой, – вставил Массажин. – Вы бы видели, как он рисует!
– И стихи пишет! – добавил Титяев.
– Покажете потом, – улыбнулась Тихонову Юлия Фёдоровна. – Продолжим!
Он закивал, едва держась на стуле от волнения – чувство было такое, словно она призналась ему в любви.
Боковым зрением он заметил, что Катя Гришина в соседнем ряду закатила глаза и скривилась, высунув язык. «Бээээ», – прошептала она подруге Маше Петровой, показывая, до чего ей противна вся эта приторность, которая тут происходит между Юлией Фёдоровной и Тихоновым.
Ревнует! – с удовольствием подумал он.
Терминатор
Сегодня математика стояла в расписании последним уроком, и все надеялись разойтись по домам, ведь Ирина Александровна на прошлой неделе сломала ногу. Сидя на партах с неразобранными рюкзаками, они ждали звонка, чтобы убедиться в её отсутствии и со спокойной совестью уйти. Некоторые спорили, как долго её не будет.
– У меня прабабушка, после того как ногу сломала, вообще больше ходить не смогла, – рассказал Кислов. – Ей, правда, было под сто.
– Значит, есть надежда?! – воскликнул Рыбенко. – У нас больше не будет математики?
– Ага, щас, – возразил Титяев. – Новую училку найдут. Ещё хуже!
– Да, – согласился Массажин. – Знаете, почему полиция главных мафиози предпочитает не убивать?
– Почему? – заинтересовались все.
– Свято место пусто не бывает, как говорят наркобароны. Уберешь одного, придёт другой, ещё хлеще. Так и с математикой.
Арсеньев, сидевший поблизости, закатил глаза и покачал головой:
– Убийственная аналогия.
В класс забежала Леночка Сафронова и защебетала испуганно:
– Ребята, Ирина Александровна идёт!
И в самом деле – в стихшем, поскольку только что прозвенел звонок на урок, коридоре раздавались мощные, равномерные удары в пол. Звук был такой, как будто к ним приближается Терминатор.
– Что это? – испуганно прошептал Васильков.
– Смерть твоя, – ответил Сергеев.
Открылась дверь, и в класс зашла Ирина Александровна, с костылём и ногой в гипсе. В остальном она выглядела как обычно, только бледнее обычного. Тихонов расстроился. Он уже предвкушал игру в банки в парке, и вот, на тебе, полновесный урок математики, как незаслуженная пощёчина. Но были и такие, кто обрадовался, – девочки-отличницы вроде Ступаковой и Сафроновой.
– Здравствуйте, ученики! – торжественно поздоровалась она.
Грузно усевшись, Ирина Александровна прислонила костыль к своему столу и некоторое время отмечала присутствующих. Потом вдруг спросила:
– Тихонов, ты домашнее задание сделал?
Нет, конечно, не сделал! Зачем его было делать, если все думали, что она не придёт? Что он, дурак, что ли? Правда, он и в прошлый раз его не сделал, когда ещё никто не знал, что с ней приключилось, но это было тогда и к сегодняшней ситуации отношения не имело.
– Да, сделал, – ответил Тихонов, прямо глядя ей в глаза.
– Тетрадь покажешь?
– Конечно, – ответил он, не двигаясь с места.
Несколько секунд, которые показались Тихонову минутами, она пристально изучала его. Он в ответ смотрел на неё, чувствуя себя так, как будто сейчас взорвётся от напряжения. Да, испытание взглядом Ирины Александровны было не из лёгких! В нём читалась тяжесть десятилетий, потраченных на допросы мелких изворотливых лжецов.
– Начинаем новую тему, – вдруг сказала она, отвернувшись.
Чуть инфаркт не случился, – подумал Тихонов, держась за сердце.
Гришина спросила с недоверием:
– Ты правда его сделал?!
– Да, конечно! А что? – обиделся он.
Она отвернулась, сразу забыв о нём.
О, Катенька! Твой аромат и без всяких духов самый прекрасный на свете! От тебя веет топлёным молоком, летним зноем лугов, уютным, сухим до скрипа домиком под сенью старой-престарой берёзы. В твоих глазах глубокая манящая синева, уходящая вдаль за горизонт, туда, где река, поля и небо соединяются вместе. Ты как мечта – совсем рядом и так далеко! Только прикоснуться бы к тебе и тогда всё сразу сбудется… Хотя бы локтём к твоему локтю – как бы случайно, во время письма в тетради.
– Тихонов, не толкайся!
А вот Стаханову Громова ничего такого не говорит, хотят тот позволяет себе намного больше. А может, именно поэтому?
Лучше бы он не сидел рядом с ней, это не урок, а пытка…
Ура!
Звонок в конце урока математики – это как салют, грохот барабанов и звуки фанфар. Это как возвращение с триумфом домой после долгого военного похода. Кажется, что даже висящие в рамках на стенах великие учёные, всегда такие кислые, в момент звонка смотрят веселее.
– Ура! – невольно воскликнул Тихонов, вкидывая руки к небу.
В общем, ничего необычного, многие говорили «ура», услышав звонок, но никто не делал это так громко. Тихонов же закричал во весь голос, так что остальные притихли, с ожиданием глядя на Ирину Александровну. И её реакция сразу последовала:
– Тихонов?
– Что? – ответил он испугано.
– Ты больной?
Он склонил голову набок и потупился. Она стала молча на него смотреть. Сейчас очень кстати будет про Ломоносова вспомнить, – подумал он. Как раз в тему. Но она сказала другое:
– После урока останешься на уборку класса. Денисов тебе поможет.
– Я то при чём!? – возмутился Денисов.
