скачать книгу бесплатно
Рот заложника несколько раз подряд открылся и снова закрылся, но оттуда не донеслось ни звука. Я повторил вопрос, однако результат остался неизменным – «толстолобик» все так же молча двигал челюстью и испуганно хлопал глазами. Чуйский тем временем запустил двигатель, и винты Ми-ТПС начали планомерно набирать обороты. Любопытно, какая из двух неприятных новостей – пустая пещера или улетающий вертолет – настигнет Грободела первой? А впрочем, не все ли равно? Он достаточно умен и быстро смекнет, что оба этих факта взаимосвязаны.
– В чем дело, Жорик? – гневно осведомился я у напарника. – Почему мой пленник разговаривает, а твой молчит как рыба? Ты его что, по голове огрел?
– Обижаете, Геннадий Валерьич! – искренне возмутился Дюймовый, вытаскивая в проход между сиденьями аварийную капсулу – пластиковый контейнер величиной с футляр от переносного зенитно-ракетного комплекса. – Я ж не садист – бить ученых по их самому больному месту! Это у нас с вами крепкие лбы, которым такой массаж бывает иногда даже полезен. А ученые – ребята хлипкие, особенно на голову. Им, говорят, даже щелбаном можно мозги стрясти, не то что оплеухой… Да плюньте вы на него, не тратьте понапрасну время. Этот «ботаник» и мне ни слова не сказал, сколько я его за грудки ни тряс. Наверное, никогда прежде в такое дерьмо не встревал, вот с перепугу язык и проглотил.
– Держитесь! Через минуту взлетаем! – прокричал из кабины пилот, закончив последние приготовления и взявшись за рычаги. – Предупреждаю: будет сильно трясти!
– Давай сюда ящик, а потом садись в кресло и пристегнись, – махнув рукой на онемевшего «ботаника», приказал я Черному Джорджу. Подтащив ко мне капсулу, Жорик без возражений плюхнулся на сиденье, расположенное у другого борта напротив сиденья пленника, и после недолгой возни тоже разобрался с ремнями безопасности. Меня грядущая болтанка не страшила. В бытность мою пилотом я много чего пережил и привык к таким неприятностям, как моряки привыкают к качке. Да и Чуйского нельзя было оставлять без присмотра. Вдруг он покладист только на словах, а не деле ждет не дождется, когда я ослаблю бдительность, и готовится устроить нам подлянку.
Спокойного старта не получилось. Вдобавок перед тем, как Ми-ТПС оторвался от земли, на площадку возвратились чистильщики. Я приказал пилоту не отвечать на запросы Хрякова и включить громкую связь, дабы мне тоже было слышно, о чем говорит полковник. Говорил, или, точнее, орал он, не умолкая. Угрозы, которыми Грободел взялся стращать нас после того, как понял, что мы его игнорируем, звучали предельно искренне. Ни у меня, ни, надо думать, у Чуйского не возникло сомнений в том, что, сумей Хряков до нас добраться, он живо осуществил бы на деле все обещанные нам членовредительства. Пока же ему удалось исполнить лишь одну угрозу. И едва вертолет, качнувшись, взметнул винтами с земли тучи снега и взлетел, как по его броне градом замолотили автоматные очереди.
Жорик, «толстолобик» и пилот, которому, похоже, еще не доводилось летать под обстрелом, задергались и начали суматошно озираться, ища пробоины. И если пассажиров грохот пуль по броне только нервировал, то беспокойство Чуйского напрямую влияло на то, как уверенно он удерживал машину в воздухе. Именно это обстоятельство, а не открытый по нам огонь как таковой представляло для нас сейчас наибольшую опасность.
Я тоже поначалу инстинктивно вздрогнул и втянул голову в плечи. Но тут же взял себя в руки и прекратил понапрасну паниковать. Хряков явно не подозревал, что сегодня ему придется сбивать собственный вертолет, и оснастил свою группу лишь легким стрелковым оружием. Что и подтвердило отсутствие в корпусе Ми-ТПС дырок от пуль. К счастью для нас, вскоре это понял и пилот. Едва я собрался прикрикнуть на него, дабы он не дергался и сосредоточился на управлении, как лейтенант, обматерив Грободела последними словами, без моих подсказок налег на рычаги. И через несколько секунд выровнял машину, не дав ей свалиться в крен, куда ее потянуло сразу после взлета.
Я же продолжал стоять в дверях кабины, широко расставив ноги, и, морщась, слушал грохот пуль по обшивке. Который, несмотря ни на что, звучал у меня в ушах если не победной симфонией, то как минимум прелюдией к ней. С каждым мгновением мы улетали все дальше и дальше от Грободела – чем не повод для праздника? И пускай перед нами раскинулась сплошная неизвестность, меня окрыляла одна лишь мысль об обретенной свободе. Оттого, даже находясь высоко над землей в болтающемся на ураганном ветру вертолете, я ощущал не страх, а изрядно позабытую мной за последние месяцы радость.
Когда Ми-ТПС набрал скорость и лег на заданный курс – в чем я убедился лично, сверившись с приборами, – болтанка немного унялась, и я наконец-то получил возможность покопаться в аварийной капсуле. Примерное время полета до цели мне известно, любое отклонение от его траектории я учую своими не до конца атрофированными пилотскими инстинктами, так что теперь нет нужды маячить у Чуйского над душой. Пора подготовиться к возвращению из стерильного научного полигона в дикое Пятизонье, разгуливать по которому в одних трусах и кедах я не рискнул бы ни летом, ни тем паче зимой.
Понятия не имею, кто придумал снабжать военные вертолеты аварийными капсулами, но носитель этой светлой головы заслуживает того, чтобы ему поставили памятник. Выбрав себе из нескольких комплектов одежды и обуви подходящие по размеру зимний пилотский комбинезон и ботинки, я оценил критическим взглядом обмундирование Черного Джорджа и решил, что оно вполне сносное и в замене не нуждается. Надеваемые под доспехи пехотные армейские комбезы – и зимние, и летние, – прочнее и удобнее пилотских. И попади к нам в плен не ученая крыса, а чистильщик, чья комплекция была бы соразмерна с моей, я без зазрения совести отобрал бы у него одежду, а из капсулы взял бы лишь походный ранец и оружие. Вернее, два ранца и две пушки, поскольку Жорику также нужно было чем-то питаться и отстреливаться от врагов.
Кстати, об оружии. Помимо стандартных импульсных пистолетов «Страйк» и плазменных гранат в капсуле также имелись три крупнокалиберных помповых карабина «Ультимар» – пятизарядных, короткоствольных и лишенных приклада ради пущей компактности. Плюс к ним несколько разновидностей патронов: жакан, картечь и сигнальные.
Зачем, спросите вы, стоило пихать в контейнер это допотопное барахло? Неужели нельзя было ограничиться обычными миниатюрными ракетницами?
Все очень просто. «Страйк», бесспорно, штука хорошая и опередит тридцатилетней давности «Ультимар» по всем пунктам. Но если ваш вертолет вдруг совершит экстренную посадку, угодив в электромагнитную ловушку – а в Пятизонье подобные аномалии не редкость, – проку от импульсного оружия уже не будет. Его батареи разрядятся, и «Страйки» попросту выйдут из строя. Зато пороховым «старичкам» такие неприятности нипочем. Имея при себе «Ультимар», вы всегда сможете дать отпор некрупным биомехам и продержаться до подхода спасателей.
Ну и, само собой, такое примитивное оружие идеально подходит для меня. Не обладая электронной начинкой, оно может работать в моих руках вплоть до своего полного естественного износа.
Аккумуляторы «Страйков» в аварийной капсуле Чуйского были заряжены и исправны. А предохранители пистолетов не имели строгой привязки к конкретному владельцу, как «Карташи» ищущих нас чистильщиков. Придвинув контейнер к Жорику, я велел ему тоже выбрать себе ранец и вооружиться, а сам взял первый подвернувшийся под руку «Ультимар» и три патронташа – столько, сколькими мог опоясаться, дабы они не стесняли движений. Патроны в каждом из них были расфасованы в необходимых пропорциях: несколько сигнальных, примерно четверть – пулевых, а остальные – наиболее подходящая для борьбы с биомехами картечь. Последние также были загодя заряжены в подствольные магазины ружей. На случай, если перед подачей сигнала бедствия экипажу и пассажирам придется отбиваться от примчавшихся к месту аварии хищников.
Дюймовый с деловым видом обвешался гранатами и «Страйками». Затем проверил, быстро ли последние выхватываются из кобур, чем заставил нервно икнуть сидящего напротив него заложника. После чего, довольный результатом, авторитетно покивал головой и начал рассовывать по карманам пистолетные аккумуляторы и магазины.
Переодевшись, переобувшись, опоясавшись патронташами и нацепив ранец, я вновь глянул через плечо пилота на мониторы. До точки предполагаемой посадки оставалось еще пять минут полета. Взмокший от напряжения, летящий вслепую Чуйский беспрерывно утирал со лба пот, но со своей задачей справлялся. Порывы ветра то и дело швыряли Ми-ТПС вправо и влево, а за стеклами кабины не было видно ни зги. Свет бортовых прожекторов утопал в несущейся нам навстречу снежной пелене, как в вате. Но вертолетные локаторы исправно фиксировали все попадающие в их поле зрения значимые объекты, и лейтенант вполне мог произвести все посадочные расчеты без виртуального штурмана.
Но если с посадкой близ Щелкинского тамбура все было более-менее понятно, то с ясностью наших дальнейших планов дела обстояли хуже некуда. Этот вопрос требовал срочного решения, поскольку обсуждать его после посадки, возможно, будет поздно. Входить в гиперпространство, не зная точных координат выхода из него, все равно что с завязанными глазами лазать по отвесным скалам, прыгать с лыжного трамплина или водить гоночный болид. Иными словами, занятие, теоретически не безнадежное, но практически – сущее самоубийство.
Добыть маркер, который требовался Черному Джорджу для телепортации, было легко. Этот миниатюрный навигатор выдавался всем работающим в Пятизонье военным, и у Чуйского с ученым он также наверняка имелся при себе. Проблема состояла в другом – все армейские маркеры отслеживались чистильщиками. Даже уничтожь Дюймовый это устройство сразу по прибытии на место, хватит и одной секунды, чтобы сканеры базирующихся там подразделений Барьерной армии зафиксировали сигнал со встроенного в него маячка. И все бы ничего – мало ли армейцев входит и выходит из тамбура ежедневно? – но не пройдет и получаса, как все чистильщики Пятизонья будут знать о захвате нами вертолета и поднимутся по тревоге, задействовав план «Перехват». И тогда запись сигнала Жорикова маркера сразу будет обнаружена, а вместе с ней – и локация, в которую мы удрали.
Вот почему я завел с напарником разговор о наших дальнейших планах, ничуть не беспокоясь о том, что нас подслушает «толстолобик».
– Первым делом рванем в Чернобыль, – сказал я, передавая Дюймовому ранец, до которого он, пристегнутый ремнями, не мог дотянуться. – На том «проходном дворе» нас будет труднее всего найти. Заодно разведаем, что к чему. Как-никак, мы были оторваны от мира целых три месяца, и история все это время явно не топталась на месте. Ну а когда проведаем обстановку, тогда и решим, в какие края драпать дальше. Возражения есть?
Последний мой вопрос являлся риторическим, и иного ответа, кроме «Никак нет!», я от Черного Джорджа не ожидал. Но, оказывается, у Жорика все-таки были возражения. Да что там: нежданно-негаданно в дважды ушибленной сегодня голове напарника созрел целый план! И, что еще хуже, план этот шел вразрез с предложенной мной стратегией.
– Нельзя мне в Чернобыль, Геннадий Валерьич, – буркнул Жорик, внезапно нахмурившись и потупив взор. – Никак нельзя! Нет, вы, конечно, можете идти, куда собрались, но я туда не пойду.
– То есть как это – не пойдешь? – опешил я.
– Просто мне с вами не по пути, – не поднимая глаз, развел руками Дюймовый, но скрывать причину своего несогласия не стал: – Я тут это… еще кое о чем вспомнил… Про последнюю записку, которую мне Динара передала. И почему я взбесился, когда ту записку прочитал. Эти ублюдки, – он указал пальцем на «толстолобика», – пригрозили Арабеске, что запытают ее и меня до смерти, если она их в одно секретное место не отведет. И Динара согласилась. А что ей еще оставалось делать? Я того вертухая, который у нас почтальоном работал, умолял: передай Арабеске, чтобы она забыла про меня и бежала сразу, как только на свободе окажется, ведь врут чистильщики: нас так и так рано или поздно грохнут. Но вертухай сказал, что я опоздал – Динару три часа назад из камеры забрали и назад больше не приводили. Вот я и осерчал. Так осерчал, что меня пять санитаров насилу сумели успокоить. Арабеска ведь из питерцев, а они, если дают кому-то слово, непременно его сдерживают…
– Да брось, приятель, – отмахнулся я. – Ты плохо знаешь питерских ребят. Это ж те еще проныры. Когда они своим клиентам или друзьям клятвы дают, тогда да: слово питерца – закон. Но если их заставляют клясться, надев им на шею петлю, черта с два они будут соблюдать данные под пыткой обещания. Так что расслабься. Твоя Арабеска давно гуляет на свободе, куда она завсегда удерет и без твоих подсказок.
– В том-то и дело, Геннадий Валерьич, что Динара дала клятву не чистильщикам, – помотал головой Черный Джордж. – Не им, а мне, понимаете? Так и написала в записке: «Клянусь тебе, Джорджик, в том, что непременно заставлю «Светоч» тебя освободить. Пока, правда, не знаю, каким образом, но по пути непременно что-нибудь придумаю. Обо мне же не беспокойся – не впервой, выкручусь…» Так что никуда она не сбежала. Видите: никто меня на волю не отпустил, а значит, Арабеска еще не изобрела способ, как это сделать. Но когда она узнает, что я сбежал из Крыма, ей больше не придется ломать голову над тем, как мне помочь, и она тоже сможет бежать. Только вот как Динара об этом узнает? Вряд ли чистильщики расскажут ей о нашем побеге, верно?
– Хм… Да, тут ты прав: это вряд ли… – Я тоже нахмурился и принялся рассуждать об услышанном вслух: – Если ваш обмен посланиями был подставой со стороны хозяев, то в чем кроется ее смысл? Зачем им посылать фиктивные записки человеку, которого они же превратили в зомбированного смертника? Правильно: незачем. Тупиковый получается план – куда потом уйдет эта информация? Значит, послания тебе действительно отправляла Динара. И то, что она дала тебе клятву, меня ничуть не удивляет. Все-таки тогда, при посадке в Ангар, ты спас Арабеске жизнь, и не в ее принципах забывать о подобных услугах. Однако ты не сказал, в какие края ее угнали чистильщики. То, что не в Чернобыль, я понял. Так куда же?
– В Академгородок, – уныло ответил Жорик. – Именно так было сказано в ее последнем письме. И я сегодня отправляюсь за ней, в Новосибирск. Нельзя мне иначе, поймите! Вы ведь тоже пошли искать Мерлина, наплевав на то, что это может быть смертельно опасно. Вот и я должен любой ценой или спасти Динару, или хотя бы подать ей знак, что мы на свободе и Арабеску у чистильщиков больше ничего не держит. Но вы, конечно, вправе поступать как знаете. В любом случае, я вас пойму и не обижусь. Тем более, это же вы меня в сознание привели и из «Светоча» вытащили.
Молвив это, Дюймовый тяжко вздохнул и уставился на меня вопрошающим взором. В глазах простофили было столько вселенской тоски и обреченности, что, окажись сейчас на моем месте суровый Жориков папаша-миллионер, даже тот, я уверен, усовестился бы и простил непутевого сына, от которого давно отрекся. Вот и мне – человеку, считающему Черного Джорджа своим другом, – было крайне нелегко отказаться помогать ему в деле, с которым он гарантированно не справится. И отговорить от которого Жорика явно не удастся даже под дулом карабина.
Я и не отговаривал и не отказывался. В конце концов, велика ли нам разница, куда уносить ноги: в Чернобыль или Академгородок? И там, и там нас не ожидало ничего хорошего. Разве что не хотелось соваться в самую холодную локацию Пятизонья, не успев толком отогреться от крымских буранов, ну да хрен с ней. Что ни говори, а мерзнуть и подыхать свободным человеком куда приятнее, чем подопытным кроликом живодеров от науки.
– Ладно, уболтал – идем в Новосибирск, – сдался я, отлично понимая, что Дюймовый лукавит, и на самом деле мой отказ огорчил бы его до глубины души. Что и подтвердилось, когда потухшие было глаза напарника вновь засияли, а лицо расплылось в счастливой улыбке.
– Спасибо, Геннадий Валерьич! Я теперь ваш должник по гроб жизни, честное слово! И что бы мы с Динарой только без вас делали? – рассыпался в благодарностях Дюймовый. – Я и не сомневался, что вы меня в беде не бросите! Кто угодно, только не вы!
– Нечему нам пока радоваться, олух! Наши настоящие беды еще и не начинались, – прервал я его преждевременные дифирамбы. – Ты, покоритель Сибири, вообще был хоть раз зимой в Новосибирске?
Сталкер мотнул головой.
– Оно и видно! Если бы был, не радовался, а умывался бы сейчас горючими слезами. Мало ли что там рыцарей Ордена почти не встретишь – иных бед позарез хватает. А мы туда за собой еще целую гроздь своих репьев на хвосте притащим!..
– Мы почти на месте, парни! – предупредил из кабины Чуйский. – Держитесь! Иду на посадку!
Скорость снижающегося Ми-ТПС начала падать, а болтанка, наоборот, возрастать. Я в очередной раз сверился с мониторами и отметил, что пилот без напоминаний догадался, где удобнее всего нас высадить. В данный момент вертолет находился севернее тамбура и был скрыт от Цитадели громадой вращающегося вокруг него смерча. Подлетать к нему вплотную лейтенант благоразумно не стал. Но та пара сотен метров, какую нам с Жориком требовалось пробежать до входа в гиперпространство, не представляла для нас суровое испытание. Видимость ночью в буран на земле была не лучше, чем в воздухе. И проблема эта стояла не только перед нами, но и перед нашими потенциальными преследователями. Мы не могли промахнуться мимо нашей цели – огромного смерча, – даже с закрытыми глазами, а вот врагам выследить нас в кромешном мраке будет чрезвычайно трудно.
– Эй, ученая голова! – обратился я к заерзавшему на сиденье «толстолобику». – Живо давай сюда свой маркер! И не вздумай врать, что его у тебя нет! Пускай мы добрые террористы, но злить нас все равно не советую!
– Не отдам! – внезапно отозвался заложник, чем, признаться, меня огорошил. Ответ этот был откровенно не тот, какой я хотел услышать, и в корне противоречил моей рекомендации не будить во мне зверя. И все же я решил предоставить «ботанику» шанс одуматься:
– А ну-ка повтори, что ты сказал! – потребовал я, грозно нависнув над съежившимся в кресле строптивцем.
– Заберите маркер у пилота! А мой вы не получите, потому что я иду в Академгородок с вами! – дрожащим голосом повторил ученый, вогнав меня в еще большее замешательство. Жорик от столь неожиданного известия дернулся, попытавшись вскочить, но ремни безопасности, про которые он сгоряча запамятовал, удержали его на месте.
– Чего-о-о-о?! – протянул Дюймовый, стиснув кулаки и вперив в пленника негодующий взор. – Куда-куда ты там лыжи навострил?
– С вами! – исполнившись решимости, выкрикнул ему «толстолобик», дрожа не столько от болтанки, сколько от страха. – И если в вас есть хоть капля здравого смысла, вы наверняка со мной согласитесь! Готов поспорить!
– О’кей, продолжай! – кивнул я, жестом велев напарнику прикусить язык. Чутье подсказывало мне: уверенность, с которой говорил этот тип, – верный признак того, что вступать с ним в спор лучше не надо. Как не надо пытаться отобрать у него маркер силой. Куда разумнее будет выслушать заложника – авось и впрямь скажет что дельное. И на все про все у него в запасе имелось лишь три минуты. После чего вертолет приземлится, и времени на болтовню у нас уже не останется.
– Вы не знаете, куда отправилась экспедиция, которую ведет ваша Динара, а я – знаю! – выпалил пленник. Он не хуже нас осознавал, что нужно говорить быстро, кратко и исключительно по существу. – Без меня вам придется их очень долго разыскивать. Могу ручаться!
– А с тобой нам их и подавно не найти, – хмыкнул я. – Как только мы окажемся в Академгородке, ты сразу тайком свяжешься со своими, они нас схватят, а ты получишь благодарность и крупную денежную премию. Именно так следует понимать ересь, которой ты трешь сейчас нам по ушам. Кстати, кто ты такой? И какого черта тебя посадили в этот вертолет? Я помню всех лаборантов, обычно сопровождавших Грободела, но тебя вижу впервые.
– Меня зовут Тиберий! Тиберий Свистунов! – представился «толстолобик». – Я – доктор, работаю в Пятом отделе Центра заместителем начальника лаборатории по… – Свистунов замялся. – По… биохимическим исследованиям.
– Врешь, сволочь! – не поверил я. – С чего вдруг «Светочу» отправлять за мной биохимика? Мой симбионт давно перестал интересовать Пятый отдел!
– А почему вы решили, что я прилетел именно по вашу душу? – возразил Тиберий и, переведя испуганный взгляд на Дюймового, кивнул в его сторону. – Меня послали вон за ним. Или за его останками – как повезет. Просто подопытный субъект номер «шестьдесят шесть»… в смысле э-э-э… ваш друг Георгий являет собой первый в истории Центра случай, когда воздействие на человека сыворотки Хайда оказалось обратимым. На биохимическом уровне реверсирование этого процесса протекает очень быстро. И потому мне поручили взять у Георгия необходимые анализы сразу же, как только это станет возможно.
– Эй! Да я ж тебя, гада, узнал! – вдруг взорвался Жорик. – Это ведь ты – доктор Зеленый Шприц! Вот уж не думал, что когда-нибудь дотянусь до твоей глотки! Ну, падла, держись!
И, остервенело рыча, взялся расстегивать замки на ремнях безопасности. Озверелое лицо «субъекта № 66» красноречиво выдавало его дальнейшие намерения и решимость немедля воплотить их в жизнь.
– Сидеть!!! – рявкнул я на напарника, чья вспышка гнева была, бесспорно, справедливой, но крайне несвоевременной. – Сидеть, я сказал! И ни слова больше, а то!..
Я замахнулся, но не стал отвешивать Черному Джорджу подзатыльник, на который он напрашивался. Чтобы пресечь его порыв, мне хватило и этого окрика. Осаженный сталкер одарил меня свирепым, ненавидящим взором, но проверять, блефую я или нет, не рискнул. Вот и славно! Дружба дружбой, но за столь откровенные глупости я могу без раздумий двинуть по шее даже лучшему другу.
– Да, это я колю подопытным сыворотку Хайда! – подтвердил доктор Зеленый Шприц. – Как видите, я вам не вру! Хотя мог бы начисто все отрицать, сказав, что Георгию это только привиделось! Но ничего не попишешь: таковы сегодня мои служебные обязанности! И за их неисполнение мне грозят крупные неприятности, вплоть до краха моей научной карьеры! Которая и без того давно застопорилась в «Светоче», потому что Пятый отдел – это тупик для настоящего ученого! Болото, которое если тебя засосало, то уже никогда не отпустит. Наоборот, будет тянуть все глубже и глубже, на самое дно.
– А какой цели ты намерен добиться, помогая нам? – полюбопытствовал я. – Неужто карьерного взлета? Что-то не вижу логики.
– Взлета?! – переспросил Тиберий и презрительно скривился. – Ха! Берите выше! Гораздо выше! С вашей помощью я стану по-настоящему великим! И независимым ни от кого! Ну и богатым – это само собой разумеется! Нет-нет, дело вовсе не в ваших алмазах… или, если быть точным, не только в алмазах. Дело в той энергии, которая в них заключена. Я читал протоколы ваших допросов и сделанные на их основе аналитические отчеты. Те семь огромных алмазных глыб, какие вы якобы видели внутри той стальной махины… Жнеца… Вы небось не в курсе, что в их существование у нас мало кто верит? И что ваше заявление о том, на базе чего был сооружен двигатель Жнеца, официально считается фикцией?
– Садимся! – прокричал очередное предупреждение пилот. Вслед за его докладом Ми-ТПС тряхануло так, как ни разу до этого. Я все-таки не устоял на ногах и грохнулся в проход, едва не выронив «Ультимар». Однако самый сильный толчок оказался и самым последним. Не успел я выругаться, как болтанка прекратилась, и вертолет принял устойчивое положение.
– Готово, парни! Долетели в лучшем виде! – отрапортовал лейтенант дрожащим от возбуждения голосом. В котором наряду со страхом звучала и вполне закономерная гордость. Еще бы! Даже на учебном тренажере пилотирование вертолета на ручном управлении в бурю – экзамен не для слабаков. А тут всё взаправду, без поблажек на неопытность, да еще под дулом пистолета! Справился бы я с подобной задачей, когда мне было столько же лет, сколько этому пилоту? Даже не знаю. Но если бы справился, вряд ли моя последующая реакция отличалась бы от реакции Чуйского, который только что укротил бурю.
– Хорошая работа, лейтенант! – похвалил я его, поднимаясь с пола. – Только не задирай нос раньше времени. Помни: тебе еще обратно лететь!.. А теперь, будь другом, передай моему напарнику свой маркер. – И, глянув на Черного Джорджа, спросил: – Ты как? Остыл? Готов ко входу в тамбур? Тогда чего расселся? Собирай манатки, и – в путь!
Все еще дующийся на меня Жорик пробухтел что-то неразборчивое, но протеста не выказал. Поднявшись с сиденья, он взял протянутый пилотом маркер и принялся настраивать его на координаты Новосибирской локации. Свистунов также отстегнул ремни безопасности, но продолжал пока оставаться на месте.
– Так вот я, в отличие от моих недалеких коллег, – вернулся он к прерванной беседе, когда я вновь повернулся к нему, – склонен вам верить. «Светоч» убежден в том, что Жнец двигался за счет одних лишь «Сердец Зверя», соединенных между собой в особый контур. И в том, что ваш феномен никак с этим не связан, что бы вы на сей счет ни твердили. Не веря вам, эти болваны идут по заведомо ошибочному пути и даже не подозревают об этом.
– Но ведь должны были остаться доказательства, – возразил я. – Алмазные нановолокна, которые проникли в Жнеца снизу доверху! Такие же нановолокна, какие соединяют между собой семь энергетических сгустков моего симбионта!
– Нет там никаких волокон, – ответил Тиберий. – Всё облазили, всё проверили – пусто! И, по всем признакам, никогда не было, а значит, вы – тот еще сказочник. Так по крайней мере написано в официальных итогах расследования того дела. Но мы-то с вами точно знаем: и гигантские алмазы, и аномальная энергетическая сеть там были. А потом сплыли. Улетучились. Испарились… Фьють!
И Свистунов, присвистнув – извините за невольный каламбур, – изобразил жест, символизирующий, судя по всему, развеянные по ветру, сгинувшие доказательства моей правоты.
– Ну я-то, допустим, об этом знаю, потому что видел «большого брата» своего симбионта собственными глазами, – заметил я. – Но откуда, скажи на милость, в тебе подобная уверенность? Сам же говоришь: моя версия тех событий признана Центром насквозь лживой и высосанной из пальца.
– Есть один фактор, который все исследователи вашего феномена попросту проигнорировали, – признался Тиберий. – В то время как я склонен считать отметенную ими версию ключом не только к вашему исцелению, но и к дальнейшему постижению и укрощению энергии, которая двигала Жнецом и законсервирована в вас.
– И что это за ключевой фактор? – Я старался сохранять невозмутимость, но чем дольше мы беседовали, тем меньше оставалось от моего напускного равнодушия.
– А не лучше ли нам сначала перебраться в Новосибирск и продолжить разговор в каком-нибудь более безопасном месте?
– Нет! – отрезал я. – Пока ты не убедишь меня в своей полезности, тебе с нами не по пути. – И, покосившись на Жорика, надевающего ранец, добавил: – И если в ближайшие полминуты этого не произойдет, тебе придется вернуться на базу. А надумаешь увязаться за нами самовольно – пристрелю на месте без колебаний.
– Хорошо, – пожал плечами Тиберий. Кажется, мой жесткий ультиматум его отнюдь не смутил. – Полминуты так полминуты. Попробую уложиться, раз так нужно…
– Двадцать пять секунд!
– Ладно-ладно, я все уяснил… Короче, нет в вас никакого симбионта, который вылетел из гиперпространства и вселился в ваше тело. То, что вы и прочие ковыряющие ваши алмазы ученые сочли за аномального паразита, есть всего лишь аллергическая реакция организма на контакт с чужеродной энергией. Поэтому и лечить вашу болезнь надо, как лечат аллергию. То есть терапевтическими, а не хирургическими методами. Никто ведь не вырезает скальпелем у аллергиков сыпь и отеки, верно? Тем не менее всякий, кто берется разгадывать ваш феномен, ставит перед собой одну и ту же задачу: выдрать из вас алмазы и заодно стать богаче на триста миллионов баксов. И эти мясники еще смеют называть себя служителями науки! Тупые бездари с напрочь зашоренными глазами – вот кто они такие!
– И у тебя есть догадка, какое лечение мне необходимо? – спросил я после того, как выругался про себя. Но не от злости, а, напротив, выразив таким образом похвалу нестандартному и оттого интригующему ходу свистуновской мысли. Которая, впрочем, ничего пока не объясняла, а лишь порождала уйму новых вопросов.
– Естественно! – и глазом не моргнув, подтвердил доктор Зеленый Шприц. – Стал бы я пичкать вас своими догадками, будь они абсолютно беспочвенны? Только вот беда – мои полминуты уже истекли.
– Считай, что за правильный ответ тебе накинули призовое время, – смягчился я. – Так уж и быть, давай, договаривай.
– С чего начинается лечение любой аллергии? – поинтересовался Свистунов и, не дожидаясь ответа, сам же пояснил: – Разумеется, с поиска аллергена. А где в Пятизонье найти раздражитель, который может вызвать у вашего организма подобную нетипичную реакцию? Подсказка: реакция эта, как я уже сказал, есть следствие контакта с аномальной энергией из гиперпространства.
– Неужто в Узле?
– Эко лихо вы замахнулись! – усмехнулся Тиберий. – И каким чудом, по-вашему, мы туда попадем? А если вдруг попадем, где гарантия, что нам удастся оттуда выбраться… Нет, господин Хомяков, мое решение этой проблемы выглядит на несколько порядков проще. Интересующие нас источники аномальной энергии присутствуют в ловушках Пятизонья. Отыщем нужную ловушку, проведем нужные замеры и тесты, понаблюдаем за вашей реакцией и подберем правильный курс лечения. Исключительно научным методом. Безо всякой хиромантии, отбеливания чакр и прочих дурацких плясок с бубнами.
– Ловушки?! – в очередной раз удивился я неординарному мышлению этого «толстолобика». Натасканный в свое время Мерлином, я по примеру сталкеров всегда обходил ловушки стороной. И тем паче не предполагал, что они могут как-то помочь в изгнании моего паразита. Или, если придерживаться беспрецедентной версии Свистунова, – в лечении моей аллергии.
– Бьюсь об заклад, прежде вы и не думали искать в ловушках лекарство для себя, – без особых усилий догадался он. – Более того, я уже приблизительно знаю, где обнаружить нужный нам источник энергии. Именно к нему и отправилась экспедиция, которую ведет ваша Арабеска. Только те идиоты, которым она помогает, хотят проверить там свои идиотские теории, а я хочу проверить свою. И не только проверить, но и доказать, что я прав, а они в корне заблуждаются! Потому что я – чертовски гениальный и амбициозный сукин сын! И я достаточно долго прослужил у них на побегушках для того, чтобы понять, насколько я умнее этих безмозглых типов… Ну так что вы решите? Мы идем в Академгородок втроем или дерзнете попытать удачу самостоятельно? Валяйте, я не возражаю. Мне-то что? Мое дело – предложить… Но если завтра вдруг выяснится, что ваша удача сидела сегодня с вами в одном вертолете, а потом по вашей же милости улетела обратно в Центр, пеняйте на себя. Договорились?
– Переобувайся, бери ранец и топай за нами. И советую не отставать, – приказал я, придвинув к Тиберию аварийную капсулу, где еще имелись лишние комплекты для выживания. – К оружию даже не прикасайся!.. А ты, Черный Джордж, не в службу, а в дружбу прихвати-ка еще один «Страйк». Не будем загадывать наперед, но вдруг этот долбанутый гений и впрямь оправдает наше доверие? Ну а не оправдает, пусть тоже пеняет на себя. Нечего было набиваться в друзья к беглым подопытным, чьи задницы еще не зажили от его проклятых уколов!..
Глава 4
Мороз и солнце; день… не лучший, сказать по правде. Хотя нынешней зимой мне вряд ли выпадало более радостное и погожее утро.
– Забыл вас предупредить, – сказал Тиберий Свистунов, переводя дыхание и откашливаясь после телепортации, которую все мы только что пережили. – Читал вчера штабные сводки погоды. И в них было сказано: этой зимой под Новосибирским Барьером выпало доселе небывалое количество снега. Не помню его уровень в числах, но счет идет на метры. Почти все разломы и щели, кроме самых глубоких, засыпаны доверху. Так что надо быть особенно осторожными и не заходить без нужды на неутоптанные участки локации.
– Как будто на утоптанных безопаснее! – проворчал я, озираясь по сторонам. И, вопреки опасениям, не наблюдая поблизости ни единой – как живой, так и биомеханической, – души.
– Зато здесь солнце чаще бывает! – заметил приободренный Жорик, глядя на загорающуюся над заснеженной пустошью багровую полосу восхода. После чего, зябко передернув плечами, добавил: – Хотя, что ни говори, а на острове было потеплее.
– Кому как, – возразил я, испытывая несказанное удовольствие от обретения настоящей зимней одежды и обуви. – Побегал бы ты с мое голышом по бурану, посмотрел бы я, сколько бы у тебя осталось «теплых» воспоминаний о юге. Нет уж, Черный Джордж, благодарю покорно: лучше я буду свободным человеком в Сибири, нежели рабом чистильщиков в Крыму.
Томясь в застенках «Светоча», я был лишен возможности видеть солнце. Но этот наблюдаемый мной впервые за долгое время восход не доставил мне никакой радости. Я уже почти забыл, как выглядят нормальные, не искаженные мутью Барьера восходы и закаты, луна, звезды… Живя в обычном мире обычной жизнью, я не то чтобы слишком часто и с охотой любовался небесными светилами. Правильнее сказать, я их попросту не замечал. Светят, греют, движутся, и ладно – чего с них еще взять? Однако, когда между ними и мной навис купол Барьера, тут-то и выяснилось, насколько, оказывается, сильно я привык к солнцу, луне и звездам. И как тоскливо становится на душе, когда понимаешь, что, возможно, тебе больше никогда их не увидеть…
После гиперпространственного перехода нам по обыкновению потребовалось время, чтобы прийти в себя и акклиматизироваться. Сегодня этот процесс выдался для нас особенно болезненным. Разница в климатах Керченского острова и Новосибирска была, пожалуй, самой чувствительной из всех, какие можно пережить при путешествии по Пятизонью. Сырость пропитывает атмосферу зимнего Крыма настолько, что, угодив туда, вы поначалу дышите словно сквозь влажную губку. Потом, разумеется, привыкаете и не обращаете на это внимание. Ровно до той поры, пока не покидаете эту негостеприимную к вольным сталкерам локацию. И если затем вас заносит прямиком в Новосибирск, первое впечатление, какое вы при этом испытываете: влажную губку на вашем лице резко заменили на другую – сухую и долгое время пролежавшую в морозильнике.
Вырвавшись из тамбура в крайне непривычный климат, мы хрипели и кашляли так, словно нас пинком выставили из горящего здания или газовой камеры. Мороз, который днем ослабевал, ночью опять усиливался и на рассвете достигал своего пика. Оттого жадно хватать ртом ледяной воздух – то, чем мы сейчас дружно занимались, – было вдвойне мучительно. Но, несмотря на это, сегодня никто из нас не умер от удушья и спустя несколько минут адаптировался к новой среде.
Световая полоска восхода на розовеющем горизонте расширялась и уже давала нам возможность оглядеть утопающие в снегу окрестности. В отличие от Курчатника, где Катастрофа утопила вход в гиперпространство на дно глубокого кратера, в Академгородке все случилось с точностью до наоборот. Здесь буйство аномальной стихии вознесло тамбур на вершину монументального двухсотметрового кургана, что вырос аккурат под зданием гигантского Торгового Центра. Последний, естественно, такое вознесение не пережил и обратился в обломки, которые затем раскатились по склонам холма.
Покидать Новосибирск, особенно когда вас преследуют враги, было той еще головной болью. Не всем гонимым отсюда сталкерам удавалось преодолеть финальную преграду, отделяющую их от спасительного выхода. Не счесть, сколько их полегло на этом кургане за шесть минувших лет. Зато все прибывающие в Академгородок бродяги сразу же автоматически получали выигрышный бонус в виде шанса изучить локацию с господствующей высоты. Коим и пользовались, если поблизости опять-таки не наблюдалось опасности.
Наше появление в Новосибирске ничем подобным, к счастью, не омрачилось. И прежде чем спуститься с холма, мы не спеша и обстоятельно осмотрелись. В наших ранцах отыскались компактные бинокли, которые мы незамедлительно достали, после чего устремили вдаль свои усиленные цифровой оптикой взоры. И хоть мой бинокль после этого вышел из строя и его пришлось выбросить, несколько минут он все же проработал, позволив мне увидеть в рассветных сумерках почти все, что я хотел.
Свистунов не обманул: толщина нынешнего снежного покрова била здесь все прежние рекорды. Причем не только за время существования Пятизонья, но и, пожалуй, за всю историю Сибири, начиная с Ледникового периода. Я глядел на мертвый город и не верил своим глазам. Его устилали сугробы величиной с пустынные барханы. Уродливая шершавость, какую имела пустошь при взгляде на нее летом, была замазана снегом словно шпаклевкой. Из него выступали лишь единичные неровности: уцелевшие крупные здания и руины. Окружающие их наносы наверняка позволяли прыгать в них без опаски даже с верхних этажей еще не обрушившихся небоскребов. Если, конечно, смельчаку, который на это рискнет, хватит сил и терпения прорыть затем пещеру, чтобы выбраться из пробитой им в сугробе ямы.
К западу от тамбурного смерча заснеженный ландшафт проседал широкой, протянувшейся до самого горизонта котловиной. Да, такую неровность метелям и снегопадам уже не зашпаклевать. Обь! Покрытое льдом и наметенными поверх него белыми дюнами речное русло разрубало локацию на две неравные части: восточную и западную. Площадь первой была примерно вдвое больше, чем второй, и тамбур тоже располагался на ней.
От центрального кургана до восточного берега Оби было около четырех километров. Посередине ее замерзшего русла громоздились высокие торосы, похожие на торчащие из-под снега плавники замерзших исполинских рыб. Что заставило лед вздыбиться – взбаламутившая воду стихийная аномалия или почтивший своим визитом эти края технокракен, – определить не удавалось. Но торосная гряда создавала труднопроходимую преграду для тех сталкеров, кому могло понадобиться пересечь реку по льду. Зимой такая переправа была куда безопаснее, нежели по, как правило, разрушенным мостам, где вольные бродяги рисковали столкнуться и с егерями Хистера, и с чистильщиками, и с биомехами.
Раскинувшийся пред нами пейзаж можно было бы сравнить с арктическим или антарктическим, если бы не одно «но» – в нем отсутствовала унылая умиротворенность, столь характерная для безлюдных полярных широт. Кое-где из-под снега вырывались клубы пара, порождаемого сейсмически активными разломами земной коры. То тут, то там на всем обозримом пространстве наблюдалось какое-нибудь копошение. Неугомонный технос бороздил колесами, гусеницами и стальными конечностями волны белых барханов. И чем выше вставало солнце, тем сильнее становилось заметно, что пустошь испещрена тысячами разнообразных следов.
При взгляде сверху их отпечатанная на снежной толще хаотическая сетка напоминала узор папиллярных линий. Примерно такой, какой присутствует на руках у человека. Здесь также имелись широкие проторенные дороги – вроде больших складчатых линий на ладонях, и дороги поменьше, и совсем узкие, едва заметные отсюда тропки, оставленные поверх сугробов легкими ботами. Вот только, при всем богатстве выбора, ни один из раскинувшихся перед нами путей не мог считаться безопасным. Что, впрочем, в равной степени относилось и к нехоженым участкам пустоши. Только они были опасны по иной причине. Той самой, о какой несколько минут назад заикался хитромудрый доктор Зеленый Шприц.
