скачать книгу бесплатно
«Господи! – ожгла ее догадка. – Он подумал, что я ему не доверяю, подозреваю в плохом!»
Всего лишь день назад Костя впервые взял ее за руку. Они гуляли у реки, и парень тихо, нерешительно прикоснулся к ее пальцам. Подождал немного – не отдернет ли? – потом осторожно сжал. У Насти закружилась голова, горячо стало в груди… С этой минуты она, сама себе в том не сознаваясь, ждала – что же дальше?
Теперь, глядя на помрачневшего, обиженного ее отказом парня, она сама взяла его руку:
– Я не поняла вас, Костя, простите. Конечно, мне интересно побывать у вас.
Ну что ж, в глубине души Настя понимала, что там, в его квартире и последует продолжение. Разве не хотела этого? Мечтала, ждала, боялась… Когда Костя стал целовать ее, сама жарко прильнула к нему, закрыв глаза, приоткрыв губы, на мгновение потеряв сознание. И сказала себе, что он – ее первый и единственный. Но как только рука мужчины легонько коснулась ее груди, Настя пришла в себя, отстранилась. Он понял ее смущение, обхватил ладонями лицо девушки, стал целовать глаза, шептать:
– Любовь моя, единственная…
А назавтра, когда она, как всегда уйдя беспрепятственно из дому, прибежала к нему на свидание, Константин взял ее крепко за руку и повел в церковь. Достал из кармана два серебряных колечка, переговорил с батюшкой, и тот обручил их, нарекши женихом и невестой.
Тогда Настя и привела жениха в дом. Опасалась, конечно, сопротивления родителей: неизвестно откуда взявшийся, без денег и дела… Но и надежда была, что позволят ей поступить по-своему. До сих пор ведь позволяли. То, что раньше обидою жило в сердце – родительское невнимание, – теперь могло хорошей стороной обернуться.
Не обернулось. Такой неприязни Настя и не ожидала. У любимого брата Андрюши, доброго и ласкового мальчика, глаза почему-то стали холодными, губы презрительно искривились. Мария Петровна намеревалась упасть в обморок, но потом замахала руками, закричала:
– Бесстыдница! Своевольница! – и убежала из комнаты.
Но хуже всего повел себя отец. Он только глянул на Костю, глаза стали бешеными, побагровел, стукнул по столу кулаком и так гаркнул: «Вон отсюда, проходимец!» – что Константин мгновенно выскочил за дверь. Настя замешкалась. Ее не так крик этот поразил, как то, что от удара отцового кулака отлетела ножка стола, покатились на пол и разбились вдребезги вазочка и конфетница… Девушка обмерла, а когда рванулась было за женихом, гневная рука отца ухватила ее за плечо.
– Куда? Настька, запру! Никогда не запирал, а теперь запру, из дому не выйдешь! Нашла жениха, дура!
– Батюшка, больно!
Настя снова рванулась, но Иван Афанасьевич еще сильнее сжал плечо, толкнул ее к другой двери.
– Не гневи, дочка! Иди в свою комнату, там сиди. И выбрось из головы проходимца! Ишь, теперь ему богатой невесты захотелось, девицы невинной…
Настя плохо слышала, что говорил отец. Она убежала к себе и, плача от обиды и боли, все думала: отчего он так? Первый раз увидел Костю, не поговорил, не узнал его и так плохо о нем думает. Может, оттого, что не он ей жениха выбрал? Несколько раз отец намекал – да что намекал, прямо говорил! – о Мите Торопове. И толковый, и красивый, и нравом хороший, и к ней всей душой… Да Митя – это же дружок детства, словно брат. Она его, конечно, любит, но разве может сравниться это чувство с тем огнем, что выжигает ей сердце, лишь стоит подумать о Косте – его глазах, руках, губах у своих губ…
Весь этот день и половину следующего девушка не выходила из своей комнаты даже к столу. Правда, кухарка Матреша никому не стала рассказывать, как вечерком Настя прокралась на кухню и женщина, тихонько охая, быстренько разогрела ей ужин и покормила. Пополудни в одном из своих самых простых платьев, наглухо застегнутом под самым подбородком, сжав решительно губы, Настя прошла через комнаты к выходу. Она думала, кто-то попытается ее остановить. Но лишь Митя Торопов, встретив ее во дворе, молча посторонился.
А еще через день Иван Афанасьевич с Андреем уехали по делам в Саратов. Каретников все же не оставлял надежду приобщить сына к семейному промыслу. Он не был слеп, видел, что парень умен, смышлен, достаточно образован. Только робок, изнежен и ленив. Раздражаясь на сына, отец все-таки вновь и вновь брал его с собой на фабрику, на причал, заставлял смотреть, вникать в дела, разбираться в конторе с бумагами. Мария Петровна каждый раз причитала, Андрей тяготился навязанными заботами, но Каретников не отступал, делал по-своему. Теперь же он впервые взял сына в поездку, и Андрей отправился даже с радостью. Кто знает, думал отец, может, парень не совсем пропащий для дела? Может, войдет во вкус?..
Каретниковы уехали, а на следующий день пропала и Настя. Когда ее хватились, нашли у нее в комнате записку: «Простите, родные матушка и батюшка, и ты, братец Андрюша! Я уезжаю с женихом, данным мне Богом, далеко. Совсем его не зная, вы изгнали его из нашего дома, но не из моего сердца, Я объявлюсь, лишь когда мы крепко станем на ноги. И тогда, быть может, вы поймете свою ошибку, простите нас с Константином, примете наших детей – ваших внуков, которые, даст Бог, будут у нас. Батюшка! Не гневись, я взяла самочинно кредитные билеты – они помогут нам на первых порах на новом месте. Пройдет время, и мы вернем их вам с поклоном и благодарностью. А если посчитаете мой поступок бесчестным, пусть это будет все, что составит мое наследство. Не поминайте лихом. Любящая вас дочь Анастасия Каретникова».
Наверное, по возвращении отца Настю стали бы искать. Но случилось иначе – страшно и неожиданно. Через пять дней приехал Андрей и привез гроб с телом отца. Там, в Саратове, Каретников попал под колеса мчащегося экипажа, был забит копытами коней и раздавлен колесами. Так что об убежавшей Насте долго еще не вспоминали.
4
Начальник полиции чувствовал себя несколько виноватым.
– Отнял у вас время мой племяш, – сказал он, словно извиняясь. – Вот настырный парень.
– История, им рассказанная, необычна. – Петрусенко казался задумчив.
– Трагическая история.
– Особенно трагическая из-за некоторых странных совпадений… Что вы сказали, он ваш племянник, этот молодой человек?
– Сын моего двоюродного брата. Покойного. Матери Дмитрий лишился еще в малолетстве, а когда четырнадцать ему исполнилось, умер мой кузен – его отец. Он был в Вольске земским врачом. Заразился, знаете ли, от своего больного испанкой. Да… Состояния не оставил. Вот я и помог мальчонке, устроил к Каретникову. Паренек-то был грамотный, смышленый, быстро выбился в люди. Правда, после смерти Ивана Афанасьевича не поладил с молодым хозяином, с Андреем Ивановичем, ушел от них. Но его тут же фабрикант Рябцов и пригласил к себе управляющим.
– Мне он тоже понравился, – сказал Петрусенко. – Толковый, здравомыслящий молодой человек. И в опасениях его есть резоны.
Начальник полиции даже растерялся.
– Викентий Павлович, голубчик, что вы говорите! Какие резоны? Тех, кто правил злосчастным экипажем, мы нашли. Кучер-то в трактир отлучился перекусить, а кто-то угнал коней. Люди видели, как из трактира вывалились двое пьяных парней, полезли на козлы… А как наехали на Ивана Афанасьевича, так через улицу бросили экипаж и удрали, да недалеко. Мы всех свидетелей опросили, вычислили их, арестовали. Осуждены они, уже отбывают наказание. А больше ничего загадочного в этом происшествии нет.
– А письма Анастасии Каретниковой?
– Вот Митька, опять за свое! – теперь уже рассердился полицмейстер. – Уехала девица с женихом – новое ли дело? Хорошо, что пишет письма, не забывает семью. Что ж тут такого?
– А вот Дмитрий ваш заметил кое-что… Письма – два их было за полгода – приходили вскоре после поездок Андрея Каретникова в другие города и как раз из тех самых мест. Из-за этих писем он с молодым, как вы говорите, хозяином поссорился и расстался.
– Ну, не знаю… – развел руками начальник полиции. – Что там можно скрывать?
– Вот мне и захотелось узнать: что? Любезный Устин Петрович, вы не могли бы так устроить, чтоб кто-то меня к Каретниковым ввел, да только не как следователя? Просто как знакомого юриста?
– Это нетрудно. А мы будем только рады, Викентий Павлович, если вы у нас задержитесь.
Петрусенко засмеялся:
– Вот уж натура сыскная! Только домой рвался, а чуть интересным делом повеяло, как тут же стойку готов делать…
Невысокий, крепко сбитый фабрикант Рябцов был неожиданно чисто брит. Викентий Павлович невольно удивился этому, успев уже привыкнуть к окладистым бородам купцов-миллионщиков, генералов, крупных статских чинов. Прием у губернатора был в разгаре. Официальная часть с множеством тостов во здравие «звезды отечественного сыска» окончилась, обстановка сделалась непринужденной. Викентий Павлович вышел в летний сад покурить, тут к нему и подошел Рябцов, представился, крепко пожал руку.
– Не буду смущать вас, господин Петрусенко, своими похвалами. Столько сегодня уже говорено, все так справедливо.
Викентию Павловичу сразу показались необычно симпатичными его простецкая улыбка и – в контраст – лукаво-пристальный, пытливый взгляд.
– А с каким облегчением я нынче дышу! – продолжал новый знакомец. – Вы даже не представляете, хотя вы сами тому виновник. Я ведь отец трех юных девиц! Понимаете теперь?
Петрусенко прекрасно понимал: жертвами маньяка становились именно девушки. И родители месяцами боялись выпускать дочерей даже днем на простую прогулку… А Рябцов, легонько прихватив сыщика под руку, кивнул на стоящую под пальмами резную скамью:
– Я вижу, вы трубочку курите? Присядем, поговорим. Наш милейший блюститель порядка поведал мне о вашем желании познакомиться с Каретниковыми. Все, что могу…
Уже на следующий день Петрусенко с Рябцовым выехали в Вольск. Личный вагон фабриканта цеплялся к составу в середине, между другими вагонами. Все было в нем предусмотрено: гостиная, столовая с кухней, спальня хозяина и еще две для гостей, ванная, комната обслуги. Удобная мягкая мебель, ковры… За пять часов езды Петрусенко и отдохнул, и вкусно пообедал, и приятно поговорил с хозяином за чашкой кофе.
– Мы с покойным Иваном Афанасьевичем были давние друзья, – рассказывал Рябцов. – И партнеры. У него кожевенный завод, у меня – дубильная фабрика. У него горно-шахтное оборудование изготавливается, а я ему сталь со своего плавильного завода давал. И семьями дружили. Я, грешным делом, младшую свою Татьянку за его Андрюшку метил выдать. Каретников тоже был не прочь… Да вот как случилось…
Рябцов тактично не расспрашивал Петрусенко о том, что же того заинтересовало в истории Каретникова. Викентий Павлович, промокая салфеткой губы и усы, незаметно улыбался и думал, что при случае он не станет скрывать от симпатичного собеседника своего интереса. А фабрикант продолжал о детях:
– Андрюша Каретников с моими девчатами всегда дружил. Он паренек ласковый, был им вроде подружки. Я часто думал: ему девочкой родиться – в самый раз. Я ведь его крестил, так что люблю, как родного. А Танюша у меня и веселая, и рукодельница, и хороша собой. Мала еще – пятнадцать лет только будет. Да вот года через два подрастет и, глядишь, – все наладится.
Уловив в голосе Рябцова неуверенность, Петрусенко спросил:
– Что-то изменилось со смертью хозяина?
– Сам парень изменился, и очень сильно!.. Да это хорошо, хорошо! – оборвал сам себя Рябцов, да Викентий Павлович особой бодрости в его голосе не почувствовал. – Мужчиной стал! Легко было ему быть «барышней» при таком прикрытии, как его покойный батюшка. Иван Афанасьевич чего хотел – всего добивался! Парень, конечно, не готов был дело в руки взять, а вот пришлось. Да и то сказать: в одну неделю и отца потерять, и сестру, сбежавшую невесть куда. Поневоле мужчиною станешь.
– И все же, Петр Самсонович, что-то вам не по душе?
– Уж очень изменился парень. Все понимаю, а вот… Резок, даже груб. Избегает общаться, и не только со мной. Словно все прежние привязанности рвет. Советов принять не хочет.
– Плохо хозяйничает?
– Нет, не плохо. Да только подсказать многое я все же мог бы ему…
Задумался, повторил, словно удивляясь:
– И верно, хозяином оказался толковым. А ведь вроде не готов к тому был, в дела при живом отце не вникал. Ан, видно, порода каретниковская сказывается. Полгода хозяйничает Андрей Иванович без убытку.
– А вот нынешний ваш управляющий, Дмитрий Торопов, отчего ушел от Каретникова?
– Да все оттого же! – воскликнул, вновь распаляясь, Рябцов и даже чайничек с кофе, не донеся до чашки, поставил. – Сам все хочет! Подсказок не терпит, злится! А ведь какой Дмитрий помощник – поискать! Знаю я, Иван Афанасьевич за него выдать дочку хотел. Вот и я бы с радостью свою старшую, Марью, отдал бы. Только Митя все о Насте печалится, ни на кого не смотрит.
– Вам, Петр Самсонович, ничего странного не почудилось в трагедии, что постигла семью вашего друга?
Петрусенко смотрел на собеседника искренне и пытливо. Рябцов вроде даже растерялся.
– Нет… Что ж тут… Судьба! Может, только одно: Антонина, полюбовница Каретникова, не вернулась обратно в город.
– Вот как? Она ездила с ним в Саратов? Этого я не знал. Куда ж подевалась?
– Да, говорят, там же, в Саратове, какой-то богатый проезжий подхватил ее и увез.
– Это достоверно?
– Нет, слухи. Но очень может быть. Она баба красивая, разбитная, своего не упустит. Влюбить в себя любого может, знаю!.. – Рябцов с шумным всхлипом покрутил головой, мечтательно прищурил глаза. – Она, конечно, и тут бы, в Вольске, нашла себе содержателя. Но, знаете, городок у нас патриархальный, суеверия в ходу… Кто знает, как обернулось бы.
– Думаете, тень покойного витала бы над ней?
– Могло и так статься… Увезла ведь живого мужика, а вернула мертвого. Так что, ежели кто подвернулся, был ей резон уехать.
– Но вас ее исчезновение смутило?
– По правде сказать, да. Не по-христиански это – умершего бросить. Я-то знаю: он в ней души не чаял, любил с размахом, не скрывая. Но, с другой стороны, сын при покойном был, дома жена законная ждала… Да, оправдать бабу можно, а вот что-то гнетет меня.
5
Дом Каретниковых был хорош. Двухэтажный, каменный – чисто особняк! Стоял высоко, с видом на волжское раздолье, вокруг большой сад – даже зимой было заметно, что за ним хорошо ухаживают. К высокому крыльцу с резными деревянными колоннами вела аллея из крепкостволых высоких деревьев. По серебристому отливу коры Викентий Павлович узнал тополя. В его родных, более южных краях это дерево бывало и мощнее, и выше. Но стройная аллея радовала глаз.
Коляска Рябцова осталась у кованой – в пиках и завитушках – ограды, они же прошли к дому по старательно очищенной от снега дорожке. «В доме есть хозяин – хороший и строгий», – отметил для себя Петрусенко. Этого хозяина они вскоре и приветствовали, когда двое расторопных слуг стали в передней чистить от снега их меховые макинтоши, а оба гостя прошли в залу. Раскрасневшиеся с мороза, потирая руки, они сразу почувствовали, как здесь уютно, как жарко натоплена изразцовая печь.
Из другой двери, откинув портьеру, к ним вышел юноша. И хотя Петрусенко знал, что Андрею Каретникову всего девятнадцать лет, все же поразился, насколько тот и в самом деле молод, выглядит даже моложе своих лет. Рябцов тут же по-свойски обнял хозяина, но Викентий Павлович заметил, как паренек сдвинул брови и, помедлив для приличия самую малость, поспешил отстраниться. Усмехнувшись про себя, Петрусенко решил, что не так уж тот юн и беззащитен. Но красив был парень замечательно: стриженные кругом волосы лежали крупными кольцами вокруг чистого лба, брови и ресницы были темнее волос, серые глаза казались огромными, ямочка на подбородке, мягко очерченные, но твердо сжатые губы. Паренек выглядел невысоким и хрупким, но Петрусенко помнил по рассказу Торопова, что Андрей в детстве и отрочестве много болел.
– Вот, крестник, пришел повидаться и товарища с собой привез. Рекомендую – господин Петрусенко, адвокат.
Андрей улыбнулся приветливо, но сдержанно.
– Милости прошу. Рад. Петр Самсонович нам родной, и его друзья в нашем доме всегда в радость.
Голос был под стать самому юноше: ломкий, но приятный, глубокий. Каретников провел гостей к дивану, усадил, сам присел поодаль, у стола. Но Викентий Павлович сразу понял, что присел ненадолго.
– Как дела, Андрюша? Забыл ты нас, не заходишь. Девчата мои скучают.
– Привет им передавайте. А что до былых посиделок, так то время прошло. Другие у меня теперь заботы.
– Не нужна ли помощь? – обеспокоился Рябцов.
– Нужны, дорогой Петр Самсонович, и совет, и помощь. Мне на завод предлагают новое оборудование, аглицкое. Мой инженер очень советует, а я в сомнении. Посмотрели бы вы да ваши специалисты проспекты…
Андрей с улыбкой глянул на Петрусенко:
– Нашему гостю эти разговоры вряд ли интересны. Я зайду к вам, скажите – когда?
– Зайди, милый, завтра, а то третьего дня я вновь отбуду. А потому вот о чем просить тебя хотел… Господин Петрусенко в нашем городе по делам на несколько дней. А дела его – в уездной управе. Я-то уезжаю, в моем доме ему среди моих девиц шумно да хлопотно будет. А отель наш, сам знаешь, горел недавно, теперь ремонтируется…
– Я понял, крестный! Мой дом велик да пуст, и уездная управа рядом, в двух шагах. И я, и маменька будем рады гостеприимство оказать.
– Благодарю вас, господин Каретников, – Викентию Павловичу молодой человек становился все более симпатичным. – Мне и вправду так будет удобнее.
– Тогда, Андрюша, распорядись: у ворот моя коляска, там вещи нашего гостя.
– Я пошлю Степана, – сказал Андрей Викентию Павловичу. – Он отнесет ваш багаж наверх, в гостевую комнату, все там приготовит. И пока вы будете жить здесь, этот слуга – в вашем полном распоряжении.
Тут молодой человек встал, чтобы встретить вошедшую женщину, подвел ее, а сам извинился:
– Вот матушка составит вам компанию. Я же пойду – дела ждут. Распоряжусь, чтоб обед подавали…
Втроем, перейдя в столовую, они еще долго сидели за гостеприимным обильным столом. Был здесь рассольник из гусиных потрохов, мясной пирог-расстегай, волжская осетрина, по-особому приготовленная. К чаю с горячими булочками принесли терновой наливки… Мария Петровна так была рада и куму, и неожиданному гостю, что Петрусенко тотчас же понял, как одиноко и замкнуто живет эта женщина. Бесспорно, она была красавицей – лет двадцать назад. Но теперь превратилась в матрону, озабоченную лишь мыслями о любимом сыне. О нем и говорила все время: и хвалила, и жаловалась одновременно.
– Почти не вижу Андрюшеньку! Обедать разом не сядет – весь в делах, разъездах. Таким ли он был, Петр Самсонович?
– Да, парень изменился! Не погибни Иван Афанасьевич, так бы он и оставался при вас, вашим сыночком. Но видите, как жизнь повернула…
– Оно, конечно… – вздыхала женщина. Во вздохе этом была, видимо, и грусть о погибшем. Но, подумалось Петрусенко, – грусть обычная, человеческая, а не женская тоска. И опять:
– Уезжает часто сынок…
– Но ведь промысел у вас какой – по Волге до Каспия! И фабрики по уезду. А у Андрея Ивановича хватка каретниковская!
О дочери за все это время Мария Петровна словно и не вспомнила. Может, стыдилась чужого человека? Только все об одном:
– И не поговорит Андрюшенька! Все: «Дела, маменька, некогда». Ручку поцелует – и с глаз…
После обеда Рябцов откланялся. Петрусенко тоже оделся, вышел его проводить. Пока шли по аллее к воротам, фабрикант говорил радостно:
