Квантовый скачок

Глеб Савченков

Квантовый скачок

Дряхлая лодка спокойно скользила по реке, даже не оставляя за собой характерного волнообразного следа. Казалось, что к корме и носу насмерть приклеены невидимые стальные тросы, тянущие лодку в нескольких миллиметрах от поверхности воды. Победившая в пространстве тишина давила на уши стократ мощнее чем скрежет лапок и крыльев десятка насекомых, наглухо запертых в кувшине для обряда Муси-куи. Отсутствие звуков заставляло уши концентрироваться на процессах происходящих внутри тела. Буйный своенравный поток крови несся сломя голову по подкожным линиям метро создавая статическое жужжание, напоминающее летний трепет мошкары. Мышечные вибрации то спадая, то нарастая заставляли ощущать себя как на дешевом захолустном аттракционе, том самом, что был пихаем гекатонхейром. Спустя несколько минут в сопровождении этакого физиологического аккомпанемента Игорь был готов на все что угодно, лишь бы внешний шум перебил крики собственного организма.

Воцарившееся ночь раскинула длинные пальцы вдоль каждой из сторон реки. Сколько вдаль ни вглядывайся, видно было не более, чем в подземной норе. Игорь не помнил какое конкретно течение причинно-следственных связей принесло его в эту лодку. Наощупь, стараясь не свалиться за борт, он принялся изучать судно. Кто бы или что бы ни усадило его сюда, оно было крайне скупо на любые источники света. Ни фонарика, ни телефона, ни даже жалкой коробочки спичек – ничего, что могло бы обеспечить видимость хотя бы в пределах собственного носа.

Тактильно определить материал судна он не сумел, но чутье подсказывало, что сделана она была из молодого дуба. Игорь не слабо удивился, когда в его голове внезапно возникло сочетание «молодой дуб». В своей прошлой жизни, той, которая до лодки, он не был нисколько связан со столярным делом и уж точно не был лодочным мастером. Но теперь в короткий список его навыков резво встраивалась возможность чуять материал наощупь. В темноте он чуть не споткнулся о среднюю банку. Потеря равновесия заставила его схватиться за параллельные борта и осознать, что никаких весел или чего-то подобного у лодки не было. Значит, лодка плыла сама.

Игорь опустил свою руку чуть ниже за борт, в чаяние прикоснуться воды. Первое, что его остановила он полного погружение – отсутствие характерного холодка, витающего около любого естественного источника воды, кроме, разве что гейзеров или теплых ключей. По руке пробежала свирепая дрожь, словно по ней пронеслось стадо степных лошадей, своими головами сталкивающимися о растущие вдоль конечности волосы, тем самым поднимая их на дыбы. Она начала самопроизвольно выкручиваться, от кончиков пальцев вверх отправилось онемение, оставляя на пройденной территории язвительные сгустки коликов. Тут то он и почувствовал холодок. Но тот холодок, что непременно рождается при отсутствии в конечности достаточного количества крови. Головки пальцев посинели, хоть в темноте этого было и не разобрать. Игорь поспешил отдернуть руку, но получилось это не так резво, как он планировал. Рука вернулся вяло, неподатливо, словно он вынимал ее из кучи песка или чана с медом. Он приложил ее к щеке, надеясь что ощущения будут ровно такими же, как и каждый раз до этого. И все повторилась. Щека Игоря вторила прикосновению и начала отогревать промерзшую ладонь. Его лицо покраснело, а ресницы отяжелели от инея.

Игорь сел на скамью, стараясь осмыслить происходящее. Но свободное время у него закончилось. Лодка начала крениться, уходя правее. Небольшое изменение курса его обрадовало. Постепенно царившую доселе тишину начал прогонять рождающийся источник звуков. Они исходили с той стороны, куда только что свернула лодка. Звуки напоминали хоровое пение, словно отряд молоденьких курсанток исполнял что-то из Томаса Таллиса. Инстинкты захватили воображение быстрее разума. Животная часть Игоря уже представляла то, как лодка причалит к берегу, а там его будет ждать толпа полураздетых (обязательно полураздетых!) девиц с чистой, как и их голоса, кожей. Как он выйдет к ним, одним крепким пинком отправить лодку обратно в реку, и раствориться в женственной обаятельной массе.

С каждой сотой частью кабельта пение становилось громче, словно стараясь карабкаться куда-то высоко-высоко в небо, туда, где наконец-то станет светло. Умиротворяющие девичьи голоса пронизывали все его тело, каждая мышца податлива сокращалась вторя нотам, каждая артерия осциллировала, подобно струне. И с каждой секундой его тело отдавалось музыки сильнее. Сердце начинало задыхаться от подобных перегрузок, но Игорь, полностью охваченные инстинктивным желанием, не удостаивал его даже крупицей внимания. Еще немного, и он бы высунул язык, подобно псу, старающемуся охладиться в особенно жаркий день. Если бы ранее он не испугался воды, то бросился бы к берегу вплавь. Не желая тратить время с девушками зря, Игорь начал раздеваться сразу в лодке. Обувка была брошена первой. Ступнями он вновь ощутил материал лодки и теперь уже наверняка мог сказать, что это молодой дуб.

Громкость нарастала, преодолевая воспринимаемый человеческим ухом уровень децибелов. Казалось, что пение рождается внутри тела Игоря и уже с этой точки начинает разлетаться во все стороны. Однажды кто-то сказал, что под Томаса Таллиса невозможно причаститься нигилизмом, а Игорь не был склонен к отрицанию и в прошлой жизни. Он распадался на частицы, будь то молекулы, атомы или монады, каждая из которых присягала на верность музыке. Его несло вперед, он бы клял лодку всеми проклятиями за ее нерасторопный ход, если бы только в его душе оставалась ничтожнейшее пятнышко злобы. Игорь был чист, подобно ребенку вовремя крещения или леденца еще не высвободившегося из целлофановой накидки. Рубашка отправилась вслед за обувкой. Оттопыренные, налившиеся кровью соски устремились вперед, встретив однако лишь прохладу, да зябкость. Они задрожали и слегка поникли. Игорь накренился вперед и ухватился за нос лодки, встав на изготовку подобно марафонцу. Пальцы облепили молодой дуб, и стучали по нему согласуясь с пением.

Река наконец-то начала реагировать на присутствие лодки. Невесомые канаты оборвались. Исходящие концентрические волны описывали замкнутую окружность или прицел, в центре которого находилась сама посудина. Звука все еще не было, или Игорь его не воспринимал. Сколько бы вода ни сталкивалась сама с собой – все это оставалось в безмолвной части небытия. Лодка закачалась из стороны в сторону, описывая своей траекторией лезвие кусаригамы. Ноги Игоря машинально начали раскачивать лодку в противофазе, подавляя ее чаяния на движение.