скачать книгу бесплатно
– В смысле?
– Она тупо меня игнорирует, не показывается, не кривляется и рожицы не корчит. Эта рыбка – боция, или сомик-клоун. Она весьма специфична и, я бы сказал, в чем-то опасна. Еще пару лет назад этот большой аквариум был полон жизни. В нем жили рыбы разных видов: от полупрозрачных, висевших в воде почти неподвижно и лишь слегка искажавших находящиеся за ними предметы, до светящихся неонок и пестрохвостых гуппи. Сад растений тоже был замечателен. Были и водоросли, поднимавшиеся из грунта, и мхи, свешивавшиеся с коряги, и то, что должно было цвести на поверхности. Проблема возникла с улитками, они расплодились немерено, ползали по стеклам и дырявили листья растений. Именно тогда доброй души продавец в зоомагазине и предложила завести сомика-клоуна. Сомика купили, и улитки, действительно, через какое-то время перестали плодиться и совсем исчезли. Мы не успели порадоваться, как заметили, что вслед за улитками постепенно стали исчезать рыбки, водоросли, мхи… И никто не может сказать, в чем причина и кто виноват. И ситуацию не исправить. Рыбка-сомик всеядна, значит, растения высаживать бесполезно. Они все будут рано или поздно сожраны. Пластиковые имитаторы растительности меня раздражают в принципе: не люблю подделки. И с рыбами та же история. Мелкие виды с этим сомиком не выживут, а что будет с крупными – никто прогнозировать не берется. Вот и живет в замке-крепости одинокая рыбка, весь день она спит и только по ночам выплывает, возможно, на луну полюбоваться.
Джири легкой бесшумной походкой прошелся по комнате и сел в ранее покинутое им кресло, повернувшись к собеседнику. На его молодом обаятельном лице с большими подвижными карими глазами блуждала улыбка, и господину Муа опять почудилась в нем некая недосказанность, неясность, таинственность.
– Ладно, хватит о рыбах, – произнес господин Муа. – Интересно, как вы планируете провернуть это ваше, то есть уже наше дельце? Вы же понимаете, что на нас с вами в уральском поселении внимания обратят существенно больше, чем на инопланетное существо.
– Несомненно. И, я полагаю, интерес к нам будет связан главным образом с возможностью разжиться деньгами, как принято в этих местах, на халяву. Естественно, я туда ехать не собираюсь. Однако я подобрал изумительную кандидатуру.
– И что эта ваша кандидатура из себя представляет?
– Это профессиональный ученый. Физик, защитил недавно докторскую диссертацию. Мечтает о собственной лаборатории. До перестройки занимался в том числе и неопознанными летающими объектами по государственной программе.
– И вы хотите сказать, – перебил Джири господин Муа, – что он допускает ИХ существование?
– В то, что ОНИ есть, он верить не может, – улыбнулся Джири, – ранее за это его бы с треском уволили с работы. Во что верит бывший советский ученый, я полагаю, не знает даже его совесть и жена. Часто ему приходится выдавать за истину то, с чем он в корне не согласен, а о том, что он на самом деле думает, – догадаться невозможно. Поговорить об этом он решится разве что с котом на темной кухне. Даже подозрение в существовании инопланетян противоречило бы принятой в верхах установке. Там априори утверждается, что ИХ нет, и основная задача советских, а теперь и российских ученых – развенчивать всяческие фальсификации. Да, уточняю, – всяческие вражеские фальсификации. Если же ты с этим положением не согласен – меняй работу.
– Чем же он может быть нам полезен?
– Он человек крайне активный, инициативный, деятельный, способный пробивать стены, по крайней мере, постоянно пытающийся это сделать. Он сделает все, что сможет, разумеется, за деньги, – ответил Джири. – При этом, что особенно интересно, его больше интересуют деньги не для себя.
– Это как? – удивился господин Муа.
– Ну, это же Россия, здесь все с ног на голову. Его больше интересуют деньги для исследовательской деятельности, вернее, для свой лаборатории, – сказал Джири. – У этого человека жуткие амбиции. Он всем пытается доказать, что он лучший, самый гениальный и т. д. И если он сумеет достать любое, пусть даже самое экзотическое финансирование, он утрет нос всем своим многочисленным недоброжелателям.
– В таком случае ему потребуется много денег, – предположил господин Муа.
– Вовсе нет. Сейчас ученые в этой стране не котируются, их оклады – даже со степенями – ниже зарплаты кондуктора в трамвае. Они рады любой мизерной сумме. Я могу вас познакомить. Его зовут Агекян Семен Аршавирович.
– Так он армянин?
– Обрусевший. В России все давно перемешалось. Его дед пас в горах овец, а сам он ребенком воспитывался глухой бабкой. Мать после долгой учебы оказалась в Ленинграде, где вкалывала на химическом производстве. Армянского языка он не знает и вообще к языкам не способен. На английском говорить пытается, но крайне коряво… Если хотите, я его с вами познакомлю.
Спустя несколько часов после разговора господина Муа c Джири предложенная последним кандидатура в лице Агекяна топталась возле Ростральных колонн, что на стрелке Васильевского острова. Семен Аршавирович имел весьма эффектную внешность. Он был высок, широкоплеч и когда-то был, безусловно, красив той южной всепокоряющей красотой сына Кавказских гор, у которого ярко-голубые глаза сочетаются с темно-русой густой шевелюрой. С годами он обрюзг и растолстел, сырой и ветреный северный климат не лучшим образом сказывался на его здоровье – Агекян приобрел проблемы с суставами и слегка прихрамывал.
Семен Аршавирович явно нервничал: правая рука автоматически с интервалом в среднем в полторы минуты забиралась во внутренний нагрудный карман пиджака, извлекала из него пластиковую двухрядную расческу, проводила ею по густым, стоящим ежиком волосам и возвращала расческу обратно. Сам Агекян в этом действе практически не участвовал, и манипуляции своей правой конечности его мозг не отслеживал. Мысли ученого вращались вокруг других, существенно более актуальных и животрепещущих вопросов. Агекян отчетливо понимал: его втягивают в серьезную авантюру, скорее всего, даже незаконную. В российском законодательстве он был явно слабоват, да и законы в девяностых годах менялись практически каждый день и, как водится, работали только в интересах одного стремительно обогащавшегося на их, законах, несовершенстве слоя общества.
За годы работы в институте Агекян получил доступ к информации под грифом «секретно» и «совершенно секретно». В связи с этим ему пришлось прослушать множество разнообразнейших инструктажей о том, чего он в своей подконтрольной серьезному ведомству жизни категорически делать не должен нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах. Эти запреты, безусловно, были мягче, чем у некоторых кадровых военных. Агекян, усмехнувшись, вспомнил командировочного из Иркутска, которому вменялось в обязанности успеть первым написать и передать начальству рапорт в том случае, если кто-то (не приведи господь, женщина) зайдет к нему в гостиничный номер. И он честно писал рапорт начальству, когда на конференции его соавтор зашла к нему за словарем… Тем не менее за годы жизни и работы в мозгу Агекяна очень четко отпечаталось крупным жирным шрифтом 72 кегля, что сотрудничество с иностранцами (а тем более с иностранными структурами) ни к чему хорошему привести не может. Об этом сегодня утром гневным шепотом с придыханием талдычила и его жена, а жена зря паниковать не будет. Однако на кону были деньги, и это многое меняло.
Деньги Семену Аршавировичу были нужны позарез, и хорошо бы – большие деньги. Ради этого Агекян готов был пойти на многое. У него была единственная дочь, фотографию которой он с видимым удовольствием демонстрировал всем желающим и нежелающим, не сильно интересуясь мнением последних, при этом глазки чадолюбивого папаши довольно поблескивали и он, причмокивая от удовольствия, приговаривал: «Что, хороша?» – как если бы разговор шел о породистой кобыле. Так вот, его дочь пару месяцев назад неожиданно вышла замуж, и в их двухкомнатной квартирке завелось существо под названием «зять». Это существо Агекяна не радовало совсем. Да и кого оно может радовать? Вот представьте, накануне Семен Аршавирович целый час убил, стоя в очереди за сметаной, и – молодец – достоялся: купил аж целую пол-литровую банку. Но только один раз ему удалось вкусить неземное блюдо – блинчики со свежей сметанкой, как этот зять, вернувшись из института к ночи, в одно лицо под телевизор эту банку, то есть сметанку в ней, и прикончил. А утром уже вместе с дочкой зять с удивлением наблюдал за истерикой Агекяна, который совершенно справедливо возмущался по поводу: «ты дров не рубил, ты печь не топил, ты воду не носил, ты кашу не варил», палец о палец не ударил, а сметанку слизал. Вот тогда Агекян и его ближайшее окружение окончательно поняли: дети в этой жизни должны жить отдельно от родителей, иначе последние от ежедневных огорчений могут и дуба дать. А смысл истерики был кристально ясен: ну, любишь сметану, так сам ее и доставай. Правда, на самом деле достать сметану было существенно сложнее, чем может показаться. Это означает: ищи, где сметану сегодня выкинули (имеется в виду – выкинули в продажу), успей туда, пока не раскупили, а затем терпеливо стой в склочных очередях и надейся, что, когда твоя очередь к прилавку подойдет, процесс продажи сметаны не прекратится внезапным образом. «А то ишь какой умный выискался, – второй день подряд переживал Агекян, – слопал с наглой физиономией чужую, тяжким трудом добытую сметану, так хоть бы спасибо тестю сказал».
Стоит уточнить, что в те времена в магазинах из еды без очереди можно было купить соль, макароны, некоторые крупы, неходовые консервы и дешевые карамельки. В начале девяностых на часть жизненно необходимых продуктов были введены талоны, но отоваривать их тоже приходилось в очередях. Эти талоны регламентировали покупку колбасы, яиц, круп, сахара, растительного масла, чая, майонеза, кондитерских и винно-водочных изделий, спичек, мыла, стирального порошка и т. д. Постепенно талоны канули в вечность, что, впрочем, не означало изобилия на прилавках. Очень часто даже в супермаркетах на полках отсутствовали и хлеб, и молоко. Та часть населения, которая могла себе позволить свободное расписание, проявила находчивость и стала согласовывать время похода в магазин со временем подвоза туда продуктов.
Для видимого присутствия товара в магазинах ввели ограничение, оно касалось количества продукта, отпускаемого в одни руки. Так, например, картошки в одни руки отпускалось по десять килограммов. Население отреагировало быстро: дети, случайно оказавшиеся по тем или иным причинам вблизи очереди, «брались напрокат», причем совершенно безвозмездно. В этом случае покупателю отпускалась продукция на двоих, то есть двадцать килограммов картошки. Таким образом, один ребенок, если он хорошо контактировал с окружающим миром, становился «дочкой» или «сыночком» штук пяти теть, пока его мама ждала своей очереди.
Однако все эти вопросы, проблемы и ненужная суета испарялись сразу же при наличии денег. Категория граждан, имеющая презренный металл в достаточном количестве, отоваривалась на рынках, где цены, как и качество продуктов, были существенно выше магазинных и очереди отсутствовали напрочь.
И сейчас перед Агекяном стояла сложная дилемма. С одной стороны, по вышеозначенным соображениям он четко понимал необходимость добывания денег любым способом и любой ценой, а с другой стороны, его удерживал страх. Тень страха витала над перестроечной Россией, как раньше бродил призрак коммунизма. Эта тень до жути пугала Семена Аршавировича. Время было смутное, нестабильное. У коммунистов власть, конечно, отобрали, но никто не мог дать гарантии, что это навсегда, что эти ушлые, пользующиеся безусловной поддержкой пенсионеров люди не сумеют рано или поздно эту власть вернуть, тем более что такая попытка уже была. В те памятные августовские дни по всем телевизионным каналам танцевали лебеди из балета Чайковского, возводились баррикады и танки вошли в Москву. Всего этого боялись и в Северной столице, где у телецентра также выросли баррикады, а перетрусившее мелкое начальство экстренно, с истошно вопящими милицейскими сиренами эвакуировало детей в город из окрестных лагерей – боялись перекрытия дорог танковыми колоннами миротворцев с Каменки, вполне способными по приказу двинуться на город. В результате дети вернулись в семьи на неделю раньше положенного срока. Разговор с народом у коммунистов всегда был властный и короткий. Агекян понимал, что расстрелять-то, пожалуй, по нынешним временам и не расстреляют, а вот биографию основательно подгадить – это они могут, к гадалке не ходи…
Агекян ждал на стрелке Васильевского острова, все роилось и копошилось вокруг него. Стайками проносились туристы вслед за экскурсоводами с флажками над головой. Свадебными хороводами с цветами и бутылками завивались гости вокруг сосредоточенных фотографов и важно выступающих молодоженов. У прилавков с сувенирами суетились продавцы и кучковались покупатели. Жизнь, не замечаемая Семеном Аршавировичем, текла с будничной неторопливостью, не касаясь его. Агекян нервным и неровным шагом прогуливался взад и вперед перед гигантской фигурой, сидящей у подножия одной из Ростральных колонн, и время от времени все так же неосознанно доставал из кармана расческу и проводил ею по волосам.
Гигантской фигурой, подпиравшей колонну с вмурованными в нее носами гипотетически поверженных кораблей, был Волхов – божество, названное в честь одноименной реки, впадающей в Ладогу. Волхов, высеченный из пудожского камня, как и другие три речных божества: Нева, Волга и Днепр, сидел у подножия колонны-маяка около двух сотен лет. Вдруг Агекяну почудилось, что всевидящие глаза божества наблюдают за ним из-под нахмуренных бровей через узкие щелочки полуприкрытых век. В воображении ученого, собиравшегося сделать сомнительный и, возможно, наказуемый в дальнейшем шаг, этот насупленный взгляд ассоциировался с мрачным образом всевидящего ока государства. Так или иначе, Агекян испытал огромное облегчение, когда машина со странным номером К-1 притормозила перед ним и через открывшийся проем окна он увидел приветливую улыбку Джири.
Оглядевшись по сторонам, Агекян торопливо забрался в машину, сильно треснувшись с непривычки головой о верхнюю раму. Машина, плавно тронувшись, повезла его в неизвестном направлении. Спокойствия у Агекяна не прибавилось. Джири сидел рядом с шофером и молчал, а Агекян таращился через затененные стекла заднего сидения на проплывающий мимо город, порывался что-то сказать или спросить, но присутствие шофера охлаждало его пыл. На одной из узеньких центральных улиц они покинули машину и Джири повел гостя сомнительными подворотнями темных петербургских дворов-колодцев. Агекян, с детства страдающий пространственным кретинизмом, сначала пытался запомнить дорогу, однако вскоре осознал всю бесполезность этой затеи, в очередной раз испугался и приуныл. Он успокоился только при виде консьержки, уютно расположившейся за старинной дубовой дверью подъезда. Агекяну вдруг захотелось, чтоб сидящая в будочке женщина запомнила его (ну так, как говорится, на всякий пожарный), и Джири с немалым удивлением наблюдал в потемневшем от времени стекле зеркала в шикарной раме кривляющуюся физиономию идущего следом доктора наук и ползущие кверху брови на лице консьержки.
Господин Муа в ожидании гостей знакомился с местным телевидением, пользуясь услугами присланного консульством переводчика. Сказать, что питерское телевидение тех годов поразило его, – это ничего не сказать. На одном из каналов шел бразильский мыльно-оперный сериал, на другом – сомнительного вида американец пытался что-то проповедовать – человек неизвестного вероисповедания из страны, дай Бог, чтоб с двухсотлетней историей, пытался навязать свое видение мира России, крестившейся и принявшей христианскую веру более тысячи лет назад, – есть от чего прийти в изумление.
На третьем канале шел процесс заряжения водопроводной воды через экран телевизора. Телевизоры тогда были ламповые, то есть снабженные электронно-лучевой трубкой, и предполагалось, что электроны, добежавшие до излучающего экрана, могли так полезно-благостно на него воздействовать, что вода в банках телезрителей приобретала лечебные свойства. Алан Чумак, сидя в телестудии, делал некие пассы руками, при этом что-то неслышно пришептывая, и только один факт наблюдения за этим процессом способен был исцелять страждущих. Удивление господина Муа раза три выплеснулось в одном и том же вопросе, заданном переводчику: «Они все это серьезно?»
Однако больше всего его потряс центральный канал, который транслировался на весь мир. В передаче о здоровье дама неопределенного возраста с квадратным лицом в прямоугольного вида очках с щенячьим восторгом авторитетно утверждала, что при замораживании черной смородины количество витаминов в ней увеличивается аж в семь раз. Господин Муа даже подпрыгнул, думая, что ослышался, но дама, ничтоже сумняшеся, продолжала развивать свою мысль, демонстрируя поднос с замороженной смородиной, из которой, по ее мнению, вода ушла, а витамины остались.
– Это прорыв в науке! – иронизировал господин Муа. – Надеюсь, она запатентовала тот холодильник, в котором произошло столь замечательное событие?
Телевизор выключили с приходом гостей. Увидев господина Муа, Агекян напустил на себя важность и значительность, которая, по его мнению, должна была соответствовать ученому его ранга. Воспитываясь в армянских горах среди овец и баранов, Семен Аршавирович в детстве почему-то не приобрел таких качеств, как внутреннее достоинство и самоуважение, поэтому всю оставшуюся жизнь ему приходилось их неуклюже имитировать. Он раздулся как голубь, топочущий вокруг самки, и Джири с господином Муа только переглянулись, мучительно стараясь не рассмеяться. Может быть, в связи с этим и разговор и не задался.
Когда Агекян взялся рассказывать о своей работе, вернее, о несекретной ее части, брови господина Муа полезли вверх, они все карабкались и карабкались на крутой лоб в процессе его рассказа, но Семен Аршавирович этого не замечал. Честно говоря, его попросту не интересовало мнение собеседников. Наконец, господин Муа жестом прервал речь Агекяна и очередной раз обратился к переводчику, естественно, на своем родном языке, чтобы не травмировать гостя:
– Он это серьезно?
– Насколько я понимаю, да, – ответил за переводчика Джири, недоуменно пожав плечами.
– То есть вы допускаете, что он действительно сейчас считает воздействие на земную атмосферу повторного ядерного взрыва? Он в своем уме? Если начнется атомная война, то на повторный ядерный взрыв отвечать на Земле будет некому.
– Да пусть считает что хочет, тем более я подозреваю, что считает не он, а люди из его команды, – сказал Джири. – Ему проще руководить толковыми ребятами, чем сделать что-то самому.
Это была чистая правда. Считать Семен Аршавирович мог только на счетах, которыми пользовались продавцы гастрономов, да на логарифмической линейке. Ему было стыдно признаться, но он не смог освоить не только компьютер, но даже и калькулятор. Последний постоянно над ним издевался и выдавал заведомо неправильные результаты. Стоит ли уточнять, что это был не конкретный калькулятор, а калькулятор как класс – в те годы были такие отдельные узкоспециализированные гаджеты.
Нельзя сказать, что господин Муа остался доволен исполнителем, найденным Джири, однако альтернативы не было, и после долгих колебаний и уговоров господин Муа и Джири все-таки заключили между собой договор, в результате которого Агекян получил билет на поезд и деньги на проезд и проживание. Ему в общих словах обрисовали задачу поисков и сообщили место явки. На работе Семен Аршавирович взял краткосрочный отпуск на похороны своей любимой армянской бабушки. Когда же ему в отделе кадров напомнили, что его бабушка умерла уже лет десять назад, Агекян не растерялся и объяснил, что речь идет о ее родной сестре, которая в годы его детства была его любимой бабушкой, и подкрепил свои слова шоколадкой и слащавой, как видели окружающие, и неотразимой, как полагал он, улыбкой. Шоколадки были всегда его основным аргументом в разговорах с секретаршами, которых он по жизни побаивался, всегда перед ними заискивал и голос на них никогда не повышал, орать он предпочитал на своих сотрудников.
3. НЛО у атомных заводов. Розуэлльский гуманоид
Нет ничего более безнадежного, чем пытаться дать прогноз погоды в Санкт-Петербурге хотя бы на пару месяцев вперед, поскольку стабильностью и предсказуемостью погода здесь не отличается. Два года в городе не было ни зимы, ни лета, ни солнца, одни хмурые набрякшие слезливые тучи. Город выглядел обиженно и уныло, отражаясь в реках и лужах сотней оттенков серого.
В летнюю пору, когда Москва неделями плавилась под лучами испепеляющего солнца и жара растекалась изнуряющими волнами на всем пространстве России от Волги до Сибири, в Питере люди продолжали ходить в курточках и под зонтиками. Теплые или просто солнечные дни старательно обходили северную столицу. Летящие из Европы облака наполнялись влагой Балтийского моря и сбрасывали ее на город, словно их, как разбухшую от влаги тряпку, кто-то выжимал. Именно тогда среди жителей возникла поговорка: «Выходя из дома, ты можешь надеть джинсы или даже шорты, но все-таки не забудь курточку, а лучше пуховичок».
Зимой ситуация была еще более странная. Например, на рождественские каникулы в Твери, что южнее Питера, машины замерзали за считаные минуты коротких остановок. В Архангельске, что существенно севернее, также стоял крещенский дубак в минус сорок градусов и все каникулы студенты грелись по домам, опасаясь высунуть нос на улицу. А в это время в Питере январь был вполне комфортный, с легким десятиградусным морозцем, правда, пока еще без снега.
Ради справедливости следует отметить, что и беды обходили город стороной. Ветра хоть и считались порой штормовыми, были вполне привычными, наводнения стали ручными и редко где вода выползала на газоны набережных. Торфяные пожары не затягивали улицы дымом, как в недавнем прошлом, когда, стоя у Дворцового моста, экскурсовод показывала туристам направление рукой: «Вот там находится здание Биржи, а немного правее при более благоприятных условиях вы могли бы видеть Заячий остров со шпилем Петропавловского собора». Складывалось ощущение, что город окружен своеобразной защитной стеной, создающей внутри микроклимат, благоприятный для жителей замшелых болот. Ясные дни случались настолько редко, что питерские детишки начали пугаться собственных теней, когда солнце вдруг выглядывало из-за туч.
Эта странная ситуация внезапно кардинально переменилась, словно в небесную канцелярию пришел новый главный управитель. Солнце вылезло на всеобщее обозрение и не спешило укутываться облаками даже тогда, когда синоптики предсказывали полную облачность и сплошной дождь. Феерически теплый май сменился солнечным июнем, и город наконец-то расцвел яркими красками лета. Нева и Финский залив снова засияли глубоким синим цветом, и по волнам заплясали слепящие глаза солнечные искры, листва и трава вызывающе зазеленели, и даже потрепанные перестройкой дома приобрели свойственную им столичную величественность.
Утром в один из таких уверенно солнечных дней Александр Александрович Соловьев легкой пружинистой походкой топал на Васильевский остров на работу по Тучкову мосту. Полы расстегнутой легкой курточки развевались при ходьбе, солнце золотило вьющиеся волосы, и во всем его облике проглядывало что-то легкое, вольное, есенинское.
Трамвай номер сорок, пощелкавший по стыкам улиц Петроградской стороны, лихо вкатился на Тучков мост и… остановился. Перед ним на рельсах стояла ярко-красная иномарка. Пассажиров охватило легкое возбуждение. Водитель трамвая, согласно инструкции, не мог выпустить пассажиров вне остановки, но и самому ему не было никакой возможности проехать. Из иномарки вышла хрупкая девушка и с полным недоумением уставилась на собственную заглохшую машину. Кондуктор что-то ей вещал противным дискантом, а девушка лишь беспомощно пожимала плечами в ответ.
Это было время, когда женщины в России только-только начинали теснить на дороге мужиков-автомобилистов. Недоверие к ним, а вернее, к их умственным способностям в области вождения машин в обществе было еще очень велико. Сразу со всех сторон посыпались ядовитые высказывания типа: «Женщина за рулем подобна обезьяне с гранатой» или «Ну что вы хотите? Блондинка за рулем». Последнее было неправдой – девушка была шатенкой.
Ситуация становилась безнадежной. Машины равнодушно скользили ровным потоком с двух сторон застрявшего трамвая, и шансы не попасть на работу к нужной минуте у пассажиров неуклонно росли, как и напряжение в салоне трамвая. Водитель трамвая, напялив служебную ядовито-оранжевую жилетку, уже решил плюнуть на правила и перекрыть движение, чтобы выпустить бурчащих пассажиров, но одна из машин потока остановилась, и выскочивший из нее парнишка начал аккуратно выталкивать застрявший автомобиль к краю дороги. Дело у него шло туго, девушка села за руль и не могла ему помочь. Александр, как раз оказавшийся рядом, недолго думая, тоже включился в работу. Машина стала катиться веселее, и вдвоем, приложив максимальные усилия, они не только освободили, наконец, трамвайные пути, но и вытолкали машину к поребрику. Трамвай, приветливо звякнув, подпрыгнул на стыке разводных половин, то есть крыльев моста, и весело покатил к остановке.
Оставшуюся часть пути Александр проделал почти бегом и проскочил институтскую проходную ровно за пару секунд до финального, вернее, стартового звонка, сообщавшего о начале рабочего дня. С этим звонком проходная перекрывалась, и все опоздавшие автоматически получали выговор по институту. Запыхавшийся, но довольный Соловьев добрался до своей рабочей комнатки под крышей и только пристроил на стул свою задницу, как нудно заверещал телефонный звонок. Трубку сняла Алена:
– Что-то тебя начальство с самого ранья требует, – удивленно произнесла она (при этом «что-то» прозвучало как «чтой-то») и добавила: – Срочно.
– Он что, уже вернулся из Звездного? – спросила Вероника, намекая на то, что высокое начальство совсем недавно отбыло в Звездный городок.
Александр безропотно поднялся и двинулся на выход, с любопытством прикидывая, что же начальству от него понадобилось. Скрипучие ступеньки Елисеевских складов на мгновение ожили под его шагами, разбуженные пружины двери завизжали и с яростным грохотом захлопнули створки за его спиной, надеясь прищемить возмутителя спокойствия, но его легкие шаги уже затихали вдали, повторяемые эхом двора-колодца.
Высокое начальство – Алексей Иванович – было человеком замечательным и общественно значимым. В те годы, когда не только вся страна, но и весь мир помешались на космосе, когда тысячи пацанов стали Юрками в честь первого космонавта Земли Гагарина, когда космонавты были столь же известны в народе, как ныне эстрадные певцы и актеры, он умудрился стать своим человеком в Звездном городке – том месте, где обычные нормальные люди трансформировались в небожителей – космонавтов. В институте Алексей Иванович был начальником отдела, который отвечал за оптическое оснащение космических экспериментов – от разработки оптических приборов для кораблей до определения параметров атмосферы и программ космической фотосъемки. Он часто катался в Звездный городок и был крайне горд тем, что однажды первая женщина-космонавт Терешкова, уникальная тем, что шагнула в космос прямо от прядильного станка, ему собственноручно наливала суп. Об этом архиважном событии знал весь институт.
Еще в отделе из поколения в поколение передавалась история о давних приключениях высокого начальства на космодроме. Будучи от природы человеком любопытным и попав в ряды избранных, то есть получив возможность наблюдать запуск ракеты воочию, он захотел увидеть все представление из первых рядов. Перед самым стартом они с замом сумели пробраться в оцепленную зону, что поближе к ракете. Любители острых ощущений забрались на крышу сарая и залегли там, любуясь ракетой и наблюдая за последними моментами предстартовой суеты. Все было замечательно, пока шла подготовка: оба лазутчика почувствовали себя прикоснувшимися к великой тайне небожителей. Вдруг все стихло, площадка у ракеты опустела, и начался запуск двигателей. Высокое начальство, слыша нарастающий гул и ощущая мелкое подрагивание земли, почувствовало себя одиноко и тревожно. В следующие мгновения эти ощущения усилились и пришло понимание, что приблизиться к небожителям и стать ими, в общем-то, не одно и то же. А перед тем как ракета рванулась в небо, она выбросила с ужасным, заставившим землю дрожать грохотом такое море огня, что ударной волной этих любителей острых ощущений просто сдуло с крыши сарая. Эту историю обычно заканчивали под веселое ржание словами: «Сарай был покрыт дранкой, а начальство скатилось вниз на пятой точке, поэтому занозы выковыривали долго и нудно».
А вот когда произошла разгерметизация корабля «Союз-11» и три члена экипажа погибли, во всем отделе царила тревога, переходящая в панику. Люди опасались, что сбой произошел именно в их приборе, находившемся на невезучем корабле. И только когда следственная комиссия определила «слабое звено», ставшее причиной трагедии, и все подозрения рассеялись, отдел успокоился и начал работать заведенным порядком.
В кабинете начальства шло совещание, и секретарша Леночка походя ввела Александра в курс дела:
– Я уже заказала тебе билеты на поезд в какую-то тьмутаракань, на Урал. Курьер через пару часов подвезет.
– Зачем?
– А шут его знает. Планировалось отправить Агекяна, так его куда-то черт унес: то ли к очередной тетке уехал, то ли на больничный высыпался.
Леночка Агекяна не любила: бегает, суетится, глазки строит, подмигивает, шоколадки носит, пошло ухмыляется, будто знает о тебе что-то непристойное, на что-то такое поганенькое намекает – скользкий, противный тип.
– А ты, говорят, сегодня трамвай толкал?
– Я? Трамвай? – Александр подивился скорости распространения слухов в институте. – Нет, только машинку, да и то помогал.
– И когда ты все успеваешь? Сядь, они скоро закончат.
Александр сел на один из стульев и подумал, что дело, скорее всего, связано с чем-то аномальным. Несколько лет назад на отдел свалилась тематика по так называемым аномальным атмосферным явлениям. Это направление не затрагивало более-менее понятные и широко изучаемые события типа полярных сияний, серебристых облаков, солнечных гало и т. д. Здесь надо было объяснять то, что ни в какие рамки не лезло, однако время от времени наблюдалось и нормального физического объяснения не имело. В подражание американцам формировались структуры по изучению неопознанных летающих объектов, только все эти объекты следовало вгонять в рамки атмосферных явлений, хоть и аномальных, но все же атмосферных. Задача была трудная и почти невыполнимая. К работе подключили несколько человек, которым дали доступ к специфической, частично закрытой информации, а именно: кто, что, где и когда наблюдал. Все это надо было систематизировать, привязать к реальным атмосферным, грозовым или вулканическим событиям, сопоставить с параметрами солнечной активности и выдать ту или иную удобоваримую интерпретацию.
Под Новый год Агекян формировал сводный отчет, который изучался местным начальством и отправлялся в Москву. Из последней регулярно спускались новые случаи наблюдений над воинскими частями движущихся светящихся образований, при появлении которых то вырубалась радиосвязь или электричество целой части, а то случались еще какие-то мелкие пакости.
– Мы должны привязывать эти события именно к природным явлениям? – спросил как-то тогда еще младший научный сотрудник Александр высокое начальство.
– Необязательно, попробуйте объяснить чем-либо другим, – ответил Алексей Иванович, но, посмотрев в его глаза, младший научный сотрудник понял, что при альтернативном решении он, скорее всего, будет искать работу в другом научном институте.
Судя по всему, начальство само в успех на поприще неведомых летающих объектов не верило, поэтому других, более земных тем со своих сотрудников не снимало.
– Итак, – начал вводную речь Алексей Иванович, когда Александра пригласили в заветный кабинет, – на Южном Урале активизировалась деятельность аномальных объектов. Такого еще у нас не наблюдалось. Зафиксировали это не только мы, но и спутники наших восточных соседей. Хуже всего то, что эта возня происходит вблизи зоны с нашими атомными заводами. Есть информация, что иностранные агенты уже проникли на означенную территорию (естественно, не на заводы, а рядом) и пытаются там что-то обнаружить. Более того, просочилась информация, что они там ищут человекоподобное существо. Ваша задача – разобраться во всем этом.
– То есть найти неизвестное науке существо и доставить сюда?
– Это было бы идеально, но вряд ли возможно. Я не уверен, что эта информация не липа. Ваша задача – разобраться и отчитаться. Следует понять, в чем причина слухов. Почему они решили, что человек – инопланетный, может, просто уродец или мутант? Как и что проявлялось? Опросить свидетелей, определить их адекватность. Записки из сумасшедшего дома нам не нужны. Зафиксировать все, что достойно внимания, каким бы нелепым оно ни казалось, с подробными ссылками о том, как получена информация.
– Отчет нужен письменный? – уточнил Александр.
– Естественно… Да, на мой запрос пришла некоторая подобная информация об Розуэлльском инциденте. Садитесь и читайте, однако помните: нет уверенности, что даже часть написанного здесь – истина.
Тоненькая папка оказалась в руках Александра, в ней было несколько полупрозрачных листочков, отпечатанных на машинке под копирку. Копия была далеко не первой – фиолетовые буквы едва виднелись. Александр быстро и внимательно просмотрел все, обратив особенное внимание на подчеркнутые красной ручкой места. Картина нарисовалась следующая.
РОЗУЭЛЛЬСКИЙ ГУМАНОИД
Лето 1947 год – крушение неопознанного летающего объекта типа «летающей тарелки». Для успокоения общественности озвучен вывод, что это было крушение зонда.
Предполагаемая причина крушения: (1) внутренний взрыв объекта, (2) сильная гроза, (3) воздействие мощного радара или другого испытываемого военного оборудования.
Экипаж: три или четыре пилота, некоторые подавали признаки жизни. Варианты: (1) Один мертвый. Трое живых кричали. Каждый прижимал к груди предмет, похожий на ящик. (2) Два мертвых, третий тяжело дышал, четвертый оказывал ему помощь. (3) Похожие на людей гуманоиды находились в стеклянных шарах. (4) Выживший пилот прожил год в военном госпитале.
Трупы доставили предположительно на военную базу Розуэлла. Вскрытие гуманоида сняли на кинопленку, последнюю засекретили. Фильм показали в 1995 году. Есть подозрение, что показали подделку.
Внешний вид гуманоидов (суммарный из разных источников):
• человекообразное существо с непропорционально большой головой;
• рост – по одной версии полтора метра, по другой – метр сорок;
• рот – щелочка; отверстия вместо ноздрей; уши либо маленькие, либо вообще отсутствуют;
• на руках и ногах, согласно одним утверждениям, четыре, а другим – шесть пальцев;
• отсутствуют волосы, сердце, половые органы, кровь, пупок;
• мозг в виде пористого желе без долей и извилин;
• толстый слой кожи, цвет кожи серо-коричневый;
• глаза большие, округлые, очень широко расставленные, покрытые защитной пленкой;
• одежда серая цельнокроеная без ремней и пуговиц…
Ознакомившись с содержанием, Александр поднял глаза на начальство.
– Это все реально?
– Знаете ли, Александр Александрович, вопрос довольно спорный. С одной стороны, нет дыма без огня. А с другой – американцы так легко влетают в панику, что властям предержащим удобнее свалить все на крушение зонда. Что они и сделали. Зонд, естественно, сделан в СССР, поэтому, мол, его не сразу узнали и в прессу какая-то информация (естественно, ложная) просочилась… Вы же наверняка слышали знаменитый анекдот, как инсценировка книги Герберта Уэллса «Война миров» ввергла в шок Америку в 1938 году? Больше миллиона американцев поверили в реальность событий. Они поверили, что марсиане атаковали Землю, высадились у них под боком и стали уничтожать все подряд. Люди реально бились в истерике, выпрыгивали из окон, куда-то мчались на машинах, звонили во все возможные инстанции… И все это было вызвано радиошуткой, длившейся, обратите внимание, меньше часа.
– Люди настолько впечатлительные?
– Люди почти везде одинаковые, а эти непуганые и доверчивые. Начала не услышали и в ситуации не сориентировались… В данный момент я склонен считать, что информация о Розуэлльском событии ближе к выдумке… Тем не менее вопрос о кыштымском гуманоиде поднят, и его поручено проработать нам, так что скатертью дорога… Вот если подобные сообщения продолжат поступать, – хоть и недоверчиво, но все же мечтательно продолжил он, облизывая губы, как ребенок в предвкушении лакомства, – да еще можно будет выделить какие-то характерные черты как гуманоидов, так и событий, вот тогда… Ну, это понятно, закон перехода количества в качество… Вот тогда скандал, вот тогда всеобщая тревога… А пока вот, – Алексей Иванович протянул бумаги, – это обращение от имени института в органы внутренних дел на месте со всеми подписями и печатями.
– Зачем?
– На предмет оказания вам посильной помощи. Ну, или хотя бы для того, чтобы не чинили препятствий. Устные распоряжения им выданы, эти бумаги – подтверждение ваших полномочий. Вопрос о вашем доступе на закрытую территорию находится в стадии проработки.
– Командировка куда?
– Город Кыштым, а рядом зона, – начальник уткнулся в бумаги.
