скачать книгу бесплатно
Бомелиус робкими шажками приблизился к столу и сел. Уолсингем налил ему вина в простой, но вместительный оловянный кубок, и вскоре бедный лекарь уплетал за обе щеки удивительно вкусные (как ему показалось) яства, приготовленные тюремным поваром. Время от времени его взгляд невольно обращался на неподвижную, подсвеченную пылающими угольями фигуру палача, по-прежнему неподвижно торчавшего возле горна, и тогда по спине Бомелиуса в очередной раз начинали ползать мурашки.
Но два кубка отменного кларета[30 - Кларет – легкое сухое красное вино; в Англии так называют красное вино Бордо.], искусно запеченная на вертеле баранья нога, пирог с дичью, а главное, белоснежная скатерть, казалось бы, совсем неуместная в этом мрачном пыточном застенке, постепенно настроили узника на новую волну. Он расслабился и почувствовал, что к нему начало возвращаться человеческое достоинство, от которого в тюрьме с ее жестокими нравами обычно остаются лишь одни воспоминания.
Уолсингем тоже отдал дань угощению, предоставленному по милостивому распоряжению коменданта Тауэра. Он не успел позавтракать, поэтому ел почти так же жадно, как и лекарь. Однако помощник начальника тайной королевской службы работал не только зубами. В эти минуты в его голове разрозненные разноцветные стекляшки сложной интриги, которую он затевал против Московии, постепенно становились на свои места, превращаясь в законченное мозаичное панно коварного заговора.
Глава 2. Таинственная незнакомка
Глеб Тихомиров сидел в библиотеке с видом мученика. За большими высокими окнами ярко светило весеннее солнце, зеленела на деревьях молодая листва и щебетали птички, а ему приходилось перелистывать пыльные фолианты и копаться в старинных рукописях, где сам черт ногу сломит.
«Сейчас бы в самый раз готовиться к выходу в „поле“… – думал он с тоской. – Но, похоже, это лето мне придется убить в подвалах книгохранилища. А все батя… Моему Николаю Даниловичу, видите ли, мало, что его сын всего лишь кандидат наук от археологии! Так теперь подавай ему на блюдечке с голубой каемкой еще и докторскую диссертацию. Бред! На кой ляд она мне нужна?! Ну не буду я лекции читать в институте на кафедре, не хочу и не буду! Но попробуй с ним поспорить… Зануда!»
По жизни Глеб был «черным» археологом и кладоискателем. Притом очень удачливым. Редко когда он возвращался из поиска (или «поля» по терминологии подпольных археологов) без ценных находок. Этому всегда предшествовала кропотливая работа в архивах, которой Глеб обычно занимался зимой. У него уже было солидное имя в узком кругу специалистов по древностям; мало того, Глеба нередко привлекали в качестве эксперта-консультанта и оценщика предметов старины, и он был вполне доволен своим местом в научной иерархии и своими заработками.
Так нет же, Николаю Даниловичу, видному эксперту и специалисту по древней истории, захотелось подготовить себе смену. И он заставил сына корпеть над книгой, без которой защита докторской диссертации была невозможна.
«Пойти в кабак и напиться, что ли? – Глеб нервно облизал сухие губы. – А что, неплохая мысль. Имею я на это право? Несомненно! Я ведь должен расслабляться хоть иногда. Иначе крыша поедет от всего этого… – Он с отвращением отодвинул от себя толстый фолиант. – Царь-батюшка Иоанн Васильевич натворил черт те что, а мне разбирайся! Дебри, право слово…»
Тему научного труда ему подкинул отец. Глеб поначалу сопротивлялся, – мол, эпоха Ивана Грозного не его конек, – да разве Николая Даниловича можно переубедить?
«Пацан… – ворчал он, укладывая чемодан; Тихомиров-старший собирался в очередной заграничный вояж. – Я дал тебе наводку на золотые россыпи, а ты кирпу гнешь. Тема еще никем не раскрыта. По крайней мере в официальном плане. У тебя есть шанс стать первопроходцем. Выйдет твой реферат – считай, что ты на коне. Защита пройдет на „ура“. В общем, не перебирай харчами, трудись. Приеду – проверю».
«А ежели что, бить будешь?»
«Как же, тебя побьешь… Вон какой дылда вымахал. Лишу наследства. Все свои капиталы отпишу чужим людям».
«Что ж, придется пойти по миру…» – деланно пригорюнился Глеб.
«А ты не гоношись, не гоношись. Башка у тебя на месте, так что все у нас получится. Не век же тебе ходить в „черных“ археологах. Да-да, я понимаю, ты сейчас скажешь, что все Тихомировы кладоискатели с деда-прадеда, что это наш образ жизни… Но согласись, что докторское звание в твоей дальнейшей жизни ни в коей мере не будет помехой, а только подспорьем».
«Умеете вы, Николай Данилович, убеждать… Особенно в той части, которая касается наследства. Батя, ты изверг. Молодого орла сажаешь в клетку. Ладно, ладно, считай, что я сдался. Накропаю я книжонку. Вот только чего она будет стоить, не знаю. Тема настолько сложная и мутная, что я пока как в тумане. Даже с твоими подсказками».
«Все новое поначалу идет трудно. Держись, казак, на тебя смотрят наши пращуры. Нужно оправдать их доверие».
«По крайней мере, они не маялись разной фигней… – пробурчал Глеб. – Зарабатывали себе на хлеб насущный не бумагомаранием, а землицу ковыряли, добывая артефакты, чем и кормились…»
Клан Тихомировых занимался кладоискательством начиная со времен Петра Великого. Но из-за потрясений, пережитых Россией после того, как царь-реформатор прорубил на Балтике «окно» в Европу, через которое в империю заползла коварная иноземная шушера с бредовыми человеконенавистническими идеями, от клана остались одни ошметки. Кто погиб в многочисленных войнах, кто сгинул в сталинских лагерях, а кто просто умер от голода и безысходности. В конечном итоге на начало двадцать первого века из династии потомственных кладоискателей Тихомировых осталось только двое – Николай Данилович и Глеб.
– Не-ет, я так больше не могу-у! – вслух простонал Глеб. – Все, точка! К дьяволу архивную пыль и моль, хочу на волю, в пампасы!
Он не рассчитал, что в небольшом зальчике старинных рукописей его тихая речь прозвучит так громко. Сидевшие в нем научные работники и прочие умники с дружным осуждением посмотрели на Глеба, но его уже понесло.
– Миль пардон, мадам, экскузэ, мсье, – галантно и чересчур громко извинялся он, таща в охапке инкунабулы и фолианты. – Жё нё ле па фэ экспрэ[31 - Жё нё ле па фэ экспрэ – я не нарочно (фр.).]. Весна, понимаете ли…
И выскочил в коридор как ошпаренный…
На улице во всю разбойничал весенний ветер – предвестник грозы. Глеб не стал искать что-либо поприличней, а заскочил в первое попавшееся на пути кафе, чтобы переждать дождь. Собственно говоря, это заведение только так называлось, а на самом деле было баром, что вполне устраивало Тихомирова-младшего, потому что есть ему не хотелось.
Он заказал два коктейля покрепче, соленых орешков и с блаженным видом погрузился в мягкое кресло за столиком возле окна. Будучи закоренелым холостяком, он никогда не отказывал себе в удовольствии понаблюдать за представителями слабой половины человечества. Весна уже давно вступила в свои права, и одеяния девушек стали столь откровенно соблазнительными, что не могли не греть его мужскую душу фривольными мечтаниями; естественно, вкупе с коктейлем.
Глеб не был женоненавистником, отнюдь. Как практически любой нормальный мужчина его возраста (ему недавно минуло тридцать) Тихомиров-младший имел несколько пассий, которые скрашивали ему вечера, а иногда и ночи. К сожалению, их приходилось чересчур часто менять. И совсем не потому, что Глеб был ветреным малым или, тем более, искусителем типа Казановы.
Просто по истечении некоторого времени его подружкам вдруг становилось просто-таки невмоготу общаться с Глебом без соответствующего статуса, и они начинали настаивать на походе в ЗАГС, чтобы сделать отметку в паспорте. Вольнолюбивая натура Глеба начинала бунтовать, он быстренько придумывал какой-нибудь скандальчик, и обиженная в своих лучших чувствах девушка уходила, громко хлопнув дверью.
Конечно, на следующий день (или спустя неделю) она пыталась вернуться под крылышко весьма обаятельного (и вдобавок, не бедного) молодого мужчины, но поезд уже проехал нужную остановку, а кондуктор даже в мыслях не держал возможность нажать на стоп-кран.
Отец брюзжал: «Имей совесть, женись. Пожалей старика, дай понянчить внуков пока в состоянии. И потом, кто продолжит наше дело? Вымрем как два мамонта…»
На что Глеб отвечал: «И как ты представляешь мое сосуществование с молодой женой? Я ведь отсутствую дома по пять-шесть месяцев в году. А без „поля“, сам понимаешь, мне не жизнь. Какая женщина согласится быть при живом и здоровом муже едва не соломенной вдовой? Она или заведет себе любовника, или сбежит от меня при первой возможности… с твоими внуками».
«Но когда-то же все равно надо…»
«Кто спорит. Надо. Но это не к спеху. И потом, ты еще не настолько стар и немощен, чтобы плести себе лапти. Успеешь еще с внуками повозиться. Между прочим, как говорится, чья бы мычала. Сам ты вон сколько лет бобылем ходишь. И женщины хорошие у тебя есть на примете, я ведь знаю. Почему тогда не женишься? В доме нужна хозяйка, живем как в монастыре… Что молчишь, батя, сказать нечего? То-то…»
Дождь так и не начался. Гроза прошла стороной, лишь ветер немного накуролесил, обломав несколько веток и разбросав мусор по тротуару и мостовой Глеб уже допивал второй стакан, когда его внимание привлекла высокая стройная девушка, дожидавшаяся на остановке очередного троллейбуса.
Видимо, ветер где-то замкнул провода, потому что троллейбусы не ходили, и от этого она нервничала, что было понятно по ее мимике. Стоянка находилась как раз напротив кафе-бара, и Глеб мог рассмотреть понравившуюся ему девушку во всех подробностях. Она имела отменную спортивную фигуру, крепкие мускулистые ноги и загорелое (нет, скорее обветренное), весьма симпатичное лицо. Судя по нему, Глеб мог побиться об заклад, что девушка явно не принадлежит к офисному «планктону», просиживающему весь день в какой-нибудь конторе за компьютером.
Он не успел как следует разобраться в своих мыслях и предположениях, потому что события на остановке вдруг приобрели неожиданный поворот. Едва Глеб отметил, что за девушкой наблюдает не только он, но еще и шустрый малый явно подозрительной наружности, тоже дожидавшийся троллейбуса, как тот подскочил к девушке, вырвал из ее рук пластиковый пакет и бросился наутек.
Реакция Тихомирова-младшего была молниеносной. Опрокинув на бегу стул, он выскочил из кафе и помчался вдогонку за воришкой. Глеб даже не успел задаться вопросом, на кой ему это нужно; он действовал в большей мере инстинктивно, нежели осознанно.
Нужно сказать, что и девушка не растерялась. Она тоже начала преследовать вора. Но куда ей было до Глеба, который бегал как спринтер. Его не совсем законная профессия «черного» археолога предполагала не только умение находить различные тайники с артефактами, но и способность быстро бегать, чтобы скрыться, когда нужно, от правоохранительных органов или от бандитов, охочих на дармовщину.
Вора Глеб догнал уже в переулке. Тот попытался сопротивляться, но Тихомиров-младший сбил его на мостовую с разбега, как настоящий ниндзя – в прыжке, ногами. Вор покатился по земле и выронил пакет, который тут же разорвался. К глубокому разочарованию Глеба (стоило из-за этого жилы рвать!) оказалось, что в нем были какие-то бумаги, которые тут же подхватил ветер и разбросал по всему переулку.
Девушка тоже не задержалась. Услышав позади цокот ее каблучков, Глеб обернулся, чем не замедлил воспользоваться воришка. Он пробежал метра три на четвереньках, а затем поднялся во весь рост и быстро поковылял дальше, хромая на ушибленную при падении ногу.
Глеб даже не подумал его преследовать; таких любителей поживиться на «рывок», особенно среди наркоманов, в городе хватает, всех не пересажаешь. И потом, ему вовсе не улыбалась перспектива тратить свое время на общение с милицией. Документы спасены – это главное. Теперь неплохо бы получить и благодарность…
Увы, его ожидания оказались тщетными. Сумрачно глянув исподлобья на Тихомирова-младшего, девушка буркнула: «Спасибо» – и начала быстро собирать бумажные листки и тонкие картонные папки с ботиночными тесемками (это где же такое канцелярское «чудо» советских времен сейчас продается? – с удивлением подумал Глеб), которые покрыли асфальт словно палые листья в октябре.
Глеб, обиженный таким неприветливым и неблагодарным отношением к своей персоне, не стал ей помогать. Немного отдышавшись, он отошел в сторонку, закурил и принял позу незаинтересованного наблюдателя. Даже в не очень картинной позе колхозницы, которая выкапывает картошку, девушка выглядела превосходно, констатировал он не без сожаления.
И тем не менее сойтись с ней поближе ему явно не удастся. Глеб уже был достаточно опытным в таких делах и знал, что если первый контакт не получился, то добиваться взаимности – артель напрасный труд. Он вообще терпеть не мог тех мужчин, которые лезли без мыла в одно место, лишь бы завоевать расположение приглянувшейся дамы. Разжалобить или умаслить слабый пол без взаимной симпатии практически невозможно. Путаны не в счет – они на работе, им платят не за чувства.
Собрав свои «сокровища», девушка коротко кивнула на прощанье – и была такова. Немного растерянный Глеб, в душе которого все же теплилась надежда на некое продолжение интригующей истории с погоней, раздраженно сплюнул и подошел к урне, чтобы выбросить окурок.
Небольшой конверт из плотной светло-серой бумаги в углу за урной он увидел совершенно случайно. Похоже, девушка не заметила, куда его забросил порыв ветра. Обрадованный Глеб схватил конверт и поторопился вслед девушке – у него появился еще один шанс! Но теперь этой странной, чтобы не сказать больше, девице, подумал он не без ехидства, не удастся ограничиться одним «спасибо»…
Остановка была безлюдна. Троллейбусы шли один за другим, словно где-то прорвало плотину и водный поток вымыл на улицы города весь троллейбусный парк. Как некстати подсуетились электрики! – с досадой подумал Глеб. Нет бы попили пивка где, покалякали о жизни, как обычно… куда спешить? Сегодня все равно суббота, народ отдыхает, сидят по домам или на дачах.
Немного повздыхав, Глеб сунул конверт в карман (не выбрасывать же), поймал такси и поехал домой. Из головы у него никак не выходил образ чернавки – так мысленно прозвал он неблагодарную девицу. И только сидя в такси, Глеб наконец понял, что его поразило больше всего – девушка имела пышные волосы, вся она была в кудряшках (наверное, ухищрения парикмахера) и… с косой! Толстая, не очень длинная коса с вплетенной темно-красной лентой, что по нынешним временам казалось абсолютным анахронизмом, эдакой давно забытой патриархальщиной.
Дома, приняв душ и переодевшись, Глеб прошел в свой кабинет и сел за стол. Они с отцом жили в собственном двухэтажном доме. В свое время (когда чиновники брали взятки по мелочам и были бедны, как церковные мыши) Николай Данилович подсуетился и получил козырный участок для застройки почти бесплатно. Нынче сотка земли в этом, почти центральном, микрорайоне стоила бешеных денег.
Положив конверт перед собой и включив мощную настольную лампу, Глеб некоторое время смотрел на него с интересом естествоиспытателя, которому попалась в руки неведомая науке черепашка – а что там может быть внутри, под панцирем? Конверт был не заклеен, но врожденная порядочность все же какое-то время сдерживала намерение Глеба проверить его содержимое.
«Нехорошо это, некрасиво, мон ами[32 - Мон ами – мой друг (фр.).]… – Глеб изображал перед самим собой повышенную степень благородства. – Ковыряться в чужом белье… фи! Но с другой стороны, может, там, внутри, есть ее адрес. Вдруг то, что хранится в конверте, ей очень дорого. Отошлю – и все дела. Или встречусь… Нет, надо посмотреть!» Глеб решительно поднял конверт и вытряхнул его содержимое на стол.
Наверное, окажись в конверте инструкция по изготовлению миниатюрной атомной бомбы, и то он удивился бы меньше. На стол выпал кусок старинного пергамента, который при ближайшем рассмотрении оказался картой! Глеб едва не заржал, как боевой конь, услышавший звук трубы, призывающей начать атаку.
Карта! Не было ни гроша, да вдруг алтын! Кому везет на такие находки? Верно – дуракам и пьяницам. На дурака он вроде бы не похож, а что касается спиртного, то здесь все в точку, вспомнил Глеб про два коктейля, выпитые в баре. Неужто награда нашла своего «героя»?
Чтобы немного успокоиться, Глеб налил рюмку коньяка, выпил и закурил сигарету. И все равно руки, когда он начал рассматривать изображение на пергаменте, предательски подрагивали. Тем не менее он быстро определил, что карту изготовили не позже шестнадцатого века. Она была очень похожа на карты Меркатора[33 - Меркатор, Герхард (1512–1594) – латинизированное имя Герарда Кремера (и латинская, и германская фамилии означают «купец»), фламандского картографа и географа.] – почти такая же четкая прорисовка мельчайших деталей и грамотная компоновка без фантазий, присущих другим картографам.
И тем не менее карта явно вышла не из мастерской знаменитого фламандца; скорее всего, ее рисовал какой-то русский умелец, хотя текст внизу был сделан латынью. Однако прочитать его Глеб не смог. Скорее всего, текст был зашифрован.
«Что-то знакомое… – думал Глеб, сосредоточенно разглядывая тонкие линии на карте, прорисованные водостойкой тушью с помощью каких-то неведомых инструментов; гусиные перья, даже очень тщательно очиненные, которыми пользовались писцы и художники в шестнадцатом веке, оставляли за собой гораздо более толстый и не такой „шероховатый“ след. – Речка, леса, какая-то горушка, сельцо… Нет, точно знакомая местность! Но где это? Увы и ах, никаких названий на карте нет и в помине. Тогда, друг ситный, это уже не карта, а тайный план… Неужто?!»
Чувствуя, как во всем теле проявился до боли знакомый кладоискательский зуд, Глеб отсканировал карту, немного поколдовал над изрядно поблекшим изображением, добавив резкости, и ввел данные в свой мощный компьютер. Там у него была база картографических данных России, начиная с «Чертежа земель московских» 1497 года. Спустя минуту компьютер бесстрастно сообщил, что ничем помочь не может. Графическое изображение этой местности в его электронной башке, увы, отсутствовало.
– Вот сволочь! – злобно окрысился Глеб на металлический ящик, напичканный суперсовременной электроникой. – На кой ляд я за тебя сколько денег отвалил?! Совсем мыслить не желаешь, железяка хренова. Но если ты надеешься, что я так просто от тебя отстану, то сильно заблуждаешься…
Он продолжал ругаться сквозь зубы в том же духе, когда в кабинет вошел отец. Он был в отменном расположении духа.
Две недели назад Николай Данилович возвратился из Лондона, где его услугами как эксперта пользовалась весьма известная фирма «Сотбис»[34 - «Сотбис» – старейший в мире аукционный дом. Совместно с аукционным домом «Кристис» занимает около 90 % мирового рынка аукционных продаж антиквариата, предметов искусств и т. д. Основан 11 марта 1744 г. в Лондоне книготорговцем Самюэлем Бейкером.], и теперь с головой окунулся в отдых. То есть, днем рылся, как крот, в запасниках местного археологического музея, по собственной инициативе классифицируя старые и новые находки, а по вечерам навещал старых друзей, большей частью таких же сдвинутых по фазе кладоискателей из рядов старой гвардии «черных» археологов, в которой Тихомиров-старший числился как минимум полковником, и спорил с ними почти до утра.
– Ты чего бурчишь? – спросил Николай Данилович и плеснул себе в рюмку немного коньяку. – А где лимон?
– Батя, из-за той дурацкой темы, что ты навязал своему бедному сыну, мне некогда не то что в магазин сбегать, чтобы прикупить продуктов, но даже в кабак сходить – дабы расслабиться как следует.
– Почему дурацкой?
– А потому, что не верю я в твою идею, что при Иване Грозном в России существовал какой-то орден, наподобие рыцарского. Не верю!
– Вот те раз… А как насчет кромешников?
– Батя, сие что в лоб, что по лбу. Кромешники – это те же самые опричники, что и подтвердил в свое время князь Курбский[35 - Курбский Андрей Михайлович (1528–1583) – князь, боярин, писатель. В течение долгого времени был личным другом Ивана Грозного. Принимал участие в Казанских походах. В Ливонской войне (1558–1583) был назначен командующим русской армией. Когда в ходе войны Россия стала терпеть поражения, бежал в Литву, опасаясь репрессий. Польским королем Сигизмундом II был назначен членом Королевского совета, воевал против России на стороне поляков. После побега написал Ивану Грозному три послания, в которых осуждал репрессии против боярства и отстаивал древние боярские права. Иван Грозный в своих ответах отстаивал необходимость для России самодержавной власти.]. Слово «опричнина»[36 - Опричнина – 1) В XIV–XV вв. О. называли особое владение, выделенное членам великокняжеской семьи. 2) Название государева удела в 1565–1572 гг. (его территорий, войска, учреждений). 3) Внутренняя политика Иоанна IV Васильевича Грозного в те же годы.] происходит от слова «опричь», т. е. «кроме». «Кромешная тьма» – потусторонняя тьма, загробный мир, а ее адепты – тогдашние братки, рэкетиры. Их отличие от современных заключается лишь в том, что они действовали по указке сверху. Впрочем, не исключено, что и нашим отморозкам была поставлена определенная цель (пусть и опосредовано) и явно людьми, облеченными властью… вот только неизвестно кем. Эта цель лежит буквально на виду – создание в кратчайшие сроки прослойки злостных частников с приличными капиталами для построения «светлого» будущего человечества – капитализма. Ты ведь не будешь возражать, что опричнина и перестройки – это два сапога на один нога, по-грузински выражаясь.
– В какой-то мере, да. Но я считаю, что опричнина, созданная Иваном Грозным, в конечном итоге превратилась в военно-монашескую организацию. Поначалу так назывались владения великих княгинь, а уже при Иване Грозном это были владения «опричь» от любой государственной юрисдикции. В эти владения входило более двадцати городов и отдельные улицы (слободы) в Москве. Ты правильно сказал, что понятие «опричнина» имеет значение «вне», «кроме». Отсюда и происходит другое название опричников – «Орден кромешников», то есть орден, который «кроме, как все государство».
– Хорош орден… – фыркнул Глеб. – Если в западноевропейских рыцарско-монашеских орденах превалировали титулованные персоны и нобили[37 - Нобили – средневековые дворяне, а также часть городского патрициата, которую составляли выходцы из крупных феодальных семей.], то царь-батюшка Иоанн Васильевич набрал в свой «Орден кромешников» всякой шелупони, в том числе и иноземных авантюристов без роду-племени.
– Не в орден кромешников, а в опричнину. Как говорят в Одессе, это две большие разницы. Да, действительно, существовало такое мнение, что Иван Грозный набрал в опричнину всяких «безродных», чтобы бороться с боярской верхушкой, которую он хотел сломить и подчинить своей воле. Но это не очень соответствует действительности. Например, имя одного из главных руководителей опричнины Малюты Скуратова было монашеским. А его мирское имя – Григорий Лукьянович Бельский-Белозерский; он был из рода Гедиминовичей, правящей династии Великого княжества Литовского. Его предок приехал из Литвы в свите Елены Глинской, матери Ивана Грозного. Второй человек, возглавлявший опричнину, – князь Афанасий Вяземский. Он вел свой род от самого Мономаха! То есть, это природные Рюриковичи – не менее, чем сам Иван Грозный. Еще две личности, стоявшие во главе опричнины, – Федор и Алексей Басмановы. По роду Басмановы были бояре Плещеевы. Хочу напомнить тебе, что Суздальская Русь вышла из городка Клещеево, который стоял на Плещеевом озере. И князья Переяславль-Залесские, откуда был и Юрий Долгорукий, имели второе имя – князья Плещеевы. Так вот, Федор и Алексей Басмановы и были князьями Плещеевыми.
– И все равно твое утверждение, что кромешники – это рыцарский орден московитов, по меньшей мере безосновательно!
– Хочешь верь, хочешь нет, но я считаю, что это был орден, в который входили самые высокородные персоны на Руси. К примеру, возьмем Андрея Курбского, природного Рюриковича. И что он пишет в своих посланиях к Ивану Грозному? «Мы по роду с тобой одинаковы…» О чем это говорит? То-то… И потом, взять хотя бы Ваську Грязного. Уж его-то, казалось бы, Иван Васильевич нашел едва не на помойке, отмыл, приблизил и поставил опричным воеводой. Но вообще-то его имя было Василий Григорьевич Грязново. Его родственник приехал из Венеции и был правой рукой Великого магистра тевтонского Левантийского ордена. От них пошел знаменитый боярский род Ошаниных. По моему уразумению, опричнина делилась на три части. Первая – около трехсот человек, разделенных на сотни, которые жили в Александровской Слободе; как ты знаешь, Слобода длительное время была как бы запасной столицей Российского государства. Эти триста опричников, самых верных сподвижников Грозного, и принадлежали, судя по всему, к Ордену кромешников. Вторая часть (ближняя тысяча) сидела в Москве и близлежащих городах. И еще шесть тысяч опричников сидело по двадцати городам. Между прочим, промышленники Строгановы, владельцы соляных промыслов, – это опричники. И предки знаменитых Демидовых тоже были опричниками.
– Значит, ты утверждаешь, что кромешник – это звание…
– Да, кромешник – это как рыцарь-храмовник, вооруженный чиновник высшего разряда из ближайшего окружения магистра, в данном случае царя Иоанна Васильевича.
– Батя, но это же бред сивой кобылы! Не верю! Я не нашел ни в одной средневековой рукописи, ни в одной инкунабуле даже упоминания того факта, что на Руси были ордена наподобие рыцарско-монашеских, существовавших в Западной Европе.
– Плохо искал. Работай дальше, копай поглубже. И да обрящет ищущий. Действительно, такие организации на Руси никогда не называли орденами (тут ты прав – в книгах об этом нигде не написано), но есть все основания считать их структурами орденского типа. Однако в России все же были конкретные ордена, от которых нам достались нагрудные знаки. Орден – это название военизированной структуры и отличительный знак на груди кавалера ордена. Кавалер – это человек на коне, всадник; все ордена имели название «братство всадников». В России до 1917 года было 11 официальных орденов. Первый официальный орден, который был утвержден и имеет документальное основание, – это орден Андрея Первозванного. Его утвердил Петр I в 1698 году после своего посвящения в кавалеры шотландского ордена Андрея Первозванного. Вернувшись из Европы, он утвердил такой же орден на Руси. При Петре I в него входило всего 38 человек. Первым в ордене был знаменитый дипломат Федор Головин, вторым – Мазепа, который изменил Петру под Полтавой. Также в орден входили Шереметев, Меньшиков, Брюс, Лефорт, Гордон – практически все главные сподвижники Петра Великого.
– Ты хочешь сказать, что орден Андрея Первозванного – это некая организация?
– Именно. Это была организация, в которую входило при Петре I только 38 человек.
– Администрация президента… – Глеб иронично покривился.
– Нет, это общественная, а не государственная структура. Самое интересное, что внутри ордена Андрея Первозванного был еще один, более закрытый орден, в который входило всего 9 человек. Он назывался «Нептунов круг», и «мастером стула», сиречь магистров, в нем был Яков Брюс[38 - Брюс Яков Вилимович (1670–1735) – граф, российский государственный и военный деятель, ученый. Происходил из древнего шотландского рода, среди его предков были короли (Роберт I Брюс и Давид II Брюс). Уже при жизни Якова Брюса в Москве сложились о нем легенды, в которых его называли алхимиком, предсказателем и колдуном. Интересно, что такую же репутацию имели в Шотландии и Англии все короли из рода Брюсов.]. А в ордене Андрея Первозванного «мастером стула» подвизался Шереметев. Собирались они в голубом зале, соблюдая шотландский обряд масонства.
– Везде одни масоны… – буркнул Глеб. – Плюнешь – и попадешь.
– А ты не плюй. Губы будут целей. Масоны к кромешникам никакого отношения не имеют. Между прочим, я забыл сказать тебе, что в Лондоне мне удалось снять копию с одного примечательного документа. Это донесение сотрудника тайной королевской службы Альберта Шлихтинга. Так вот, в донесении (прочтешь) Шлихтинг жалуется, что ему сильно мешает работать некая тайная организация, члены которой именуют себя кромешниками.
– Минуту! Но ведь опричнина закончилась, если мне не изменяет память, в 1572 году.
– Неверно. Опричнина действовала до самой смерти Ивана Грозного в 1584 году. Только она стала называться «Государев двор». Какой же правитель так легко и просто расстанется с четко и безотказно работающим органом подавления инакомыслия, который к тому же весьма эффективно исполняет разведывательные и контрразведывательные функции? Что касается ордена кромешников, то он, судя по косвенным признакам, просуществовал вплоть до начала правления Петра Алексеевича. Само понятие «опричник» очень быстро вышло из употребления и стало заменяться словом «двор», а «опричник» стал «дворовым». Вспомни – вместо «города и воеводы опричные и земские» начали говорить и писать «города и воеводы дворовые и земские».
– Это я помню.
– Ну вот. Так что дерзай, вьюнош. Ты ведь не новичок в таких делах. Упорство и труд в нашей профессии всегда находят достойное вознаграждение.
– Тебе легко говорить… Вон, лето на носу, а я должен загибаться в архивах, вместо того, чтобы насладиться вольной волей на раскопках. У тебя есть жалость к единственному сыну?! Ну буду я доктором наук – и что? Что от этого изменится?
– Не скажи, Глебушка, не скажи… Многое изменится. Молодой доктор наук, профессор, а в перспективе и академик (я верю в тебя) – завидная пара для любой женщины.
– Я так и понял. Задача женить меня превратилась для тебя в манию. Давай договоримся: я прекращаю работу над рефератом и немедленно женюсь (на ком? какая разница!), а ты прекратишь тащить меня в большую науку. Ну что я там буду делать?! Мне моих знаний вполне достаточно, чтобы я мог выступать в качестве эксперта… пусть и не в английской «Сотбис», а в какой-нибудь российской аукционной фирме. Как-нибудь прокормлюсь. И потом, не забывай, что я должен поддерживать семейные традиции, иначе о клане Тихомировых вскоре забудут не только серьезные люди, но даже «жучки», разная кладоискательская мелюзга.
– Хватит тебе плакаться в жилетку! И вообще, мне недосуг выслушивать разные бредни. Работай. Вот ты так говоришь, но я же по глазам вижу, что моя идея тебе начинает увлекать, что она уже высекла искру, из которой возгорится пламя.
– Хоть ты и не был коммунистом, но лозунги у тебя, батя, вполне большевистские.
– Все, все! Я ухожу. Мне пора.
– Опять идешь к своим городским сумасшедшим, подвинутым на почве археологических изысканий?
– Не такие уж они и сумасшедшие… Бывай… – Николай Данилович вдруг покраснел и быстро вышел из кабинета.
«Эге! – весело подумало Глеб. – Вон оно что! Похоже, у моего ученого папули завязался очередной роман. Интересно, с кем? А я думаю, чего это он так быстро обернулся в Лондоне. Потянуло его, видите ли, на кислые щи. Овсянка надоела. А что, неплохо бы хозяйку в дом… Пыли у нас больше, чем в архивах».
Допив коньяк, Глеб закурил и снова сел за компьютер. Тихомирову-младшему не терпелось продолжить исследование клочка карты, подаренного ему ветром. В гостиной ударили большие напольные часы: «Бом-м… бом-м… бом-м…», и мысли Глеба вдруг вернулись к кромешникам.
«А что, если батя прав? Что, если на Руси при Иване Грозном и впрямь существовал рыцарский орден? Отец мыслит верно – ежели я сумею доказать существование ордена кромешников, то это будет научная сенсация… Господи, о чем я мечтаю?! Что за бред?! Мне с моей „профессией“ только и не хватало покрасоваться на телевизионных экранах, чтобы меня знала в лицо каждая дворняжка во всех городах и весях России. Засвеченный „черный“ археолог – это живой труп. Тогда на выходах в „поле“ придется поставить большой жирный крест. А дальше… дальше пойдет не жизнь, а существование, как у персонального пенсионера. А мне, между прочим, до пенсии еще ой как далеко. Да-а, перспектива…»
В кабинет заглянул Николай Данилович. Он уже был чисто выбрит и одет как лондонский денди.
– Тут к тебе пришли, – сказал он буднично. – А я убегаю. К сожалению. Смотри мне, не шали, мальчик…
«Пришли… Кто бы это мог быть? Почему я не услышал звонка? Наверное, задумался… И потом, что это батя так резко повеселел, а его взгляд стал очень уж хитрым и многозначительным?» Глеб с удивлением уставился на входную дверь. А когда в дверном проеме показался посетитель, градус удивления в организме Тихомирова-младшего вообще зашкалил.
На пороге кабинета стояла давешняя девушка.
Глава 3. Генрих Штаден
