скачать книгу бесплатно
Потом река разделялась на два или больше узких рукава, охватывающих возникающие из волн многочисленные острова, поросшие травой или колючими кустами. На взволнованных сильным северным ветром водах начинали появляться одиночные островки травы и тростников, приносимые течением откуда-то с юга. У берегов тянулись теперь уже узкие языки камыша, контрастирующие своей светлой зеленью с тёмным фоном всё более густых рощ деревьев акации и мимозы, обволакивающих берега и заслоняющих вид на равнину. Но за этим занавесом пульсировала жизнь, так как время от времени в местах, очищенных от камыша, было видно то цветасто одетых женщин, стирающих в реке свои хлопчатобумажные платки, то мужчин, приведших на водопой скот, верблюдов, коней и осликов.
На первый ночлег «Нефертити» остановилась на западном берегу, в Эд-Дуэйм. Несмотря на поздний вечер на пристани было заметно оживлённое движение, так как Эд-Дуэйм был большим городом, куда сбегаются многочисленные дорожки и тропки, пути верблюжьих караванов и автомобильные дороги Кордофана, громадной провинции Судана, растянувшейся вдоль левого берега Бахр-эль-Абьяд. Город населён главным образом двумя арабскими племенами: Данангла и Хассание, хотя и нет в нём недостатка в нубийцах, а время от времени появляются даже группки африканцев из племён Шиллук, Нуэр и Динка или осевших значительно южнее племён Диур и Бонго. Живёт здесь достаточно много греческих и сирийских купцов, а также государственных чиновников, потому что Эд-Дуэйм является столицей округа Белого Нила, а также одним из важнейших торговых пунктов этой громадной провинции.
На базар этого города из глубины страны привозятся ячмень, просо, пшеница, лук, шкуры, слоновая кость, дубильная кора, однако главным образом аравийская камедь, которая получается из нескольких разновидностей акации, растущей в большом количестве в Кордофане.
На пристани, почти загромождённой ящиками, бочками, мешками с зерном и хлопком, грудами ужасно пахнущих шкур и банками оливкового масла, «Нефертити» погрузила в один из своих грузовых трюмов большой запас топлива и на рассвете двинулась в дальнейшую дорогу.
Яцек хорошо знал, что на отрезке между Эд-Дуэйм и Кости, городом, расположенным в 100 км в южном направлении, находится известный во всём мире рай перелётных птиц, поэтому он приготовил камеру, чтобы произвести киносъёмку как можно большего количества сцен из жизни крылатых гостей, прибывающих сюда с Севера на зиму. Уже между Хартумом и Эд-Дуэйм расположилось на воде и в прибрежных зарослях довольно много птиц, но, к сожалению, на этом отрезке реки пришельцев пугают многочисленные курсирующие по реке фелуки и пароходы, беспокоят стада скота, переплывающие с одного берега на другой, а также охотники из столицы, стреляющие в любую птицу, появляющуюся в поле зрения.
Надежды Яцека оправдались, так как острова, речные заливы и песчаные дюны, рядом с которыми проплывала «Нефертити», просто кишели всякого рода гусями, утками, лысухами, гагарами, корморанами, змеешейками[35 - Змеешейка, или змеиная птица (лат. Anhinga) – птица с длинной, тонкой шеей и длинным прямым остроконечным клювом; питается рыбой; особенно распространена на Белом и Голубом Ниле.], цаплями, аистами, журавлями, бекасами и сотнями других видов птичьего сообщества. Всё это плескалось в реке или отдыхало на песке в полном согласии. Однако подросток сразу заметил, что здесь не было местных птиц почти совсем, а марабу[36 - Марабу (лат. Leptoptilos crumeniferus) – живущая в Африке, большая птица из отряда аистообразных; питается падалью и мелкими водными зверьками.], змееяды[37 - Змееяд (лат. Circaetus gallicus) – пернатый хищник из семейства Ястребиных; населяет болота, степи и леса горной зоны.] и ходулочники[38 - Ходулочник (лат. Himantopus himantopus) – отряд голенастых; в Северной Африке – ходулочник чернокрылый; охотится на мелкой воде.] держались вдали от пришельцев. Шум, свист и трепыхание крыльев, крик гусей и уток, клекотание аистов, глухие ухания выпей, крик цапель, печальный крик крачек – создавали такой ужасный гомон и шум, что в сравнении с этим даже шум омдурманского базара мог показаться только шёпотом. Этому гомону решающим образом способствовало щебетание орланов-крикунов (лат. Haliaeetus vocifer), посматривающих на сборище посторонних птиц с высоких стволов прибрежных акаций, а также щебетание мелких птиц, поселяющихся огромными стаями во всё более расширяющихся прибрежных лугах тростников и камышей.
Яцек бегал разгоряченный от одного борта к другому, наводил визир своей шестнадцатимиллиметровой «Baby», отыскивал наиболее живописные группки птиц и, нажимая пружину камеры, хватал их на киноленту.
На верхней палубе «Нефертити», отлично затенённой брезентовым козырьком, у стола с разбросанными картами сидел руководитель экспедиции пан Станислав Горай, плечистый, мускулистый мужчина, в полной силе своего возраста. Погружённый в изучение карт, он не обращал ни малейшего внимания на то, что делалось вокруг него. Не услышал он также быстрых шагов на лестницах, идущих с нижней палубы, и очнулся только, когда тут же рядом с ним раздался запыхавшийся голос:
– Папа! Смотри, смотри!
Пан Горай поднял голову и взглянул на сына своими тёмно-синими, легко прищуренными глазами, в которых таился лукавый блеск, придающий сухому, энергичному, гладко выбритому, загорелому до тёмно-коричневого цвета лицу, удивительно молодой вид, ни сколько не гармонирующий с сединой, видимой на висках.
– Что случилось, Яцек? – спросил он, глядя на зарумянившееся от бега лицо подростка и его взлохмаченные волосы.
– Взгляни, папа, что вытворяют эти пеликаны! – воскликнул мальчик и, ухватив за руку, потянул его к верёвочной сетке, окаймляющей верхнюю палубу.
Пан Горай перегнулся через релинг[39 - Релинг (немец. Reling) – ограждение из верёвки, идущее по периметру палубы, опирающееся на металлические стойки выше борта, которое обеспечивает безопасность от падения за борт судна.] и с любопытством взглянул в указанном направлении. На расстоянии полусотни шагов от плывущей свободно «Нефертити» он заметил перед большой песчаной отмелью несколько десятков розовых пеликанов (лат. Pelecanus onocrotalus), выстроившихся в длинную, полукруглую линию, напоминающую развёрнутую цель. Птицы, находящиеся в полукруге, медленно устремились к мели, ударяя по воде крыльями и гоня перед собой уплывающую в панике рыбу, а пеликаны, стоящие по бокам – как на страже, – зорко следили, чтобы ни одна рыба не прорвалась через кордон. Испуганные рыбы, оказавшись на мелком месте, выскакивали из воды и падали на песок дюны или, схваченные в воздухе птицами, исчезали в их обширных зобах. Шеренга продвигалась вперёд в образцовом порядке, не давая возможности ускользнуть из западни ни одной рыбе. А после того как уже вся добыча находилась на песке, пеликаны замкнули кольцо и начали пир. Каждый из них хватал рыбу концом клюва, подбрасывал ее вверх и позволял ей упасть прямо в широко раскрытую глотку.
– Вот перед тобой, Яцек, отличный пример целеустремлённого усилия массы для общего блага, – произнёс отец шутливо, когда «Нефертити», двигаясь вперёд, оставила пеликанов за кормой.
– Ох, как жаль, что Дзика этого не видела! – вздохнул мальчик. – Как бы она обрадовалась!
Разговор внезапно прервали несколько выстрелов, после которых раздался просто жуткий шум крыльев и оглушительный крик птиц. Подросток как можно скорее спустился на нижнюю палубу и увидел, что команда туристического судна, плывущего на север, вылавливает из реки несколько убитых гусей и уток. Тысячи, а может быть, сотни тысяч всполошённых птиц кружили в воздухе, искали спасения в бегстве на более дальние, недосягаемые для людей острова или же прятались в камыши и тростники.
Медленно стихал шум и хлопот крыльев, птицы снова садились на мелях и песчаных дюнах, только стаи гусей и уток со свистом пролетали над «Нефертити», как бы изучая, может ли это плывущее чудовище принадлежать к спокойным чудовищам или же несёт смерть и уничтожение.
Чем ближе к Кости, тем более расширялись прибрежные луга тростников, тем более появлялось на реке плывущих островов, созданных из островков травы и камышей, оторванных от берегов. Многие из них создавали впечатление громадных корзин с цветами – так буйно они были окутаны голубыми вьюнками и водными растениями, обсыпанными разноцветными цветами. Всё чаще тихие заливы, маленькие пруды и узкие рукава также почти полностью покрывали водяные лилии или ряска. Здесь и там выступали из воды широко разросшиеся купы, создающие сомкнутые заторы, через которые не только корабли и фелуки, но даже лёгкие африканские лодки, выдолбленные из ствола тамариндового дерева[40 - Тамариндовое дерево – дерево из семейства мотыльковых (стручковых), растущее в тропической Африке; молодые стручки употребляют в качестве лекарственного средства.], не могли бы пробиться.
Эти кусты неимоверно заинтересовали Яцека, поэтому он спросил у проходящего рядом капитана, знает ли он, откуда берутся они в таких больших количествах на Ниле.
Мохаммед улыбнулся, и, указывая на русло, полностью закрытое гущей сплетённых ветками кустов, объяснил.
– Это препятствие, которое ты здесь видишь, возникло благодаря амбачу (водному растению). Это дерево, вырастающее из илистого дна реки. Ствол его растёт очень быстро, потому что должен как можно быстрее выбраться на поверхность воды, чтобы выпустить листья, а затем ветви, создавая кустистую крону. Его ствол устроен неимоверно интересно, имеет форму веретена, то есть наибольшая толщина ствола находится посредине и суживается в верхней и нижней частях. Древесина амбача губчатая, а после высыхания становится более лёгкой, чем пробка. Шиллуки делают из него лодки и плоты, такие лёгкие, что один человек может переносить их с места на место, и несмотря на это, такой плот легко удерживает на поверхности воды тяжесть нескольких людей.
