скачать книгу бесплатно
Я нашёл железную трубу. Стал смотреть в неё на лампочку, чтобы узнать, насквозь она или не насквозь. А Толька взял и дунул с другой стороны. Тут я чуть не задохнулся от пыли. А когда вытер рукой лицо, то и нос, и рот, и лоб, и щёки, и даже волосы – всё было в саже.
– Ха-ха-ха!
– Ну и чумазый! Прямо трубочист! – засмеялись ребята.
Зато Вадька в одном месте залез в такую паутину, что его почти не было видно из-за неё. Ну, будто он в сети попал! Как какая-нибудь муха. Прямо с носа у него свесилась длинная паутинина, и по ней быстро-быстро бежал паук. Здоровенный. Он бежал, будто торопился схватить Вадьку за нос. Вадька испугался и стал махать руками, чтобы смахнуть сердитого паука. Ну, тут уж мы посмеялись над Вадькой.
Борька нашёл хорошую железную кровать. Она стояла в углу и была с сеткой. Борька с разбега плюхнулся на сетку.
– Чур моя!
– Дай посидеть, – сказал ему Толька. Но Борька разлёгся, как эгоист, и никому не дал.
Ему надоело лежать, он встал. И тут мы увидели, что весь Борька в квадратиках. Ну, весь разрисованный!
Мы нашли маленькую печку. Хотели её затопить, но в подвале не оказалось дров.
Наконец и Вадьке повезло. Он нашёл дырявую миску. Надел её на голову и стал ходить, как шахтёр в каске.
Когда мы шли обратно, я стукнул Вадьку той трубой по голове, а он сказал:
– Вовка, ерунда полная! Лупи сильнее!
Я стукнул. И Вадька тоже стал чумазый. Оказалось, что в трубе ещё много было сажи.
Теперь мы оба с ним были чумазые. Борька – в квадратиках, а Толька – в сапогах. У него одна нога застряла в сапоге, и он никак не мог её вытащить. Потому что нога застряла как раз в дыре. Толька шёл и всё стонал, как больной.
– Чего стонешь? – говорю ему. – Сними сапог, который снимается, – сразу легче станет.
Толька послушался, снял. Идёт в одном сапоге. Как утка. С боку на бок переваливается.
– Ну? Легче? – спросил его Борька.
– Тебе бы такое «легче»…
– Говорил: дай поносить. Не дал. Вот теперь и ковыляй.
Подошли к двери. Вадька толкнул рукой, но она не открылась.
– Эх ты! Силач Бамбула сломал четыре стула! – сказал Борька и толкнул дверь плечом.
– Ну что? Открыл? – сказал Вадька.
Стали толкать дверь по очереди, но скоро устали. Стали толкать все вместе. Толкали, толкали – и повалились. Куча мала получилась.
– Нас заперли, – сказал Вадька.
Стали в дверь барабанить. Сначала руками, а потом ногами. Лучше всех бил Толька. От его сапога получался прекрасный стук. Но от такого стука сапог у Тольки свалился с ноги. Вадька схватил этот сапог, и у нас опять был прекрасный стук.
Толька радовался, что у него сапог снялся, но скоро перестал радоваться.
– Что мы ломимся в закрытую дверь? – сказал Борька. – Ведь в подвале есть окна!
– Ай да Борька! – сказал Вадька. – Без тебя мы бы пропали.
Окна мы нашли. Они были маленькие. Чтобы в такое пролезть, надо здорово похудеть. Да ещё оказалось, что они заколочены фанерой. Только в одном была дыра. Как раз для кошки.
Посмотрели мы в эту дырку…
А на улице – вечер. Далеко-далеко видна дорога. Над дорогой уже свет горит. По ней мчатся машины, идут люди. А мы здесь – как в темнице.
– Ну что ж, – сказал Вадька, – придётся нам тут пока оставаться. Печка есть. Вот жаль, ни дров нет, ни спичек.
– Что нам печка, если варить нечего! – говорю.
– А мне мама говорила: доешь, Борька, пирог… А я так побежал. Знал бы, доел. Пирог с мясом был…
– Сказал тоже. Я бы и без мяса доел, если б знал…
Толька смотрел в окошко.
– Вон машина хлебная поехала! – закричал он.
– Может, к нам?! – закричали мы с Борькой и стали отталкивать Тольку от окна. И когда я оттолкнул их обоих, машина уже проехала.
– В таких машинах булочки возят, – сказал Вадька. – Такие тёплые. С изюмом…
– А с маком, думаешь, плохие?
– Они тоже тёплые и очень вкусные…
– Ребята! Знаете что? – сказал Борька. – Давайте в окно кричать.
– Кто же услышит, когда дорога вон где!
Но Борька подошёл и крикнул:
– Спаси-ите!
– «Спасите» кричат, когда тонут, – сказал Вадька и крикнул: – Мы заперты!
Кричали мы долго. Даже устали и охрипли. И когда Вадька прокричал:
– Спасите нас от голода! – к нашему окну подошли чьи-то ноги. Рядом с ногами появилась продуктовая сумка.
– Это кто же тут мяукает? – спросила какая-то тётя.
Она нагнулась к окошку, и я сказал:
– Это мы-ы!
– Ой! – вскрикнула тётя. Она зашаталась и чуть не упала. Наверно, это я её так напугал. Ведь я был ужасно чумазый.
Чище всех оказался Толька. Тётя слушала его спокойно. Он ей всё и объяснил. Потом Толька посмотрел на тётину сумку и говорит:
– Тётечка, дайте, пожалуйста, нам всем один маленький кусочечек хлеба.
– Господи! Бедненькие мои! Изголодались-то! – жалобным голосом сказала она. – Ну сейчас, сейчас…
Она разворачивала какой-то пакет. Я слышал, как шуршала бумага.
Тётя дала Тольке четыре бублика. Он уже их начал есть, но она сказала:
– Мальчик, это я дала на всех, – и добавила: – Горемыки мои. Потерпите уж. Пойду скажу, чтобы вам открыли.
Мы прямо с бубликами побежали к двери. Когда мы прибежали, ни у кого не осталось от бублика и крошки.
– Тоже… не мог попросить по два бублика, – сердился Вадька на Тольку.
Он держался за ручку двери, чтобы быть первым.
Послышались шаги. Много шагов. Мы сразу поняли, что это наши папы и мамы. Но убегать нам не хотелось.
– На минуточку. Только на минуточку открыла – взять метлу, – говорила дворничиха тётя Паня, вставляя ключ в замок, – и пожалуйста вам! Проскочили!
Замок щёлкнул, и двери открылись.
«Маэстро, вы готовы?»
Толька потерял три рубля.
Мама велела ему купить в хозяйственном магазине пять лампочек по шестьдесят ватт. И рубль ещё должен был остаться. И вот – ни ламп, ни сдачи…
Мы сидели у меня на кухне, жевали соломку и обсуждали, как могут потеряться три рубля. Вот, скажем, как монета может затеряться – это мы все себе хорошо представляем. Монета может укатиться, закатиться, провалиться. Хоть пятак, хоть рубль металлический. И даже юбилейный. А вот как трёшка? Ведь это всё-таки денежная бумажка. Мы решили, что трёшка может прилипнуть к чужой подмётке и уйти. Может прилепиться к прилавку и остаться. Может свернуться в трубочку, а потом ветром её затащит за какую-нибудь урну.
В конце концов решили мы ждать моего папу, чтобы посоветоваться, как быть. Потому что Тольке без трёшки лучше домой не приходить.
И вот, пока мы с Борькой спорили, может ли трёшка с полу залезть в урну, Толька смотрел в окно. Он молчал. Ведь он уже где только не искал свою трёшку.
А Вадька ходил по кухне и ворчал:
– Потерялась и потерялась. Сколько можно об этом говорить. Может, завтра кто-нибудь из нас пятёрку найдёт. Отдадим Тольке – и всё будет хорошо. Даже два лишних рубля получится…
Вдруг он:
– Ля-ля-ля-ля! Го! Го! – прокашлялся в кулак и опять: – Тира-тира-тира! Туру-руру-руру! Ра-ра-ра! Конечно, – говорит, – плохо, что Толька потерял трояк. Из-за этой потери мы все очень расстроенные. Так что давайте я вас немного отвлеку. Спою-ка я вам что-нибудь.
Дело в том, что Вадька уже восемь дней ходит в кружок пения. Говорит, что там в кружке из него вырастят солиста-вокалиста. Говорит, что там в кружке у него откопали и слух, и голос кой-какой. Понятное дело, можно откопать, если человек с утра до вечера мурлычет себе что-то под нос. Когда он узнал, что из него может получиться солист-вокалист, он перестал мурлыкать и стал во всё горло рурурукать и рараракать.
– Ри-ра-ра-ра! – протарахтел Вадька. – Кажется, я сегодня в голосе. Ого-го-го!
Борька поморщился от Вадькиных звуков и сказал:
– Давай уж что-нибудь повеселее.
– Можно было бы спеть «Блоху» композитора Мусоргского, но это вам не понравится, – говорит солист-вокалист. – Ничего вы в ней не поймёте. – Вадька вдруг заорал: – Жила-была Блоха – ха-ха-ха-ха!..
Он так страшно и неожиданно захохотал, что Борька подпрыгнул на стуле, у меня причёска дыбом встала, а бедный Толька икать начал.
– Ты это… Ты уж какую-нибудь песню давай, – сказал Борька.
– Ну, песню, – скривился Вадька. – Арию бы… Жаль вот, ни одной не знаю от начала и до конца. Так, кусочки. Лучше я вам исполню романс.
– Валяй. Спой романс.
– И не «валяй», – обиделся Вадька, – и не «спой», а исполни.
Вадька просунул руку между пуговиц рубашки. Отставил одну ногу, топнул ею. Дёрнул головой. Хмуро на нас посмотрел. Мол, перед такими балбесами и растеряхами приходится сложнейшие романсы исполнять.
– Кхэ! Кха! – откашлялся и начал: – Выхожу-у оди-ин я на подмогу, сквозь туман та-ра-ра-ра блестит…
Мы с Борькой – ничего, спокойно слушаем. А у Тольки почему-то потекли слёзы по щекам. Стоит, хлюпает носом.
Вадька как увидел, что Толька прослезился, так и уставился в его мокрое лицо. Поёт дальше. Здорово так. Голос его потащился куда-то высоко на гору и вдруг рухнул вниз, оборвался.
Он закашлялся. Говорит:
– Высоко взял. Надо на октаву ниже. Го-го-го! – вот так. Эх, кто бы мне сейчас камертоном ноту «ля» дал. Я бы подстроился.
Мне показалось, что щёлкнула дверь. Выхожу из кухни, смотрю: папа пришёл с работы. Стоит, уши руками зажал.
– Это кто там колотится, как козёл об ясли? – тихо спрашивает меня.
– Вадька, – говорю. – Он теперь серьёзно занимается пением.
– Во даёт! Ещё один Штоколов. От его вокала, того и гляди, цветы на подоконнике завянут. А по какому случаю сборище и этот концерт?
Я рассказал.
– Понятно, – сказал папа. – Позови-ка мне Тольку, а сам оставайся на кухне с ребятами. Ясно?
– Ясно.
Я вернулся на кухню.
Вадька исполнял романс. Борька смотрел ему в рот и слушал. Он так внимательно смотрел, будто считал у Вадьки зубы.
Я говорю Тольке шёпотом:
