Егорка

Наталья Гимон

Егорка

– А мы летом с сыновьями на раков ходили. Вот перед самой войной. Решили до сенокоса раками попраздновать… Маруся тогда кукурузы наварила. Вот мы и отправились. В ночь. Я да Михалёк мой, да Егорка, младшенький. Сидели мы на берегу у костерка да тех раков шелушили… Егорка в ночь был первый раз, его сморило быстро. А мы с Мишаней…

Тихий с присвистом от напряжения говор нарушал мерное поскрипывание телег и глухой звук шагов сотен ног, оставляющих за спиной лесную дорогу. Иногда где-то позади устало всхрапывали лошади или становился слышен еле сдерживаемый стон кого-то из раненых на подводах. Наверху в кронах вызолоченных заходящим солнцем деревьев, поскрипывающих на ветру, вдруг звонкой дробью зашёлся дятел. Иван вздрогнул – так неожиданно прозвучал этот раскатистый весёлый звук, нарушив тишину октябрьского леса. А ещё он отчего-то напомнил другой звук, сухим треском извещающий – смерть совсем рядом.

Да, рядом. Всего лишь во вчерашнем дне. Дне, когда вокруг рвались снаряды, автоматные очереди выкашивали сухую траву, а вместе с ней и советских бойцов. Его бойцов. Его братьев по оружию. И пусть они тоже не остались в долгу, знатно потрепав немецкий арьергард, но всё же соотношение потерь наших и фашистов несопоставимо. И если честно, кабы не партизаны, прикрывавшие отход через болото по одним им ведомым тропам, было бы ещё хуже. Сегодня задержку, связанную с тем отходом, приходится спешно навёрстывать, нагоняя основные части армии генерала Ерёменко. Хотя сам план заманить врага в топи и расстрелять из засады был хорош. Жаль, не было возможности и технику их там утопить…

Комдив тряхнул головой, отгоняя чёрные мысли и в который раз напоминая себе, что сейчас нужно думать, как быть дальше. Думать о тех, кто остался, и о том, как выводить их из окружения. И пусть дивизия его за прошедшие месяцы сильно поредела и насчитывает хорошо если тысячу бойцов, да и вся третья армия численно на армию тянула теперь лишь условно. Но даже такие они ещё ой как смогут потрепать нервы и хвосты рвущейся к Москве фашистской своре. Вон, генерал Ерёменко в этом не сомневается, значит и он не будет. Ведь каждый их наскок на тылы врага хоть немного, но задерживает немецких захватчиков, хоть на сотню, но убавляет численность их солдат в каждом последующем бою…

– Ночь, помню, сказочная была, – снова заговорил Петрок, лёжа на соломе подводы и прижимая руки к животу, на котором белая ткань перевязки снова начинала напитываться кровью. – Тёплая, тихая. Только лягушки по берегам запевали… Речка у нас знатная. Вепринка. Небольшая, но вёрткая. Мальцы мои с дружками часто с неё карасиков да голавля таскали… – В голосе солдата промелькнула улыбка. – Парни у меня мировые. Старший, одиннадцать годов, уже пытается наравне со мной во всём быть. На батю моего похож… А младший, Егорка, девять годков недавно минуло. Глаза ясные, как у матери, кажется, изнутри светятся… и дочка ещё, Леся, озорница маленькая… Здесь недалеко деревня наша. Лисна зовётся… Места там красивые… Так хочется обнять их. К сердцу…

Командир споткнулся на последних словах бойца и бросил быстрый взгляд на едущую рядом телегу, когда смолк последний шёпот.

Петрок лежал, по-прежнему прижимая к себе ладони. Только бледное, заострившееся лицо склонилось набок и глаза закрылись, словно от усталости.

Иван протянул руку и тихонько потряс раненого за плечо.

– Петрок, – тихо позвал командир. Пальцы ладоней внезапно похолодели, и он негромко приказал: – Медсестру сюда.

Кто-то быстро метнулся назад, и вскоре среди людей и тянущегося обоза замелькала невысокая фигурка спешащей к нему женщины в расстёгнутой шинели. Она на ходу перевязывала волосы белой косынкой, переводя встревоженный взгляд с комдива на крытые соломой дроги. Подбежав, не останавливая телегу, протянула узкую ладонь к неподвижному мужчине, проверила пульс. Осторожно приподняв его руки, посмотрела на зацветающие бинты, нахмурилась и, глянув мельком на уходящее за деревья солнце, спокойно будто сама себе произнесла:

– Спит. – После обернулась и добавила: – Иван Степанович, у нас четыре возка с тяжело раненными. И ещё есть нетяжёлые, но их уже шатает. Нужно останавливаться. Иначе в следующем бою эти нетяжёлые винтовки не поднимут, не то что себя в атаку.

– Я вас понял, Анна Николаевна, – кивнул комдив и тут же подозвал Сашко, своего зама. – Ищем место для ночлега.

– Есть, – козырнул тот и растворился среди людей. Иван в который раз подивился этому, безуспешно пытаясь отследить медные вихры парня. Потом взгляд его вернулся к Петроку. «Здесь недалеко деревня наша. Лисна зовётся…» – эхом прозвучали в голове услышанные слова. И резко развернувшись, командир двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии, не разбирая дороги, направился в лес.

Его никто не окликнул. Колонна медленно останавливалась, ожидая дальнейших распоряжений и подтягивая растянувшийся хвост.

Отойдя недалеко от дороги, Иван опустился на землю прислонился спиной к укрывшему его от чужих глаз стволу, стянул в головы фуражку и прижав её к лицу тихо завыл. «Здесь недалеко… Лисна…»

Они миновали её сегодня утром. Лисна – так значилось на карте. Небольшая деревенька примерно десятка два дворов пригрелась между крыльями расписного осеннего леса. Совсем рядом – речка, а чуть дальше – прозрачно-голубая широкая заводь в ресницах камышей под неярким октябрьским небом. Красивые места, правда красивые. Только вот…

Крепкие ухоженные домики с невысоким штакетником слепо пялились на пришедших выбитыми окнами и щербато скалились дырами местами разломанных заборов…

Белая косынка, сорванная с чьей-то головы, сиротливо прижалась к обочине, вбитая в землю грязным сапогом, а дальше…

Дальше за качающимися на ветру распахнутыми воротами – её хозяйка. Простоволосая, молоденькая девчонка, с запёкшейся кровью на разбитых губах и такими же засохшими бурыми пятнами, узором боли раскрасившими ноги в прорехах подола разодранного платья. Сломанная кукла, брошенная за ненадобностью боле…

Седой мужчина, раскинув руки, лежал на земле, вбирая навсегда застывшим взглядом холодную синь вышины. Словно хотел взлететь, но не пускает зажатая в ладони сабля и тянет назад грязно-багряный плащ, натёкший из пробитого горла…

Почти в каждом дворе, где на цепи, где так лежали мёртвые собаки. Стеклянные глаза, вываленный язык, и всюду кровь. У одной морда была выпачкана красным и выломаны зубы. В загривке торчал топор…

А ещё запах. Тошнотворный запах сладкой гари забивал нос ещё на окраине деревни и становился нестерпимым у большого пепелища, бывшего когда-то чьими-то домами, а ставшего теперь погребальным костром…

И ни души. Не вернулись сюда пока люди. Оттого и стынут на осеннем холоде тела замученной девчушки и седого воина…

Иван смотрел на сожжённые остовы не верящим взглядом. В боях гибнут солдаты. Под бомбёжками умирают мирные жители. Это он понимал, издержки войны. Страшные, но понятные и объяснимые. Но то, что он видел сейчас, оправдать было нельзя. Объяснить – тоже.

– Господи, отец наш небесный! – глухо заговорил кто-то рядом и медленно перекрестился. – Прими души их…

Но его тут же зло перебили:

– Боец, отставить! – Появившийся словно из-под земли замполит схватил молившегося солдата за грудки и, встряхнув, яростно зарычал, глядя тому в глаза: – Бога нет! Нет, слышишь, солдат?! Мы делаем свою жизнь сами, без вмешательства бога! И всё это, – он махнул рукой за спину, – запомни – сотворили наши враги! И они за это ответят! А теперь – кругом!

Солдат, побледнев, развернулся и побежал прочь, к окраине. А Иван посмотрел вслед удаляющемуся бойцу и тихо обратился к своему заму:

– Хороший ты мужик, Фёдор, только не понимаешь пока, что иногда людям нужно что-то большее, чем идеология.

Но тот, выслушав командира, неожиданно удивил, глухо и едва слышно ответив:

– Нет, Иван Степаныч, именно здесь и сейчас я окончательно убедился, что нет его, бога-то. Будь он, такого не допустил бы.

Смуглое лицо замполита кивнуло в сторону пепелища, а затем он быстро зашагал за солдатом. Иван тоже бросил ещё один взгляд на чёрные скелеты домов, и собрался уже отдать приказ о захоронении найденных тел, когда вдруг на дальнем конце деревни ему почудилось движение. Несмелое, осторожное, показалось и пропало. Комдив прищурился, вглядываясь в тени, замершие у забора, и решительно направился к ним…

Дивизия Котова обошла разорённую Лисну стороной, не выходя из леса. Комдив, возглавлявший разведывательный отряд, оставил погребение убитых заботам четырёх женщин из соседнего села, тех самых, которых заметил прячущимися в конце улицы мёртвой деревни. По почерневшим от горя, но решительным лицам понял – они справятся. У них же узнал, в какую сторону направились нелюди, учинившие показательную расправу над беззащитными людьми. Узнал приблизительно как было вооружены и сколько их было. Особо много те женщины рассказать ему не смогли, но даже те крупицы, которые удалось вытянуть из их рассказа, оказались золотом. «Долго не смолкающий звук грузовых моторов», «длинный пылевой хвост на дороге», «следы гусениц вдоль недальнего леса» поведали ему о многом, в том числе и о направлении движения врага. По всему выходило, что кольцо вокруг советских войск замкнулось. И надеяться армии генерала Ерёменко теперь придётся только на себя, зубами выгрызая себе дорогу из окружения. Что ж, донесение в штаб он отправит сразу же, как только вернётся в расположение дивизии.

Попрощавшись с женщинами, Иван собирался уже уходить, когда его неожиданно окликнули:

– Товарищ!

Мужчина оглянулся. К нему бежала молодая девушка, с лихорадочно блестящими глазами и дрожащими губами на бледном лице. Она замерла перед ним, не зная, как обращаться, потом сделала ещё один шаг и, срываясь от волнения, заговорила:

– Товарищ командир, вы ведь… они… они ведь заплатят? Они… всё забрали… и кур и лошадей. Всё! Но… всё равно всех… всех, всю деревню, даже детей, понимаете? Даже детей!.. Никого не пощадили! Всех!.. Почему?!

Самообладание ей всё же изменило, и спрятав лицо в сжатые кулаки она мелко затряслась в беззвучных рыданиях.

– Оксинка, ну, милая, перестань… – Морщинистые руки подошедшей к ним седой женщины обняли первую за плечи. Острый ясный взгляд обратился к солдату: – Прости сынок. Сестра у неё здесь жила с ребятками. Мужик у ней как у всех на фронте, а сама она с тремя детками дома его дожидалась. – Женщина тяжело вздохнула, погладила молодую по волосам и тихо закончила: – Теперь вот все четверо где-то здесь – и Маруся, и два хлопчика её с маленькой дочкой…

Иван стоял, не в силах выдавить и слова. Молча кивнул и так же молча ушёл, чувствуя в груди разъедающую сердце боль, будто иглы в грудь вогнали. А ветер донёс до него негромкое:

– Береги себя, сынок…

– Товарищ комдив!

Голос Сашко вернул мужчину к действительности, и, вытерев глаза рукавом, тот откликнулся, махнув парню рукой:

– Здесь я, здесь.

Сделав вид, что ничего не заметил, Сашко остановился рядом и доложил:

– Иван Степаныч, дозорные вернулись. И ещё из штаба приказ прибыл.

– Быстро они, – пробормотал Котов, не сводя глаз с зажатой в руке фуражки. – Что с людьми?

– Отдыхают.

– Хорошо. Сейчас иду.

Иван ждал, что Сашко немедленно унесётся по своим медноволосым делам, но тот неожиданно присел рядом на корточки и заглянул в лицо командиру.

– Отдохнуть бы вам, Иван Степаныч.

Тот усмехнулся в ответ и потрепал зама по плечу.

– Успеется, Сашко. Иди. Я следом.

Когда парень исчез с глаз, Иван тоже поднялся и хотел вернуться в лагерь, как вдруг услышал еле уловимый плеск. Секунду поколебавшись, он пошёл на звук и шагов через пятьдесят оказался на краю овражка. По дну его, присыпанный палыми листьями, бежал небольшой прозрачный ручеёк. В одном месте дно его русла резко проваливалась вниз, образуя крошечный водопад и выбитую под ним купель с кристальной водой. Именно его серебристый звон и услышал мужчина.

Спустившись по склону овражка, Иван наклонился, зачерпнул ледяной воды и поднёс пригоршню к губам. Вода была такая холодная, что заломило зубы. Чуть сладковатая, она почему-то напомнила берёзовый сок. Мужчина зачерпнул ещё и с удовольствием умылся. Откуда-то из глубины тела сразу же поднялись силы, наполняя его бодростью. Невольно Иван улыбнулся, поднял голову, оглянулся и замер от неожиданности.

Чуть поодаль на куче многоцветных осенних листьев сидел худенький мальчонка. Русоволосый, лет десяти на вид, не двигаясь, он смотрел на комдива ясными, будто лучащимися светом на загорелом лице голубыми глазами. В них не было ни капли страха, только недоверие. Синяя телогрейка была ему чуть великовата, и из рукавов выглядывали только детские пальчики. Сдвинутый на затылок картуз выпускал на свободу немного вьющиеся прядки.

Иван медленно распрямился и изумлённо спросил:

– Здорово, паря. – Мальчонка не пошевелился, по-прежнему не сводя с незнакомца глаз. – Тебя как звать, малец?

Помолчав несколько секунд, тот перевёл взгляд мужчине за спину, будто ожидая там увидеть кого-то, а потом всё же ответил:

– Егорка.

– А чего ты тут делаешь? – задал Иван следующий вопрос.

– Жду.

– Чего ждёшь? – чуть опешил мужчина.

– Когда вернуться можно будет.

– Куда? – комдив осторожно шагнул к мальчонке.

– Обратно. – Егорка убегать от него явно не собирался, но и ближе не подходил. Так и сидел на листьях, обняв колени руками. – Мы с братом и ещё хлопцами с деревни лошадей в лесу прятали. От немцев. Всю ночь на Монастырских топях просидели. Утром, едва рассвело, хлопцы обратно подались, посмотреть, как там, дома-то. А меня с лошадями оставили. А когда Михась вернулся, то посадил меня на нашего Белого и сказал, будто мамка велела к батиной сестре тётке Наталье ехать. Сказал, что скоро меня нагонит. Чтоб я его здесь, у Юрьева ручья ждал.

– И где же теперь твой Белый?

– Здесь где-тось. Он далеко не отходит.

– А скажи-ка, паря, деревня твоя как называется? – прищурился солдат.

– Лисна.

– Егорка… – Иван оторопело повторил имя ясноглазого парнишки. Неужто тот самый Егорка? Выходит, не всех пожгли немцы. Выходит, сколько-то мальчишек убереглись. Но женщины говорили, что живность всю из деревни гады увели. И лошадей в том числе… Хотя откуда бы им видеть. Их в тот момент рядом не было…

Приблизившись, Иван присел перед пацанёнком. Его не покидала мысль, что мальчонка в лесу совсем один. И ночь скоро. И неизвестно, когда брат его нагонит. И ещё: почему не нагнал до сих пор?..

– А ты один здесь не забоялся сидеть?

– Наши хлопцы в этих лесах каждую берёзу знают. И я с ними пару раз за грибами бегал. А ручей этот вообще в каждой деревне ведом. Так чего мне бояться, пока светло?

– А волки?

– Волкам есть кого задрать. У нас в лесах зверья много.

– Так ты и от дома сейчас далеко.

– Не. – Маленький деловня махнул рукой куда-то за спину. – Если напрямки, то не очень.

– Понятно. Есть хочешь? – коротко спросил комдив, сдерживая улыбку. Мальчишка кивнул, не опуская глаз. – Тогда идём, хоть поспишь в тепле. Если брат за тобой прибудет, мои дозорные его перехватят. Давай, зови своего Белого и айда.

– Да пусть пасётся. Ему на воле лучше. Если что, я его найду.

– Ну, как знаешь. Пошли.

Мужчина протянул Егорке руку, но тот поднялся сам, отряхнул штаны и ловко выбрался из овражка.

Когда Иван вылез следом, то снова глянул вниз и поймал себя на мысли: всё-таки странно, что он мальца сначала не заметил.

– Дядь, – позвал его пацанёнок, придерживая картуз на темени, чтобы не упал. – А ты командир?

– Командир, – улыбка всё-таки тронула усталое лицо.

– А какой ты командир? Как мне тебя называть? – затаил дыхание парнишка.

– А зови меня просто – дядя Иван. Идём.

– Тогда и ты меня тоже просто зови – Егорка, – ответил ему в спину тот, зашуршав следом высохшими листьями. Комдив улыбнулся шире и пошёл к дороге.

Ночная темень давила со всех сторон, словно заливая всё вокруг непроглядной чернотой и придавливая к земле упрямые жаркие костерки. Она затуманивала голову и смежала усталые веки. Спать хотелось неимоверно. Иван растёр ладонями лицо и снова склонился над картами и чертежами.

Вчера его с Егоркой около лагеря ждал Сашко с приказом из штаба армии готовиться к решительному наступлению на линии Борщёвка – Навля. Это означало, что они будут прорываться, любой ценой выходить из окружения. Наступление было назначено на рассвет послезавтрашнего дня. Пока же люди отдыхали и набирались сил.

Разведгруппа доложила, что примерно в шести километрах далее дорога выходит из леса, но практически на выходе перекрыта немецким блокпостом. Дальше в ближайших к лесу деревнях и вдоль него расположились немецкие войска. По словам разведчиков, с опушки был слышен гул танковых моторов.

Совещание с командирами батальонов было проведено немедленно, разработан план наступления и прикрытия тыла, внесены предложения и оговорены варианты действий.

По окончании совещания Сашко усмехнулся и выдал:

– Сценарий пьесы написан, роли выучены, актёры готовы к действу.

– И это будет наш триумфальный концерт, – совершенно серьёзно закончил его мысль командир…

Вторая же группа принесла поистине невероятную весть: дивизия Котова расположилась на отдых точнёхонько с краю от основных войск советской армии. Они даже поздоровкаться с караульными сто тридцать седьмой дивизии умудрились.

Егорку вечером Иван больше не видел. После того, как привёл его в лагерь, мальчонка словно растворился среди костров. Комдив ещё только давал распоряжение Сашко накормить и устроить найдёнка, а кормить и устраивать уже было некого. Командир тогда усмехнулся и подумал, что у Сашко появился брат по духу. К слову, настоящий брат Егорки так и не объявился. И спрашивая у Анны Николаевны, сколько бойцов она сможет к завтреннему поставить на ноги, Иван мельком подумал, что, возможно, Егорка просто отыскал среди раненых своего отца и теперь сидит, наверное, с ним рядом, не отходит. И хотя мужчина точно знал, что в его дивизии паренька не обидят, но всё же ему было бы спокойнее, натыкайся он среди солдат хоть иногда взглядом на синюю телогрейку или потёртый картуз с выбивающимися русыми волосами.

– Иван Степаныч, – Спросонья зябко кутаясь в шинель к нему подошёл Сашко. – Идите поспите. А то так до утра просидите.

– Да, – Иван зевнул и потряс головой, – правда, пойду. Ты…

– Я покараулю, – перебил его замком и кивнул на своё нагретое место у костра.

Комдив поднялся из-за грубо сколоченного наспех стола под навесом, уступая парню место рядом с керосинкой, и направился к костру. Устроившись поудобнее, прежде чем провалиться в сон, он успел увидеть, как к Сашко присоединился Фёдор, как в темноте зарделись красными угольками папиросы и вскоре вместе со сном до него доплыл горький запах табака.

Ивану никогда в жизни не снились цветные сны. Иногда ночь расщедривалась для него на чёрно-белые видения. И то это было раньше. Последнее же время сны не снились совсем, просто не успевали присниться.

И тем более оглушающим было увидеть перед собой взметнувшийся почти до небес костёр, яркий, рыжий, перевитый жгутами чёрного дыма, реальный до жара на лице и удушливого запаха гари.

Иван замер в неподвижности, пытаясь осознать, что это, когда сквозь яростно пляшущие пламя проступили очертания горящих домов, а слух затопили стенания, плачь и крики людей, находящихся внутри. Мужчина невольно отступил назад, прикрывая руками лицо, и вдруг заметил мальчишку, знакомого, невысокого, русоволосого. И огонь тотчас же схлынул, втянулся в землю и исчез. Егорка стоял на пепелище спиной к комдиву. И тому вдруг захотелось подойти ближе и обнять паренька. Приблизившись, он положил ладони на узкие плечи. А Егорка посмотрел на него ясными глазами и сказал:

– Смотри.

Иван опустил взгляд и увидел в руках у мальчонки палку. Даже не палку, а тонкий прямой шест, заострённый внизу. И этот острый конец его сейчас пришпилил к земле толстую чёрную змею у самого основания головы. Матовое чешуйчатое тело извивалось и пыталось отползти, ещё не понимая, что для него всё кончено.

– Вот так и вы должны с ними, – произнёс Егорка, – без страха, собраться и единой рукой загнать змея обратно в его пещеры и вырвать ядовитое жало. И Бог вам поможет. А иначе он будет пожирать ваших жён и детей до скончания мира.

– Бога нет, – почему-то повторил комдив слова своего замполита. Но маленький змееборец качнул головой и улыбнулся.

– Если бы Бога не было, ты бы тут не стоял. А если я сейчас с тобой здесь стою, значит все святые земли русской за вас поднялись!

Последние слова набатом заполнили голову мужчины и, казалось, сейчас расколют на части. Иван обхватил её руками, зажмурился и… проснулся.

Что-то тёплое текло из носа. Он коснулся ноздрей кончиками пальцев и удивлённо замер. Кровь. Небо едва начало светлеть, и вокруг ещё все спали, потому этого никто не увидел. Командир дивизии тихо облегчённо выдохнул, полежал ещё немного, вспоминая ночное видение и странное, нереальное присутствие в нём избежавшего смерти мальчонки. Потом понял, что уснуть больше не удастся, и встал. Захотелось воды, той самой, из Юрьева ручья. И не просто для себя захотелось, а всех людей своих напоить.

«С ума схожу», – подумал мужчина и поднялся. Тело занемело от холода и слушалось с трудом. Иван подкинул в прогоревший костёр несколько сучьев, раздул вновь занявшееся пламя, с минуту грел озябшие ладони над огнём. Потом оглянулся.

– Сашко, – позвал он задремавшего прямо на столе парня. Тот вздрогнул и подскочил по стойке смирно. – Возьми пару ребят, вёдра и айда со мной.

Дел на сегодня было много.

– Товарищ комдив, машина из штаба!

Взволнованный Сашко вихрем ворвался в мысли командира. Время было ещё утреннее. Солнце просвечивало сквозь голые деревья, согревая мир после ночных морозцев, но с запада натягивало первые серые тучи. «К обеду как раз накроет», – делились солдаты.

Осознав слова своего заместителя, Иван отставил в сторону жестяную кружку почти остывшего кипятка и быстро зашагал к дороге.

Потрепанный, местами ободранный и прострелянный ГАЗик, утробно урча, подъехал к остановившимся у дороги Ивану, Сашко и Фёдору в сопровождении нескольких бойцов. Дверца его стремительно открылась, и из салона вышел мужчина в годах. Именно в годах, а не пожилой. Крепкий, высокий, с посеребрёнными сединой висками под фуражкой. Светлые, почти прозрачные глаза этого сильного и решительного человека сразу зацепились за комдива, и тот инстинктивно, сам того не осознав, вытянулся во фрунт, приставил руку в козырьку и чётко отрапортовал:

– Товарищ генерал армии, командир двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии полковник Котов.

– Вольно, – быстро козырнул Ерёменко и протянул руку для пожатия. – Собирай бойцов, Иван Степанович. Хочу на них посмотреть перед боем.

– Исполнять, – кивнул Сашко комдив и повёл генерала к лагерю.

– У меня для твоих орлов особое задание, полковник, – задумчиво проговорил Ерёменко, подходя к навесу, служившему временным штабом командиру дивизии Котову, и присаживаясь на лавку. Увидев кружку в углу стола, расстегнул верхние пуговицы шинели и попросил: – Водицы дай, а то в горле пересохло. С рассвета мотаюсь.

– Что ж за надобность такая, Андрей Иванович? – делая знак Фёдору, спросил Иван. – Или кто-то забыл, как врага бить нужно?

– Да нет, не забыл. – Генерал усмехнулся. – Ты и твои ребята – так вообще пример для многих. Живая легенда, можно сказать. Что ни бой, всё победа. Хоть учебники по тебе пиши… – Он постучал пальцами по столу и вдруг вперил пронзительный взгляд ледяных глаз в лицо комдива. – Только там такая силища сволочей этих фашистских собрана!.. Они нашу с тобой армию в разы превосходят. И нам эту силищу вот так!.. – Ерёменко рубанул себя по горлу ребром ладони, – до зарезу прорвать нужно! Потому как собаки эти иноземные к Москве рвутся! И для неё, для матушки нашей, сейчас каждый штык, каждое орудие на вес золота. Потому сдаваться мы не имеем никакого права! Зато обязаны эти штыки и орудия к стенам её довести. Да ты и сам это знаешь…

Генерал махнул рукой заканчивая свою горячую тираду, и потянулся к поданной кружке. Сделал несколько глотков, остановился и с удивлением посмотрел на воду.

– Родниковая? – спросил.

– Почти, – улыбнулся комдив.

Ерёменко хмыкнул и подал пустую посуду обратно:

– Уважь старика, налей ещё кружечку, если есть. Ко мне как будто десять прожитых лет снова воротились. – Фёдор опять озадачился водой. А генерал вдруг, прищурившись, обманчиво-ласково так улыбнулся собеседнику: – Ну, а ты пока, Ванюша, поведай мне, старику, какого лешего ты вчера собственной персоной в Лисну попёрся? – Иван молча сцепил зубы. А «старик» продолжил: – Или тебе подчинённых для разведки не хватает?