скачать книгу бесплатно
– Высокий, плотный, седоват, лет 50. Обходительный, речь вычурна.
Открыв ящик, Язин достал из него фотокарточку.
– Не он?
– Он, он! – радостно кивнул Зуев. – Антон Антонович Некрасов.
– Вы должны понять мое любопытство, – заговорил Язин, стараясь сохранить спокойствие, – мне казалось, что в изучении Главурана я первый. Мне поэтому интересны детали вашего разговора с инженером Некрасовым.
– Помню, Антон Антонович очень спешил: его вызывали в Минск. Для беседы со мной он располагал одним только вечером. Он так торопился, что забыл захватить с собой типовой план здания. Мы провели с ним приятный вечер. Разумеется, немного вина. Обаятельный человек!
– И вы рассказали ему то же, что и мне? – спросил Язин.
– Да, почти. Пожалуй, вам только рассказал больше. Кстати, вопросы у вас одинаковые: секретные ходы здания.
Когда Зуев ушел, Язин вскочил на ноги и принялся за бешеную гимнастику. Это было его обыкновенным приемом, чтобы отогнать гнев, волнение, успокоить нервы. Язин все более ощутимо понимал, что его противник обладает не только смелостью, граничащей с наглостью, не только широким набором фальшивых документов, но и точной информацией. Как никто другой, Язин знал, насколько трудно установить фамилию инженера, строившего секретное здание много лет назад, насколько трудно отыскать его, а затем еще и обмануть.
Было ясно, что противник долгие месяцы готовился к проникновению в Главуран. И перед Язиным возникли новые и страшные вопросы.
Не фотографировался ли главный журнал прежде и притом многократно?
Не уходили ли за границу атомные тайны Союза?
20. Цитатель Головнина
Отец Головнина, преподаватель гимнастики в институте, приложил много усилий, чтобы воспитать своего сына человеком воли и трудолюбия. Он сумел это сделать. Головнин-младший по одному лишь мысленному приказу накануне легко поднимался точно в 3–4 часа ночи, без видимого усилия мог обходиться три дня без пищи и воды, заставлял себя отказываться от любого удовольствия, в минуты наибольшей физической усталости мог забыть утомление. И уже дважды он вырывал из своей души зародившуюся было любовь.
При всем этом Головнин отличался внешней мягкостью и обходительностью. Редко кто понимал эту глубокую натуру, полную страстей, противоречий, жаждущую развернуть свои крылья во всю ширину. Его давней мечтой было путешествие по странам Европы, Азии, Америки. Ради кругосветной поездки он ничего не пожалел бы.
Проницательный человек, знакомый с людскими страстями, мог бы играть на особенностях его характера и даже использовать его в своих целях.
И Пургин, и Ганин частично подметили эту сложную мозаику духовной жизни Головнина, и именно поэтому он был взят на подозрение. Они знали о его романе с красавицей Гипой из бразильского города-гиганта Сан-Паулу, о тайном чувстве к Ольге Зариной. Наконец, они знали и о его цитадели на восьмом этаже. Но они не подозревали, что глубокая любовь к португалке Гипе временами заполняла его скрытное сердце. Тогда Головнин, глядя на Ольгу, видел сапфировые глаза Гипы, ее тонкие ноздри, трепетавшие в минуты ласки, ощущал ее словно изваянные из карара округлые плечи.
Василий Николаевич Головнин занимал квартиру из двух комнат на восьмом этаже дома по Кузнецкой. Секретный характер работы в Главуране ограничивал круг его знакомых. Из двух-трех друзей Головнину более других нравился Воропаев – умный, молодой, но уже поседевший работник спецгруппы. Однако и Воропаева он принимал у себя дома лишь в первой комнате, служившей одновременно и кабинетом и спальней. Вторая комната была всегда на замке, словно запретная зала волшебного замка. Никто не бывал в ней, никто не знал, что там скрывается. Только порой Воропаев бросал шутку, что в таинственной комнате, видимо, обитает экзотическая красавица, которую ревнивый Головнин привез из Бразилии. Но Головнин лишь загадочно улыбался и неизменно переводил разговор на другую тему.
При желании Головнин мог бы стать акробатом в цирке – настолько он был натренирован в сложных гимнастических упражнениях. А ясные голубые глаза, тонкий нос, мужественный подбородок и шапка вьющихся темно-каштановых волос сделали б его несомненным любимцем женской половины цирковой публики.
Если существуют люди, которые ведут две жизни, люди, которые, отработав служебное время, разительно меняются и становятся дома теми, кем они являются по натуре, то Головнин был из этой породы людей. Едва только он переступал порог квартиры, как тотчас же сбрасывал одежду и принимал ледяной душ. После сытного ужина из ржаного хлеба, яиц, сливок и фруктов Головнин ложился в постель на 60 минут. Неизменно в 7.30 он вставал, опять принимал душ, растирался жестким полотенцем. Затем он доставал из тайника в тумбочке ключ от второй комнаты. Если б теперь кто-либо постучался к нему, Головнин не отозвался бы.
Во втором кабинете с потолка свешивались кольца, канат, трапеция, вертикальный шест. С этими гимнастическими снарядами разительно контрастировала остальная обстановка. Здесь стояли три письменных стола. На ближнем к окну, освещенном слева, находились два микроскопа под чехлами зеленого шелка. В ящиках стола хранились тончайшие инструменты для препарирования насекомых – ланцеты, иглы, зажимы, скальпели, а также приспособления для анализа древесины различных пород, тканей, бумаги. На стеллажах вдоль стен, за светлым шелком занавесок можно было увидеть блестящие пробирки, банки с реактивами, серебристые и белые порошки, прозрачные кислоты. На отдельной полке сверкали никелем пинцеты, тускло посвечивали платиновые иглы, паяльные лампы, миниатюрные тиски и чернели два электрических трансформатора, совершенно неожиданные здесь.
На стенах кабинета-лаборатории, выкрашенных голубым маслом, не было ни единого украшения. Только на втором письменном столе стояла цветная фотография темноволосой девушки. Снимок запечатлел ее безмятежную улыбку, ровный ряд зубов, ямочки щек. Это была вторая любовь Головнина, которую он скрывал от всех, даже от самой Зариной. Больше на столе не было ничего, кроме массивной чернильницы из зеленого уральского малахита и подставки для книг черного лака. В ящиках его хранилась бумага всех сортов, копирка, папки с сотнями исписанных страниц и портативная пишущая машинка.
Уже беглый осмотр стола номер три показывал, что за ним работает опытный фотограф. Черный увеличитель, набор ванночек и реактивов, светло-желтые и черно-зеленые пятна на фанере, которая покрывала стол, были красноречивыми свидетелями. Содержимое ящиков стола окончательно подтверждало, что Головнин знаком с микрофотосъемкой, телефотосъемкой и цветной фотографией. Германская «Лейка» с набором объективов Цейса, «Контакс» с микросъемочными объективами Ченса и скрытый в потайном ящике крошечный фотоаппарат «Колибри», размером с полспичечной коробки, говорили, что Головнин – технически хорошо вооруженный специалист своего дела.
Повернув ключ и открыв тяжелую дверь, Головнин не сразу вошел в комнату, встретившую его теплым застойным воздухом, а, по своему обыкновению, опустившись на одно колено, внимательно осмотрел, цела ли тончайшая коричневая шелковинка, подобранная под цвет пола и натянутая между косяками. Головнин дважды, утром и вечером, проверял целость этой неприметной для глаза паутины, которая оберегала вход в его лабораторию. Никто не мог проникнуть сюда, не порвав контрольной нити. Сегодня, как и всегда, шелковинка оказалась цела. Она чуть выделялась на фоне блестевшего лаком пола.
Войдя в кабинет, Головнин быстрым прыжком очутился на письменном столе. Как обычно, он был в синих шароварах, белой майке и черных носках. Вряд ли Левартовский, сидевший на службе в одном с ним кабинете, мог подозревать, что большой и медлительный Василий Николаевич, специалист по торию, знаток урановых руд, изо дня в день молча и методически работающий на электросчетчике, обладает подвижностью рыбы и ловкостью долгорукого гиббона.
Бросившись со стола на кольца, Головнин на мгновение повис на них, пружиня мышцами. Ноги его только что находились в полуметре от пола, но через мгновение идеальная «свечка» подняла их к потолку, а еще через секунду Головнин словно летал по комнате. Он описывал полукруги, делал переборы, носками ног касался потолка, со всего маха поворачивался спиной к окну и опять смотрел в его сторону. Каждое движение Головнина было точно, смело и математически рассчитано.
Вечернее солнце косыми лучами лило неяркий свет в кабинет Головнина, а он все летал и летал.
21. В лучах контрразведки
Сидя рядом со своим шефом, Жуков читал вслух материалы по Будину, собранные за эти дни:
– Анкетные данные по Будину таковы: «Будин Николай Николаевич, 1907 года рождения, беспартийный. Отец – учитель сельской школы, мать – фельдшерица. Родился в Имане, Приморского края. Образование высшее. Не судим». Это все, что он сообщил о себе, прибыв в Ясногорск.
Жуков взял из коричневой папки новую бумагу и продолжал:
– «По командировке из Москвы прикреплен к Ясногорскому политехническому институту. Данные таковы:
Будин, Николай Николаевич, 1907 года рождения, кандидат экономических наук, прибыл в Ясногорск в нюне сего года, проживает по улице Песчаная, 40, квартира 24. Работает над докторской диссертацией по командировке финансово-экономического института, научный руководитель – профессор Никольский А.П. Имеет годичный творческий отпуск, цель прибытия – изучение методов статистического учета передовых учреждений города». Направление приложено, – добавил Жуков и поправил свои золотисто-пшеничные волосы.
– Что ответил институт?
Жуков перевернул несколько страниц и, не меняя интонации, прочитал:
– «Будин Николай Николаевич, 1907 года рождения, доцент кафедры общей статистики, по решению ученого совета командирован в Ясногорск для работы над докторской диссертацией…»
– Фотографии совпадают?
– Фотография, переданная бильдаппаратом, несколько смутна. Однако при визуальном сличении имеется некоторое сходство.
– Что дала экспертиза?
– Спецоптика дает расхождение фотографий. Экспертиза приложена. – И Жуков достал заключение экспертизы, но Язин спросил:
– Сняли ли копию с личного удостоверения Будина?
– Власов был послан в проходную Купаевского завода, где сейчас работает Будин. Он сфотографировал удостоверение. Копия в папке.
– Что ответила спецчасть института?
– Очень мало: «Заведующий кафедрой, заслуженный работник, беспартийный, член ученого совета, в научной командировке». Приложили фотографию. По тому же бильдаппарату.
– Есть сходство?
– Почти нет.
– Что дал Дутов?
– Будин на знакомство не идет. Неразговорчив. Сидел за одним столом, сказал лишь несколько фраз: «Какая погода! Духота в зале!» Осторожен, недоверчив. Быстро ушел.
– Как у Тонкова?
– Провал. На знакомство не идет.
– Отзыв профессора Никольского?
– Никольский, научный руководитель Будина, сообщил телеграммой, что Будин безукоризненно честный человек, высококвалифицированный. Телеграмма в папке.
– Провели ли опознание?
– Да. Передали по телефото в Москву два снимка. Один сделал Власов вплотную в проходной будке, второй – Кузьмин телеобъективом. В опознании участвовали директор института, секретарь ученого совета и заведующий спецчастью. Общий вывод: Будин ясногорский и Будин московский – разные люди. Но следует помнить, что телефото может дать искажение.
– Дальше!
– В институте тревога. Спрашивают: «В чем дело?» Пишут, что Будин не шлет писем, лишь одни телеграммы.
– Дальше!
– Часть материалов дает вывод: ясногорский Будин – самозванец. В подтверждение имеется, – тут Жуков быстро пересчитал бумаги, – 5 документов.
– Вторая часть материалов, – после паузы объявил Жуков, – сложнее. Наружное наблюдение установлено с 15 июля, не считая ранее начатого контроля со стороны УКГБ. Даю сводку:
«15 июля с 7 до 8 вечера Будин ужинал в ресторане “Дарьял”. В 8.05 уходил в гастроном. С 8.30 и до сей минуты не выходил из квартиры, где находится один. Обычные посетители квартиры Будина, по восстановленным данным, – почтальон, доставщики телеграмм, уборщица, прачка. Позавчера утром – это по данным ГБ – на имя Будина пришла телеграмма из Москвы. Ее содержание: “Срочно ускорить диссертацию. Кафедра задыхается…”»
– «Ускорить диссертацию», – задумчиво повторил Язин. – Ускорить… Телеграмма проверена?
– Проверяется.
– Сколько людей приставлено к Будину?
– Два для наблюдения, третий для связи. Это в одну смену.
– Добавить еще одного человека. Будин бесспорно дома?
Жуков несколько смутился.
– Из квартиры один выход. По донесениям – дома.
– Здоров?
– Это установить не удалось. К телефону подходил.
В это время вошел Зайцев, работник Управления госбезопасности.
– Простите, что перебил. Срочный пакет. Доставлен специальным самолетом.
Жуков принял пакет и вскрыл плотный светло-коричневый конверт, прошитый белым шнуром и скрепленный пятью сургучными печатями.
Это был ответ ЦУИ, Центрального управления информации. На шелестящей тонкой бумаге Язин прочитал:
«Совершенно секретно
Заместителю начальника БОРа КГБ майору Жукову Ю. И.
Шлем первые ориентировочные сведения. До 1940 года в Риге проживал белоэмигрант Углов Дмитрий Васильевич, 1907 года рождения, сын капитана царской армии, из дворян, сам поручик Белой армии. Найдено примерное сходство между присланной для опознания фотографией и Угловым Д.В. Идентификация проведена экспертами Широколобовым и Огорелковым. О пунктах сходства сообщаем:
1. Шея длинная, средней толщины.
2. Форма лица округло-треугольная, основанием вверх.
3. Лоб выступающий, большой, ширина большая.
4. Нос тонкий, средний.
5. Подбородок узкий, видна подбородочная ямка.
6. Правое ухо – раковина малая, прилегание уха полное.
7. Направление бровей косовнутреннее.
Уточнение продолжается.
Дореволюционная биография Углова Д.В. и его отца Углова В.Н. высылается шифром.
Начальник ЦУИ СССР полковник Снегирев».
Отложив бумагу, Язин продолжал:
– Есть ли балкон?
– На квартире Будина есть балкон. Под наблюдением также. Перед балконам клумба. Можно спрыгнуть без ушибов.
– Сад освещается ночью?
– Нет.
Доклад Жукова продолжался еще несколько минут. Тут были и карта маршрутов Будина по городу, и отзыв об этом человеке официанта Маркова из «Дарьяла», и запись о работе Будина в статистическом отделе Купаевского медезавода, и другие бумаги и документы, из которых слагалась примерная картина действий «кандидата наук» в Ясногорске за последние дни.
Передвижения его в городе можно было графически представить так: из небольшого круга – квартиры на Песчаной – выходят четыре стрелы: на «Дарьял», на гастроном, на встречи с Нежиным, благодаря которым Будин и попал в орбиту внимания Язина, и на заводы.
В конце доклада Язин заметил:
– В нашей информации существенный изъян, Юрий Ильич: ни слова о посещении Будиным своего резидента. Напрашивается вывод: или Будин обходит наблюдение, или визиты шефу запрещены. – И полковник переменил тему: – А теперь займемся Козловым. Что нового?
– Вчера и сегодня Козлов сидит дома. За покупками посылал швейцара. Механизмы микроаппаратов вчера остановились.
Язин взглянул на часы, было почти 8 утра. Предстояла новая сложная операция, и он сказал:
– Аппаратура из комнаты Козлова должна быть убрана не позже 8 часов завтрашнего утра. Не позже, – твердо повторил он.
22. Синий тарантул
Когда в кабинете Ильина шли тончайшие химические, газометрические и дактилоскопические исследования, когда Язин изучал план Ясногорска и Серого замка, когда Ганин и Скопин анализировали личные дела четырнадцати сотрудников, когда Козлов тайно фотографировал каждого посетителя Главурана, – работник спецгруппы, которому человек с мозолью дал шпионскую кличку Синий Тарантул, неторопливо шел на работу.
