скачать книгу бесплатно
– Вот сопло для подачи воздуха, – объяснил Бернхард. – Мы присоединим к нему шланг. А здесь, слева, воздух выходит из шлема. Выпускной клапан управляется головой, это очень просто. Только не выпускай слишком много воздуха, а не то вода попадет внутрь.
– Ну, большое спасибо! – прорычал Чарли. Ему стало плохо.
– Не волнуйся, Квинн, здесь неглубоко. Это детская забава.
– Если что-то, дерни за сигнальный трос, и мы тебя поднимем. Все будет нормально!
– А насколько глубоко опустился бывший владелец этого костюма? – спросил Чарли.
Все вокруг принялись отводить глаза.
– Глубже, чем ты, – пробасил сигнальщик, и мужчины подняли шлем и надели его на Чарли. Он был таким высоким, что им пришлось встать на цыпочки. Вокруг все потемнело, в ноздри ударил едкий запах. Чарли боролся с нарастающей паникой.
– Ты там в порядке? – Бернхард постучал по смотровому окошку.
Чарли вздрогнул и поднял большой палец. Ему хотелось крикнуть, чтобы его немедленно освободили. Мужчины тем временем начали прикручивать шлем к костюму. Теперь стало жарко, хотя на улице было очень холодно. Чарли почувствовал себя в ловушке, все тело начало покалывать.
– Теперь водолазные утяжелители. Нужно закрепить их на спине и груди одновременно, иначе шлем выбьет и отполирует тебе морду, – засмеялся Бернхард.
Чарли хмыкнул и почувствовал, как ему на плечи надевают тяже-ленные железные гири.
– Черт, сколько же они весят? – крикнул он.
– Около девятнадцати килограммов каждый! Теперь закрепляем паховый ремень между ног…
– Эй, поосторожнее там! – закричал Чарли, испугавшись, когда ремень, соединяющий две гири вместе, протянули между его ног и натянули. – Вы что, кастрировать меня собрались?
Мужчины рассмеялись.
– Поверь, я и сам не в восторге от происходящего, – усмехнулся Бернхард. – Но мы скоро закончим, потерпи.
– Чарльз! Ты что, серьезно?! – Йо появился словно из ниоткуда и стеной встал перед ним.
– Черт, – промычал Чарли в шлем.
– Ты не должен этого делать!
– Все нормально, – ответил он беззаботно и сам удивился тому, как уверенно прозвучал его голос. Из-за шлема он звучал с небольшим эхо.
– Ничего?! Ты и так еле дышишь! – сердито крикнул Йо и повернулся к сигнальщику. – У него проблемы с легкими. Его нельзя туда спускать.
Это правда: несколько лет назад Чарли жил в только что построенном доме, стены которого высохли не до конца, и подхватил воспаление легких. С тех пор ему трудно дышать, особенно зимой. Еще одна причина, по которой ему следует держаться подальше от опиума.
– Йо, не лезь! – крикнул Чарли, но Йо не обратил на него внимания.
– Это безответственно! – бушевал он. – Бреннер не должен был просить его.
– Ну… Чарли говорит, что в порядке. – Бернхард задумчиво почесал затылок. – Я просто делаю свою работу. Куинн, наверное, сам знает, на что идет?
– Вот именно. Это мое дело, Болтен! – взревел Чарли. – Не лезь.
– Ты спятил! Неужто хочешь подохнуть, как жалкая канализационная крыса? – Желваки у Йо на щеках дернулись. Чарли видел, что он вот-вот сорвется.
– Все не так уж страшно, – успокаивающе сказал один из мужчин. – Он пробудет под водой совсем недолго. Если хотите, можете остаться и посмотреть.
– Останусь, не сомневайтесь! – Йо покачал головой. – Не знаю, что с тобой творится, – прошипел он Чарли. – В последнее время ты ведешь себя еще более странно, чем обычно!
– Успокойся уже, – только и ответил Чарли. – Будет забавно, вот увидишь!
Жаль, что сам Чарли был в этом не столь уверен. Но теперь, когда Йо здесь, отступать нельзя. Йо – его лучший друг, но Чарли не хотел потерять перед ним свое лицо. Снова.
– «Труд есть источник всякого богатства и всякой культуры»… – Изабель стукнула чашкой по столу. Она читала вслух плакат, призывающий к отмене антисоциалистического закона. На плакате стояла фотография Маркса. Изабель посмотрела на него. – Какие верные слова!
Марта отпила глоток кофе и улыбнулась в чашку.
– Ну, может быть, не всякого богатства…
– Конечно нет! – Голубые глаза Изабель сверкнули сталью.
Эмма переводила взгляд с нее на Марту. Воздух потрескивал.
– Но если у тебя ничего нет, если тебе нельзя работать, нельзя бастовать за повышение заработной платы или за равную оплату труда, или за продолжительность смены, которая не убьет тебя за десяток лет, тогда все средства хороши! Пока эти ужасные законы запрещают выходить на улицы, у нас нет шансов.
Марта кивнула, и темные локоны упали ей на лицо.
– Не понимаю, почему ты так сердишься. Мы ведь согласны.
Изабель сразу же успокоилась, и уголок ее рта примирительно дернулся.
– Ну да.
Эмма улыбнулась. За последние несколько лет ее небольшой круг соратниц сильно сократился. Теперь их осталось всего трое. Но это означало лишь то, что они с Мартой и Изабель еще более горячо поддерживали пролетарское женское движение. Теперь им приходилось бороться и за других, которые вышли замуж или, как Луиза, уехали. Иногда эта страсть кипела так сильно, что заканчивалась ссорами – но только потому, что они были ограничены в своих возможностях, у них было так много планов, которые им не позволяли осуществить. Изабель порой напоминала Эмме тигра в клетке – в ней было столько энергии и желания бороться, но она не могла их реализовать. Она стала еще красивее, ее светлые волосы сияли на фоне ее щек. На улице прохожие оборачивались ей вслед, но она думала только о деле.
Изабель с Мартой жили вместе в маленькой каморке в Шанценфиртеле. Марте пришлось отказаться от своей квартиры, а Изабель потеряла свою, когда хозяева узнали, что она незамужняя – и, ко всему прочему, социалистка. Это было еще одной причиной, по которой девушки постоянно ссорились по пустякам: они слишком много времени проводили вместе. Да и денег у них не было. Изабель работала учительницей в гимназии «Иоганнеум», но ее работа постоянно находилась под угрозой. Если бы о ее взглядах стало известно, она была бы немедленно уволена. Все, что она зарабатывала, она вкладывала в листовки, плакаты, книги, поддерживая политических беженцев за границей. Марта жила на деньги, которые ей выдавала семья, но их становилось все меньше и меньше. Дочь-отступница стала для родителей позором, они порвали с Мартой все связи и, по сути, платили ей, чтобы она держалась подальше и не вовлекала их в новые скандалы. Таким образом, рвение обеих девушек, и без того подавляемое социалистическими законами империи, подвергалось дополнительному испытанию.
Вопреки всему, они продолжали работать в подполье. Ходили на собрания других женских ассоциаций, писали письма и петиции в Министерство культуры.
– Возможно, женщины наконец поймут, что должны держаться вместе, чтобы противостоять авторитарному патриархату! – теперь кричала Изабель.
– Все не так просто, – попыталась успокоить ее Эмма. – Для этого сначала нужно осознание того, что все может быть по-другому.
Изабель яростно закивала:
– На прошлой неделе я ходила на хлопчатобумажную фабрику и распрашивала тамошних работниц об их заработной плате. – Она достала листок бумаги и прочитала: – Шестьдесят три пфеннига за смену. – Она подняла глаза. – Знаете, сколько получает неквалифицированный мужчина?
Марта с Эммой выжидательно смотрели на Изабель, зная, что ответ не заставил себя ждать.
– Одну марку и девять пфеннигов! – Она сделала многозначительную паузу. – Но это нормально, мы ведь знаем. Хуже всего то, что эти работницы даже не возмутились! Они сказали, что дома работают за бесплатно, а на фабрике им хотя бы платят. Только теперь, придя домой, они выполняют еще и домашнюю работу. Большинство спят всего по четыре часа в сутки!
Эмма вздохнула:
– Буржуазное представление о том, что мужчина должен содержать семью, а женщина, в лучшем случае может приносить карманные деньги, слишком глубоко укоренилось в головах людей. Как с этим бороться, если женщины даже не понимают, что им недоплачивают? И то, что мужчины приходят вечером домой и ложатся спать, а женщины после работы занимаются домашним хозяйством и присматривают за детьми до поздней ночи, тоже кажется им само собой разумеющимся.
Изабель кивнула.
– Это мы и должны изменить. Женщины должны очнуться! Но мои слова были как об стенку горох. Они просто устало смотрели на меня. По лицам было видно, что они сочли меня сумасшедшей. А ведь они даже не могут распоряжаться деньгами, которые зарабатывают! И не видят в этом ничего плохого!
– Необходимо ограничить продолжительность рабочего дня на законодательном уровне. Фабрики множатся, все больше женщин выходят на работу, и нет никаких законов, которые бы их защищали. Даже матерей! Это самое малое, что мы можем сделать, не так ли? И детям все еще разрешено работать после школы.
Марта махнула рукой.
– Пока мужчины не присоединятся и не изменят свое мышление, ничего не изменится. Они не чувствуют совместной ответственности за дом и детей, но общество меняется. Если сейчас все женщины пойдут на работу, то и в семьях что-то изменится. Нельзя стоять на фабрике по тринадцать часов, а потом взваливать на себя всю домашнюю работу, от которой и раньше уставала.
– Пока удел женщины – дом и дети, ничего не изменится. – В голосе Изабель зазвучали нотки презрения.
Эмма кивнула.
– Избирательное право женщин должно наконец стать партийной программой.
– Основание Второго Интернационала в прошлом году было первым шагом. Как бы я хотела сама оказаться в Париже! А ведь Клара Цеткин сыграла в произошедшем большую роль. – Лицо Изабель приобрело мечтательное выражение. Она говорила о Международном социалистическом конгрессе; Вильгельм Либкнехт возглавлял немецкую делегацию. Она была самой сильной на всем конгрессе, хотя законы о социалистах запрещали ее участие. Но поскольку Либкнехта все равно уже изгнали из Германской империи, это его, вероятно, не слишком беспокоило. Похоже, что меры кайзера по подавлению социалистов имели обратный эффект: сопротивление становилось все сильнее и сильнее.
В маленькой квартирке Марты и Изабель фотография Либкнехта висела над обеденным столом рядом с фотографиями Клары Цеткин и других социалистических деятелей, закрывая собой трещины на цветочных обоях.
Изабель снова встала – она никогда не могла долго усидеть на месте.
– Вчера вечером в пивнушке я слышала тираду одного мужчины. Он просто кипел от энтузиазма, в какой-то момент даже запрыгнул на стол! Остальные слушали его. И ему было все равно, что он ведет запрещенные речи!
– Женщины проводят вечера дома у плиты, – вмешалась Марта. – Нам до них не добраться.
– Тогда надо пойти туда, где мы сможем до них добраться! – заявила Изабель.
– Единственное место, где собираются женщины, – это рынки. Отправиться туда было бы настоящим безумием, – обеспокоенно сказала Эмма. – Нас тут же арестуют.
– Но только представь, до скольких мы сможем достучаться! – возразила Изабель, оставив опасения Эммы без внимания.
– Не будь наивной! – Эмма встала, упершись руками в стол. – Тебя уже арестовывали, и ты едва смогла сохранить работу. На что ты собираешься жить, если останешься без дохода?
– Мы найдем способ!
– Мы никому не поможем, если нас вышлют из страны.
– Либкнехта тоже выслали! И посмотрите, чего он достиг…
– Он мужчина, Изабель. Мне неприятно это говорить, но ты знаешь, что разница есть. Либкнехта поддерживает множество политиков со всего мира.
– Тогда я буду работать в подполье, как Лили. Ты и сама знаешь. Как здорово, что она снова собирается писать! Лили никому не позволит заткнуть себе рот.
Эмма кивнула.
– Что есть, то есть. Но Генри ничего об этом не знает. Лили играет с огнем. Если Генри узнает правду, то заберет у нее Ханну и превратит ее жизнь в ад. Женщины с ребенком особенно зависимы.
– Однако Лили не сдается! – Изабель вздернула подбородок.
Эмма посмотрела на нее.
– Да. Я просто не знаю, понимает ли она… Какую цену ей придется заплатить… – тихо закончила Эмма.
Изабель обвела рукой убогую каморку.
– Что ж, все мы платим свою цену.
Чарли камнем пошел на дно. Резко потемнело, вода окружила его со всех сторон. До чего ужасное ощущение – погружаться в холодные глубины, не имея возможность ничего изменить.
Что там Бреннер говорил? «Погружаться легко!»
Собственное дыхание гулко отдавалось в голове. Чарли опускался все глубже и глубже. Это должно скоро закончиться! «Ни за что не поверю, что здесь всего пять метров», – подумал он в панике. Он дышал слишком быстро, он слышал, как бьется его сердце. Неужели это вода попала в шлем? Чарли быстро нащупал шланг. Нет, показалось. Внезапно он с силой ударился о землю, удивленно ахнул и чуть было не перевернулся. Казалось, он стоит по колено в грязи. Вокруг царила кромешная тьма. Чарли вытянул руки, пытаясь что-нибудь нащупать.
– Ты спятил, Куинн, совсем спятил, – пробормотал он, старательно выравнивая дыхание. – Держись, старина, половина дела уже сделана. Хуже стать не может! – пытался подбодрить он себя. Но это, конечно, было глупостью.
Может стать гораздо хуже. Трос может порваться, и тогда он застрянет здесь. Шлем может лопнуть, и тогда Чарли затопит водой. Внезапно он заметил, как тихо здесь внизу. Ни звука, кроме его собственного хрипловатого дыхания и стука сердца. «Теперь понятно, каково это – быть погребенным заживо», – подумал Чарли, и дрожь пробежала по его телу, когда он понял: так и есть – он заживо погребен в Эльбе. Чарли вспомнил легенды, которые рассказывали мужики в порту. О прекрасных женщинах, своим пением заманивающих рыбаков в воду. Об утонувших моряках, мстящих живым. О коварных водных духах, которые своим плачем сбивают путников с пути. О гигантских рыбах с острыми как бритва зубами. Что, если они действительно существуют? Что, если они живут здесь и захотят забрать его? В безмолвной темноте все казалось возможным. Черт побери! Он должен найти этот ящик с оборудованием, пока не сошел с ума.
Чарли медленно ставил одну ногу перед другой, вытянув руки, как сомнамбула. Он снова и снова спотыкался: земля была неровной. Видимо, за долгие годы на дне скопилось множество вещей, которые выбрасывали в воду. Ничего удивительного. Когда жители Гамбурга хотят от чего-то избавиться, то сбрасывают это в Эльбу. Чарли даже думать не хотел о том, что у него сейчас под ногами.
Ящик должен быть где-то рядом.
– Мы опустим тебя прямехонько на него, – сказал Бреннер, прежде чем Чарли сбросили в воду. Но чертова ящика нигде не было видно. Ладно: здесь вообще ничего не было видно. В следующее мгновение Чарли ударился обо что-то коленом и тихо вскрикнул. Ящик! Он нашел его! От облегчения Чарли почти впал в эйфорию.
Теперь осталось обвязать его веревкой и можно подниматься наверх, к свету, к теплу. Чарли никогда не думал, что будет так сильно скучать по гавани. Он быстро нащупал доски и закрепил веревку. Пришлось действовать на ощупь. Убедившись, что веревка держится, Чарли снял с пояса крюк для лебедки и закрепил на ней.
Вдруг он услышал голос. Чарли замахал руками, дернул головой. Задыхаясь, огляделся, но с таким же успехом мог бы просто закрыть глаза – настолько было темно. Но ведь кто-то произнес его имя?
– Кто здесь? – хриплым голосом крикнул Чарли. А потом понял, что делает.
Он находится на глубине пяти метров. Здесь никто не может его звать.
– Это все твоя тупая голова, Квинн. Опиум лишил тебя рассудка, – пробормотал он.
– Чарли!
Он повернулся на голос. В темной воде перед ним появилось лицо. Оно шло рябью и блестело, как лучи солнца на реке. Оно было там и – в то же время не там. Чарли закричал. Клэр.
Действительно ли он ее видит? Или это все-таки игра света, проникающего сюда? Чарли почувствовал головокружение, кровь громко стучала в ушах. Лицо Клэр расплывалось, когда он пытался вглядеться в него. Однако он его все же видел.
– Чарли… Останься со мной! – послышался ее голос, тихий и умоляющий. Что происходит? «Может, это эффект опиума?» – подумал он. Или давление воды? Накануне вечером он хорошенько приложился к бутылке, может, у него в крови до сих пор слишком много спиртного? А может, это из-за кислородного голодания?
«Может, – подумал Чарли, внезапно осознав, что его чувства угасают, – может, вся боль последних нескольких лет была ее способом позвать меня к себе?»
Может, ему стоит остаться здесь… По крайней мере, здесь спокойно. Мирно и спокойно. Больше никакой рутины. Никакого одиночества. Это сразу показалось ему заманчивым. «Может, здесь миры пересекаются? – подумал он и моргнул. – Может, здесь миры пересекаются, и мертвые могут говорить с живыми?
