скачать книгу бесплатно
Не сдавайся. Твой день придет
Милла Генрих
Сегодня у меня день рождения. Мой первый подарок, в кухню вошел незнакомый мужчина.– Я спать лягу, меня не буди, когда проснусь, потом разберемся, что тебе делать дальше, – и сунул клочок бумаги мне в руки.Я дрожащими руками раскрыла записку, там отцовским почерком было написано:«Любимая моя доченька, я хотел отыграть долг, чтобы квартира осталась тебе, и был уверен, что выиграю, но поскольку мне нечего было поставить на кон, мне пришлось поставить тебя. Прости меня, непутевого, я проиграл…»
Не сдавайся
Твой день придет
Милла Генрих
Корректор Ridero
Дизайнер обложки MH
Фотограф Canva (бесплатно для комерческого использования)
© Милла Генрих, 2021
© MH, дизайн обложки, 2021
© Canva (бесплатно для комерческого использования), фотографии, 2021
ISBN 978-5-0055-5551-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Давайте знакомиться, меня зовут Ася Буяновна Курочкина. Засмеялись? Ну да, как только произношу полностью свое отчество с фамилией, люди всегда улыбаются, еще никто ни разу не воспринял это серьезно. Согласна, имя с фамилией нескладные, впрочем, как и вся моя никчемная жизнь.
Родилась я в рабочем поселке под названием Зеленая Балка на Колыме, регион золота и зэков, дикой природы и сурового климата. Когда-то люди сюда ехали на заработки, также и мои родители. Oтец – демобилизованный солдат и мама – выпускница строительного училища, только поженившись, приехали в этот холодный край за длинным рублем. В те далекие времена поселок наш был очень перспективный, красивый, цветущий. А потом, потом настали времена дележки земли и ее ресурсов, и в итоге остались здесь те люди, кому некуда было уехать, или же самые сильные. Сейчас поселок находится в полном упадке, острая проблема с работой, за должность уборщицы и дворника могут запросто убить, не говорю уже о «перспективных» должностях. Не то от безысходности, не то от скуки почти все взрослое население прикладывается к «горькой».
Почему-то с детства мечтаю уехать куда подальше от этих гиблых мест. До 10 лет была жива моя мама, и я до сих пор помню ее голос, теплые и нежные руки, глаза синие и густые темные волосы. Я не знаю той причины, которая заставила мать наложить на себя руки. В тот злосчастный день, когда это случилось, я была в школе, мама повесилась в нашей квартире. Не видела, когда ее вытаскивали с петли и как, но видела кусок той обрезанной веревки, висевшей на трубе. Описать то свое состояние я даже не смогу и не сумею. Уже у подъезда я услышала, что говорят соседи, не поверила ни одному слову, но в ногах почувствовала резкую слабость и на ватных ногах поднялась на наш второй этаж, прошла в кухню, там уселась на старый табурет и сразу же уставилась на обрезанный кусок веревки, который висел еще на трубе. Горло сдавливал огромный ком, не давая кричать или пролиться слезам. Сидела как отрешенная и смотрела на этот обрезок веревки. На столе лежала записка, которую мне подтолкнула мамина подруга, тетя Алла. В ней было коротко написано: «Прости меня, доченька!»
С тех пор жизнь моя резко изменилась, мой любящий отец стал пить. И всегда причиной его пьянства была мама. Сколько помню, все время в оправдание себе твердил одно и то же, что мать нас опозорила и поэтому залезла в петлю. Но сколько я ни спрашивала, чем она нас опозорила, в ответ он мямлил какую-то несусветную чушь, и до моего детского ума не доходил смысл сказанного. Так за все эти годы я и не узнала той позорной причины, отчего он стал пить.
Простила ли я маму за то, что она вот так сдалась и оставила меня одну в этом жутком мире? Не знаю. До сих пор думаю: неужели у нее совсем не было другого выхода? Не хочу верить в то, что она добровольно сдалась и таким образом ушла. Ведь она меня всегда сама учила, что жизнь человека – это самое ценное, что подарил нам Бог, и надо учиться за нее сражаться и побеждать. Читала мне жизненные книги, где всегда герои находили выход, даже тогда, когда стояли у края земли, когда позади них оставалась только смерть. И всегда добавляла:
– Дочь, нельзя сдаваться, если тебе придется когда-нибудь встать у этой черты на краю жизни, когда нет выхода позади тебя. Остановись и подумай, какой шаг тебя спасет от беды. Помни это всегда, моя девочка. И никогда не сдавайся!
До окончания школы за мной присматривала тетя Алла. Она была женщиной деловой, жила зажиточно, даже скажу, богато для нашего бедного поселка, дом ее был большой и самый красивый. Как она зарабатывала деньги, никто не знал. Сама очень видная, высокая и стройная, фигурка идеальная. Всегда со свежей прической, словно и не спит головой на подушке, красивые, ухоженные ногти с маникюром и свежая, отдохнувшая кожа. Как она умудрялась так выглядеть при ее сумасшедшей занятости, не знаю. Она все время была в разъездах, моталась куда-то на своем джипе и могла неделями не появляться, а иногда месяц и даже больше. А потом неожиданно приезжала, и в доме наступал вечный праздник. Детей у нее не было, а вот муж был. Он как раз и был моей нянькой. Дядя Гриша нигде не работал, но говорил, что он охранник и выходных у него никогда нет. Уже позже я поняла, где он работает охранником – на диване охраняя телевизор.
До 15 лет я почти все время находилась в доме тети Аллы. Потом стала замечать, что дядя Гриша стал как-то странно на меня поглядывать, иногда ночами я просыпалась от того, что он меня гладил по голым бедрам. И я стала его бояться, старалась избегать, даже в глаза боялась ему смотреть. Однажды поздним зимним вечером тете Алле позвонили, и ей срочно нужно было уехать, а я сразу же засобиралась домой, но она меня не отпустила, а приказала идти в комнату и ложиться спать, потому что по ночам в поселке ходить одной опасно. Тем более что дяди Гриши в тот вечер дома не было, он два дня назад уехал в Магадан и, как тетя Алла сказала, приедет только дня через три, вот я и осталась.
Проснулась я от того, что кто-то гладил мою уже хорошо выпуклую грудь, которой я стеснялась до ужаса. Я как ошпаренная соскочила с кровати и закричала:
– Дядь Гриша, что вы делаете? – всем своим нутром почуяла, что это именно он.
– Асенька, ты что, испугалась? – услышала в темноте его голос. – Не бойся, чужих в доме нету, я приехал, а дома тишина. Алла звонила, сказала, что уехала, вот и подумал: никого в доме нет. Поднялся наверх, смотрю, дверь в твою комнату приоткрыта, заглянул, а ты раскрытая спишь, холодно ведь, да рубашка твоя задралась по самую шею, я только хотел поправить и накрыть одеялом. Извини, что разбудил, видишь, как случайно и неловко получилось.
Я четко чувствовала его руку на своем теле и никогда еще не просыпалась, чтобы моя ночная рубашка была задрана до самой шеи, это вовсе не случайно. Подскочив к выключателю, я зажгла быстро свет. У него была расстегнута ширинка на штанах, и он резко рукой прикрыл свое оголенное естество.
Мой отец хоть и был пьяницей и опустился ниже плинтуса, но до сих пор я ни разу не видела, чтобы он при мне ходил с расстегнутыми штанами. Я схватила со стула свитер и понеслась вниз, он бежал за мной.
– Дуреха, куда бежишь, там ведь мороз, а ты голая. Асенька, милая, не бойся, я тебя не обижу.
У входной двери он меня догнал. Я не успела отомкнуть дверь, она была закрыта на два замка.
Дядя Гриша был высокий, худой, но жилистый, руки как тиски, схватили меня крепко, да так, что перехватило дыхание, и поволок на свой любимый диван.
– Малыш, не бойся, тебе приятно будет, обещаю.
– Отпустите меня, я все тете Алле расскажу.
– Обязательно расскажешь, а пока я хочу тебе приятное сделать.
– Нет, – визжала я и брыкалась.
– Малыш, если ты будешь орать, мне придется сделать тебе больно.
– Отпусти меня, гад, – закричала я, когда он кинул меня на диван и прижал ногой к нему.
– Дурочка, еще спасибо мне будешь говорить, что такой подарок тебе делаю.
Когда его штаны полностью свалились вниз и перед глазами я увидела запретную мужскую часть, мне стало совсем страшно.
– Отпустите меня! – завопила я, стараясь отпихнуть его от себя. Истерика стала захлестывать.
– Какая же ты глупая, – шипел он сквозь зубы.
– Помогите, спасите! – закричала я.
– Заткнись, никто тебя не спасет, кому ты нужна? А вот мне нужна. Эх, ну и дурочка ты, – и развернул меня лицом к дивану, моими же руками обвил мою голову и придавил так, что трудно было дышать. Коленом уперся в мою спину. От боли казалось, сейчас сломается позвоночник. Он разорвал мою ночную рубашку.
– Сейчас, ты станешь настоящей женщиной. Потом будешь бегать к дяде Грише и умолять, чтобы я тебя трахнул.
Раздался звон битого стекла. И дядя Гриша обмяк, заваливаясь на меня, руки его расслабили хватку, и я стала выворачиваться. Тело дядьки медленно сползло на пол, и вдруг раздался выстрел.
– Вставай, моя хорошая, он больше тебя не обидит, – услышала я спокойный голос тети Аллы.
– Теть Алла, – заревела я и бросилась к ней, меня так сильно трясло, что зуб на зуб не попадал.
– Тише, моя девочка, тс-с-с, я рядом, – она обняла меня и тихо, почти шепотом сказала: – Прости меня, милая, что не уследила, когда эта тварь на тебя засматриваться стала.
Я посмотрела на лежащее в кровавой луже тело. И слезы опять брызнули из глаз.
– Тетя Алла, что теперь будет, вы убили его? – сквозь рыдания произнесла я.
– Убила. А что будет, время покажет, – голос у нее был спокойный, словно ничего не случилось, как будто она не мужа, а кабана на охоте застрелила.
– Тетя Алла, я боюсь, вас же теперь в тюрьму посадят, – в истерике закричала я.
– Запомни, моя девочка, убивать – это очень плохо, но когда нет выхода, за жизнь надо бороться. Ты мне вот что скажи: ты из-за него стала уходить домой, когда я уезжала, так ведь?
– Да, – коротко ответила я.
Она вывела меня из комнаты в кухню, укутала пледом, усадила на стул. И набрала номер милиции.
– Приезжайте, – услышала я. – Я убила мужа.
Адвокат тети Аллы уверял, что она отделается условным наказанием, и мы были все спокойны. Но суд постановил тетю Аллу признать виновной в умышленном убийстве, совершенном с особой жестокостью, и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на двенадцать лет в колонии строгого режима. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Озвученный приговор для меня стал ударом, лишив меня чувств прямо там, в здании суда.
После того как арестовали тетю Аллу, дом ее сначала опечатали, а после суда вообще конфисковали. Понятно было всем, почему конфисковали, когда в нем поселился наш начальник полицейского участка, тогда еще милиции. Мне пришлось вернуться в нашу с отцом ветхую двухкомнатную квартиру, в которой уже ничего не осталось в память о маме. Все, что можно было, отец пропил или проиграл в карты. На окнах висели замусоленные занавески, я их не помню, откуда они, при маме висели совсем другие. В те еще хорошие времена, когда наша семья была полноценной и дружной, мама моя по профессии была штукатуром-маляром, а папа – старателем, он чаще находился на приисках, и мы с нетерпением ждали его всегда с вахты. Вот в то время мама сама из нашей двухкомнатной квартиры сделала трехкомнатную, чтобы у меня был свой уголок, разделив большую спальню на две, та половина комнаты, которая побольше, осталась для родителей. В мою половину вмещалась только кровать, стол и небольшой навесной двустворный шкаф, служивший мне шифоньером. Но это был уютный и мой личный угол. Сейчас там стояла чужая ободранная кровать с грязным и драным матрасом, шкафа и стола не было.
Пустая запущенная квартира напоминала помойку, даже вонь такая же, как там. Отца не было, я стояла посреди зала и не знала, что делать. Мне хотелось кричать, биться головой о стену, умереть, в конце концов, от этой безысходности. Забежала в кухню и посмотрела на ту трубу, с которой сняли мою мать.
– Не смей! – услышала я чей-то строгий голос.
Это была наша соседка по площадке, Алевтина Ивановна. Заведующая детским садом, в который ходила и я, когда была маленькой.
Увидев ее, я почему-то расплакалась.
– Ты, Асенька, должна быть сильнее, чем твоя мама, знаешь, дорогая, из всех ситуаций можно найти выход.
– Нет, это не правда, – сквозь слезы произнесла я ей в ответ.
– Я понимаю, девочка, тебе очень трудно, но тебе надо стараться, первое – это доучиться в школе, осталось-то всего ничего, а иначе шансы на нормальную жизнь уменьшатся. А так можешь поступить хотя бы в училище или техникум, а лучше в институт в Магадане – и профессию получить. Когда студенты поступают в эти образовательные учреждения, то получают общежитие. У тебя есть шанс в жизни, а ты на трубу поглядываешь. Чем смогу, я помогу тебе. Конечно, идеально было бы тебя к себе забрать, да квартира у меня однокомнатная, а нас там сама знаешь сколько, почти на головах друг у друга спим. Поэтому не могу тебя к себе забрать, извини.
– Я знаю, но все равно спасибо за то, что не побрезговали и зашли сюда.
– А давай уберемся в твоем доме, а потом подумаем, как с твоим отцом быть, когда заявится. Видно, крепко он загулял, мы его больше недели уже не видели.
Квартиру мы с ней привели в порядок, теперь хоть и ветхая, но не помойка. Сын Алевтины Ивановны, Денис, починил кран в кухне и в ванной. Почистил и отремонтировал старую газовую колонку, теперь в моем доме появилась и теплая вода. Грела колонка плохо, но все же грела.
Алевтина Ивановна сыграла в моей жизни важную роль, во-первых, она помогала мне с уроками, а вернее, заставляла учить все, что мы проходили за этот год. И я подтянула свои оценки в школе. Во-вторых, за что ей огромное спасибо, она научила меня всему, что должна уметь женщина, которая живет одна. Научила печь вкусные пироги, я даже превзошла свою учительницу в этом, так она мне говорила. Наверняка просто подбадривала, чтобы я не падала духом. А еще она пристроила меня в детский сад уборщицей по отцовским документам, которые мы нашли в куче мусора при уборке квартиры, сказав тогда:
– Нарушаю, конечно, закон, но другого выхода нет, а так у тебя будет зарплата, придется пойти ради хорошей девочки на маленькие нарушения, до выхода на пенсию мне осталось совсем мало, а ты как раз за это время успеешь закончить школу, ну а там если поступишь куда-нибудь, то начнешь получать стипендию.
Я из кожи вон лезла, но старалась ее не подводить, чтобы она ни разу не пожалела о том, что когда-то вошла в нашу квартиру.
Прошло два месяца, а отца до сих пор не было. Если честно, я стала переживать: где он, что с ним? Раньше хоть изредка видела его, когда пробегал мимо в поисках опохмелиться, а теперь ни его, ни его закадычного дружка Юрки Ляхова не было видно нигде. Однажды вечером мы пили чай после работы с Алевтиной Ивановной, и разговор зашел об отце, она тоже удивилась, что так долго он не появляется. Такого длинного загула у него еще ни разу не случалось. Но успокоила меня и сказала, что есть у нее один знакомый милиционер, вот у него она попробует узнать, как можно разыскать отца. При этом мы обе понимали, что с его появлением жизнь моя опять пойдет кувырком. Но он был моим отцом, единственным родным человеком, и душа моя за него болела. Ведь в детстве он был для меня самым настоящим отцом – спокойным, веселым, нежным и заботливым. Очень добрый папа, к которому я бежала за защитой, поддержкой, радостью. Тот папа, который в детстве научил меня играть в шахматы, научил уверенно маневрировать на лыжах, коньках и велосипеде. Он был высоким, стройным, красивым, ухоженным, приятно пахнущим одеколоном и всегда гладко выбритым. Тогда он не пил, не курил, был идеальным мужем и отцом. Во всяком случае, я так считала.
Через два дня Алевтина Ивановна сообщила мне весть, от которой я шлепнулась на пятую точку.
Оказывается, мой отец в тюрьме. Они с дружком Юркой в Магадане грабанули какой-то киоск. И пырнули ножом сторожа. Через пару часов их нашли. И дали пять лет. Отбывать срок оставили в Магадане.
Вот так в одну суровую зиму два родных мне человека оказались за решеткой.
Подруг у меня не было, в школе после того, как умерла моя мама, со мной, как с прокаженной, перестали общаться все мои одноклассники. Никто не разговаривал и в поселке, считали, западло дружить с дочерью самоубийцы. Пару раз со мной пообщались две девочки из параллельного класса, и то потом просили:
– Аська, только никому не говори, что мы с тобой разговаривали.
Подумав, я решила: лучше быть одной, чем иметь таких подруг, с тех пор всегда держалась особняком. И как одинокая ворона, из класса в класс переходила на автомате, старалась для начала погрузиться в учебу, но интереса к наукам у меня не было. Меня так отвергло школьное общество, что никто не замечал, есть я в школе или нет. На выпускном вечере меня тоже не было. Аттестат о среднем образовании забрала неделю спустя, наша завуч Анна Леонидовна молча вручила мне его в руки, и я покинула двор школы тоже в полном молчании.
После школы я попробовала поступать в институт, при подаче документов меня сразу же предупредили, что для иногородних студентов общежития нет. Вернее, было, но за это надо было дать взятку. Денег таких у меня не было, и я пошла подавать документы сначала в техникум, потом в училище. Везде мне дали от ворот поворот, также сказав, что в общежитии мест уже нет, при этом на листочке писали цифры, сколько нужно было положить в конверт, чтобы место появилось. Снимать квартиру тоже оказалось для меня нереально, за нее надо было платить, причем квартиры были дорогие. Найти работу в городе без прописки было невозможно, ко всему этому я была несовершеннолетней. Работы у нас в крае действительно очень мало. Стабильно функционирующих промышленных предприятий не так много. Некоторые из них в связи с экономическим кризисом вынуждены были пойти на популярные меры по сокращению численности работников.
Не принятая большим городом, недолго помыкавшись в поисках лучшей жизни, я решила все же вернуться домой.
И снова меня под свою опеку взяла Алевтина Ивановна, переведя меня на должность няни на время декрета одной из сотрудниц. Часто вечерами она приходила ко мне в дом, и мы вместе пили чай, стряпали пироги.
– Девочка моя, учиться тебе надо дальше, иначе состаришься в нашем убогом месте, не познав другой жизни, – часто говорила она.
– Я уже пробовала уехать и поступить куда-нибудь, только таких, как я, целый Магадан. И все места уже заняты.
– Вчера слышала, опять участковый к тебе приходил, – вдруг спросила она. – Вот ирод, чего опять хотел?
– Сказал, чтобы стала его любовницей, все равно я никому здесь не нужна. Никто не захочет на такой страшной жениться.
– Когда человек уродлив душонкой, уже ему ничем не поможешь. Не слушай его, дурака, и не расстраивайся, ты очень милая девушка.
– Я и не расстраиваюсь, особенно по поводу своей внешности. Я с детства знаю, что однажды, если не превращусь в прекрасную лебедь, стану вполне приличной уткой.
Алевтина Ивановна смеялась, слушая мои умозаключения.
После выхода Алевтины Ивановны на пенсию она еще вместе со мной проработает три года, пока в наш поселковый детский сад не найдется новая кандидатура на ее место. И вот через три года эта кандидатура нашлась, и Алевтину Ивановну попросили освободить занимаемую должность и отправляться на заслуженный отдых. Новая заведующая приехала из Магадана и с ходу начала с пересмотра кадров. Не зря ведь говорят: новая метла метет по-новому. Да оно и понятно, хотела подобрать свою команду. В один из дней объявила, что старая заведующая, пользуясь служебным положением, набрала в детский сад лишние кадры. Это грубое нарушение, за которое она не собирается нести ответственность, и это вынуждало ее сократить несколько должностей. Естественно, я первая попала под это сокращение. Потом я устроилась уборщицей на почту – и тоже с помощью Алевтины Ивановны. А вечером бежала на наш рынок в пивную забегаловку и до позднего вечера горбатилась еще и там. Но в пивной продержалась недолго, потому как пьяные мужики все время приставали, и хозяйка пивной уволила меня со словами:
– Аська, ты меня прости, но я тебя увольняю, от греха подальше уходи с моей пивнушки, – захлопнула перед моим носом дверь и замкнулась.
Шло время, а подруг и друзей у меня так и не появилось, наверно, ко всему прочему все боялись заразиться моей вопиющей нищетой. И свое восемнадцатилетние я отмечала одна, не считая кошки, жалобно смотрящей на меня, которую увидела вчера возле мусорных баков и притащила домой.
Проснувшись утром совершеннолетней, я почувствовала в себе окрыляющий дух. Теперь я могу найти работу в городе, я уже взрослая и наконец уеду из этой дыры. Мечтала я, стоя на кухне в короткой майке и трусиках возле плиты, готовя себе омлет на завтрак.
– Ну что, Мурка, как думаешь, у меня получится свалить из нашей дыры? – спрашивала я у кошки, которая сидела на табурете и от голода жадно смотрела на меня.
В этот самый момент я услышала, как кто-то отмыкает входную дверь.
В голове пронеслась мысль: вор, но воровать у меня нечего, потом мелькнула мысль: вернулся отец. Наверняка Алевтину Ивановну обманули, что отец в тюрьме.
По коридору послышались шаги, и в кухню вошел незнакомый мужчина. Невысокого роста, небрит, в темной шапке, натянутой почти на глаза. Хотя на дворе лето. В темных джинсах и черной футболке.
Мурка ощетинилась, зашипела, быстро запрыгнула на подоконник и через секунду скрылась в окне.
«Предательница», – подумала я. Держа в руке сковородку с готовым омлетом.
Мужик приблизился, взял из моей руки вилку, намотал на нее омлет и почти разом засунул себе в рот. По-хозяйски прошел к чайнику и прямо из него стал запивать проглоченный завтрак.
– Я спать лягу, меня не буди, когда проснусь, потом разберемся, что делать тебе дальше, – и сунул клочок бумаги мне в руки. Затем вышел из кухни, и я услышала, что хлопнула дверь в родительскую спальню.
Трясущимися руками я развернула сунутый клочок бумаги, на ней отцовской рукой было написано:
