скачать книгу бесплатно
– Уберите звук! – кричал папа.
Пришедшая в ужас мама пробежала глазами накладные:
– Что за бред? Быть такого не может! Я не стану ничего подписывать. Это жульничество! Вам ясно?
– Ваш муж сказал мне…
– Вот пусть он и платит! Я и на сантим не превышу первоначальную смету!
Они спорили, стараясь перекричать друг друга. Мама была не из тех женщин, которых мог запугать архитектор, пусть даже дипломированный специалист и здоровенный мужик, вдвое больше ее в размерах. Папа, ведавший исключительно поставками, неожиданно вспомнил, что у него назначена срочная встреча, и ускользнул через заднюю дверь. Мама с архитектором искали его, но не нашли – никто не видел, как он уходил. Папино исчезновение еще больше их раззадорило. Архитектор счел, что его держат за болвана. Мама оскорбилась. Оба заявили, что вызовут своих адвокатов, и стали грозить друг другу судами. Каждый был уверен, что выиграет: архитектор пользовался влиянием, у мамы были высокопоставленные знакомые. Послушать их, так выходило, что один из них будет жалеть о случившемся до конца своих дней. Мама сняла трубку и набрала номер. Ее адвоката на месте не оказалось. Она не разрешила архитектору звонить из своего кабинета. Он приказал рабочим покинуть стройку. Мама пригрозила, что не заплатит, если они не закончат работу, и несчастные не знали, что делать. В этот момент снова появился папа, что только подогрело исступление архитектора, мамы и прораба-итальянца, требовавшего немедленной оплаты. Перед лицом коллективного безумия я почувствовал себя бессильным, вернулся домой и взялся за «Человека бунтующего».
Папа вернулся рано утром, выжатый как лимон, но выглядел он довольным. В магазине все было готово – за исключением звукового сопровождения. Судя по всему, проблему разъяренного архитектора и дополнительной оплаты удалось утрясти. Родители об этом не говорили. Папа лег поспать на два часа, чтобы отдохнуть перед заключительным актом. Мама никак не могла решить, что надеть, и поинтересовалась моим мнением. Я не знал, что посоветовать – шикарный наряд, не слишком подходящий для торгового мероприятия, или скромную одежду, не соответствующую уровню мероприятия, призванного сыграть решающую роль в будущем семьи. Я размышлял над этой дилеммой, а мама вдруг спросила:
– А ты в чем пойдешь?
– Да так и пойду.
– В джинсах? Что за нелепая идея!
Мама проинспектировала мой гардероб. У меня было три пары серых брюк, доходивших до щиколоток, и тергалевый костюм, поношенный, залатанный на коленях и слишком узкий.
– В чем ты ходишь в лицей?
– В брюках. Джинсы запрещены.
– Само собой разумеется… Это моя вина. Я уделяю тебе недостаточно внимания.
Мы немедленно отправились в магазин на бульваре Сен-Мишель, где мной занялся сам хозяин. Мама воспользовалась моментом и пригласила его на открытие вместе с женой.
– Моему сыну нужна новая одежда. Проблема в том, что он все еще растет.
– Возьмите брюки из эластана, эта ткань – новое слово в брючном деле.
Так я стал обладателем трех пар брюк, которые должны были «взрослеть» вместе со мной.
– Вы решили проблему с архитектором? – спросил я у мамы, пока мы ждали подгонки.
– А как ты узнал о проблемах?
– Я заходил в магазин вчера вечером.
– Мы пришли к соглашению, которое меня устроило.
– Разве вы не обговорили все условия заранее?
– Он решил воспользоваться доверчивостью твоего отца и сорвать куш на доделках. Но мы ему не позволили.
– Я бы никогда не подумал, что…
– Когда-нибудь ты поймешь, как делаются дела, Мишель.
Я кивнул.
– Скажи-ка, ты знаешь, где твой брат? Мы совсем его не видим. Он превратился в невидимку.
– Франк передо мной не отчитывается.
– Возможно, он с этой… девушкой.
– Ей он тоже ничего не говорит.
– Он у нее?
– Не думаю.
– Тогда это несерьезно. Он мог завести другую подружку.
Я напрягся. Мама никогда ничего не говорила просто так – в отличие от папы и большинства окружающих. Энцо как-то раз заметил, что у нее всегда есть задняя мысль в разговоре с людьми. Ей это не понравилось. Неприятное впечатление усугубляла улыбка, никогда не сходившая с маминых губ. Она продолжила допрос. Знаком ли я с этой девушкой, какая она, чем занимается. У меня не было ни малейшего желания обсуждать Сесиль с мамой. Она бы все равно не поняла, даже если бы я нашел нужные слова. Мама и Сесиль находились на расстоянии многих световых лет друг от друга. Франк мог сыграть единственную роль – стать причиной противостояния. Я прикинулся дурачком. Мама не отступалась. Она многое знала – или делала вид, что знает. Была в курсе, что брат девушки Франка – лейтенант и служит в Алжире, что я в тот достопамятный вечер побега из квартиры был на его прощальной вечеринке, что брат и сестра живут одни после гибели родителей в автокатастрофе. Думаю, Франк кое-что ей рассказал. Я сделал большие глаза, изобразил святую невинность и пожал плечами. Наступила тишина. Мама несколько раз бросала нетерпеливый взгляд на часы – она боялась опоздать к парикмахеру.
16
Желая задобрить судьбу, папа выбрал для открытия двадцать второе ноября – годовщину их с мамой свадьбы. Она даже слышать об этом не хотела – для нее эта дата была навечно связана с трагедией – гибелью любимого брата Даниэля. Папа настаивал, и мама сделала вид, что готова уступить. Обольщаться ему не следовало, мама предвидела, что благодаря доделкам убьет двух зайцев: открытие не только отодвинется на несколько недель, но и освободит ее от докучливой опеки Филиппа.
Церемония должна была начаться в четыре часа и продолжаться весь вечер. Я вернулся домой, чтобы переодеться. Жюльетта увидела пакеты, ее одолела зависть, и она заканючила свой любимый припев: «Мне нечего надеть». Папа, обзванивавший журналистов, прогнал ее, чтобы не мешала. По его словам выходило, что сегодня вечером в Париже ожидается самое важное коммерческое мероприятие со времен открытия драгстора[84 - Драгстор – американский аптекарский магазин с дешевым баром, продажей мороженого, кофе, журналов и т. п.]. Он повесил трубку и объявил торжествующим тоном:
– «L’Aurore» будет!
Он взял свой список и начал набирать номер «Elle».
Жюльетта пришла ко мне, чтобы посоветоваться, нарядов у этой маленькой модницы было более чем достаточно. Я выставил ее за дверь и разложил вещи на кровати. Нерон с интересом наблюдал за мной. В новом костюме и при галстуке я выглядел как взрослый. Я пригладил волосы, развернул плечи, сунул руки в карманы, убрал с лица улыбку, посмотрелся в зеркало и… дал себе шестнадцать, нет – семнадцать лет. Вернулась мама. Ей сделали красивую завивку, и вид у нее был очень довольный. Я повернулся, чтобы позволить ей оценить результат, и тут из ванной донесся папин голос. Он распевал во все горло: «La donna ? mobile, qual piuma al vento, muta d’accento, e di pensiero…»[85 - Песенка герцога «Сердце красавиц склонно к измене» из оперы Джузеппе Верди «Риголетто» (1851). – Прим. ред.]
Мама изменилась в лице, вскочила, побежала к нему, и они сразу заспорили.
– Ты с ума сошел? Дерешь глотку так, что весь дом слышит.
– Мне что, уже и попеть нельзя?
– Только не по-итальянски. Не хочу, чтобы соседи что-нибудь подумали.
– Это «Риголетто»! Верди!
Хлопнула дверь ванной. Мама вышла в коридор, а папа снова запел любимую теноровую арию.
У мамы был редкий талант – она умела кричать, не повышая голоса.
– Прекрати немедленно, Поль!
После возвращения из Германии Франк почти не бывал дома. Он прибегал, устремлялся к холодильнику, съедал все, что находил, запирался в своей комнате и часами висел на телефоне – словом, вел себя как заговорщик. Потом исчезал, не попрощавшись. Сесиль тоже его не видела. Она часто звонила и упрекала меня за то, что не передаю брату ее сообщения. Франк не давал о себе знать. Дома он не ночевал. С Сесиль не общался. Она беспокоилась. Никто не знал, чем он занимается.
Но в тот день Франк появился. Выглядел он плохо: круги под глазами, недельная щетина. Мама заговорила с ним в резком тоне, и он с ходу взял сторону папы:
– Сколько лет ты достаешь нас разговорами о соседях? Плевать, что они думают. Здесь нечем дышать. Мы ходим в мягких тапочках. Приглушаем звук радиоприемника. Осточертело!
Мама была шокирована:
– Соседей нужно уважать. Они добропорядочные люди, и я не разрешаю…
Франк, недослушав, уселся за стол и принялся за жареного цыпленка. Мама попыталась сдержать гнев:
– Я рада, что ты вернулся. Скоро открытие, так что переоденься.
– Только не сегодня. Я не пойду.
– Могу я узнать почему?
– У нас собрание ячейки. Я должен все подготовить.
– Воистину Господь испытывает меня…
– Пойду я туда или нет, это ничего не изменит. Вы без меня обойдетесь. Партия – нет.
– Собрание жалкой ячейки для тебя важнее интересов семьи?
– Члены этой «жалкой», как ты изволила выразиться, рисковали быть расстрелянными, когда другие жирели и наживались, спекулируя на черном рынке, – если ты понимаешь, о чем я.
– Нет, не понимаю, – ледяным тоном произнесла мама. – На что ты намекаешь?
– Ах да, конечно, я и забыл, что Делоне во время войны вели себя геройски. Храбрый дядюшка Даниэль. Он погиб не напрасно.
– Не смей! Это низко.
– Разве Делоне не обогатились на войне?
– Это ложь! Нас оправдали.
Папа почувствовал, что разговор принимает опасный оборот, и попытался успокоить страсти:
– Все это в прошлом, Франк. Я провел в лагере пять лет, а теперь у нас с немцами дружба. Страница перевернута, и слава богу. Я думаю о будущем и о семье. Последуй моему примеру.
– Послушай, папа, я действительно должен пойти на собрание. Это очень важно.
– Но что может быть важнее нашего магазина?
– Увидишь!
На этом все могло бы закончиться. Ссора как ссора, каких миллион. Каждый дуется на кого-то, все сидят по углам и копят злобу, а через три дня не могут вспомнить причину размолвки. Не случилось ничего из ряда вон выходящего. Наша жизнь могла бы вернуться в привычное русло, но… Мама расправила плечи и отчеканила:
– Сейчас ты извинишься, Франк. Возьмешь назад все свои слова.
Наступила долгая пауза. Мамино лицо оставалось бесстрастным, только глаза сверкали. Я знал, что? ответит Франк. И в глубине души надеялся это услышать, что доказывает, каким глупым я тогда был.
– Никаких извинений. Я сказал чистую правду.
– Ты возьмешь назад свои слова или уберешься отсюда!
Франк встал. В руке у него была зажата куриная ножка. Папа сделал последнюю попытку:
– Так, давайте успокоимся. Послушай, Элен, не стоит так нервничать. Франк не хочет идти на открытие – тем хуже для него, нам достанется больше шампанского.
– Я не собираюсь и дальше терпеть в доме предателя. Ты немедленно извинишься!
Франк яростно отшвырнул обглоданную кость:
– Вы меня не скоро увидите!
Он кинулся в свою комнату, запихал одежду в рюкзак и ушел, хлопнув дверью. Мы сидели, пытаясь осознать случившееся. В острые моменты нужно уметь промолчать. Проигрывает тот, кто первым открывает рот.
– Ты не должна была этого говорить! – буркнул папа.
Мама взорвалась. Стала обвинять папу во всех смертных грехах. Соседи наверняка слышали каждое слово. Говорила, что причиной всему его необразованность и политические взгляды семейства Марини. Пусть кто угодно говорит что угодно, в семье Делоне ребенок никогда не позволил бы себе говорить с матерью в подобном тоне, а отец не делал бы отсутствующего вида. И тут произошло нечто из ряда вон выходящее: папа не смолчал, не стал ждать, когда все успокоится, а долбанул кулаком по столу. Да так сильно, что опрокинул хрустальную вазу. Вода разлилась по паркету. Но никто не шевельнулся.
– Замолчи! – гаркнул папа. – Ты только что выгнала сына из дома! Довольна?
– Не волнуйся, он вернется.
– Дура!
Мама растерялась, мы тоже. Папа ушел в ванную. Но петь не стал.
* * *
Часом позже мы собрались в прихожей. Папа надел свой лучший костюм из черной альпаки и надушился. Жюльетта сидела рядом с ним на диванчике и болтала ногами. Она держала папу за руку. Когда я подошел, они подвинулись, чтобы дать мне место. Я взял папу за другую руку. Появилась мама в любимом костюме от Шанель. На нас она даже не взглянула. Мы встали.
– Опаздываем, – будничным тоном заметил папа.
Вид у всех был такой, как будто мы идем не на открытие нового магазина, а на собственные похороны. Мы были уже на площадке, когда зазвонил телефон. Папа кинулся обратно, думая, что это Франк, ответил, протянул трубку мне:
– Тебя.
Звонила Сесиль. Голос у нее был какой-то странно осипший.
– Мишель, приходи скорей, умоляю!
– Что случилось? – закричал я.
– Приходи, я умираю!
Повторять ей не пришлось – я сломя голову кинулся бежать вниз по лестнице, слыша, как мама кричит мне вслед:
