скачать книгу бесплатно
– Да ему на вид лет 38–40. Не пьёт, не курит, постится. Лицо гладкое, спина прямая. Блюдёт своё тело человек. Говорит, грех большой разрушать то, что Богом дано – пояснил Шеф.
– Так и сексуальное влечение Богом дано. Хотел бы Бог иначе – создал бы людей другими, без причиндалов, – возразил Пётр.
– Ну, а по его теории это как раз дьявольская хитрость, получать удовольствие от секса, – стоял на стороне коллеги Шеф.
– И сказал Господь женщине: «Вот грудь тебе, соблазнять мужчин и вскармливать детей!»… «Охренеть!» – сказала женщина, – «Давай две!» – дополнил Анатолий разговор шуткой.
– Ага… «Разделил отец всё своё наследство между тремя сыновьями. «Охренеть!» – сказал четвёртый» – легко переключился на тему анекдотов Пётр.
В потоке речи Виктор выловил какой-то рассказ про блоху с астмой. Он уже слышал это в первый день… Попросил уточнить. Дядя Саша вежливым тоном повторил рассказ о блохе в лицах:
– Приходит, значит, такая заслуженная блоха в блошиный ЖЭК, ставит чемоданчик на пол и говорит: «Моя собака сдохла. Дайте мне другую жилплощадь». Ей говорят: «Есть свободные сантиметры на усах Иван-Ивановича. Пойдёте?». А чего не пойти? Берёт она, значит, ордер, чемоданчик и прыгает заселяется на усы Иван-Иваныча. Утром возвращается опять с чемоданом, недовольно так говорит: «Я не могу жить на усах Иван-Иваныча, он курит! А у меня астма! Дайте другое место!». Ей говорят: «Как раз появилось место на лобке Петра Петровича. Пойдёте?». Ну, туда, говорит, пойду, тем местом не курят. Утром как фурия влетает обратно в ЖЭК, швыряет чемодан в пол и орёт: «Я так не могу!!! Я засыпаю на лобке у Петра Петровича! А просыпаюсь на усах Иван-Иваныча!! А он курит!! А у меня астма!!!».
Следующие три километра леса Шеф, Анатолий и Пётр наперебой рассказывали анекдоты на самые разные темы. Виктор за всю жизнь столько не слышал. Его только удивило, как же легко его попутчики сменили тему. Мысль о том, что эти люди моются в общей бане и это для них норма, засела в голове очень крепко. Неужели и эта серьёзная Екатерина Сергеевна с Евгением Борисовичем будут со всеми вместе без всего?.. Это не могло быть правдой. Это какая-то фантазия, извращение. Что-то такое… ненормальное… но это же, вроде, нормальные люди…
– … Когда мужчина полигамен – это нормально. Плохо, когда гомопопен! – сквозь смех прозвучал очередной анекдот в тему размышлений Виктора.
* * *
К обеду, к половине первого дня, успели сделать 3 фактических шурфа, которые на фото были отражены как 10.
– Не надо зарываться. Во всём должен быть здравый смысл. Даже в халтурном подходе, – просто вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, изрёк Шеф.
– А почему этот лес называется пашней? Тут же тайга, считай, никакой трактор не пройдёт – задал Виктор мучавший его второй день вопрос.
– Диалектика, понимаешь. Дизъюнкция. Есть то, чего нет, а называется тем, чем не является. Асиметричный дуализм языкового знака. Ничто не тождественно самому себе. Название само по себе, а сущность вещей – сама по себе… – Дядя Саша произносил в ответ на вопрос бессмысленные слова тихим голосом, сосредоточившись на отрисовывании стенки шурфа. На лист фанеры он приколол лист миллиметровой бумаги и каждый шурф, кроме фотографирования, был ещё и срисован. Заметив удивлённое выражение лица Виктора, Александр Викторович разъяснил нормальным языком: – Оставим философию. По всем документам здесь всё ещё пахотные земли. Ещё в девяностые годы недавнего для нас двадцатого века здесь было поле, стояли деревни. Но природа очень быстро возвращает себе то, что не возделывается человеком. За двадцать-тридцать лет здесь вырос весь этот лес. Но как лес он нигде не учтён. Этим часто пользуются браконьеры от власти… Так называемые «белые пятна леса». Деревья на пашнях вырубают без жалости, прибыль с продажи себе, но формально лесные угодья области никто не трогает. Вот поэтому мы и копаем пашню посреди леса. Привыкай. Мы живём в мире, где всё имеет одно имя, а по факту имеет иную сущность. Как в анекдоте про смородину: «Это чёрная смородина? – Нет, красная. – А почему она белая? – Потому что зелёная».
Стало немного понятнее. И не только про пашню. На этом простом примере появилось куда более широкое понимание более сложных вещей. Сформулировать в слова это понимание Виктор не мог. Но чувствовал, что понял что-то большее.
За обедом Анатолий и Пётр продолжали какой-то давний разговор, рассказывали свои воспоминания.
Анатолий говорил о каких-то невероятных вещах, связанных с политикой, заграничными поездками, встречах с Путиным, работе в ГосДуме, дипломатических приёмах… Было невероятно, что этот небритый человек в грязных сапогах мог вообще где-то бывать. Что делает здесь? Как это, отдыхает? Отдыхают такие рассказчики где-нибудь за границей. А кто он вообще? По словам Дяди Саши выходило, что Анатолий представитель какого-то иного мира, автор учебных пособий, журналист, политолог, преподаватель философии, автор курса хорошей жизни, и вообще до чёртиков умный, фантастически успешный, хоть и ведёт себя как раздолбай, по большей части. Сейчас в очередной раз меняет направление деятельности…
Пётр настаивал, а Анатолий лениво отнекивался:
– Ты почему про свои косяки до сих пор книгу не пишешь? Послушать тебя – оборжаться и обрыдаться. Выписал бы на бумагу.
– Да ну, лень браться. Я был писателем, это очень тяжело.
– А про что писал?
– Научные книги. Статьи писал научные. Про поездки свои писал. Про других людей. Когда в информцентре трудился – каждый день что-то писал помногу. Журналист – это писатель каждый день про новое. А сейчас не хочу. Сейчас лень. Про прошлое не хочу, а текущее ещё не закончилось.
– Ну, так записывай что есть. Пока допишешь – как раз и текущие твои косяки закончатся.
– Нет. Так нельзя. Это будет плохая книга. Хорошая книга пишется с конца. Когда история завершена и понятна. А книги, которые пишут с начала, не зная, чем они закончатся – это плохие книги. Да и не хочу я опять от всяких дебилов, которые сами ничего не написали, но всегда знают, как надо было писать лучше, наставления слышать. «Наказы на будущее с учётом ошибок выявленных в текущей работе». Умники доморощенные! Всё им легко и просто, когда всё уже сделано. Я и сам потом часто видел, что многое можно было бы иначе написать и сделать, но ёлки-палки, когда идёшь в темноте и наощупь – это очень трудно. Глядя на пройдённый путь, ты осматриваешь его как бы при включённом свете. Разумеется, кажется, что можно было бы идти к цели проще и правильнее. Но в момент движения света нет! Вот и не хочу я опять в эту тяжкую темноту с неизвестным завершением.
– Ты уже вон сколько бумаги понапачкал, и всё изнутри знаешь. Говорю тебе: сядь, прижми жопу к стулу, и напиши толковую книгу! Это же твоё! От себя бегать нельзя…
– В попытке убежать от себя я всегда показываю неплохое время, между прочим. Правда, результатов не добивался, это правда… Меня, в общем, никто никогда не держал. Все оставались на своих местах. Да я и сам понимал, что какое время не покажи, а окажешься там, откуда так резво стартанул… Зато время хорошее показываю… Не хочу я опять туда… Хочу, конечно, то есть чтобы излагать гладко, а писателем быть не хочу. Потому и не пишу.
Утомление третьего дня тяжёлой физической работы казалось Виктору непереносимым. Болели руки от лопаты, ладони, локти, плечи. Очень болела спина. От длинных переходов гудели и болели ноги. Он просто сидел и молча слушал, механически, почти не ощущая вкуса, поглощал пищу. Даже кофе Анатолия Ивановича не помогал. А Шеф, Анатолий и Пётр всё делились своими историями из прошлого. Какая-то давняя, вроде непримечательная история, участником которой оказался Анатолий, особенно интересовала Шефа и Петра. Они настойчиво требовали пересказать её прямо с самого начала, со всеми неприличными подробностями, поскольку со слов другой участницы событий, Юли, всё звучало как-то невероятно в смысле патриархального уклада маленьких городков. Анатолий вроде бы нехотя и издалека начал повествование.
* * *
– …В августе 2000 года, когда во Франции разбился немецкий «Конкорд» и в Баренцевом море затонула лодка «Курск», мы копали в Кириллове, в самом Кирилло-Белозерском монастыре. Жили в общаге, в районе с народным названием «Обшара». В тот год я вдруг самостоятельно додумался до очевидного: минус демократии в том, что знакомство с власть имущими ничего не гарантирует, так как каждый может дойти до самого верха, как и с верху опять скатиться в самый низ; а вот симпатичный диктаторский режим с ограниченным доступом к телу диктатора и личным знакомством с диктатором – это большие возможности. Это понимание сильно врезалось в память, как добытое самостоятельно. Вслед за ним, как из водопада, вдруг стало пониматься всё подряд обо всём, что есть вокруг. Эти новые понимания я уже так ярко не запоминал. Теперь, когда я понимал, не нужно помнить – можно каждый раз понять заново.
– …хороший был год в плане разврата. Помню, свои намерения в отношении Юли, которую увидел первый раз только в то утро, я обозначил однозначно, чем ошарашил даже её, не самую робкую девушку нашего факультета – Пётр понимающе хмыкнул и закивал. Девушка была далеко не робкая.
– ..мы ехали в Кириллов на УАЗе-будке. Можно было расположиться в этой самой будке на оборудовании и продуктах, но я, не говоря ни одного лишнего слова, сел вперёд, в кабину на правое кресло и почти насильно усадил Юлю себе на колени. Кирилл подавил в себе удивление и почти всю дорогу молчал. То есть говорил, но так, не по делу, почти что о погоде. (Хотя для археологов это важная тема). Юлю я держал в обнимку, регулярно тискал за её большую грудь, отчего она тоже была малость пришиблена, но не возражала.
Кирилл сразу уехал обратно в Вологду за «копающим составом». Нам дал получение отрисовать стенки монастыря. Особенно указал на разность окон, чтобы мы не механически копировали через равные промежутки первое отрисованое окно, а качественно и полноценно переносили на миллиметровую бумагу каждый сантиметр стен. Особо наказал: все работы выполнять в трезвом состоянии.
Мы даже не стали ждать, пока затихнет звук двигателя, а сразу нырнули под одеяло…
– …Юлька – девка классная… – подтвердил Пётр, припоминая личный опыт общения с ней.
– …Через сутки после указания, после отъезда Кирилла, когда из всей работы было выполнено только одно окно и сорок шесть сантиметров стены, в стенном каземате, среди непрекращающихся со вчерашнего вечера утех, я говорил Юле:
– Мы же трезвые, а Кирилл не говорил, что «никаких отношений, кроме деловых», значит, никаких инструкций мы не нарушаем. На рабочем месте, трезвые, и сроки окончания работ ещё не наступили. Всё путём…
В качестве ложа для утех на рабочем месте – на отрисовке внутренних стен монастыря – использовалась надувная резиновая лодка «Нырок-2». Мы с этого времени называли её «многофункциональной».
Из графика со своими утехами мы выбились основательно. Но доделали к приезду «шефа» и «копающего состава» все рисунки.
Общага, в которой мы жили – унылое одноэтажное деревянное здание с семью жилыми комнатами, принадлежит ПТУ, в котором обучали (не знаю, обучают ли сейчас) на поваров, механизаторов, прочие рабочие специальности. В здании не было водопровода и канализации, воду носили из колонки во дворе, а туалет – дырка в полу в большой комнате в конце коридора. Кухня была с большой современной электро-плитой, дисковым телефоном (сейчас это кажется не принципиальным, но в двухтысячном наличие телефона было весьма важным обстоятельством), телевизором. Отопления не было даже печного – на зиму предусмотрены электрообогреватели.
Мы жили вместе с четверыми не уехавшими на лето учащимися ПТУ. Это были выпускники детского дома, дети, чьи родители были лишены родительских прав, в основном за пьянку. Им некуда было ехать. Эта общага до окончания ПТУ была их единственным домом.
Лица у всех четверых были страшные в своей тупости, с признаками дегенерации и вырождения. Все были с очень плохими зубами. В свои 17–18 лет они были явными хроническими алкоголиками.
Среди них была, как случайно выяснилось, одна девушка. В обычной ситуации на девушку она была похожа меньше всего: чисто по-мужски короткими злыми затяжками курит «Приму» и «Беломор», голос сипло-басовитый, какой бывает у давно и много пьющих людей, не здоровые волосы без причёски или хвостика до подбородка обрамляют мужицкое обветренное лицо. Ходит тяжело, враскоряку, руки всегда в карманах бесформенных штанов. Мат – обычная форма речи в быту.
Когда оказалось, что это девушка – она вышла на солнце в синем купальнике – я удивился, и потихоньку в шутку сказал Юле: «это не девушка, это – пьяный боцман на прогулке». Юля неожиданно долго смеялась такому сравнению. Оно ей почему-то понравилось. Никакой женской солидарности в тот момент между этими двумя разными девушками не было. С этого часа за девушкой-аборигеном так и закрепилось между нами прозвище «Боцман».
Ещё через пару дней я узнал, что эту грубую, некрасивую, пьющую и курящую, мужиковатую девушку зовут нежным именем Таня. До этого момента я просто не задумывался, как её могут звать. А когда узнал, внутренне ощутил, что такому существу вообще не может подойти ни одно женское имя. Наверное, она и сама это понимала, и была несчастна.
Через несколько дней мы с Юлей встретили «копающий состав» студентов на автобусной остановке: Кирилл ещё оставался в городе, доверяя руководство нам. Встреченных мы первым делом повели в общагу кормить. Среди приехавших было всего два парня. Студенты-девочки шли за нами по пыльной улице плотной притихшей кучей, а парни пили пиво, громко и бестолково матерились в воздух. Ольга потихоньку сказала мне, что Боцман рядом с ними просто золотой человек: хотя бы не шумит.
После приезда «копающего состава» нам с Юлькой больше не удалось уединиться. Все неизрасходованные ласки приходилось изливать на местных кошек. Возле «нашей» общаги был частный дом. У хозяев этого дома мы покупали молоко, и таскали ягоды с кустов смородины и малины. А ещё из этого дома к нам приходил и жил почти постоянно котёнок месяцев трёх-четырёх с очень длинной шерстью. На лето он сильно вылинял, и выглядел облезлым. Зимой он явно стал похож на меховой шар. Котёнок был худой, маленький, очень ласковый. Очень любил носиться и скакать по коридору общежития или по улице, как умеют только котята: выгнутая спина, распушённый хвост, загнутый набок и прыжки на прямых лапах. Сначала его назвали «Гейзер» за внезапные вскакивания с места почти на метр, а потом «тык-дынский кот». Быстро имя сократилось до «Тык-Дын». Когда мы уезжали из общаги, почти все хотели забрать с собой этого чудного котёнка, но никто не забрал…
…При том, что я сам придерживаюсь очень широких взглядов на жизнь, ибо грешен как начинающий сатана, не был никогда ханжой или застенчивым, тогда же я испытал один из самых сильных шоков в своей жизни.
Юля в тот день осталась в монастыре присматривать за студентами на раскопе в тюремном дворе (где позже снимался фильм «Апостол»), Кирилл руководил вторым раскопом около Московской башни, а я пошёл в магазин за хлебом к обеду. Право расходовать командировочные наличные деньги, выделенные на проживание, доверяется не каждому. В магазине был перерыв как раз на обед и около дверей толпилось человек десять. И я среди них. Можно было пройти в магазин без перерыва «Зауломский», который иначе, как «заугловский» никто не называл, но это же целых пятьсот метров! Логичнее прождать пятнадцать минут, а не ходить десять. Жизнь в захолустье каждого подчиняет своим правилам: активные не приживаются. Я отошёл к кустам ежевики и в ожидании открытия начал её сосредоточенно объедать. Всё равно в Кириллове ежевика за ягоду не считается и никем не собирается. Так что на меня даже не посмотрели. Сквозь густые заросли я видел хозяев двора, чью ежевику объедал. Два мужика копались в огороде и отошли перекурить как раз к тем кустам, возле которых я старался не шуметь. То, что я услышал из их разговора до сих пор вызывает у меня шок.
– Батя, а зачем тебе такая молоденькая любовница?
– Чего?.. Ты чего, сынок, эт-сам, а?!.. Какая такая молоденькая?..
– Да ладно, батя, ну, чё ты? Я же ничё… – и после тягостной паузы – Дай её мне!..
Я подумал, что меня барабаном по башке шарахнули. Но уже не мог уйти, не дослушав. Мне, конечно, было уже совсем не интересно, но всё же…
– А?.. Котора?.. Ты чего, Андрюха, сдурел?.. Ты чего? А?..
– Да не бойся ты, батя. Мы мамке скажем, что это моя девка, а ты с ней тоже будешь. Только ты скажи ей сам, а то я стесняюсь сам подойти.
– Ты чего, Андрюха? Эт-сам, котора? А?..
Отец что-то ещё бормотал, а сын Андрей отвечал. За это время они докурили, и опять пошли в огород. Чем закончился разговор – я не знал. Через пару недель опять ждал открытия этого магазина с обеда, так же объедая ежевику. В пределах моей слышимости разговаривали две обабившиеся тётки. Одна с низким глухим басом, вторая с визгливым пронзительным голосом.
– Паршивый народ эти мужики!.. Вон соседи мои, – указала на огород, в котором я слышал разговор, – молодой да старый, два сапога парочка!.. Старый завёл себе молодуху, а молодой покрывает его от матери, и за то сам с ней спит, за свою выдаёт! И молодая хороша! С обоими живёт не по разу в день, бесстыжая, дак!..
«Хорошо, что рядом монастырь» – думал я. Да ещё такой мощный. А внутри монастыря есть «Святые ворота». Проходящий под этой аркой человек, по словам монахов, очищается от какой-то части своих грехов. Поэтому много под ними ходить нельзя, а то безгрешным станешь и воспаришь. А так грехи на земле держат. Видимо, окрестные жители не по разу в день под этими воротами ходят, раз под тяжестью грехов до сих пор не провалились под землю…
* * *
– Вот Святоша на тебя и взъелся за это! Во-первых, ты этих сирот осуждаешь, себя лучше считаешь. Считаешь, считаешь. А во-вторых, нельзя без покаяния в Святые ворота входить, а тут явно никто не каялся, – высказал свой взгляд на событие Шеф.
– Он взъелся в целом, что я сам, грешник злостный, с ним по одной земле хожу, да монастырь своим присутствием осквернил. Блин, а то, что там туристы толпами ходят непонятно какие – это нормально. Они же на благо монастыря взносы делают. Он Юльке в десятом году за купание ночью голышом в Сиверском озере весь мозг съел. Главное, стоял и ждал полчаса, пока она вылезет, а потом начал гундеть, какой это грех неприкрытой показываться. Уже сколько лет при каждой встрече не даёт ей прохода своими проповедями, мол, грешница она, развратница. А она нормальная. Просто нормальная. Да, без стеснения, но совершенно нормальная. Да ну его! – отозвался Анатолий.
– Мы турикам кусочки замытой керамики продавали из раскопа, когда копали в монастыре, – рассказал Пётр.
– Монахи крестными ходами вокруг раскопа не ходили? У нас постоянно с хоругвями да иконами кругами ходили, молитвы распевали – припомнил Анатолий.
– У нас монахи постоянно к обеду подгадывали, чтобы чищенную картошку выпросить, – вспомнил Пётр. – Помнишь, дядь Саш? На двенадцать человек за неделю два мешка ушло. Это когда в кельях жили. А это монахи да послушники подгадывали, к девочкам-дежурным подходили в тот момент, когда картошки уже начищено изрядно. И так уверено набирали себе, как будто их кто звал.
– Да, ругались мы с ними тогда по этому поводу… – согласился Александр Викторович.
… После этого отвлеклись на другие темы: с иностранных туристов на международные отношения и опыт личных поездок.
Виктор слушал со всё возрастающим недоверием. Это было действительно что-то из другого мира. Его мир Интернета, а в последнее время игр сутками напролёт, был совершенно иным. Ему было неизвестно ничего из того, о чём говорили эти люди. Единственным ярким воспоминанием из его прошлого была поездка в Турцию на 7 дней несколько лет назад… А здесь люди собственную страну на два метра вглубь изучили и за границей в нескольких странах побывали. Особенно этот Анатолий часто упоминал то одну страну, то другую…
– Хорошо так сидеть… – начал Александр Викторович, но его перебил Анатолий:
– … а полежать будет ещё лучше! – и откинулся на лежащий сзади рюкзак.
– Не поспоришь… Умеешь ты быть убедительным. Ладно, лежим до двух часов, десять минуточек, – Александр Викторович лёг прямо на траву.
Пётр и Виктор последовали их примеру.
* * *
Сон был странный. По бархатному чёрному небу правильными кругами летали мигающие звёзды, а он всё пытался найти в этом систему…
– Встаём, встаём. Витя! Ротаподъёо-о-ом! – Анатолий тряс Виктора за плечо. – Здоров ты, братан, в секунду намертво засыпать.
Виктор с трудом выплывал из сна. Но не шевелился. Как будто давал себе возможность уснуть заново. Всё болело от работы.
– Утром в постели надо вести себя очень осторожно: одно неосторожное моргание – и ты крепко спишь. Встаём.
Виктор всё же сумел открыть глаза. Остальные уже собирались идти к следующей засечке, чтобы либо сделать там шурф, либо добросовестную закопушку.
– А давайте ещё поспим. Реально рубит – сил нет, – всё ещё лёжа предложил Виктор.
– Тебе хочется домой? – спросил Шеф. – Там можно спать сколько угодно, никто не помешает.
Опять этот шантаж. Виктор нехотя встал, с трудом стал собираться. Голова была горячая и тяжёлая.
– Это несправедливо, так тяжело работать – выдал Виктор с обидой.
– Справедливость есть только в одном месте – в словаре на букву «с»! – пошутил Анатолий и серьёзно продолжил – А вообще это правда, несправедливо. Военные лётчики в Сирии получают за день боевого вылета столько же, сколько ты здесь за день безопасного копания земли. А их там бармалеи сбивают. Поэтому не ной. И без шуток: не прекратишь тоску нагонять – тебя будут звать «Кислый». Не самое лучшее прозвище. А чтобы не киснуть – надо квасить.
– А у тебя какое прозвище?
– Я – «Ёж». Дядя Саша – «Шеф». Петруха – так и есть «Петруха».
– Ну, «Ежом» ты не всегда был. Помню я твоё древесное прозвище начала двухтысячных «Баобаб», «Бабоукладчик», – напомнил Пётр.
– Приятно вспомнить – расплылся в улыбке Анатолий. – Да-а-а… Было время!.. В две тысячи четвёртом за сезон всех переложил, даже «Кису».
– Да ну?! – удивился Шеф, – Вот это ты тут врёшь!.. Она как раз в две тысячи четвёртом замуж выходила.
– Ну, так! Замуж третий раз осенью выходила, а в мае в разведках всё у нас и было, – пояснил Анатолий. – Причём на тот период у неё никого не было. Стремительно как-то она себе мужа нашла после меня.
– Она же старше тебя, как ты смог? – продолжал сомневаться Шеф.
– Тогда ей было тридцать девять, самый сок. Это сейчас она уже вид потеряла, на исходе шестого десятка, а тогда всё будьте-нате было!
– Что же мы уже такие старые?.. – вдруг с грустью спросил Пётр. – Сейчас то «Киса» замужем?
– Да, знаешь, счастливо у них всё в этом браке… – сообщил дядя Саша.
– Была у меня такая подруга, – проговорил на улыбке Пётр. – Встречались по принципу «только секс и ничего личного», никаких лишних разговоров. Пару раз в неделю трахались у неё дома. И, значит, во вторник с ней переспали, в четверг ей звоню, мол, какие планы на субботу. А она такая: «Ты чё, с ума сошёл? У меня в субботу свадьба!».
Рассказ об этом событии звучал явно не впервые, поэтому только Виктор слушал с интересом. Остальные просто вежливо ждали окончания.
– Молодец Киса… А я всё ещё в графе «семейное положение» так и пишу: «безвыходное», – с какой-то грустью пошутил Анатолий.
– А кто эта «Киса»? – заинтересовался Виктор.
– Преподавательница наша. Очень строгая тётка. Но женщина хорошая.
– И что, ты вот так и переспал с профессоршей? – Виктора позабавила ситуация.
– Ага… Правда, к тому времени я уже отучился, она мне всё пересдачи устраивала, чуть не отчислила, так что я её сильно не любил на учёбе. А потом у костра как-то разговорились, вспоминать стали, поржали. Так что тут всё в рамках приличия было. Но дело не в этом, а в том, что ты слишком кислый вид имеешь, обрати внимание, – закрыл тему Анатолий.
* * *
