скачать книгу бесплатно
– Испытывать к чему-то, – он подернул углом рта, – или к кому-то такую страсть – думаю, большая удача, Клэр. Исключительно редкая.
Он нежно пожал мою руку, отпустил и, повернувшись, вытащил с книжной полки том. Это был справочник Вудхилла из серии «Патриоты», посвященный биографиям американских отцов-основателей. Рука его легла на обложку книги так, будто он опасался потревожить сон описанных в ней героев.
– Вот они были такими людьми, как ты. Они знали свое предназначение и готовы были пойти на все, чтобы исполнить его. Но большинство людей иные, и ты отлично это знаешь. Разумеется, неверно говорить, что у них нет чувства долга или осознания своего предназначения, – оно у них всего лишь не так выражено.
Он вновь взял мою кисть, повернул ладонью вверх и щекотно провел пальцами по переплетениям линий.
– Неужели все это тут записано? – улыбаясь, промолвил он. – Правда ли то, что замечательные судьбы и великие дела предопределены? Или все дело в том, что люди, наделенные от рождения великой страстью, должны попасть в правильные обстоятельства в правильное время? Мы, историки, часто против воли спрашиваем себя об этом, хотя так и не можем найти на них ответы. Мы знаем об этих людях только то, что они совершили. Но, Клэр… – Фрэнк постучал по обложке и предостерегающе произнес: – Всем им пришлось чем-то за это заплатить.
– Я знаю.
Мне казалось, что я вижу нас со стороны: привлекательного, подтянутого, немного усталого Фрэнка с легкой проседью на висках и себя, растрепанную, неопрятную, в мятом хирургическом костюме, смоченном на груди слезами Брианны.
Мы немного посидели и помолчали, при этом я так и держала руку в руке Фрэнка. Я видела загадочные линии и борозды, четкие, как дороги на карте. Но как выяснить, куда ведут эти дороги?
Пару лет назад одна шотландская старуха миссис Грэм, кстати, бабушка Фионы, гадала мне по руке.
– Линии на твоей руке меняются по мере того, как меняешься ты сама, – сказала она тогда. – Неважно, с чем ты родилась, важно, какой ты себя сделаешь.
Ну и какой я стала, какой себя сделала? Неизвестно что вышло! Не смогла стать ни хорошей матерью, ни хорошей женой, ни хорошим доктором – одно недоразумение.
Некогда я считала себя цельной натурой, способной любить мужчину, вынашивать ребенка, лечить больных. Все это было взаимосвязано, а не распадалось на странные кусочки, на которые сейчас похожа моя жизнь. Однако все это было там, в минувшем, рядом с Джейми, когда я любила его и какое-то время чувствовала себя – и была! – частью чего-то большего.
– Я стану забирать Бри.
Я так крепко задумалась о своем печальном, что не сразу осознала смысл его слов. Я удивленно посмотрела на Фрэнка.
– Что ты говоришь?
– Я говорю, – терпеливо повторил он, – что стану брать Бри с собой на работу. Она может приходить из школы в университет и до конца рабочего дня играть в моем кабинете.
Я потерла нос.
– Мне казалось, что ты не одобряешь тех, кто приводит детей к себе на работу.
Помнится, он критиковал секретаршу, миссис Клэнси, месяц приводившую на службу внука, когда его мать заболела.
Фрэнк смущенно пожал плечами.
– Правда твоя, но всегда нужно подходить к делу индивидуально. К тому же не думаю, что Брианна так же, как Барт Клэнси, будет с криками бегать по коридору и брызгаться чернилами.
– Не берусь обещать, – засмеялась я. – Ты не шутишь?
Впрочем, было совершенно понятно, что предложение серьезно; внутри меня появилось, вначале совсем робкое и осторожное, облегчение. Я знала, что мне трудно ожидать от Фрэнка физической верности, и мне было прекрасно известно, что он ее не блюдет, но вот то, что он любит Бри, я знала наверняка, и сомневаться в этом не приходилось.
Таким неожиданным образом была решена, пожалуй, самая трудная житейская сложность. Теперь мне не требовалось торопиться домой из госпиталя в страхе, что уже поздно и Брианна снова плачет в своей комнате, потому что ей не нравится нянька. Но девочка любит Фрэнка и, конечно, обрадуется, узнав, что сможет каждый день оказываться у него на работе.
– Почему? – прямо спросила я. – Я отлично понимаю, что ты совершенно не в восторге от моей медицины.
– Не в восторге, – с готовностью согласился он. – Но дело не в этом. Я прекрасно понимаю, что тебя все равно не остановить, и, видимо, единственная существенная помощь, которую я могу тебе оказать, – это помочь тебе добиться цели, причем с наименьшим ущербом для Брианны.
Он слегка помрачнел и отвернулся.
– Если он когда-либо чувствовал, что в его жизни есть что-то главное, то, ради чего стоит жить, то это была Брианна, – завершила Клэр.
Несколько мгновений она молча мешала ложкой какао, а потом задала неожиданный вопрос:
– А почему вы об этом спрашиваете, Роджер? Почему вас это беспокоит?
Он ответил не сразу, медленными глотками попивая какао, крепкое, темное, со свежими сливками и крупинками коричневого сахара. Реалистке Фионе было достаточно одного взгляда на Брианну, чтобы отказаться от попыток покорить Роджера через желудок, но как Клэр была врачом божьей милостью, так и Фиона – поваром от бога и просто не умела готовить плохо.
– Наверное, потому, что я историк, – после паузы сказал Роджер и глянул на Клэр поверх чашки. – Мне следует знать. Моя задача заключается именно в том, чтобы узнавать, как жили люди, что делали и почему делали так, а не иначе.
– Неужели вы считаете, что я могу об этом рассказать? – Она кинула на него короткий взгляд. – Или что я сама это знаю?
Он кивнул и опять отхлебнул глоток какао.
– Знаете, и получше многих. Доступные для изучения источники не обладают вашей… – Он помолчал, осмысливая подходящее слово, и затем расцвел в улыбке. – Я бы сказал, вашей уникальной точкой зрения.
Возникшее между ними напряжение неожиданно спало.
– Ну ладно! – рассмеялась Клэр и вернулась к чашке.
– Еще один существенный аспект, – произнес молодой человек, не сводя с Клэр глаз, – это ваша честность. Я думаю, вы не будете врать, даже если захотите.
Она коротко и сухо рассмеялась.
– А в этом, юноша, вы не правы: лгать может любой, если есть важная причина. И я тоже. Просто тем, у кого все видно по лицу, нужно заранее придумывать ложь и свыкаться с ней.
Она нагнулась к документам, лежавшим перед ней, и принялась медленно переворачивать страницу за страницей реестры прибытия и выбытия заключенных. Задача усложнялась тем, что не все тюрьмы королевства удовлетворительно управлялись и должным образом вели документацию.
Некоторые начальники не вели списки арестантов, а лишь делали записи о прибытии, отбытии или смерти наряду с прочими ежедневными записями; похоже, они не делали особого различия между смертью заключенного и забоем волов для прокорма остальных узников.
Роджер уже решил было, что Клэр прекратила разговор, но вскоре она вновь оторвалась от бумаг.
– Но вообще-то вы абсолютно правы, – сказала она. – Я честна скорее из-за недостатка гибкости, чем от чего-то еще. Мне трудно скрыть свои мысли. И, по-моему, вы это понимаете, так как мы с вами в этом смысле родственные души.
– Правда?
Роджер почему-то обрадовался так, будто кто-то сделал ему нежданный подарок.
Клэр чуть заметно улыбнулась ему и кивнула.
– Конечно. Трудно сделать ошибку. Такие люди очень редки – те, кто немедленно говорит всю правду и о себе, и о тебе, и обо всем на свете. Я в жизни знала, пожалуй, лишь троих… а теперь уже четверых.
Она улыбнулась шире.
– Первый, конечно, Джейми. – Длинными пальцами она осторожно дотронулась до бумаг, казалось, она их ласкает. – Второй – фармацевт мэтр Раймон, я была знакома с ним в Париже. И мой друг по медицинскому факультету Джо Эбернети. Ну а теперь к ним добавились вы.
Она допила какао, поставила чашку и открыто посмотрела на Роджера.
– Хотя и Фрэнк был прав по-своему. Если знаешь собственное предназначение, от этого не всегда легче, но ты хотя бы не тратишь время на вопросы и сомнения. Честность тоже не всегда облегчает тебе жизнь. Впрочем, думаю, если ты честен перед собой и знаешь, на что способен, несколько меньше вероятность, что ты будешь поступать не так, как следует, а затем сожалеть о жизни, потраченной зря.
Клэр отодвинула от себя стопку бумаг и придвинула следующую – подборку папок с логотипом Британского музея.
– Как это похоже на Джейми, – тихо проговорила она себе под нос. – Он не мог отказаться от дела, которое считал своим, какая бы опасность ему ни грозила. И думаю, он не считал, что прожил жизнь зря, – и все равно, какие невзгоды были ему уготованы.
После этого она надолго замолчала и погрузилась в разбор каракулей давно покойного клерка. Клэр продолжала поиски записи, которая могла рассказать, как жил и как умер Джейми Фрэзер, сколько он томился в узилище и узрел ли он свободу.
Настольные часы глубоким и мелодичным звоном, удивительным для их размера, пробили полночь. Вскоре они отбили четверть первого, потом половину… Шорох листаемых страниц не прервался. Наконец Роджер отложил очередную стопку и широко зевнул, не прикрывая рта.
– У меня уже в глазах рябит, не знаю, как у вас. Может, продолжим утром?
Клэр не ответила: она о чем-то думала, уткнувшись взглядом в решетку электрокамина. Роджер повторил вопрос, и она медленно вернулась из своих грез в реальность.
– Нет, – рассеянно проговорила она и потянулась за новыми бумагами. – Ложитесь, конечно. А я еще посижу, раз уж мне не спится.
Я чуть было его не пропустила. Я, как автомат, не вчитываясь, листала списки и проглядывала страницы только на букву «J»: Джон, Джозеф, Джек, Джеймс. Джеймс Эдвард, Джеймс Алан, Джеймс Уолтер и так бесконечно. Усталым взглядом я почти случайно остановилась на записи, сделанной разборчивым мелким почерком: «Джеймс Маккензи Фрэзер из Брох-Туараха».
Словно драгоценность я опустила страницу на стол, на мгновение прикрыла глаза и опять посмотрела на листок. Запись никуда не пропала.
– Джейми, – сказала я вслух.
В груди сильно билось сердце.
– Джейми, – прошептала я.
Было почти три часа ночи. Все спали, но старый дом, как часто бывает, жил своей жизнью и бодрствовал вместе со мной: скрипел, стонал и вздыхал. Удивительно, но мне почему-то совершенно не хотелось будить Брианну или Роджера, чтобы немедленно рассказать им новость. Напротив, я испытывала желание ненадолго приберечь ее для себя, как бы побыть с Джейми наедине.
Я провела пальцем по строчке. Написавший ее писарь видел Джейми – может быть, тот стоял перед ним, пока перо скребло бумагу. Наверху страницы стояла дата: «16 мая 1750 года». Весна, почти такая же, как сейчас. И я представила себе то время, свежий холодный ветер и блестящие в волосах бледные лучи весеннего солнца.
Джейми носил длинные волосы, заплетенные в косу или собранные на затылке. Мне вспомнилось, как он, разгоряченный, небрежно откидывал волосы с шеи, чтобы остыть.
Он не мог тогда носить килт – после Каллодена это было нарушением вне закона. Скорее всего, на нем были штаны и рубашка из полотна, вроде тех, что я, бывало, для него шила. Казалось, я почувствовала под рукой мягкую ткань – на одну длинную рубаху с широкими рукавами, сарк, шло не меньше трех ярдов. Это была единственная одежда, в которой, оставшись без тартана, шотландец мог спать, и есть, и сражаться. Перед мои мысленным взором предстали широкие плечи под грубой тканью, тепло, исходящее от его кожи, чуть озябшие от весеннего холода руки.
Ему и прежде приходилось попадать в темницу. Каким он предстал перед клерком английской тюрьмы, прекрасно осознавая, что его ждет? Уж точно был адски мрачен, решила я, воображая длинный прямой нос и холодные темно-синие глаза – непроницаемые, словно озеро Лох-Несс.
Неожиданно я осознала, что так и сижу на стуле, крепко прижав к груди фотокопии, и так углубилась в свои мысли, что даже не посмотрела, к какой тюрьме относятся эти реестры.
В восемнадцатом веке в Англии было не очень много крупных тюрем, но имелись и мелкие.
Медленно я перевернула папку наклейкой к себе. Может, это приграничный Бервик? Эдинбургская крепость Толбот, получившая недобрую славу? Или какая-то тюрьма на юге, Лидский замок, а может, даже Тауэр?
На наклейке, аккуратно прикрепленной к обложке, было написано «Ардсмьюир».
– Ардсмьюир? – Я по-дурацки зачем-то прочитала надпись вслух. – Где он вообще, этот чертов Ардсмьюир?
Глава 8
Пленник чести
Ардсмьюир, Шотландия, 15 февраля 1755 года
– Ардсмьюир – это какой-то чирей у Господа на заду. – Полковник Гарри Кварри кивнул стоявшему у окна молодому офицеру и воздел стакан. – Я провел тут целый год, а если быть точным, одиннадцать месяцев и двадцать один день; теперь, милорд, с радостью передаю вам бразды правления.
Майор Джон Уильям Грей оторвался от изучения своих новых владений, в основном внутреннего двора, и, чопорно кивнув в ответ, поднял свой стакан:
– Да уж, не особенно воодушевляет. Тут что, всегда дождь?
– Конечно. Шотландия, черт возьми, и самая ужасная дыра во всей этой дьявольской Шотландии.
Кварри хлебнул виски, поперхнулся, громко выдохнул и поставил опустевший стакан на стол.
– Если что и может примирить с этим захолустьем, так разве что спиртное почти даром, – довольно хрипло заявил он. – В местных пабах и лавках к людям в мундирах, особенно офицерских, относятся со всем уважением и предлагают неплохую скидку. Я потом напишу вам перечень мест, которые стоит посетить.
Кварри кивнул на огромный письменный стол из дуба, который уперся всеми четырьмя ножками в центр ковра, будто крепость. Островок из ковра и стола резко отличался от оставшегося кабинета, где практически не было обстановки. О крепости напоминали и флаги, висевшие на каминной полке; за столом – флаг полка и государственный.
– Да, и кстати. – Полковник встал, пошарил в верхнем ящике и кинул на стол потрепанную кожаную папку, а потом присовокупил к ней еще такую же. – Передаю список личного состава и реестр заключенных. Обычно в крепости находится двести узников, однако сейчас их сто девяносто шесть. Иногда, случается, парочка помрет от болезни, а бывает, поймают браконьера с поличным, вот вам и новый арестант.
– Значит, примерно двести, – заметил Грей. – А сколько охраны в казармах?
– По штату положено восемьдесят два. Но обычно в строю примерно половина.
Полковник опять полез в ящик, достал заткнутую пробкой бутылку темного стекла, встряхнул ее, прислушался к бульканью и улыбнулся.
– Не один командир здесь утешается виски. Не меньше половины личного состава постоянно находится подшофе, случается, и поверку нельзя провести. Оставляю эту бутыль вам. Уверен, пригодится обязательно.
Кварри спрятал виски и открыл нижний ящик стола.
– Вот тут – всякие инструкции, отношения, прошения, формуляры, образцы отчетов и прочее. Хуже бумажной волокиты не найти, однако если найдется хороший писарь, волноваться не о чем. И делать самому ничего не надо. К несчастью, не могу предложить ничего подобного. Был тут грамотный капрал, аккуратный, с хорошим почерком, да полмесяца назад помер. Найдите другого такого же – и вам не придется ни о чем беспокоиться, кроме охоты на куропаток и поисков «французского золота».
И полковник расхохотался над собственной остротой. В этой части Шотландии широко ходили слухи о золоте, которое Людовик Французский якобы послал Карлу Стюарту, своему кузену.
– А есть ли хлопоты с заключенными? – спросил майор. – Если я верно понял, они же в основном хайлендеры, якобиты.
– Да, именно так. Однако они ведут себя вполне смирно.
Кварри глянул в окно и замолчал, увидев, как из маленькой двери в крепостной стене во двор выходила цепочка узников, похожих на оборванцев.
– Похоже, у них пороху не осталось после Каллодена. Мясник Билли напрочь отбил охоту к бунту. Ну, и мы держим в узде и следим, чтобы не появилось ни намека на смуту. Занимаем их работой, пусть себе тюрьму строят.
Грей с пониманием закивал. Забавно: шотландские узники сами перестраивали и ремонтировали крепость Ардсмьюир.
– Вот артель пошла торф резать.
Кварри показал за окно. Во дворе перед солдатом в красном мундире выстроился десяток бородачей в обносках. Солдат ходил туда-сюда, отдавая приказания, потом что-то скомандовал и махнул рукой на главные ворота.
Артель двигалась под надзором шести солдат с мушкетами наперевес, шедшими в хвосте и голове колонны. Новенькие мундиры на фоне горцев-оборванцев особенно бросались в глаза. Заключенные уныло тащились под мелким дождем, за ними скрипела пустая телега, запряженная мулом, где блестели ножи для резки торфа. Полковник посчитал ряды и посуровел.