Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира

скачать книгу бесплатно


    Герман Ренч, руководство по национальной экономике, 1866 г.

Социальное государство[34 - Под социальным государством следует понимать принуждение к участию и взносу в сфере пенсий, здравоохранения и безработицы или же их спонсирование через налоговые средства. Наряду с этим происходит перераспределение посредством финансируемого из налогов основного обеспечения неимущих (социальная помощь), а также не подлежащих возврату пособий и субсидий по различным случаям. Сюда же добавляются многообразные предписания в пользу определенных групп, особенно в трудовом праве.] многие считают совершенно необходимым завоеванием современных государств. Ведь оно защищает от таких жизненных рисков, как голод, болезнь и бедность, и обеспечивает каждому человеку достойное существование. Эти цели вполне почетны и возражений не вызывают. Но социальное государство не годится для того, чтобы постоянно их достигать. В конечном счете оно ведет к краху, лишает свое население дееспособности и служит причиной асоциального поведения. То есть в результате ухудшает обстоятельства, которые хочет преодолеть. Поэтому дни социального государства сочтены, хотя сейчас у него еще очень много сторонников. Его существенный минус – систематическое использование неверных стимулов. Как политика, так и управление и получатели услуг подвержены воздействию множества стимулов использовать систему в собственных интересах. Социальное государство таким образом тоже подлежит трагизму альменды[35 - Под альмендой в Средние века понимали коллективную собственность общины, зачастую пастбища. Поскольку оно принадлежало всем и никому, каждый пытался пасти там свой скот, чтобы поберечь собственные угодья. Результатом было регулярное перетравливание пастбищной альменды.].

Неверные политические стимулы

В политике серьезнейший неверный стимул – покупка голосов посредством социальных благодеяний. Иначе говоря, краткосрочный подкуп избирателей без учета долгосрочных последствий: повышение пособия на детей, снижение пенсионного возраста, расширение услуг по страховке на случай болезни, увеличение социальной помощи и т. д.

Самую крупную победу на выборах в истории ХДС одержал в 1957 году Конрад Аденауэр. Это ему удалось, потому что вопреки очевидным сомнениям экспертов он внедрил в пенсионном страховании чистый метод распределения и таким образом сумел сразу значительно поднять средний размер пенсий. В дальнейшем так и продолжалось, как в Германии, так и в других странах[36 - Наглядный список см. Habermann 2013, 252f.]. Под аплодисменты избирателей и СМИ каталоги социальных услуг постоянно расширялись, а уровень услуг повышался. Политики, поддерживающие сокращение услуг, рано или поздно сходят со сцены.

Следующий неверный политический стимул – расширение власти через расширение социального государства. Чем больше сфер отводится государству, чем больше становится потребителей услуг, тем сильнее политика. Вот почему она и стремится достичь именно этого, независимо от последствий. Данный стимул был изначально заложен в основу создания социального государства. Вопреки бытующему мнению, современное социальное государство отнюдь не достижение социал-демократии. Вообще-то его насадил сверху немецкий канцлер Бисмарк в конце XIX века с целью ослабить властную позицию профсоюзов и усилить привязанность рабочих к государству. Место социальной самопомощи в профсоюзах и профобъединениях заняло патерналистское принудительное решение. В независимых, имущих рабочих Бисмарк видел политическую угрозу[37 - Habermann 2013, 182.]. Соответственно социальное государство все больше расширялось. В Германии обязательное страхование на случай болезни первоначально распространялось только на рабочих с низким уровнем дохода, но постоянно расширялось. В 1927 году добавилось страхование от безработицы. В 1995-м ввели обязательное страхование по уходу за больными. И наконец, с 2009 года все живущие в Германии обязаны иметь страховку на случай болезни. Люди свободных профессий и те в принудительном порядке должны заключать договоры пенсионного страхования, за ними наверняка последуют остальные не работающие по найму. Хотят ли они этого, никого не интересует.

Неверные бюрократические стимулы

Неверный стимул для администрации – оплата неудач. Больше социальных проблем, больше нуждающихся – для социальной бюрократии это означает увеличение бюджетов и рост числа сотрудников. Поскольку всякая бюрократия стремится расширить свою власть и влияние, у нее постоянно есть импульс не решать проблемы или объявлять их решенными, но делать прямо противоположное. Если повышаются цены на бензин, обсуждают, например, не снижение налога на нефть, которое облегчило бы «социально ущемленным» возврат к участию в дорожном движении. Вместо этого предлагается ввести для них пособия или талоны на бензин, поскольку для этого требуется еще одно ведомство и увеличивается власть администрации и политики. Значительная часть социальных затрат идет, таким образом, уже вовсе не на нуждающихся, а прямиком в постоянно растущую машину перераспределения.

Неверные стимулы, соотнесенные с услугами

Неверный стимул для получателей услуг ведет к тому, что они не в меру и без необходимости используют предлагаемые услуги, поскольку те якобы бесплатны. Социальное государство наказывает скромность и сдержанность и награждает избыточное потребление, а также нечестность. Ведь с неумолимостью закона природы действует принцип: каждая дотация ведет к увеличению множества дотированных товаров.

Когда британские колониальные власти в Индии вознамерились совладать с нашествием кобр, каждому, кто предъявит мертвую кобру, было официально обещано вознаграждение. В результате популяция кобр выросла до дотоле невиданных размеров: кобр разводили, чтобы получить премию[38 - https://de.wikipedia.org/wiki/Kobra-Effekt (https://de.wikipedia.org/wiki/Kobra-Effekt)].

Несколько лет назад Германию держала в напряжении масштабная забастовка железнодорожных машинистов. Перед началом важных переговоров председатель профсоюза вдруг исчез. Пресса уже предполагала внутренние схватки за власть, когда стало известно, что сей начальник просто-напросто уехал в очередной отпуск[39 - «Вельт» (“Die Welt”) от 18.10.2007: «Сегодня забастовка машинистов – а шеф профсоюза едет в отпуск».]на лечение. Отпуск этот уже не раз откладывался и теперь просто бы пропал. Как дитя социального государства он явно не мог поступить иначе, кроме как в самый серьезный момент покинуть сражающиеся войска. Нельзя же, чтобы отпуск пропал!

Стало быть, речь не о том, есть добрые намерения или их нет. Главное – результат. Если будут платить за то, что ты беден, нетрудоспособен, болен или воспитываешь ребенка в одиночку, то и такие обстоятельства будут встречаться все чаще.

Следующий неверный стимул социального государства состоит в исключении личной предусмотрительности и ответственности. Зачем следить за состоянием собственного здоровья, если в случае болезни можно рассчитывать на выплату полной заработной платы? Зачем заблаговременно принимать меры против жизненных рисков или побуждать к этому близких? Ведь каждый имеет право на «необходимые средства к жизни». Сюда относятся посещение театров, кино, концертов, телефон, радио, телевидение и подключение к интернету, а также подписка на газету. К этим нормам социальной помощи добавляются одноразовые пособия на особые приобретения, полное покрытие расходов на оплату жилья и страховки, а также рождественские пособия[40 - По крайней мере, в Германии, Habermann 2013, 226.].

Наряду с этим существует стимул постоянно требовать новых услуг. Вопреки расхожему мнению, перераспределение в социальном государстве происходит вовсе не преимущественно от богатого к бедному. Непрерывно идет перераспределение между всеми группами доходов, чтобы обеспечить определенным группам особые льготы – например, матерям-одиночкам, студентам, театралам, пострадавшим от природных катастроф и т. д. Поскольку же перераспределение осуществляется не в каком-то одном направлении, трудно оценить, кто именно получает фактическую выгоду, а кто нет. Однажды усвоив, что достаточно – во имя социальной справедливости – громко потребовать услуги, организованная группа будет и впредь действовать так же. За нею потянутся и другие общественные группы, прекрасно понимая, что иначе будут только платить за льготы, полученные более активными группами.

Эти проблемы обостряются в связи с миграцией. По причине высоких социальных отчислений квалифицированные налогоплательщики эмигрируют, зато иммигрируют не желающие работать получатели услуг.

Мне лично известны несколько случаев, когда ведущие сотрудники эмигрировали из Германии и Австрии в Швейцарию. Причиной, в частности, были более низкие в Швейцарии социальные отчисления. И наоборот, один из азиатских мигрантов рассказал мне, что у него, собственно говоря, нет стимула работать, потому что как отец семейства он имеет возможность получать социальную помощь в объеме, превышающем жалованье министра (!) у него на родине.

Тому, кто постулирует универсальное право человека, позволяющее жить за счет других, не стоит удивляться, если в конечном счете этого права требуют. Человек, который в развивающейся стране ежедневно по десять часов выполняет тяжелую работу и получает за это в месяц сто долларов США, в самом деле задумается, не лучше ли перебраться в Центральную Европу. Здесь он фактически ежемесячно получает тысячу долларов США за безделье, включая превосходную инфраструктуру. Логично, что, например, в Швейцарии лишь каждый седьмой из тех, кто официально претендует на статус беженца и имеет разрешение на пребывание в стране, занят регулярной работой[41 - Еженедельник «Вельтвохе» (“Weltwoche”) 51/52, 2014, «Просто социальное государство» (“Sozialstaat einfach”).]. И чем больше семья, тем выше претензии.

В Германии получил известность сирийский беженец, у которого четыре жены и 23 ребенка. Он претендует на круглым счетом 30 000 евро социальной помощи в месяц, вообще ни разу не заплатив ни гроша налогов[42 - https://deutscherarbeitgeberverband.de//klartextfabrik/2016_10_03_dav_klartextfabrik_frauen-kinder.html (https://deutscherarbeitgeberverband.de//klartextfabrik/2016_10_03_dav_klartextfabrik_frauen-kinder.html)]. Средний доход немца составляет примерно 3 700 евро в месяц[43 - https://de.statista.com/statistik/daten/studie/237674/umfrage/durchschnittlicher-bruttomonatsverdienst-eines-arbeitnehmers-in-deutschland/ (https://de.statista.com/statistik/daten/studie/237674/umfrage/durchschnittlicher-bruttomonatsverdienst-eines-arbeitnehmers-in-deutschland/)].

Трагическим образом данная система стимулов ведет к тому, что у себя на родине продуктивные производители услуг соблазняются к миграции в социальные государства, чтобы там стать алиментрованными потребителями услуг. Эмигранты из социальных государств, как и иммигранты, поступают по-человечески, стремясь повысить свой уровень жизни. При этом они используют предлагаемые им системы стимулов. В результате социальное государство теряет дающих, получая взамен больше берущих. Фактически отсюда следует также, что комбинация открытых границ и социального государства функционировать не может, а иными словами, представляет собой надежный рецепт катастрофы[44 - В этом плане стоит почитать убедительные выкладки Sieferle 2017, хотя он и недооценивает внутренне неверную конструкцию социального государства.]. Упорный отказ западных элит признать данное положение вещей может раньше, нежели ожидается, нанести социальному государству смертельный удар.

Последствия описанных неверных стимулов очень серьезны: сверхзадолженность, мелочное попечительство и асоциальное поведение.

Сверхзадолженность

Социальное государство – государство долговое, которое уже не сумеет выплатить будущим поколениям обещанные услуги. В силу вышеописанной структуры стимулов система постоянно сталкивается с оттоком плательщиков при одновременном росте числа получателей услуг. Параллельно все время возрастают уровни услуг и раздувается социальная бюрократия. Поэтому не только постоянно увеличиваются государственные расходы, но и сокращается возможный экономический рост. Ведь в секторе производства занято все меньше людей. Но меньший экономический рост в свою очередь ведет к росту числа нуждающихся. То есть налицо замкнутый круг. Социальное государство все отчаяннее борется с проблемами, какие само же и породило.

Методы распределения ускоряют путь к финансовому краху. Большинство социальных «страховок» (пенсионная, на случай болезни и безработицы) основаны на распределении денежных сборов, то есть уплаченные взносы тотчас распределяются дальше по получателям услуг. Поскольку наличные средства просто перераспределяются, нет никакой экономии, никаких инвестиций, а тем самым нет и прибыли. Если плательщиков становится все меньше, если они постоянно стареют и заводят все меньше детей, у системы возникает серьезная проблема. А потому огромный, обусловленный конструкцией рост затрат социальных систем уже не один десяток лет удается покрывать только за счет увеличения государственной задолженности. Задуманная как решение массовая иммиграция неквалифицированной рабочей силы не решает эту проблему, а только усугубляет.

Реформы социального государства суть либо просто косметика, либо по прошествии 15–20 лет оставят всего-навсего легкий изгиб в постоянно поднимающейся кривой затрат. Логично, что за последние сто лет государственная квота в западных демократиях возросла от в среднем 12 % до почти 50 %[45 - https://ourworldindata.org/public-spending/ (https://ourworldindata.org/public-spending/). Государственная квота – доля государственных затрат в валовом национальном продукте.]. Вменяемые социальному государству расходы составляют ныне в Германии уже более 50 % государственного бюджета[46 - www.bundeshaushalt-info.de/#/2017/soll/ausgaben/einzelplan.html (http://www.bundeshaushalt-info.de/#/2017/soll/ausgaben/einzelplan.html): работа и социальные статьи – 41,81 %, здравоохранение – 4,61 %, семья – 2,89 %, образование – 5,36 %.]. За последние сорок лет немецкий государственный долг увеличился со 167 млрд до 2 000 млрд евро[47 - 1977–2017; www.destatis.de/DE/ZahlenFakten/GesellschaftStaat/OeffentlicheFinanzenSteuern/OeffentlicheFinanzen//Schulden/Tabellen/SchuldenNichtOeffentlich_Insgesamt.html (http://www.destatis.de/DE/ZahlenFakten/GesellschaftStaat/OeffentlicheFinanzenSteuern/OeffentlicheFinanzen//Schulden/Tabellen/SchuldenNichtOeffentlich_Insgesamt.html)]! Если учесть все пенсионные и социальные претензии общин и земель, то эта цифра достигнет 8 000 млрд, то есть 8 трлн евро[48 - Prollius 2012, 57–77; 65. Braunschweig 2012, 31f.]. В других западных социальных государствах дело обстоит сходным образом.

Если число берущих будет впредь увеличиваться, а число дающих – падать, при том что будет расти и социальная бюрократия, то крах государственного и социального бюджета всего лишь вопрос времени. Фискальные уловки центральных банков, такие, как манипуляции по снижению процентных ставок или покупка собственных государственных займов, могут лишь отсрочить этот результат, но не предотвратить его.

Мелочная опека

Социальное государство – государство авторитарное, оно приказывает, что? надо делать, и гражданин обязан подчиниться. Безразлично, желает он или не желает равномерно распределять свои доходы по всем жизненным этапам, как предписано законодательным пенсионным страхованием. Безразлично, предпочитает ли минимальное страхование на случай болезни лишь с учетом высоких рисков. Индивидуальные жизненные планы в системе все менее допустимы. Отсюда следует растущая мелочная опека, а тем самым ограничение свободы. Гражданину не дают идти своим путем, как не дают и приобретать собственный опыт и извлекать из него урок. Заранее предписан путь к недееспособности. А откуда, собственно, проистекает право принуждать мирных ближних к участию в том, чего они не желают?

Асоциальное поведение

Социальное государство развращает людей, поощряя асоциальное поведение. Существуют мощные стимулы поступать нечестно и непорядочно («симулировать болезнь»). Место собственной предусмотрительности занимает зависимость. Место ответственности – недееспособность. Место любви к ближнему – стремление выжать максимум для себя. Место самоутверждения – поиски незаслуженных доходов. Место благодарности – агрессивная требовательность. Повсеместная в социальном государстве претензия общественных групп на перераспределение фактически становится приглашением к совершению наказуемого деяния. Ведь перераспределение возможно, только если у людей отнимают плоды их труда. Следствие – нескончаемая борьба за перераспределение, а значит, социальные раздоры и зависть. Но ведь нет общепризнанного правового принципа, позволяющего двум людям лишать третьего собственности. Личная неудача или несостоятельность отнюдь не основание для привилегии эксплуатировать других.

Защитники социального государства возразят, что «солидарности» и «социальной справедливости» невозможно достичь иным путем. Но солидарность, достигнутая под угрозой насилия, таковой не является. «Социальная справедливость» неопределима и всегда зависит от позиции наблюдателя. Что же допускает для человека возможность жить за счет других и кто судья, который выносит такое решение? По какому праву А решает, сколько Б должен заплатить В?

В. Принцип минимума как ключевая проблема

Если проблемы настолько очевидны, то почему социальное государство все же так популярно? Ответ мы найдем в принципе минимума. Люди всегда ведут себя по принципу минимума, то есть стремятся получить как можно больше за минимальные действия, что с точки зрения эволюции вполне разумно. Потому-то мы постоянно ищем вспомогательные средства и методы, чтобы меньшими усилиями достичь большего результата. А это опять-таки привело к тому, что ныне благодаря технологии средний человек в большинстве стран может жить в благостостоянии, прежде доступном лишь привилегированным верхним слоям.

Коль скоро эта диспозиция справедлива и для политической власти, возникает проблема: в силу государственной монополии власти политика может обещать дотации, за которые получатели дотаций якобы ничего не платят[49 - Такой вывод Ходоров сделал еще в 1959 г., Chodorov 2012.]. С их точки зрения это выгодно: никаких усилий и все же доход = хорошая сделка. Сюда относятся не только явные подкупы избирателей вроде обеспечения пособия на детей или свободной диспансеризации и, пожалуй, даже безусловного основного дохода, но и законодательные урегулирования, желательные для некой группы, например предписания по защите от увольнения или запрет на ядерную энергию. Все краткосрочные преимущества, модные веяния в духе времени, обещания, не требующие ничего взамен, и прочие «даровые» предложения политики пользуются спросом у большинства. Разумеется, в конечном счете кому-то приходится за все это платить, но одна из важнейших «услуг» политики как раз в том и состоит, чтобы маскировать такие взаимосвязи. Теоретически эту проблему можно решить, используя здравый смысл и убеждение, на практике же приницип минимума сильнее. Политики или правители, одобряющие сокращение услуг, рано или поздно лишаются поддержки избирателей или заменяются другими. Отто фон Бисмарк, автор социального государства, вполне логично называл его «государственным социализмом». В конце жизни он подвел следующий итог:

Возможно, когда я умру, наша политика рухнет. Но государственный социализм пробьется. Каждый, кто подхватит эту идею, придет к кормилу власти[50 - Habermann 2013, 175.].

Из этого признания и всего вышесказанного вытекает следующая, регулярная модель:

1. Почти все люди хотят повысить свой жизненный уровень. И хотят сделать это самым простым способом.

2. Легчайший путь повысить свой материальный жизненный уровень – отнять что-нибудь у других.

3. Большинство, правда, не отваживается просто зайти в магазин, набрать товаров и уйти, не заплатив, или отобрать деньги у соседа.

4. Они облегчают себе задачу, поручив это третьему лицу, которое берется за дело, заявляя, что все законно, да еще и накидывает на весь процесс моральный плащик.

5. Поэтому люди обращаются к государству. Ибо государство – единственный институт, который может безнаказанно отобрать у других плоды их труда. Но в самом деянии ничего не меняется, отъем остается отъемом, который это же общество в иных ситуациях считает фактом кражи или грабежа («Не укради»).

6. Правительства и политики обслуживают такие желания, иначе их не выберут или снимут, а на их место посадят тех, кто все это сделает.

7. Мало-помалу все большее число общественных групп выясняет, как можно использовать власть государства в собственных целях. Государство – не экономическая активность – становится главным источником повышения жизненного уровня.

8. Все меньше людей заняты в секторе производства. Борьба за перераспределение становится интенсивнее, государственная задолженность растет.

9. В конце концов деньги у государства кончаются. Вытекающий отсюда кризис приводет к радикальным реформам, а то и к смене системы. Игра начинается сначала[51 - Эта модель – развитие вывода Боннера, Bonner 2014, 164f.].

Означенная динамика, увы, ведет и к тому, что государство во все большем количестве областей и все интенсивнее вмешивается в частную жизнь. Ведь распределяются и нематериальные дотации, иначе говоря, регулирования в пользу желаний определенных групп. Возможность жить по собственному вкусу, а тем самым просто человеческое многообразие все больше сужается. Особенно в демократиях – но не только там – почти всякая группа пытается реализовать свои личные желания за счет всего общества, вот почему со временем неизбежно растут число законов, налоговое бремя и государственные долги.

II. Как можно ограничить власть?

Тот, кто ждет от политики разумных решений, не понял, что воля к власти сильнее любого разума.

    Роланд Баадер, экономист и публицист

Если комбинация человеческого принципа минимума и политической власти составляет проблему, можно бы, с одной стороны, попытаться изменить человека и сложившиеся в ходе эволюции модели его поведения. Такие попытки предпринимались уже не раз, особенно политикой и религией. До сих пор успеха достичь не удалось, что, впрочем, не мешает приверженцам данного варианта делать попытки снова и снова. С другой стороны, можно бы сломить политическую власть или по меньшей мере ее ограничить. Над этим более-менее успешно работают уже несколько столетий. Рассмотрим подробнее несколько таких попыток.

Проблема насилия и монополия насилия

Один из главных уроков истории гласит, что людям необходимо организоваться в некой вооруженной форме, иначе им не отразить агрессию чужих групп. В этом смысле сплочение неизбежно. В противном случае людей просто поработят. Такая судьба ожидала бы и самоопределившихся, но беззащитных анархистов, самое позднее по достижении некоторого благосостояния. По сути, именно из такой ситуации исходил Томас Гоббс, когда писал своего «Левиафана»[52 - Гоббс (Hobbes 1970, 151): «Законы и договоры сами по себе не могут отменить состояние войны всех против всех; ведь они существуют на словах, а просто слова не могут вызвать страх, поэтому без помощи оружия они не способствуют безопасности людей».]. Реальной борьбы «всех против всех» как естественного состояния, конечно, никогда не было и не будет. Человек – животное стадное и, как таковое, склонен объединяться в стаи. В соответствующих обстоятельствах это имеет место и ныне: даже на беззаконных территориях бразильских фавел развиваются иерархии и кооперации[53 - Wolff 2015.].

Однако подлинная суть гоббсовского подхода заключена в том, что неорганизованному индивиду или слабой группе постоянно грозит опасность грабежа со стороны кочующих в округе более крупных или более сильных шаек. Физическая борьба за скудные блага в Гоббсовом естественном состоянии присутствует постоянно, сельское хозяйство, торговля, наука и искусства вообще не возникают. Такое состояние неудовлетворительно и как раз не обеспечивает свободы, потому что другие постоянно мешают человеку делать то, что он хочет, и даже силой отнимают плоды его труда. Альтернатива от случая к случаю объединяться с соседями в оборонительные альянсы, чтобы отразить врагов, тоже намного ненадежнее и в большинстве случаев затруднительнее, нежели создание организации более высокого порядка, которая исключительно и в обязательном для всех порядке берет на себя защиту личности, жизни и собственности.

Поэтому со временем в развитых регионах мира появился институт монополии насилия. Это учреждение, как правило, именуется полицией и имеет исключительное право пресекать применение гражданами силы для достижения собственных целей, в том числе как возмездие за бесспорно изведанную несправедливость, причем только полиции разрешено угрожать насилием или прибегать к нему. Готовым к насилию, так сказать, под угрозой насилия разъясняется, что им надлежит отказаться от применения силы для осуществления собственных целей. Ради защиты от внешних групп, готовых к применению силы и не относящихся к данному сообществу, было создано войско. Подобный порядок оказался успешным и одержал верх над другими системами. Вот почему сейчас повсюду в мире есть государства и государственные монополии насилия. Даже преступные элементы предпочитают такой порядок, поскольку тогда награбленное, украденное или добытое путем мошенничества добро не отнимут у них на ближайшем углу, опять-таки силой[54 - Puster 2017.].

Тем не менее во многих местах мира люди не могут жить в безопасности. Когда надо, полиции на месте нет, она вообще обходит иные кварталы стороной или продажна и сама является частью проблемы. Пока сами власть имущие могут жить в безопасности, у них мало стимулов предлагать другим столь же высокий уровень безопасности. Но, в сущности, все государства, не могущие обеспечить своим гражданам безопасность, суть failed states (несостоятельные государства). От подобных систем толку мало. Обязательства гражданина перед государством кончаются, если оно уже не в состоянии его защитить[55 - Справедливо отмечено Гоббсом, Hobbes 1970, 126.].

Политика

Гоббс очень точно подметил, что государственная монополия насилия создает мирный порядок, который в конечном счете полезен всем гражданам. Увы, он упустил из виду, что это преимущество оборачивается своей противоположностью, если государство использует свою монополию насилия, чтобы достичь целей, выходящих за рамки обеспечения мира. А именно, когда государство начинает заниматься политикой и навязывает поголовно всем политические цели, неизменно представляющие собой лишь цели определенной группы граждан. В таких системах жертвы пристрастной политики даже беззащитнее, чем в естественном состоянии. Государственная монополия насилия теперь оборачивается против них, и им, например, приходится терпеть, что у них отбирают значительную часть их дохода и распределяют по другим карманам, а они не смеют возражать. Однако когда государственная монополия силы становится орудием политически мотивированной пристрастности, исконная концепция утрачивает свое воздействие, и за фасадом мирного государства вновь свирепствует непрерывная – на сей раз политическая – борьба соперничающих групп[56 - Puster 2017.]. Политика, таким образом, превращается в неприметную гражданскую войну, чья неприметность идет оттого, что жертвы государственной пристрастности не имеют реального шанса на оборону. Достигнутый мир всего лишь кажимость и основан на эффективном подавлении отклоняющихся интересов.

Поэтому контрпродуктивно предоставлять государству власть, выходящую за рамки обеспечения внутренней и внешней безопасности. Ведь коль скоро мир установлен, единственная легитимная задача государства – заботиться о том, чтобы его жители не навязывали другим свою волю. И только для реализации этого принципа самому государству дозволено применять силу. Этот вывод отнюдь не нов, его можно найти уже у философов Джона Локка[57 - Locke 1974.], Вильгельма фон Гумбольдта[58 - Humboldt 1991.], Людвига фон Мизеса[59 - Mises 2006.] или у Людвига Эрхарда, по мнению которого проблемы начинаются, когда государство перестает быть арбитром и само вступает в игру[60 - Erhard 1957, 134f.]. Правда, это учение регулярно игнорируют, ибо очень уж привлекательно позволить политике решать проблемы. Но политика, по сути, означает – навязывать всем прочим свой взгляд на мир. А люди-то разные. Что верно для одного, неверно для другого. Субъективно разные представления о ценностях и объективно иные жизненные обстоятельства ведут к тому, что при любом «политическом разрешении» ситуаций остаются люди, которых к чему-то принудили против их воли. Делать политику значит стать на чью-то сторону и сделать желания нескольких масштабом для всех, причем – нельзя забывать! – в случае чего и силой. Разве такое может быть легитимным?

Общественный договор

По Гоббсу, граждане делегировали государству столь обширные властные полномочия, чтобы иметь возможность жить в безопасности[61 - Hobbes 1970, 156f. Гоббс тоже называл это договором.]. Позднее Локк и, прежде всего, Руссо дополнили эту позицию принципом общественного договора, где речь шла о добровольном соглашении участвующих сторон, сравнимом с гражданско-правовым договором[62 - Rousseau 1977, 17. Locke 1974, 74.]. Он должен иметь место между гражданами и государством. Или, по крайней мере, граждане должны заключить между собой договор, согласно которому уступают часть своего суверенитета государству и принимают вытекающие отсюда последствия. Данная трактовка по-прежнему преобладает; как правило, конституция государства и вытекающий из нее порядок приравниваются к общественному договору Руссо. Однако у нее есть изъян, а именно: создание договора также должно происходить согласно правилам взаимности, выработанным на протяжении столетий в гражданском праве. В противном случае речь идет о чем-то другом, чему понятие договора уже не соответствует.