Иго. Татарский роман. Книга 1

скачать книгу бесплатно


– Почему? – учтиво спросил Барадж, не замечая моего нервного тона.

Я сказал, что разбирать тафсир и другие религиозные премудрости Арабской веры мне неинтересно. Что касается математики, то это, конечно, необходимая наука, но она больше полезна для купеческого и ремесленного сословия. Мне же нравятся астрономия, тарихи – история и маданият – литература.

– И какие исторические труды ты сейчас изучаешь, мой юный друг? – оживился эмир.

– «Таварихи Булгария» Якуб Нугмана.

– Похвально, Ханиф. Я тоже люблю историю. И, возможно, когда нибудь напишу свои воспоминания, – задумчиво произнес Барадж.

«Любопытно было бы почитать, – подумал я про себя, – что ты там напишешь, особенно про моего отца?»

– А как ты относишься к дастанам? – продолжил между тем разговор эмир. – Вот скажи ка мне, Ханифжан, кому принадлежат эти печальные строки:

Богатство, власть, жена и дети,

Нужны тебе на этом свете.

На тот – и бедный и богатый,

Уйдет один, без провожатых.

Барадж, как выяснилось, владел многими языками, кроме родного тюрки, арабского и фарси, он понимал еще и по-альмански (германски), поскольку мать его была мадьяркой и жила раньше в Алмании. Эмир читал стихи на фарси, я с трудом улавливал лишь отдельные слова «старость», «бедность», «богатство»… Я честно признался, что пока еще не так хорошо изучил персидский, как арабский.

– Стыдно, юноша, воспитаннику Дарь аль-улюма такого не знать! Это же гянджийский бек Низами, украсивший сад поэзии прекрасными цветами своих дастанов, – вдруг перешел на пышный витиеватый слог персидских стихотворцев эмир.

– Действительно, как же это я не почувствовал чарующее дыхание автора боговдохновенного дастана «Лейли и Межднун»! – в тон Бараджу, немного деланно и игриво, воскликнул я (впрочем эмир никакой иронии не уловил, или сделал вид, что не уловил).

Запинаясь и вспоминая на ходу персидские слова, я прочитал короткий отрывок из этой поэмы:

Поверь, что не виновен я нисколько

Ни в участи своей, ни в жизни горькой.

Не приведут усилья ни к чему.

Я сам себя швырнул навеки в тьму.

Барадж задумался, а потом продолжил декламацию:

Не плачь, когда быть одиноким больно.

А я – никто. Я близко – и довольно.

Не плачь, что в одиночестве убог.

Запомни: одиноким близок Бог.

Похоже, мой начитанный собеседник захмелел, – беседуя со мной, он не забывал время от времени прикладываться к большой, инкрустированной алмазами серебряной чаше, до краев наполненной молочной водкой. Признаюсь я тоже немного расслабился, словно разговаривал не с грозным эмиром, а со своим ровней, шакирдом из академии. То ли кумыс на меня так подействовал, то ли вкрадчиво-ласковые речи Бараджа. Держался он по-свойски, можно сказать, по-родственному. И как то запросто, доверительно, по-мужски поделился подробностями своего давнего посещения Гянджы – родины знаменитого азербайджанского поэта.

– Я тогда был чуть постарше тебя и напросился в эту поездку у отца. Дело в том, что гянджийскому беку Низами, дастанами которого я в ту пору зачитывался, подарили красавицу рабыню. Кстати, рабынями приторговывал отец Кул Гали – богатый булгарский купец. В Гянджу красавица попала не сразу, сначала она досталась одному вайнахскому беку, а он уже уступил ее Низами Гянджави…

Я не буду занимать внимание читателя юношескими воспоминания эмира Бараджа и опущу эту часть. По правде говоря, я хорошо их и не помню. Ведь сейчас, когда я пишу эти строки и нанизываю на четки своего повествования бусинки событий, извлекаемые из запыленных сундуков своей уставшей памяти, я давно уже разменял десятый десяток и приближаюсь к вековому рубежу. События, которые я здесь описываю, происходили более 70 лет назад, в 711 году по хиджре (1241 г. по милади), никого из поминаемых мною лиц уже нет в живых, и потому, возможно, я не всё смогу вспомнить с достоверной точностью. За что прошу, не судить меня слишком строго. Но за непредвзятость и искренность своего рассказу я ручаюсь.

…Вернемся к нашему разговору с эмиром Бараджем. Постепенно я стал понимать, для чего он его затеял. Через меня эмир добирался до друга моего отца – Кул Гали, жившего после падения Биляра и неудавшегося переворота уединенной жизнью в Алабуге.

Когда Кул Гали провозгласили правителем страны с сохранением титула сеида, он, не покидая Алабуги, объявил Татарам газават – священную войну и подготовил по этому поводу специальный фирман. И если бы не вмешательство эмира Бараджа, Татары непременно бы расправились с мятежным сеидом.

Барадж спасал Кул Гали дважды. Первый раз – во время осады Татарами Биляра, в обороне которого участвовал и сеид. Завидев в толпе пленных Кул Гали, эмир Барадж закричал: «Его нельзя казнить, он верховный сеид всех булгар. Если вы его убьете, то вас постигнет страшная кара!» И присутствовавшие при этом Батый хан, и багатуры Сабату и Менке, и внук великого кагана Угедея – Гаюк (ставший впоследствии сам правителем державы Татар) – все они в суеверном ужасе отшатнулись. Кул Гали спасся, но его внук и жена Салия бикэ (моя мачеха) погибли…

Похоже, зная о близких отношениях наших домов, Барадж хотел через меня установить контакт с опальным, но все еще влиятельным сеидом. Отсюда и его интерес к поэзии, – эмиру как то плавно и естественно нужно было перейти к интересующей его теме. Когда эмир спросил, нравится ли мне дастан Кул Гали «Кыссаи Йусуф», я сказал, что нет. Я объяснил свое неприятие тем, что в поэме много богословских сюжетов, в которых я плохо разбираюсь (тогда я действительно плохо в них разбирался), и они кажутся мне скучными. Зато я высоко отозвался о произведении «Шан кызы дастаны» Микаэля Башту, пусть несколько фантастическом, но подробно рассказывающем о древней истории тюркских и булгарских племен.

Эмир Барадж опять задумался, но от намеченного плана отходить не стал. Он моментально отрезвел, а может, и не пьянел вовсе, а только притворялся.

– Первое, сынок, о чем я тебе хочу сказать, – твердо и проникновенно произнес Барадж, – я не убивал твоего отца. Запомни это, я говорю сущую правду, клянусь Тенгри!

– А кто его убил? Он ведь умер не своей смертью. Его убили?

– Я не могу тебе сказать… Я сам еще до конца не уверен… Возможно, когда нибудь ты сам во всем разберешься (забегая вперед, должен сказать, что разобраться в этой темной истории с гибелью моего отца мне так и не удалось, хотя я и предпринимал для этого огромные усилия).

После этого Барадж горячо и быстро начал объяснять, зачем он позвал меня к себе. Эмир хотел поручить мне одну очень важную, государственного значения, как он выразился, миссию, от успеха которой зависит, возможно, будущее страны. Эмир говорил долго и страстно, словно выдавливая из себя накопившуюся боль, временами мне казалось, что он даже не замечает меня, ему просто нужно было выговориться. Я уже не помню в деталях – столько лет прошло! – все то, о чем говорил Барадж, но основные моменты его пламенной речи постараюсь воспроизвести.

Мне показалось, что эмира раздирали муки совести. Дело в том, что Барадж воцарился на булгарском троне с помощью безжалостных Татарских мечей и стрел. Все об этом знали, и многие считали его предателем. В Дарь аль-улюм я слышал рассказ о том, как Алтынчач – дочь свергнутого Алтынбека – нанесла визит в царскую ставку. Когда удивленный Барадж спросил, что ей угодно, гордая принцесса смело ответила:

– Ты – баба, а не мужчина! Поэтому мой отец послал меня, женщину, чтобы передать тебе Указ, в котором ты объявлен врагом ислама и изменником Отечества!

Говорят, Барадж в ответ лишь усмехнулся и спокойно ответил:

– Передай отцу, что спасутся только те города, которые мне беспрекословно подчинятся, остальные же подвергнутся нападению Татар и будут безжалостно уничтожены.

При штурме Биляра Алтынбек был изрублен на куски воинственными туркменами, входившими в состав Татарского войска. Судьба принцессы Алтынчач неизвестна. Одни утверждают, что своими глазами видели, как она сбросилась с минарета и разбилась насмерть. Другие клятвенно заверяют, что сардару Бачману удалось прорваться через вражеское кольцо и вывести Алтынчач из осажденной столицы. Бачман потом еще долго будет досаждать своими дерзкими вылазками, пока его не поймают на одном из островов Итиля, для чего Татарам придется построить целый флот. Но принцессу так и не найдут…

С высокого минарета Соборной мечети протяжно и певуче пропел азанчи, приглашая правоверных на ясту – ночной намаз. Его красивый сильный голос донесся и до царской ставки. За беседой мы и не заметили, как на землю спустилась ночная мгла и слуги зажгли факелы вокруг открытой беседки, в которую мы перебрались. Барадж не выказывал ни малейшего намерения совершить обязательный вечерний обряд, предписанный всем последователям Арабской веры. Он слишком был увлечен разговором.

Вернемся и мы к нему. Когда дошла весть о приближении Татар, урусские беки, по словам Бараджа, этому сильно обрадовались и организовали поход на Казань.

– Я был на вершине отчаяния, поскольку улугбеком Казани в ту пору был мой сын Хисам, – с горечью вспоминал эмир.

А сам Барадж тогда возглавлял один из урусских городов, ему удалось спасти сына, но пришлось бежать на Восток к Татарам. Батый, как утверждает эмир, был на грани отчаяния, был даже готов наложить на себя руки, потому что терпел одно поражение за другим и ждал подкрепления от верховного хана Угедея. Когда Барадж прибыл в ставку хана, то Батый, со слов эмира, «обезумел от радости» и принял его со всеми почестями, поселил в отдельную юрту, предназначенную для самых сановитых гостей из Дома Чынгыза.

– Что ты хочешь от меня? – спросил Батый.

– Разве ты уже стал Верховным каганом? – не отвечая, сам задал вопрос Барадж.

– Нет, каган – Угедей, а я только его ставленник в Кыпчакском юрте.

– Тогда на твой вопрос я отвечу Угедею.

…Угедей встретил гостей верхом на лошади возле своей «золотой юрты». Батый, со слов эмира, «упал ниц лицом к ногам его лошади», а сам Барадж лишь вежливо поклонился Верховному кагану.

Беседа двух правителей состоялась в красиво убранной летней беседке на живописном холме. Джуры Верховного кагана оцепили кольцом беседку. Как утверждает Барадж, беседа проходила без посредников. Сначала с ними был переводчик, но потом, когда выяснилось, что Угедей говорит на одном из тюркских наречий, талмач был удален.

Каган восхитился ответом Бараджа Батыю («Разве ты уже стал Верховным каганом?»), о чем ему, конечно, уже донесли:

– Ты великий каган, если так сказал!

– Я всего лишь эмир, – скромно заметил Барадж, отдавая себя отчет, что перед ним сидит сын самого Чынгыза – основателя одной из самых могущественных Держав, существовавших когда либо на Земле.

– Откуда идет твой род?

– От правителей хонов.

– Наш род тоже идет от правителей хонов. Ты должен занять в нашей Державе достойное место. Ты хочешь сесть на трон своего отца?

– Да, но тогда тебе придется заключить со мной союз.

– Считай, что такой союз уже заключен. Я признаю тебя эмиром Булгарского юрта, помимо этого ты будешь нашим послом с Западом.

Слушая рассказ Бараджа, я пребывал в сильном волнении. В моем возбужденном мозгу роились бесчисленные вопросы, я не удержался и спросил:

– А мои предки – отец, дед и прадед Отяк – тоже идут от правителей хонов?

– Да, – подтвердил Барадж. – И прежние великие цари – и Мете, и Атилла, и Кубрат – все они из рода хонов.

Мой юношеский патриотизм был уязвлен, я в сердцах воскликнул:

– Если мы происходим от одного и того же царского рода, почему правитель Булгара – только эмир, а правитель Татар – каган!

– Таковым было условие Угедея, – сухо произнес Барадж. – Но назначив меня послом с Западом, Верховный каган оказал мне большую честь, он принял меня в правящий Дом Мунгул. Я единственный нечингизид в этом Доме. И мой статус посла Верховного кагана выше ханского, ибо я не подвластен ни одному Татарскому хану из Дома Мунгул.

– И Батыю тоже?

– И ему тоже, я исполняю приказы только Верховного кагана.

И, не обращая внимания на мои дальнейшие расспросы, даже будто не замечая меня самого, эмир начал рассказывать о своем «вещем сне», который он видел, еще будучи урусским улугбеком.

– Мне приснилось, будто я стою на пепелище разрушенного Булгара, и сам Тенгри велит мне спасти страну от опустошительного набега Татар. Приехав в ставку Верховного кагана и увидев, какой реальной мощью обладают Татары, я еще больше убедился в правильности своего решения. Я пошел на сделку с Угедеем не для собственного возвышения и спасения, а для спасения Отчизны от бессмысленной гибели в столкновении с Татарами. Хотя многие думают по-другому.

Помолчав, Барадж повелел:

– Я хочу, чтобы ты поехал к Кул Гали и передал ему наш разговор. Он очень хорошо относится к вашей семье, возможно, он тебя выслушает. Скажи ему, что я хочу предложить ему снова стать главным сеидом всего Булгарского юрта, поскольку он пользуется в народе непререкаемым авторитетом. Если Кул Гали проявит мудрость и, отбросив свое предвзятое отношение ко мне, примет мое предложение, то это поможет укрепить единство народа и укрепит наш юрт.

– Когда выезжать?

– Немедленно.

Глава 2

1

А теперь, руководствуясь принятым планом, нужно отмотать ленту истории ровно на 44 года назад с того момента, когда Мардан Рыстов со своем литовским другом Жинтарасом убегали по железнодорожным шпалам от милицейского патруля в шахтерском городке Горловка…

Чем тогда, ранней осенью 1914 года были заняты представители двух славных родов Утэков и Рыстов? Находились ли они в полном здравии или мучили их какие хвори, чему они радовались и о чем печалились? Какие еще пакости немилосердная судьба уготовила многострадальному татарскому народу?..

В начале осени 1914 года в магометанском приходе аула Уразлы Царевококшайского уезда Казанской губернии происходило вот что.