Письма стареющего селадона

скачать книгу бесплатно


Я захаживал к ней, кажется, раз в неделю. Через месяц меня стала одолевать совесть. Я трахаю взрослую тётку, при этом влюблён и готов жениться на красавице-однокурснице. Да, В. мне отказала, но я своими действиями ставлю любимую девушку в один ряд с тёлкой, с блядью, с сучкой. Нет, этому надо положить конец! И, уходя в очередной раз, я ей сказал, что больше не приду.

Я знал, что она заплачет. Она заплакала. «Миленький, разве тебе плохо, ведь к тебе никаких требований: приходи, когда хочешь, еби, сколько хочешь, мне уже было хорошо, я уже почти поправилась».

Последнюю фразу надо пояснить. Тогда, в 1978 году, сексология была уже признана в СССР и формировалась как наука. Уже Игорь Кон ездил по стране, читал обзорные лекции по психологии пола, уже понемногу в лекциях звучало запрещённое имя Фрейда, говорили о психоанализе, фрейдизме. Уже мы, старшекурсники мединститута и молодые врачи, говорили, что для лечения невроза нужна регулярная половая жизнь, нужна удовлетворённость в сексе… Я внутри себя свои походы к Егисапет оправдывал этим самым лечебным соитием. Я себя убеждал, что как врач имею моральное право, ведь это на пользу пациенту…

В тот день я был неумолим, что очень не соответствовало моему характеру. Я ушёл. Правда, через два месяца, уже попробовавшая глубины чувственности плоть взяла своё. Я позвонил. Она была рада. Я зашёл уже как к старой любовнице. Мы поболтали, потрахались, я ушёл. Я заметил, что моя фотография стояла там же за стеклом.

Post scriptum

Это всё закончилось в августе 1979 года, когда я с корочками врача-терапевта уехал домой. Там я по направлению министерства поступил на работу врачом-рентгенологом. Но, ещё не имея специализации, стал вести пару палат в терапевтическом отделении. Примерно через две недели на работу в это же отделение вышла из отпуска Л.М., моя будущая жена. Тогда мы с ней и познакомились…

Часть вторая

Письмо 4

Сервус, пани Донара!

Работа над письмами идёт полным ходом, она меня завлекает, окунает в глубины эмоциональной памяти, иногда отрезвляет и укоряет, ведь, пальцев рук недостаточно для подсчёта обласканных, приходится привлекать стопы. Одновременно с этим, я терпеливо, но с предвкушением сильных впечатлений, жду твоих рассказов.

Я начну это письмо с моего созревания.

Я, как ты помнишь, младший брат двух старших сестёр, а это значит, что при моей природной чувственности, я не смог бы избежать соблазна возможности подглядывать за своими сёстрами. Вуайерист, а по-русски соглядатай, подглядывающий, подсматривающий. Да, я соглядатай по жизни.

Самое сильное впечатление моё было, когда я, проходя из комнаты в кухню, заглянул в дверную щель ванной, которая плотно не прикрывалась, а на щеколду нам, детям было запрещено запираться. Мне было тогда, наверно, лет одиннадцать, я тогда ещё не дрочил. Старшей сестре было в ту пору 16 лет, она была по возрасту развита, с хорошей грудью, тонкой талией и пышным черным кудрявым треугольником внизу живота.

В этом возрасте мы уже подробно рассматривали «Данаю» Рембрандта, «Обнаженную перед зеркалом» Веласкеса, «Обнаженную маху» Гойи, уже попадались кустарно сделанные игральные карты из фотографий голых женщин, но везде промежность скрывалась, и что там и как выглядит, оставалось тайною тайн.

Я всегда ухитрялся хоть разок, да глянуть в дверную щёлку, запомнить образ «пизды», испытать непонятные, необъяснимые, тревожно-манящие, зовущие куда-то ощущения. И в одну из таких попыток я застал сестру в таком положении: она сидела на табуретке, левая нога опиралась на бортик ванны, и вся промежность была открыта взору! Я увидел вместо привычного треугольника черные заросли, густо покрывавшие всё между бёдер. Это было открытие, новое знание для меня! «Вот она какая! Какая мохнатая, тёмная…» Этот образ у меня до сих пор в памяти.

Я подсматривал за сёстрами всё время, когда это получалось. Помню, что всегда, меня охватывало волнительное сердцебиение. Иногда я бывал разоблачён с гневными окриками, но чаще всё проходило успешно. Со временем дверь ванной стали запирать, но я высверлил незаметную дырочку на уровне таза, заглядывал в ограниченное пространство в ожидании, что в поле зрения попадётся «приманка людей». Помнишь, у Пушкина:

«Корсетом прикрыта

Вся прелесть грудей,

Под фартуком скрыта

Приманка людей».

Однажды, видимо, почувствовав, что я подсматриваю, сестра вышла из ванной (мы были дома одни) и говорит мне: «Не надо подсматривать. Хочешь, я покажу, но, чтобы больше не подсматривал?»

Я всю жизнь думаю, вспоминая этот эпизод, что могло быть потом, если бы я сказал: да! Но я сказал: нет (какая жалость!), и всё осталось как прежде.

За младшей сестрой, мне редко удавалось подсматривать. Она разоблачала мою конспирацию ещё в зародыше.

Совсем другое, противоположное, но тоже очень яркое впечатление подросткового периода. Как-то в подъезде меня перехватили друзья, соседские ребята, и затащили в однокомнатную квартиру братьев-крепышей нашего околотка. Гарик был моим сверстником, а Гагик старше на два года, он был могучим, хоть и ниже нас ростом, мог поднять любого как гирю, ухватившись за ремень, на вытянутую руку.

Родителей не было дома, нас набралось ребят шесть с разницей в возрасте год-два, все из нашего и соседнего подъезда.

– Покажи-ка хуй, посмотрим. – Ребята сами были с раскрытыми гульфиками и торчащими колами. Я обратил внимание, что все мы разные, у кого-то тонкий изогнутый кверху, у кого-то прямо торчащий карандаш. Мы померились размерами, поразглядывали друг друга, я получил одобрение сверстников, мол, приличный пестик, чуть кривоватый, но толстый.

Я прошёл на кухню посмотреть на Гагика. Он был совсем без одежды, с мощным торсом, бицепсами, с огромной горизонтально торчащей дубиной, расхаживал по кухне, подрачивал слегка и приговаривал: «Позовите Сильву, отъебу! Позовите Стеллу, отъебу!» Он перечислял всех старших девчонок нашего двора и молодых тётушек, стягивал крайнюю плоть, обнажая головку не скажешь иначе как «охуенного хуя»! Я помню эту картину и сейчас. Это был Его Величество Фаллос! Гагик мог бы соперничать с самим Рокко Сифреди.

Еще одно яркое впечатление. Я после душа стоял в ванной, ещё мокрый, с эрегированным гордо загнутым кверху пенисом, пытался разглядеть себя в профиль в зеркале, выпячивая живот вперёд, чтобы попасть в отражение, – и в этот момент мама распахнула дверь! Пока мы ещё были подростками, мама всегда заглядывала в ванную, мало ли что могло быть – газовая колонка, горячая вода, скользкий пол. Я оцепенел, успел осознать, что эрекция моя в мгновение стала ещё твёрже, кажется, даже дыхание остановилось. Я только уловил, что мама взглядом скользнула по моей срамоте и, молча, закрыла дверь.

Сейчас я знаю, что в мыслях мама могла только порадоваться, что её сын – нормально созревающий юноша. А тогда я несколько дней тушевался, избегал попасть на глаза маме, думал, отчитает меня за аморальность. Это было больше пятидесяти лет назад.

***

Донара, я написал тебе пока о четырёх женщинах. Пятой в моей жизни стала та, которая позднее согласилась выйти за меня замуж. Супружеская жизнь – это всегда целый роман. Для тебя я освещу только один пласт нашей жизни.

Примерно через полгода, как мы стали коллегами, я влюбился. А ещё через полгода у нас, как сейчас говорят, завязались отношения. Мы стали любовниками. Она – опытная женщина 32 лет с двумя мальчиками, я – 25-летний молодой врач, с небольшим сексуальным опытом и огромным запасом нереализованных гормонов в яйцах.

Мы приспосабливались друг к другу почти год. Первый двухнедельный отпуск мы провели в одном курортном городе Северного Кавказа, жили в гостинице. Это было время абсолютного счастья для меня – иметь возможность весь день и всю ночь предаваться любви без ограничения.

Сначала мы принимали душ вместе, но мылили друг другу только спину. Потом я упросил, чтобы мы намыливали друг другу промежность. О, это дивная вещь, это ещё не взаимная мастурбация, но уже не петтинг! Какое-то время ушло на то, чтобы мы подошли к взаимным оральным ласкам в позе 69. Я постепенно стал давать предпочтение не классическим позам, таким как рабоче-крестьянская или раком, а другим: она на боку – я сзади, она на животе – я сверху, а также, лёжа на спине, головой в разные стороны, скрестившись промежностями, пропустив ноги к плечам другого, взявшись за руки, без амплитуды движений, только потягивая друг дружку одновременно на себя, мы тёрлись пушистым срамом и доводили себя до оргазма.

Я говорил ей, что не могу больше раза кончить. Она посмеивалась, потом молча, без разговоров, снова доводила меня до пика сладострастия. В один день у меня было четыре извержения!

Она раскрепощала меня больше как мужчину-личность, не разрешала грубости и похабности в её понимании. Нельзя было произносить слово «сосать», «лизать», «дрочить» и другие, – можно было это делать, но не говорить. Вообще, между нами в сексе было очень мало слов, всё понималось или интуитивно или по движениям тела и мимике.

Как-то я спросил, о чём она мечтает, чтобы я с ней сделал? Она ответила: «Хочу, чтобы ты всю ночь был во мне!» Я лежал на ней всю ночь, совершая медленные фрикции, пульсировал, поддерживал свой стояк поцелуями, мыслями, иногда проваливался в дрёму, но как-то умудрялся держаться на локтях. Так вся ночь и прошла в перманентном соитии!

За эти все годы я не смог её уломать на видеосъёмку. Говорил, вот станем мы дряхлыми и немощными, тогда будем смотреть, какими мы были молодыми, сексуальными и злоебучими! – Нет, ни за что!

У нас сложилась полная гармония, мы физически подходили друг к другу, и со временем мы приспособились функционально. Тут нельзя ничего добавить к высказыванию, что знание, намерение и практика всегда приведут к желанному результату. У нас был разнообразный секс. Мы иногда пробовали содомию – анальный коитус. После первого преодоления болезненности входа, её начинала забирать страсть. И, скажу тебе, до такой степени, что ничего сильнее этого не было. Она своей рукой, сильно надавливая, водила моими пальцами по клитору, чтобы была двойная разрядка. Когда мы бывали совсем одни, она в этот момент громко стонала, и я орал, изливаясь в прямую кишку!

Мы это делали редко, может три-четыре раза за год. Так и нужно, иначе расслабляется анальный сфинктер. Всё, что разнообразит секс, обогащает его, не должно стать довлеющим, даже если этого хочется. Это и есть культура секса.

Были у нас и эксклюзивные случаи. Мы как-то гуляли за городом, на опушке леса. Были мягкие зимние дни, по-видимому, декабрь. Пошёл снег крупными липкими хлопьями. Я открыл зонт. Мы всегда, будучи на природе, заходили за какое-нибудь дерево и я, стоя сзади, чуть наклонив мою благоверную, ритмично вдалбливал пестик в ступу. Всё было как всегда и в этот раз, только я правой рукой держал зонт, а левой – талию моей законной. По приближению моего истечения, милая быстро поворачивалась, приседала на корточки и принимала мой бальзам в рот, иногда сглатывала, иногда сплёвывала. Я в эти моменты вспоминал, как она рассказывала, что после нашей женитьбы сотрудницы поначалу с юмором спрашивали: что, доктор, армянская глюкоза сладкая? Поэтому, когда она, морщась, выплёвывала моё семя, я передразнивал: что, не сладкая армянская глюкоза?

В другой раз, я поехал встречать её в аэропорт на машине друга. На обратной дороге захватили ещё одного друга, он сел вперёд, а мы вдвоём на заднем сиденье «Жигулей». Мы расстались только на неделю, а кровь уже бурлила. С дороги она была, конечно, уставшая, и прилегла на бок, подогнув ножки, положила голову мне на колени. Сразу сработал мой рефлекс, я завёл руку под платье, протиснул палец за трусики и стал ритмично поглаживать вход в жемчужный грот. Она едва сдерживала себя, прошептала: я вся мокренькая. Я по-тихому вынул из брюк железобетонного шалуна и вложил ей в приоткрытый рот. Эмоции наши были на пределе, друзья на переднем сиденье вели оживлённый разговор между собой, я, зная, что моё лицо отражается в зеркале заднего вида, пытался изображать невозмутимость, и тут как потекло-о-о!..

Мы 15 лет ежедневно предавались любви в той или иной форме. За год могло набраться три-четыре дня пропуска, но были и дни «двух палок». Потом, когда пошли болезни, операции, соития наши стали реже, у меня со временем поостыла прыть, я стал давать предпочтение мастурбации, внебрачным связям. И вот, как результат, уже больше пяти лет, между нами, ничего нет. Это могло бы быть, если бы жена меня постоянно поддерживала, то оральными ласками, то руками, но она хочет видеть того злоебучего молодого самца, у которого всегда на неё стоял член.

Но того меня больше нет. Тот поезд уже уехал.

Письмо 5

Любезная моя пани Донара, kezеt csоkolom!

Сейчас я вступаю на зыбкую почву, где в жизни взрослого человека всегда присутствует тайна, интрига, сокрытие, двуличие, обман, одним словом, адюльтер. Я сознательно избегаю слова измена. Её значение расплывчато, имеет много оттенков, оно привнесено в социальную жизнь общества с религиозной и юридической целью. В первом случае ей отводится роль греха, во втором – провинности. И там, и там неизбежно наказание. Сама понимаешь, как обширна эта тема, которая перетирается столетиями в пересудах людей, в литературе, кино, на бесконечных телешоу.

Мы с тобой отойдём от порочной практики судить чужой поступок, мы не будем давать событиям оценки, мы будем их вспоминать друг для друга, понимая, что это часть большой жизни, в которой может быть всё. Я расскажу, как я запомнил то, что было в моей жизни, а ты прочтёшь и скажешь себе: «Надо же, ведь как бывает!» И сама расскажешь что-то своё.

Мара

Её полное имя Тамара. Но в школе для удобства мы её звали Марой. Она училась в параллельном классе, а в девятом после перетасовки мы оказались в одном 9 «В». Мара была неплохо сложена, чуть широка в талии, плотненькая, с ровными ножками и развитыми икрами, что редко для армянки. Смуглая, черноволосая, её отличали черные усики. В то время депиляция или обесцвечивание были редкостью, а в школьном возрасте этого делать было никак нельзя. В общем, девушка как девушка, у меня были другие объекты обожания. Но среди парней нет-нет, да вылетит тайная информация. Кто-то сказал после школьной вечеринки: «Андрей в углу Мару зажимал». Ага, значит можно!

Как-то уже в 10-ом классе мы собрались не в школе, а у одного из ребят дома, а дома вольготнее. Придумали такую фишку, что во время танцев вдруг на минутку неожиданно выключается свет. Вольница целую минуту! А я как раз с ней топтался в медленном танце, немного касался грудью её груди, животом живота, разбухшим гульфиком невзначай касался бёдер. Свет выключили, темень, я впился губами в её губы и сильно прижал к себе, чуть не задушил. Свет включили, мы как ни в чём не бывало топчемся в такт, боясь посмотреть друг другу в глаза…

Это был первый эпизод, связанный с Марой. И это было в первый раз, когда я целовал в губы. Просто прижимался губами. Вся Камасутра поджидала меня в третьем десятилетии жизни.

Второй эпизод случился после окончания института, когда я врачом-рентгенологом вернулся в родной город и приступил к врачебной практике. Не помню, зачем она пришла ко мне на работу, но я завел её в кабинет, в пультов?й была кушетка, а время нерабочее, можно было запереться. Я был уже опытным ловеласом, сразу впился ей в губы и стал раздевать, она сопротивлялась, ускользала от поцелуев, вырывалась, но я раздел её до пояса, целовал груди, гладил тело и норовил опустить ей юбку. Тут она была неодолима и стояла насмерть. Тогда она ещё не была замужем, может, хранила девственность. Но и я не был очень настойчив, больше игрив, чем возбуждён, окажись она невинной, я ни за что бы не осмелился на дефлорацию, просто из уважения к её будущей жизни. Мне кажется, она была еще со школы влюблена в меня, по крайней мере, симпатизировала.

Прошли годы, Тамара вышла замуж, родила двух детей. Мы с ней если виделись, то случайно на улице, ничего в памяти не сохранилось. Потом, уже будучи мамой двух детей, она стала приходить ко мне на работу, как ходят ко всем медикам. Мы встречались как старые одноклассники, очень любезно общались. То она приводила мужа на рентген стопы после травмы, то сама жаловалась на сердце, на позвоночник. Она попросила посмотреть дома её заболевшего мальчика, и я с ней ходил через железнодорожные линии в их ведомственный дом, с фонендоскопом, с аптечкой. Всё было прилично, но внутри меня пульсировало сердце Казановы. Если один раз ты уже допускался до тела девушки, то у тебя остался ключ от этой двери, пусть даже заржавевший от времени.

В один день Тамара пришла с жалобами на сердце. Время было нерабочее. Мы заперлись, я сделал ей снимки, а потом, под видом осмотра, раздетую до пояса, уложил на диван и начал свои игры. Я отметил про себя, что роды не испортили её, грудь второго размера была безупречной, мягкой наощупь, но эластичной. Смуглая, ровная, чистая ухоженная кожа, усики были обесцвечены и, видимо, периодически удалялись. Она стала женственной, как и положено по природе вещей.

Утолив первую жажду созерцания, касания и целования, я остановился. Торопить события было ни к чему. Я уже жил в то время регулярной половой жизнью. У меня были какие-то моральные установки быть порядочным и не нарушать заповедей. Но сердце Казановы пульсировало в моей груди!

К тому времени я практиковал технику энергетических пассов Джуны среди знакомых и родственников. Надо сказать, весьма эффективно. Сейчас, когда уже нет Джуны, я, с позиции времени и былого опыта, могу утверждать, что её методика имеет право быть в арсенале врача-целителя. Я предложил Тамаре провести курс энергетических пассов. У меня тогда было три рентген кабинета: стационарный в больничном корпусе, амбулаторный и флюорографический в поликлинике. Корпуса соединялись закрытым проходом. Я единственный рентгенолог. Вся работа успевалась до 14-ти часов, а потом делай, что хочешь до 17-ти. Живи – не хочу!

Я назначил время первого сеанса ближе к четырем пополудни. Мы закрылись в рентген кабинете поликлиники, и я приступил к исцелению. По методике пассы заканчиваются интенсивным растиранием левой половины груди. Это само по себе пикантно, когда работаешь с женщиной. А тут я просто не стал останавливаться, перешел на правую половину, стал стягивать с неё блузку. Она не сразу сообразила, что я её раздеваю и покорно сидела. Я расстегнул застёжку бюстгальтера, схватил за груди и припал губами к шее, чмокая и облизывая уже извивающееся в попытках вырваться тело. Она по-детски хныкала, шепча: не надо! Она отталкивала мои настойчивые ладони. Я усилил атаку, схватил её и понёс к дивану. Бросив на спину, я стал стягивать с нее брюки. Она, поняв, что я не остановлюсь, сопротивлялась уже серьёзно, но без крика, а больше с мольбой соблюдать приличия. Мне удалось стянуть с неё брюки, а затем и трусики. Я целовал её. Шептал какие-то ласковые слова, о том, какая у неё бархатная кожа, какая красивая грудь, о том, как я хочу её. Про себя я думал, что как только вставлю, она размякнет, успокоится. При этом с некоторым ужасом осознавал, что я не чувствую сильной эрекции. Я вспомнил, как мой друг рассказывал, что ему нравится одолевать девушку, чтобы она визжала, сопротивлялась, от чего у него твёрже стоит. Я вспомнил студенческий анекдот, как девушка после первого поцелуя быстро разделась и легла на спину, а парень ей: «Ты что, дура? Одевайся! Сопротивляйся!»

У меня всё получалось наоборот. Удерживая Мару на диване, я продолжал целовать, поглаживать, раздвигать её бёдра, одновременно сжимал свой уд, чтобы хоть как-то можно было войти. Так, держа свой пестик за корень, я кое-как погрузил его и начал двигаться. Ничего хорошего не происходило. Моя подруга сопротивлялась, почти плакала. Эрекция не приходила, я сникал всё больше и больше и вскоре ретировался.

«Зачем ты это сделал! Я не хотела изменять мужу», – она была очень расстроена. Я обнял её по-дружески, успокаивал, говорил, что это не измена, это продолжение того, что было тогда, раньше, до её замужества. Просто оно смещено во времени. Никакой измены нет!..

Она, молча, ушла. Прошло довольно много времени, месяцы. Она пришла вновь, как обычно, за медицинской помощью. По тогдашнему моему разумению, у неё был ипохондрический невроз, а это лечится регулярным добротным сексом, а это мы могём! Ну и так дальше в логике этой концепции. Я знаю случаи, когда у женщин с неврозами появлялись в жизни любовники, регулярный секс, промискуитет. Но реального долгосрочного избавления от симптомов не наблюдал. Сейчас я не верю, что сексом можно вылечить невроз.

Я не помню, что тогда было в начале, что в середине, но в конце было вот что. Заперев кабинет, я прижал её к двери, начал обцеловывать, запустил руку под юбку, заполз пальчиком в нужное место, дразня и возбуждая плоть. Она отвечала на ласки, очень скупо, больше глубоким, прерывистым дыханием и тихим постаныванием. У меня стоял как фонарный столб. Войти в пещерку оказалось несложно, хотя мы стояли лицом к лицу. Мара оказалась «корольком» или, по-другому, «английской леди». Анатомически вход в жемчужный грот имеет три варианта: ближе к пупку – это тот самый «королёк», соитие доступно даже при сомкнутых бёдрах. Ближе к анусу – это «сиповка» или «шалунья». Здесь оптимальны подходы сзади. Золотая середина – это «ладушка».

Я наяривал с большой страстью, пульсировал, вызывая у неё непривычные ощущения, переходил на тибетскую технику – девять погружений поверхностных коротких, затем один глубокий продолжительный, я хотел взять реванш за предыдущее фиаско, и мне это удалось! Почувствовав приближающийся взрыв, я шепнул ей в ухо: «Тамар, опасно, вдруг залетишь от меня, я выйду», – и стал извлекать верного друга, уже начинавшего истекать. Но Мара сама быстро схватила и ввела его обратно, приняв обильное орошение, долгожданный плод порочной страсти.

Вскоре она ушла, сказав в самом конце, уже после прощания, что придет ещё. Впоследствии, каждый раз, прощаясь, она всегда говорила, что придёт ещё.

Во второй раз я, естественно, был более обстоятельным, и, видимо, было более тихое время дня. Я уже не был ничем ограничен и был самим собой. Оторвавшись от губ, я медленно присел на корточки, и, стянув трусики, начал просовывать язык в шёлковый кустарник. Вряд ли она ожидала такого или испытывала в жизни куннилингус. Армяне в супружеской жизни обычно к жёнам достаточно чёрствы и скупы на проявление чувственности, многие просто не посвящены в культуру секса, а разнообразие плотских утех считают унижающими для жены и щедро делятся ими с проститутками и блядьми. А у жён накапливается напряжение неутолённой страсти. Как тут не появиться неврозу у наших женщин, очень чувственных от природы, но очень стеснённых рамками приличия, как социального, так и сексуального!

Потом я стал подниматься с колен, целуя пупок, грудь, снимая через голову платье с лифчиком. Она осталась только в туфельках. Моя рубашка быстро улетела в угол, штаны сползли до щиколоток. После нескольких начальных фрикций, Тамара шепнула мне: «Здесь неудобно, пойдём на кушетку». Кушетка была в большом кабинете. Мы вышли из пультов?й и направились к кушетке, голые, в туфлях. Эротика! Я смотрел на неё похотливым взглядом эротомана, тащась от вида колышущихся грудей и округлого живота. Она слегка поддерживала одной рукой груди, второй прикрывала срам. Именно эти жесты стыдливости сводили меня с ума! Я набросился на неё и отодрал, дойдя за несколько минут до оргазма. Я знал, что у неё стоит спираль и не контролировал процесс. Можно сказать, что именно в тот день мы стали любовниками.

Потом я стал ей делать массаж позвоночника, который заканчивался непродолжительным добротным соитием. Я упрашивал её сделать мне фелляцию, она не соглашалась, приговаривая без конца: «Я не могу! я не могу!» – «Чего ты стыдишься, я ведь целую тебя?» – я, видимо, сильно торопил события. От нескольких близких друзей я потом узнал, что им только через годы удавалось уговорить своих жён на оральные ласки.

Один раз у неё были критические дни. Я поставил табуретку в центр комнаты, сел на неё, достал свой сильно затвердевший уд и силой вложил ей в ладонь. Обхватив её руку своей, я стал ритмично двигать, обучая её мастурбации. Она делала это, хныкая, как ребёнок, которого заставляют учить нелюбимый урок. Я отпустил свою руку, и время от времени говорил: «Мара, умоляю, не останавливайся!» Когда почувствовал, что время близко, достал носовой платок, расстелил на левом бедре и снова сказал: «Мара, умоляю, не останавливайся!» Я начал истекать, она хныкала сильнее, я, стиснув зубы, шипел сквозь них: «Не останавливайся! Не останавливайся!» – пока яйца мои опустошались. Благодарный, я поцеловал ручку, подрочившую меня, и, радостный, скрыл своё хозяйство в пространство брюк.

Не могу точно сказать, возможно, у нас было встреч десять, не более. Сначала было землетрясение, потом кризисное время, позже я перешел на службу в госпиталь. Сюда тоже однажды Мара приходила по делу, но мои все дела вели к одному и тому же финалу. Здесь условия были спартанские, аскетические. Всё произошло в дверном проёме фотолаборатории, мы просто перепихнулись.

Жизнь изменилась окончательно. Вскоре я уехал в Россию. Все эти годы, возвращаясь в отпуске в родной город, судьба нас не сводила на случайную встречу. Я о ней больше ничего не знаю. В следующем письме я один раз упомяну её имя, но в другом контексте.

С уважением к Вашим венгерским корням, Czia!

Письмо 6

Расчудесная моя пани Донара, czervusz!

Писать эту главу мне и легко, и трудно. Легко потому, что это воспоминания щемяще-приятные, это светлая грусть давнего расставания. Трудно потому, что эта моя любовь началась и развивалась параллельно моей главной любви в жизни, любви к женщине, которая стала моей женой.

До моей встречи с моей будущей женой я был влюблён несколько раз. Это если не считать непродолжительные эфемерные влюблённости, которые приходили и уходили, как лёгкий морской бриз, слегка волнуя и будоража душу, но, не вводя в уныние от безответного чувства.

Человечество так и не нашло критериев любви, но всё время пытается обозначить этот божественный дар то, как настоящую любовь, то, как ненастоящую. Нет ни одного критерия, чтобы дать оценку. Если одна любовь длилась пять лет, а вторая пять дней – она, последняя, фальшивая? Вот и Лев Толстой в «Крейцеровой сонате» задавался вопросом: до каких пор?

У меня есть свой ответ. И если говорить, что я считаю критерием настоящей любви, то я скажу: это желание создать с этой девушкой, женщиной семью, жить под одной крышей, вести совместное хозяйство, родить с ней детей и воспитать их. Если люди постарше, можно пункт детей опустить и обойтись имеющимися. Всё остальное – не то, не настоящее, не любовь, а страсть, влюбленность, забава, спорт. Причём, сила этого второго, ненастоящего чувства нередко значительно преобладает над «правильной» любовью, закабаляет, делает рабом. Но критериями истинности, по-моему, являются не сила чувства, а созидательная суть, соответствующая природе человека, как биологического вида.

В моей теории камнем преткновения является ситуация семейных людей, внезапно испытавших такое чувство вовне уже созданной семьи. Конечно, чувство, соответствующее этим критериям, является любовью. Но надо ли уже реализованную любовь менять на новую? Что это даст? Разрушить один мир, чтобы построить аналогичный – это ловушка для ума, искушение гордыни и амбиции, так мне кажется.

Сусанна

С Сусанной я хотел бы жить семейной жизнью, я хотел бы иметь такую жену.