скачать книгу бесплатно
– Чем я могу вам помочь?
Он обвязал полотенце вокруг талии.
– Люси и Марион легли?
– Да.
– Они не замерзнут?
– Нет-нет, все в порядке. Лучше скажите, что мне делать…
– Можешь поплакать, а я не буду чувствовать угрызений совести. Я буду счастлив, что в кои-то веки ты поплачешь просто так. На вот, возьми, нарежь это, – добавил он, протягивая мне три луковицы.
– Вы считаете, что я слишком много плачу?
– Да.
Молчание.
Я взяла деревянную доску, стоявшую у раковины, и устроилась напротив него. Он снова замкнулся. В камине потрескивали дрова.
– Я не то хотел сказать…
– Простите?
– Я имел в виду другое – я не считаю, что ты слишком много плачешь, просто я страшно огорчен. Ты такая хорошенькая, когда улыбаешься…
– Хочешь что-нибудь выпить?
Я кивнула.
– Подождем, пока вино немного согреется, не станем портить впечатление… А пока, может, налить тебе «Bushmills»?
– Нет, спасибо.
– Почему?
– Не люблю виски.
– Несчастная! О чем ты говоришь! На вот, давай-ка попробуй…
Он поднес стакан к моим губам, и его виски показалось мне омерзительным. Я несколько дней ничего не ела и сразу опьянела. Нож скользил по луковой шелухе, затылок отпустило. Сейчас отрежу себе палец. Мне было хорошо.
– Ну как, оценила? Это мне Патрик Френдалл подарил бутылку на шестидесятилетие. Ты помнишь Патрика Френдалла?
– Э-э… нет.
– Ну как же, ты видела его здесь, разве не помнишь? Огромный мужик с длиннющими руками…
– Тот, что подбрасывал Люси в воздух, пока ее чуть не стошнило?
– Точно, – подтвердил Пьер, подливая мне еще.
– Да, помню…
– Я очень его люблю и часто о нем думаю… Странно, но я считаю его одним из лучших друзей, хотя мы едва знакомы…
– А у вас есть лучшие друзья?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Да так… Просто… Откуда мне знать. Вы ведь никогда не говорили о своих друзьях.
Мой свекор старательно резал морковь кружочками. Всегда забавно наблюдать за мужчиной, который впервые в жизни готовит еду. Ох уж эта мне манера точно следовать рецепту, будто Жинетта Матио – верховная богиня кулинарного искусства!
– Здесь написано «нарезать морковь кружочками средней толщины». Думаешь, так нормально?
– Просто безукоризненно!
Я смеялась. Затылок был невесомым, и голова свободно болталась туда-сюда.
– Спасибо… Так на чем мы остановились? Ах да, на моих друзьях… Вообще-то у меня их было трое… Патрик, с которым я познакомился во время путешествия в Рим. Благотворительная поездка от прихода… Впервые без родителей… Мне было тогда пятнадцать. Я не понимал ни единого слова из того, что говорил этот ирландец в два раза выше меня ростом, но мы с ним сдружились мгновенно. Его воспитывали самые фанатичные католики на свете, я только-только выбрался из-под семейного пресса… Два щенка, отпущенные на свободу в Вечном городе… Всем паломничествам паломничество!
Вспоминая, он и сейчас дрожал от возбуждения.
Он бросил в жаровню лук, морковку и копченую грудинку – пахло очень вкусно.
– А потом Жан Терон – ты его знаешь – и мой брат Поль, которого ты никогда не видела, потому что он умер в 56-м…
– Вы считали брата лучшим другом?
– Даже больше… Насколько я тебя знаю, Хлоя, ты бы в него просто влюбилась. Он был умный и забавный, внимательный к окружающим и всегда веселый. Он рисовал… Завтра я покажу тебе его акварели, они у меня в кабинете. Он знал, как поют все птицы на свете. Любил подшутить, но всегда беззлобно. Он был очаровательный парень. Действительно очаровательный. Все его обожали…
– От чего он умер?
Мой свекор обернулся:
– Отправился в Индокитай. Вернулся оттуда больным и полусумасшедшим. Умер от туберкулеза 14 июля 1956 года.
– …
– Как ты понимаешь, после этого мои родители больше никогда не смотрели военные парады. Балы и фейерверки для них тоже перестали существовать.
Он добавил мясо в жаркое и начал переворачивать куски, чтобы подрумянились.
– Хуже всего то, что он пошел добровольцем… Он тогда был студентом. Блестяще учился. Хотел работать в ONF[2 - Office National des For?ts – Управление лесным хозяйством.]. Любил деревья и птиц. Он не должен был туда ехать. Не было никаких на то причин. Никаких. Поль был человеком мягким, пацифистом, он цитировал Жионо[3 - Жан Жионо (1895–1970) – французский писатель-прозаик, воспевавший красоту Верхнего Прованса.], он…
– Так почему же он поехал?
– Из-за девушки. Глупая любовная история. Да и какая там девушка – девчонка. Такая нелепость. Вот я тебе сейчас рассказываю об этом и про себя всякий раз как подумаю, так ужаснусь – сколь же абсурдна наша жизнь. Отличный парень отправляется на войну из-за капризной девицы… Дикость! Такие сюжеты хороши для бульварных романов, для дешевых мелодрам!
– Она его не любила?
– Нет. А Поль с ума сходил. Он ее обожал. Он знал ее с двенадцати лет, писал ей письма, которые она вряд ли понимала. Он ушел на войну… из бахвальства. Чтобы она увидела, что он за мужчина! Накануне отъезда этот осел еще хорохорился: «Когда она попросит у вас мой адрес, сразу не давайте, я хочу написать ей сам, первым…» А она три месяца спустя обручилась с сыном мясника с улицы Пасси.
Он всыпал в жаровню с дюжину разных специй – все, что нашел в шкафчиках.
Не знаю, что подумала бы Жинетта.
– Этот тупой верзила целыми днями рубил мясо в подсобке отцовской лавки. Можешь себе представить, какой шок мы испытали. Променять нашего Поля на этого дурня! Пока Поль где-то там, на другом конце земли, мечтал о ней, сочинял стихи, она думала только о том, как проведет вечер со своим боровом, которому папаша-мясник позволял брать свою машину. Небесно-голубой «Фрегат», если не ошибаюсь… Конечно, она была вольна не любить нашего Поля, кто же спорит, но Поль всегда был такой восторженный, такой пылкий, блестящий юноша. Вот ведь какая ерунда получилась…
– И что было потом?
– А ничего. Поль вернулся, а мама сменила мясника. Брат провел много времени в этом доме, почти не выходил. Рисовал, читал, жаловался на бессонницу. Тяжело болел, кашлял не переставая, а потом умер. В двадцать один год…
– Вы никогда об этом не говорите…
– Нет.
– Почему?
– Я любил говорить о Поле с людьми, которые его знали, так было проще…
Я отодвинула свой стул от стола.
– Я накрою. Где вы хотите ужинать?
– Здесь. В кухне очень уютно.
Он погасил верхний свет, и мы сели за стол друг против друга.
– Восхитительно.
– Правда? По-моему, слегка пережарено?
– Да нет же, поверьте, великолепно.
– Ты слишком добра.
– От вашего вина еще не так подобреешь. Расскажите мне о Риме…
– О городе?
– Да нет, о том паломничестве… Каким вы были в пятнадцать лет?
– Ох… Ну каким я был… Самым глупым мальчишкой на свете. Пытался не отстать от Френдалла. Болтал без умолку, рассказывал ему о Париже, о «Мулен Руж», выдумывал бог знает что, врал напропалую. Он смеялся, что-то отвечал, я не понимал и тоже смеялся. Мы проводили время, вылавливая монетки из фонтанов и глупо хихикая при виде любой особи женского пола. Сегодня мне кажется, что мы оба выглядели очень трогательно… Я совершенно не помню, по какому случаю было организовано тогда это паломничество. Но оно, безусловно, было чему-то посвящено, была у него, так сказать, благая цель и повод для молитвы… Не помню… Для меня Рим стал громадным глотком кислорода. Эти несколько дней изменили мою жизнь. Я открыл для себя вкус свободы. Это было… Тебе положить еще?
– С удовольствием.
– Не забывай, какое тогда было время… Мы делали вид, что выиграли войну. А на самом деле осталось одно разочарование. Стоило упомянуть кого-нибудь – соседа, продавца, родителей друга, – и мой отец немедленно заносил его в разряд доносчика или оговоренного, труса или никчемного существа. Это было ужасно. Тебе трудно представить, но поверь мне, для детей это было действительно ужасно… Кстати, мы с отцом практически не разговаривали… Так, для проформы, соблюдая минимум сыновнего почтения… Однажды я все-таки спросил его: «Если все ваше человеколюбие оказалось столь никудышным, зачем же вы за него сражались?»
– И что он ответил?
– Ничего… ответом было презрительное молчание.
– Спасибо, спасибо, хватит!
– Я жил на втором этаже мрачного серого здания где-то в глубине шестнадцатого округа. Унылое было место… Моим родителям явно не хватало средств на жизнь в таком районе, но шестнадцатый округ – это ведь так престижно, ты же понимаешь! Шестнадцатый округ! Мы ютились в убогой квартирке, в которую никогда не проникало солнце, и моя мать запрещала открывать окна, потому что внизу находилось автобусное депо. Она боялась, как бы занавески не закоптились… о-хо-хо, это замечательное бордо так развязало мне язык, чудеса, да и только! Я ужасно скучал. Я был слишком молод, чтобы интересовать отца, а мать порхала как бабочка.
Ее почти не бывало дома. «Время, отданное приходу», – говорила она, возводя глаза к небесам. Она из кожи вон лезла, поносила каких-то придуманных ею благочестивых дур, входя, устало снимала перчатки и бросала их, точно фартук, на консоль в прихожей, вздыхала, вертелась, трещала без умолку, лгала и путалась. Мы ей не мешали. Поль называл ее Сарой Бернар, а мой отец, стоило ей выйти из комнаты, возвращался к чтению «Фигаро», не утруждая себя комментариями… Еще картошки?
– Нет, спасибо.
– Я ходил на продленку в лицее Жансон-де-Сайи. И был таким же серым, как дом, в котором жил. Читал «Храбрые сердца» и увлекался приключениями Флэша Гордона. По четвергам играл в теннис с братьями Мортелье. Я… Я был очень благоразумным и совершенно неинтересным ребенком. Мечтал сесть в лифт и подняться до седьмого этажа, чтобы посмотреть… Тоже мне приключение… Подняться на седьмой этаж! Дурак дураком…
Я жил в ожидании Патрика Френдалла.
Я ждал свидания с Папой!
Он встал, чтобы поворошить дрова в камине.
– В общем… В той эскападе не было ничего революционного… Так, небольшая передышка. Я всегда считал, что… как бы это поточнее выразиться… что в один прекрасный день я освобожусь, «сорвусь с поводка». Но ничего подобного не произошло. Так и не произошло. Я остался благоразумным, благовоспитанным и неинтересным. К чему я все это тебе рассказываю? С чего это вдруг так разболтался?
– Просто я спросила…
– Ладно… Хотя это не причина! Я еще не надоел тебе своими ностальгическими воспоминаниями?
– Да нет же, совсем наоборот, мне очень интересно…
* * *
На следующее утро я нашла на кухонном столе записку: «Я только на работу и обратно».
В кофейнике был свежесваренный кофе, перед камином, на подставке, лежало огромное полено.
Почему он не предупредил меня о своем отъезде?
Какой странный человек… Похож на рыбу… Вечно уворачивается и всегда выскальзывает из рук…
Я налила себе большую чашку кофе и выпила, стоя у кухонного окна. Смотрела на малиновок, суетившихся вокруг кусочков сала, которые девочки разложили накануне вечером на скамейке.
Солнце поднялось чуть выше изгороди.
Я ждала, когда дочки встанут. В доме было слишком тихо.
Хотелось курить. Вот идиотство, я бросила много лет назад! Бросила-то бросила, но жизнь есть жизнь… Вы проявляете чудеса стойкости, а потом однажды зимним утром плететесь по холоду четыре километра, чтобы купить пачку сигарет, или, например, любите мужчину, заводите с ним двоих детей и потом однажды зимним утром узнаете, что он от вас уходит, потому что полюбил другую. Говорит, что ему жаль, что он ошибся.
Как по телефону: «Извините, я ошибся номером».
