скачать книгу бесплатно
– Да-да, Клэр, ее внешность мне нравится. Наверное, вам удастся что-нибудь из нее сделать. Вам же очень повезет, дорогая Молли, если вы станете взрослеть под присмотром леди, обучавшей хорошим манерам нескольких знатных особ. – Графиню внезапно посетила новая мысль: – Вот что я вам скажу, Клэр! Вам необходимо познакомиться ближе, ведь пока вы совсем друг друга не знаете. Свадьба состоится не раньше Рождества, так что будет лучше, если девочка поедет с вами в Эшкомб, постоянно станет находиться рядом, причем в компании ровесниц, что, несомненно, принесет ей пользу, поскольку она единственный ребенок в семье. Да, прекрасный план! Как хорошо, что мне это пришло в голову!
Трудно сказать, какая из двух слушательниц впала в более глубокое отчаяние от столь гениальной идеи. Миссис Киркпатрик вовсе не желала обзаводиться падчерицей раньше назначенного срока. Если Молли поселится в ее доме, придется распроститься со множеством тайных ухищрений в целях экономии и, что намного серьезнее, послаблений, вполне невинных по своей природе, однако в свете прошлой жизни казавшихся миссис Киркпатрик грехами, которые следует тщательно скрывать. Например, чудесный роман из городской библиотеки, зачитанный и грязный до такой степени, что страницы приходилось переворачивать ножницами; вольготное кресло, в котором она любила сидеть, развалившись, хотя в присутствии леди Камнор держалась прямо; лакомство, которое позволяла себе во время одинокого ужина. Все эти и многие другие приятные мелочи канули бы в прошлое, если бы Молли явилась в дом в качестве ученицы, квартирантки или гостьи, как это планировала леди Камнор. Клэр испытывала абсолютную инстинктивную уверенность в двух решениях: во?первых, выйти замуж в Михайлов день; во?вторых, не допустить приезда Молли в Эшкомб. Пока она улыбалась так сладко, словно радовалась предложению графини больше всего на свете, бедный мозг лазил по всем окрестным кустам в поисках причин отказа, однако Молли сама избавила ее от страданий. Трудно сказать, кто из трех собеседниц больше удивился сорвавшимся с ее губ словам. Она вовсе не собиралась это говорить, однако сердце переполнилось до такой степени, что услышала собственный голос прежде, чем осознала мысль:
– Не думаю, что это правильно, вернее, миледи, мне это совсем не нравится, потому что разлучит нас с папой в последние месяцы нашей с ним жизни. – С полными слез глазами и очаровательно искренним движением она вложила ладонь в руку будущей мачехи. – Я постараюсь хорошо к вам относиться, даже, возможно, полюблю и сделаю все, что необходимо для вашего счастья. Только не отрывайте меня от папы в те последние дни, которые принадлежат только нам двоим!
Искренне благодарная девушке за эти слова, миссис Киркпатрик ласково погладила ее тонкие пальцы, хотя не произнесла ни слова, молча ожидая реакции леди Камнор. Однако и в краткой речи Молли, и в откровенной манере присутствовало нечто такое, что не только не рассердило графиню, но даже позабавило. Возможно, она просто устала от липкого меда, в котором проводила свои дни. Прежде чем заговорить, она поднесла к глазам лорнет, посмотрела на обеих собеседниц и лишь потом воскликнула:
– Ну и ну, юная леди! Вот, Клэр, вам пространство для работы! Однако в ее словах немало правды. Должно быть, девушке ее возраста очень больно обрести мачеху, которая разлучит с отцом, несмотря на возможные преимущества в дальнейшем.
Молли почувствовала, что почти готова подружиться с суровой старой графиней за способность видеть правду, однако в новом стремлении думать об окружающих побоялась обидеть миссис Киркпатрик. Впрочем, внешние признаки особой тревоги не внушали, ибо означенная леди все так же сияла улыбкой и продолжала гладить ее ладонь. Чем дольше леди Камнор смотрела на Молли сквозь стекла лорнета в золотой оправе, тем больше интересовалась личностью девушки, а потому устроила нечто вроде проверки: засыпала ту настолько прямыми и откровенными вопросами, что любая другая леди ниже ранга графини усомнилась бы в их допустимости, однако вовсе не имевшими злого умысла.
– Вам шестнадцать лет, не так ли?
– Нет, три недели назад уже исполнилось семнадцать.
– Никакой разницы, на мой взгляд. Учились в школе?
– Нет, никогда! Всему, что знаю, меня научила мисс Эйр.
– Вот как! Полагаю, мисс Эйр была вашей гувернанткой? Никогда бы не подумала, что доктор Гибсон способен позволить себе содержать гувернантку. Но, разумеется, он лучше разбирается в собственных делах.
– Конечно, миледи, – ответила Молли, слегка обидевшись на сомнение в мудрости отца.
– Вы сказали «конечно», как будто все вокруг способны разобраться в собственных делах. Вы еще очень молоды, мисс Гибсон. Очень. Когда доживете до моих лет, станете думать иначе. Полагаю, гувернантка учила вас музыке, знанию глобуса, французскому языку и прочим общепринятым наукам? Никогда не слышала подобной ерунды! – воскликнула графиня, подогревая себя. – Единственная дочь! Если бы было полдюжины, еще можно было бы говорить о каком-то смысле!
Молли молчала, хотя это и требовало огромной выдержки, а миссис Киркпатрик гладила ее пальцы куда энергичнее, чем прежде, пытаясь выразить достаточную степень сочувствия, чтобы предотвратить неосторожное высказывание, но навязчивые движения надоели девушке и вызвали естественное раздражение, поэтому с легким нетерпением она вырвала ладонь из ее руки.
Возможно, всеобщий мир спасло лишь объявление о приезде мистера Гибсона. Всегда странно наблюдать, как появление в обществе женщин или мужчин особы противоположного пола немедленно сводит на нет все мелкие неурядицы и разногласия. Так случилось и сейчас. Миледи немедленно убрала лорнет и прогнала с лица хмурое выражение; миссис Киркпатрик сумела вызвать на щеках очаровательный румянец, а что касается Молли, то она и вовсе засияла восторгом, и подобно тому, как солнце освещает пейзаж, улыбка обнажила ее белые зубы, а на щеках появились милые ямочки.
После первых общих приветствий миледи пожелала остаться наедине с доктором, а Молли с будущей мачехой отправились в сад, чтобы, словно Гензель и Гретель в лесу, прогуляться по дорожкам, взявшись за руки или обняв друг друга за талию. Инициативу в подобных ласках проявила миссис Киркпатрик, а Молли осталась пассивной, чувствуя себя очень неестественно, скованно и странно. Она в полной мере обладала той искренней скромностью, которая не позволяет принимать проявления любви от человека, к которому сердце не тянется с импульсивным ответом.
Затем последовал ранний обед, или ленч, который леди Камнор вкушала в уединении своей комнаты, все еще оставаясь ее пленницей. Во время трапезы раз-другой Молли задумалась о том, что отцу, должно быть, неприятно то очевидное положение любовника средних лет, в которое миссис Киркпатрик ставила его в глазах слуг бесконечными нежными восклицаниями и намеками. Он же старался изгнать из разговора любую сентиментальность, ограничившись лишь фактами. А когда миссис Киркпатрик попыталась затронуть тему будущих отношений сторон, он настоял на самом формальном разговоре, сохранив сдержанный тон и после того, как посторонние покинули комнату. В голове Молли постоянно крутилась нескромная поговорка, которую нередко повторяла Бетти: «Двое – славно, трое – гадко».
Но куда она могла деться в этом странном, чужом доме? От размышлений ее отвлек адресованный невесте вопрос отца:
– Что думаете о плане леди Камнор? Она сказала, что посоветовала вам вплоть до свадьбы поселить Молли в Эшкомбе.
Миссис Киркпатрик заметно расстроилась. Если бы девушка снова встала на ее защиту, как перед графиней! Но предложение отца подействовало на дочь иначе, чем высказывание эксцентричной леди, какой бы всемогущей та ни казалась. Молли не произнесла ни слова: лишь побледнела и заметно заволновалась, – и миссис Киркпатрик не осталось ничего иного, как принять удар на себя.
– Было бы чудесно, вот только… Право, дорогая, ведь мы с тобой знаем, почему не хотим этого? И не скажем папе, чтобы он не возомнил о себе слишком много. Нет, дорогой мистер Гибсон, полагаю, я должна оставить девочку с вами, чтобы последние недели вы провели вдвоем. Было бы жестоко увезти ее.
– Но вы знаете, дорогая – я вам говорил, – почему в настоящее время Молли не следует оставаться дома, – энергично возразил мистер Гибсон. Чем ближе он узнавал будущую жену, тем считал более важным помнить, что, при всех своих слабостях, она сможет оградить Молли от приключений, подобных страстному порыву мистера Кокса. Поэтому одна из убедительных причин совершенного шага постоянно присутствовала в его сознании, бесследно исчезнув из гладкого, словно зеркало, сознания миссис Киркпатрик. Заметив на лице мистера Гибсона тревогу, она тут же вспомнила о своей миссии.
Но как подействовали слова отца на Молли? Ее отослали из дому по неведомой причине, так и оставшейся тайной для нее, но открытой этой странной женщине. Значит, отныне между этими двумя людьми установится полное взаимопонимание, а она навсегда отойдет в сторону? Неужели теперь и она сама, и все ее обстоятельства превратятся в предмет обсуждения наедине, в ее отсутствие, а ей суждено влачить жалкое существование во тьме? Сердце пронзила стрела ревности. Что же, раз так, можно отправиться и в Эшкомб, и вообще куда угодно. Думать о чьем-то счастье, забыв о себе, очень благородно. Но разве это не означает отказа от собственной индивидуальности, теплой любви и искренних желаний, которые делали ее самой собой? И все же казалось, что единственное утешение заключалось лишь в душевном холоде. Блуждая в лабиринте сомнений, Молли потеряла нить разговора. Третий действительно становился «гадким», если между двумя возникло взаимопонимание, из которого его исключили. Молли чувствовала себя глубоко несчастной и думала, что, поглощенный новыми планами и новой женой, отец не замечает ее состояния, однако доктор Гибсон все замечал и глубоко жалел свою девочку, вот только считал, что, не позволяя ей выразить нынешние переживания словами, оставляет шанс для будущей семейной гармонии. Его план заключался в попытке подавить чувства, скрывая сочувствие. И все же, когда пришло время уезжать, он сжал руку Молли и удержал в своей совсем не так, как миссис Киркпатрик прежде. А голос смягчился, когда попрощался с дочерью и, вопреки обычаю, добавил:
– Да благословит тебя Господь, дитя мое!
Весь день Молли держалась мужественно, не проявив ни гнева, ни антипатии, ни раздражения, ни сожаления, но, едва оказавшись в экипаже в полном одиночестве, разразилась отчаянными рыданиями и не могла успокоиться до тех пор, пока не приехала в Хемли-холл. Только напрасно она пыталась приклеить на лицо улыбку и скрыть очевидные признаки горя. Оставалось надеяться лишь на то, что удастся незаметно проскользнуть в свою комнату, умыться холодной водой и вообще привести себя в порядок. Однако у двери оказались возвратившиеся с послеобеденной прогулки сквайр и Роджер и великодушно пожелали помочь ей выйти из экипажа. Сразу поняв положение вещей, Роджер заметил:
– Матушка ждала вашего возвращения до последней минуты.
Молли следом за ним направилась в гостиную, но миссис Хемли там уже не оказалось. Сквайр задержался поговорить с кучером о лошадях, и когда они остались вдвоем, Роджер проговорил:
– Боюсь, вы пережили очень трудный день. Несколько раз вспоминал о вас, поскольку знаю, как никто, насколько сложно жить в новой семье.
– Спасибо, – дрожащими губами, опять едва не плача, пробормотала Молли. – Старалась, как вы советовали, больше думать о других, но порой это так непросто! Да вы и сами знаете.
– Да, – серьезно подтвердил Роджер, польщенный ее словами.
Поскольку он был очень молод, Молли вдохновила его на новую проповедь, в этот раз окрашенную откровенным сочувствием. Роджер не стремился добиться доверия, что было бы очень легко с такой простой девушкой, но хотел помочь ей, изложив некоторые принципы, которыми научился руководствоваться сам.
– Согласен, трудно, но со временем ты привыкнешь и будешь чувствовать от этого счастье.
– Ничего подобного! – решительно покачала головой Молли. – Что хорошего в том, чтобы убить себя и жить так, как угодно другим людям? Не вижу смысла. А что касается счастья, о котором вы говорите, то я, верно, больше никогда не почувствую себя счастливой.
В словах прозвучала неосознанная глубина, и в эту минуту Роджер не знал, что на это ответить; куда легче казалось найти возражение на утверждение семнадцатилетней девушки.
– Чепуха! Пройдет лет десять, и нынешнее испытание покажется вам ничтожным. Кто знает?
– Скорее всего. Наверное, все земные страдания со временем покажутся нам несерьезными, а ангелам уже сейчас кажутся такими. Но мы – это мы, и все происходит сейчас, а не когда-то потом, много-много лет спустя. И мы не ангелы, чтобы утешаться пониманием конца, к которому стремится жизнь.
Роджеру не доводилось еще слышать от Молли столь пространных монологов. Умолкнув, девушка не отвела взгляда, лишь, явно смущенная, немного покраснела, и молодому человеку это простое выразительное лицо доставило такую огромную радость, что на миг смысл ее мудрых слов утонул в жалости к печальной серьезности, с которой они прозвучали. Но уже в следующий момент Роджер Хемли стал самим собой: ведь ему, двадцатидвухлетнему, было так приятно, когда семнадцатилетняя девушка видела в нем почтенного учителя.
– Знаю, понимаю. Да, сейчас нам суждено с этим столкнуться. Так давайте же не станем углубляться в метафизику.
Неужели, сама того не зная, она предалась метафизике? – удивилась Молли.
– Впереди у каждого из нас множество испытаний, с которыми придется справляться. О, вот и матушка! Она объяснит лучше меня.
Миссис Хемли весь день плохо себя чувствовала, скучала по Молли, поэтому прилегла на софу, чтобы услышать подробный рассказ обо всем, что произошло с ее любимицей в Тауэрс-парке. Молли села на стул у изголовья, а Роджер, поначалу устроившийся с книгой поодаль, чтобы не мешать, скоро оставил попытки читать. Слушать рассказ девушки оказалось намного интереснее; к тому же, чтобы помочь в трудную минуту, разве не следовало ближе познакомиться с обстоятельствами?
Так продолжалось все оставшееся время, пока Молли жила в Хемли. Мадам глубоко сопереживала и желала слышать подробности: как говорят французы, сочувствовала en detail [19 - В деталях (фр.).], в то время как сквайр переживал en gros [20 - В общем (фр.).]. Он глубоко переживал из-за очевидного горя девушки и едва ли не считал себя виновным в том, что в первый же день ее визита упомянул о возможном браке мистера Гибсона и не раз признавался жене: «Честное слово, лучше бы я не произносил тех злосчастных слов. Она сразу так всполошилась, словно почувствовала пророчество. Надо прежде думать, а уж потом говорить».
Роджер изо всех сил старался утешить девушку, по-своему тоже сочувствовал ей: ведь, несмотря на личные переживания, ради его матушки она пыталась казаться жизнерадостной. Он полагал, что высокие принципы и благородные наставления должны принести немедленную пользу, однако так никогда не бывает, поскольку любой добрый совет поначалу встречает молчаливое сопротивление. И тем не менее их духовная связь крепла с каждым днем. Учитель старался вывести ученицу из круга печальных мыслей и направить к иным, более широким интересам. Естественным образом на помощь пришли его занятия. Молли же чувствовала его благотворное влияние, хотя и не понимала почему: просто после каждой беседы ей все больше казалось, что все будет хорошо.
Глава 12
Подготовка к свадьбе
Тем временем роман не первой молодости жениха и невесты развивался вполне успешно: так, как им нравилось, – хотя, возможно, более молодым людям он показался бы скучным и прозаичным. Услышав от жены новость, лорд Камнор приехал в Тауэрс-парк в весьма приподнятом настроении. Подобно сквайру Хемли он также считал, что, упомянув о браке, принял в деле самое активное участие. Едва завидев супругу, он воскликнул:
– Я же тебе говорил! Разве не я предсказал, что они будут прекрасной парой? Даже не могу припомнить, когда еще я был так доволен. Можешь назвать меня сводником, дорогая, но я собой очень горжусь. Пожалуй, займусь-ка этим ремеслом: подбирать пары среди своих знакомых не первой молодости. Связываться с молодыми не стану: уж очень они капризны. Как думаешь, смогу?
– Чем бы дитя не тешилось… – сухо заметила леди Камнор.
– Но ты же не станешь отрицать, что мысль насчет женитьбы внушил доктору я.
– Да, но ведь ты же не говорил об этом ни с мистером Гибсоном, ни с Клэр. Разве не так?
В этот миг графиня вспомнила, как, читая письмо лорда, Клэр наткнулась на провокационные строчки, однако не упомянула об этом, а предоставила мужу выкручиваться самому.
– Нет! Разумеется, ни о чем подобном я с ними не говорил.
– В таком случае ты, похоже, обладаешь сверхъестественными способностями, если можешь воздействовать на чью-то волю, – безжалостно заключила жена.
– Право, сам не знаю. Бесполезно пытаться вспомнить, что именно сказал или сделал. Достаточно того, что очень доволен развитием событий и намерен проявить одобрение. Обязательно подарю Клэр какое-нибудь украшение, устрою завтрак в главном доме Эшкомба и напишу об этом Престону. Когда, ты сказала, планируется свадьба?
– Думаю, будет лучше подождать до Рождества, и уже сказала им об этом. Дети с радостью поедут в Эшкомб на торжество: если во время каникул выдастся плохая погода, в Тауэрс-парке они могут заскучать. Конечно, если ударят морозы, можно будет кататься на лыжах и санках, но в последние два года стояла такая сырость, что бедняжкам приходилось сидеть дома!
– Ты уверен, что другие «бедняжки» согласятся ждать до Рождества, чтобы устроить твоим внукам «римские каникулы»? Кажется, у Поупа [21 - Поуп Александр (1688–1744) – английский поэт, автор сатирических, философско-дидактических, иронических и пасторальных произведений.] есть стихотворение на эту тему. Да, именно так: «римские каникулы», – повторил граф, решив блеснуть эрудицией.
– Это Байрон, – опустила супруга на землю графиня, – и не имеет к теме ни малейшего отношения. Удивлена, что ваша светлость цитирует Байрона, на редкость аморального поэта.
– Правда? Похоже, память подводит, – сообщил граф извиняющимся тоном. – А лорда Байрона я видел во время присяги в палате лордов.
– Не стоит о нем говорить, – заключила леди Камнор. – Я предупредила Клэр, чтобы даже не думала о свадьбе до Рождества: нельзя бросать школу столь поспешно.
Однако Клэр не собиралась ждать до Рождества и единственный раз в жизни решила без лишних слов и открытого сопротивления поступить по-своему. Сложнее оказалось противостоять желанию мистера Гибсона вызвать на свадьбу Синтию, даже если бы сразу после церемонии дочь вернулась в Булонь. Поначалу миссис Киркпатрик дипломатично заявила, что с радостью приехала бы, но вынуждена отказаться из-за дороговизны путешествия туда и обратно.
Однако, несмотря на очень скромный образ жизни, мистер Гибсон обладал щедрым сердцем, и это его качество проявилось в том, что он отказался от пожизненного права будущей супруги на мизерное, около тридцати фунтов в год, наследство, которое покойный мистер Киркпатрик оставил для Синтии, и решил, что после окончания школы девочка поселится в его доме и станет ему дочерью.
Дабы устранить сомнения насчет приезда Синтии на свадьбу, он дал невесте три банкноты по пять фунтов. Поначалу миссис Киркпатрик поверила, что так и будет, и даже зеркально отразила его желание, приняв за свое. Если бы письмо было написано и деньги отправлены в тот же день, пока длилось отраженное сияние любви и благородства, Синтия стала бы подружкой невесты – то есть собственной матери, однако этому помешали десятки мелких происшествий, в то время как ценность денег заметно возросла. Деньги доставались тяжелым трудом, доходы чрезвычайно скудными, а содержание дома требовало все бо2льших и бо2льших вложений, в то время как долгая, хотя, возможно, и необходимая разлука матери и дочери ослабила узы родительской любви, поэтому миссис Киркпатрик в очередной раз убедила себя, что лучше не прерывать занятия Синтии, тем более что семестр только начался. Пришлось написать мадам Лефевр очень убедительное письмо, и та ответила, причем подтвердила ее собственные доводы. Смысл этого письма был передан не отличавшемуся глубоким знанием французского языка мистеру Гибсону и, к его умеренному, но искреннему сожалению, поставил в данном вопросе точку.
Пятнадцать фунтов, конечно, так и не были возвращены. В действительности же не только эта сумма, но и значительная часть тех ста фунтов, которые лорд Камнор подарил в качестве приданого, ушли на оплату долгов школы в Эшкомбе, поскольку с тех пор, как миссис Киркпатрик возглавила учебное заведение, дела шли все хуже и хуже. К ее чести, покупке украшений она предпочла восстановление доброго имени. Одним из немногих положительных качеств данной особы следует считать регулярный расчет с магазинами, где она совершала покупки. В этом проявлялась доля здравого смысла: какими бы недостатками ни отличалась эта поверхностная и слабая натура, долги неизменно выводили ее из состояния душевного равновесия. И все же, когда выяснилось, что деньги будущего мужа не могут быть использованы по прямому назначению, миссис Киркпатрик не постеснялась, не сказав ни слова, потратить их на собственные нужды. Себе она купила лишь те вещи, которые могли произвести впечатление на дам Холлингфорда, убедив себя, что белье никто никогда не увидит, в то время как каждое платье не только не пройдет незамеченным в маленьком городе, но и вызовет бурное обсуждение.
Таким образом, запас белья так и остался очень скудным и далеко не новым, хотя все предметы туалета были сшиты из благородной материи и аккуратно заштопаны умелыми пальцами. Долгими вечерами, когда ученицы уже спали, миссис Киркпатрик терпеливо чинила белье, в то время как в сознании не угасала уверенность: когда-нибудь эту скучную работу будет выполнять за нее какая-то другая женщина. Да, именно в эти тихие часы в душе зрело желание, чтобы многочисленные случаи подчинения чужой воле больше никогда не повторились. Людям так свойственно видеть в той жизни, к которой они не привыкли, свободу от трудностей и лишений!
Миссис Киркпатрик не забыла, как однажды, уже после помолвки с мистером Гибсоном, больше часа провела у зеркала, укладывая волосы в сложную прическу, выбранную из каталога миссис Бредли, а когда спустилась, рассчитывая произвести на жениха самое благоприятное впечатление, леди Камнор бесцеремонно, словно девочку, отправила ее обратно, заявив, что не потерпит подобной нелепости. В другой раз графиня потребовала сменить платье на то, которое считала более подходящим. Эти мелочи стали последними примерами тех унижений, которые приходилось терпеть долгие годы, поэтому симпатия к мистеру Гибсону укреплялась по мере осознания его способности избавить от подобных проявлений диктата. В конце концов, этот период надежды и терпеливого шитья, хотя и обремененный преподаванием, оказался не совсем грустным. Свадебное платье обещали подарить бывшие воспитанницы из Тауэрс-парка, да и не только платье: все, что понадобится невесте в этот торжественный день. Лорд Камнор осуществил свое намерение подарить приданое в виде ста фунтов и приказав мистеру Престону устроить праздничный завтрак в парадном зале особняка в Эшкомбе. Несколько разочарованная отказом отложить свадьбу до рождественских каникул внуков, леди Камнор все же преподнесла невесте превосходные английские часы на цепочке – не столь изящные, но куда более точные, чем та иностранная безделушка, которая так давно висела у нее на поясе и так часто ее подводила.
Таким образом, миссис Киркпатрик уже изрядно подготовилась к предстоящему изменению в судьбе, в то время как мистер Гибсон ни в малейшей степени не украсил дом для будущей супруги, поэтому понятия не имел, что именно необходимо сделать, с чего начать. Многое нуждалось в исправлении, а времени для этого оставалось совсем мало. После долгих размышлений он принял мудрое решение во имя давней дружбы попросить одну из мисс Браунинг заняться самым необходимым, а другие работы хозяйка сможет осуществить по своему вкусу. Однако прежде чем обратиться со столь деликатной просьбой, следовало объявить о помолвке, ибо жители Холлингфорда ничего не знали о важном событии, а частые визиты доктора в Тауэрс-парк объясняли состоянием здоровья графини. Он представлял, как бы сам посмеялся, если бы какой-то немолодой вдовец вдруг сообщил о намерении жениться, а потому с крайней неприязнью думал о необходимом визите к сестрам Браунинг. Поскольку другого выхода не было, однажды он явился без лишних церемоний и поведал им свою историю. В конце первой главы, правдиво повествующей о телячьей любви мистера Кокса, старшая мисс Браунинг удивленно всплеснула руками:
– Подумать только: у Молли, которую я так часто носила на руках, появился поклонник! Не может быть! Фиби (та только что вошла в комнату), ты только послушай! У Молли Гибсон появился воздыхатель! Можно сказать, ей почти сделали предложение! Не так ли, мистер Гибсон? И это в шестнадцать лет!
– Семнадцать, – поправила мисс Фиби, гордая оттого, что знала все подробности жизни доктора. – Исполнилось двадцать второго июня.
– Тебе, конечно, виднее. Пусть будет семнадцать! – не стала спорить старшая мисс Браунинг. – Факт остается фактом: у нее есть жених, – в то время как мне кажется, что еще вчера она была ребенком!
– Не сомневаюсь, что история их любви окажется захватывающей! – в умилении проговорила мисс Фиби.
Мистер Гибсон предпочел продолжить рассказ, поскольку не дошел еще и до середины, а слушательницы едва ли не углубились в обсуждение личной жизни его дочери.
– Молли ничего об этом не знает. Я не делился ни с кем, кроме вас двоих и еще одного человека. Кокса изрядно отчитал и сделал все возможное, чтобы обуздать его «привязанность», как он сам выразился, однако совершенно не представлял, что делать с дочерью. Мисс Эйр уехала, а оставить ее под одной крышей с молодыми людьми, без присмотра, я не мог.
– Ах, мистер Гибсон! Почему же не прислали Молли к нам? – воскликнула старшая мисс Браунинг. – Ради вас и памяти ее дорогой матушки мы сделали бы все возможное!
– Благодарю. Ничуть не сомневаюсь в вашей готовности помочь, однако оставлять девочку в Холлингфорде в момент расцвета чувств мистера Кокса было опасно. Сейчас ему намного лучше. После голодовки, которую он счел необходимым продемонстрировать, аппетит вернулся с удвоенной силой. Вчера джентльмен благополучно справился с тремя порциями смородинового пудинга.
– Вы чрезмерно либеральны, мистер Гибсон! Три порции! Несомненно, мясное блюдо последовало в соответствующем объеме?
– О! Я упомянул об этом лишь потому, что у молодежи любовь обратно пропорциональна аппетиту, так что третий кусок пудинга следует считать положительным признаком. И все же то, что случилось однажды, вполне может повториться.
– Не знаю. Фиби тоже однажды получила предложение выйти замуж… – возразила мисс Кларинда.
– Ни к чему сейчас об этом упоминать.
– Чепуха, детка! Прошло уже двадцать пять лет! Его старшая дочь уже замужем!
– Считаю, что он не был постоянен в чувствах, – жалобно проговорила мисс Фиби своим нежным высоким голосом. – Не все мужчины такие, как вы, мистер Гибсон: верные памяти первой любви.
Мистер Гибсон поморщился. Его первой любовью была Дженни, однако это имя ни разу не упоминалось в Холлингфорде, а жена – добрая, симпатичная, разумная и дорогая сердцу – стала не второй и даже не третьей любовью. И вот теперь ему предстояло объявить о намерении жениться опять.
– Ну вот. Как бы там ни было, я счел необходимым защитить Молли от подобных посягательств, пока она так молода, а я не одобрил ухаживаний. Маленький племянник мисс Эйр заболел скарлатиной…
– Ах, до чего невнимательно с моей стороны не поинтересоваться! Как здоровье бедного мальчика?
– Хуже, лучше – это не имеет ни малейшего отношения к тому, что я собираюсь сказать. Дело в том, что пока мисс Эйр не сможет вернуться в мой дом, а оставить Молли в Хемли-холле навсегда невозможно.
– Ах, теперь понимаю, что означает этот неожиданный визит. Честное слово, настоящий роман.
– Люблю слушать любовные истории, – пробормотала мисс Фиби.
– В таком случае, если позволите, я продолжу, – потеряв терпение от постоянных помех, резче, чем хотелось бы, заявил мистер Гибсон.
– Конечно же! – пискнула мисс Фиби.
– Господи, благослови! – воскликнула мисс Кларинда не столь сентиментально. – Что же последует дальше?
– Надеюсь, моя свадьба, – прямо ответил мистер Гибсон. – Собственно, я пришел, чтобы поговорить именно об этом.
В груди мисс Фиби вспыхнула искра надежды. Во время завивки (тогда дамы носили локоны) в доверительных разговорах с сестрой она часто повторяла, что единственный мужчина, способный внушить ей мысль о замужестве, это мистер Гибсон. Если бы он сделал предложение, то ради дорогой бедной Мери она бы сочла необходимым ответить согласием. Впрочем, ни разу не объяснила, какое именно удовлетворение она планирует доставить покойной подруге, унаследовав ее бывшего мужа. Сейчас Фиби нервно теребила тесемки черного шелкового передника. В мгновение ока, подобно Халифу из восточной сказки, она задала себе тысячу вопросов, главным из которых стал – допустимо ли оставить сестру. Но прежде чем обременять себя воображаемыми трудностями, она заставила себя вернуться в действительность и дослушать гостя.
– Разумеется, было нелегко выбрать, кого именно следует попросить стать хозяйкой моего дома и матерью моей девочки, но, думаю, в конце концов я принял верное решение. Леди, которой я сделал предложение…
– Скажите скорее, кто это, будьте добры! – поторопила прямодушная мисс Браунинг.
– Миссис Киркпатрик, – ответил мистер Гибсон.
– Что? Гувернантка из Тауэрс-парка, которую так ценит графиня?
– Да, семья очень хорошо к ней относится, причем заслуженно. Сейчас леди держит школу в Эшкомбе, так что привыкла вести хозяйство. В свое время она воспитала дочерей леди Камнор, сама растит дочь, и, я надеюсь, проникнется теплым материнским чувством к Молли.
– Очень элегантная дама, – проговорила мисс Фиби, считая необходимым произнести нечто похвальное, чтобы скрыть пронесшиеся в голове мысли. – Видела ее в коляске вместе с графиней. Да, весьма недурна, весьма.
– Глупости, сестра! – возразила мисс Кларинда. – При чем здесь ее внешность? Ты когда-нибудь слышала, чтобы вдовец женился ради подобных пустяков? Главное здесь – некое чувство долга. Не так ли, мистер Гибсон? Мужчине нужна хозяйка, его детям – мать, а может быть, этого хотела покойная супруга.
Возможно, старшая сестра думала, что ему следовало выбрать Фиби: в ее тоне прозвучало уже знакомое доктору откровенное раздражение, – но сейчас он не пожелал об этом задумываться.
– Решите сама, мисс Браунинг, и разберитесь в моих мотивах. Признаюсь, я и сам не совсем их понимаю, однако определенно желаю сохранить прежних друзей, а потому надеюсь, что ради меня они полюбят и мою будущую жену. Помимо Молли и миссис Киркпатрик не знаю никаких других женщин, которыми дорожил бы так же, как вами. Поэтому хочу спросить: позволите ли Молли пожить у вас до моей свадьбы?
