Веницианские каникулы. Venise Exp?riences

скачать книгу бесплатно


– Даже маме. Мы не очень близки. Созваниваемся раз в неделю. Или в две.

– У нас в Италии между родственниками обычно более тесные связи.

У нас обычно тоже. Но не рассказывать же некрасивому чужому Марко про тяжелый спутанный комок наших с мамой взаимоотношений.

– Ты говорила, что рассталась со своим другом… год назад?

– Полгода, – машинально корректирую я.

Сто раз об этом по телефону говорили. Мог бы и запомнить, проникновенный ты наш. Вообще чем можно, интересно, объяснить эту разящую разницу между телефонным и реальным поведением Марко? Тем, что при личной встрече я ему не понравилась? Это, однако, увесистый камень в огород моей самооценки.

– Он тебе не звонит больше? Не пишет?

Звонит и вешает трубку до первого сигнала. Пишет длиннющие любовные письма и рвет их на мелкие клочки. И каждую ночь стоит в укрытии теней под моими окнами. Не звонит, не пишет, не стоит. И телефонному Марко я уже об этом говорила. У меня создается впечатление, что голос в трубке и этот сутулый итальянец в рубашке навырост два совершенно разных человека.

– Нет, – кратко отвечаю я, концентрируясь на принесенном официантом ризотто.

Вскоре вино, разлившись по сосудам веселяще-будоражещим ядом, заметно поднимает отметку настроения. Моя душа, сбросив с заживших ран бинты, робко просит глотка романтики. Невооруженным глазом видно, что Марко в этом плане являет собой окончательно и бесповоротно пересохший ручей. Следовательно, вектор поиска поворачивается в другом направлении. Со времен молодежных вечеринок, первых бокалов шампанского и первых трепетных влюбленностей, я обнаружила в себе досадную слабость. Стоило мне опрокинуть пару алкогольных коктейлей, как ручонки сами тянулись к телефону, а шаловливые пальцы-предатели набирали какой-нибудь бредово-откровенное послание объекту вожделения. Бывало даже, что таковым объектом становился самолично брошенный экс-бойфренд. А на следующий день после пьянки-гулянки меня донимали стыд за содеянное и ответная реакция потревоженных (далеко не всегда положительная). Помучившись таким образом некоторое время, я решила пресечь дальнейшие постыдные выходки простым и кардинальным способом – я просто перестала хранить в записной книжки телефона номера возможных мешеней пьяных откровений. Этого правила я придерживаюсь и до сих пор. Номер Фредерика уже пол года не числится в списке моих контактов. Пока Марко что-то скучно брюзжит то ли о хамстве туристов, то ли о невозможности пришвартоваться в центре, мой подстрекаемый винными парами мозг тщательно ищет жертву, на которую можно было бы излить хоть часть накопившейся жажды любви или хотя бы яркого секса. Кандидатов на неожиданное признание к его огромной досаде не обнаруживается. Даже того зануду Жиля я благополучно удалила сразу же после бестолкового рандеву. Остался только Артур. Друг, товарищ и брат. До сих пор не подает знаков жизни, что для него не характерно. Эх, лучше бы с ним в Диснейленд поехала вместо того, чтобы с этой образиной рис есть. Ладно, за неименьем лучшего, напишем Артуру. Очень уж опьяненный организм требует. «Я скучаю» печатаю я под столом незамысловатый текст. Можно расценить и как дружеское напоминание о себе. Никаких намеков и скабрезности. Будем считать, что я взрослею.

– Будешь десерт? – возвращает меня к реальности голос Марко.

– Ага. Сорбэ.

– А я возьму тирамису.

Вот ведь обжора. Богатырский аппетит Марко раздражает меня, потому как в непонравившемся мужчине женщину обычно раздражает все без исключения. Любая деталь, которая одобренному экземпляру записывается в плюс, забракованному идет в большой минус. Завершив на половину (мою) умеренный, а на другую (Марко) заметно накрененный в сторону обжорства ужин, мы покидаем ресторан и берем курс к пристани, где мой проводник припарковал свою «Риву». «Я тоже!!!» «Где ты?» «Что делаешь?» «Пропала! Я же волнуюсь» вибрирует в кармане мобильный тревожными сигналами. Мои губы своевольно расплываются в улыбке.

– Кто это? – бестактно лезет в мое личное пространство итальянец-разочарование.

– Друг. Просто друг, – бормочу я, разгребая обилие сообщений.

Мне искренне хочется, чтобы в этой вечерней бархатистой мгле с блеклым орнаментом фонарей рядом со мной был не чужеродный Марко, а привычный, веселый, задиристый Артур. Мы набродились бы вдоволь по головокружительному лабиринту улочек, похихикали бы исподтишка над зазывно трущимися друг о друга влюбленными, слопали бы вопреки наказам всех диет по мясистому мороженному на площади Сан Марко…

– Ты мне о нем не рассказывала, – недовольно пыхтит Марко, отвязывая лодку.

Руки он мне опять же не подает. «Я в Венеции. Итальянец – отстой» печатаю я, стараясь держать равновесие.

– А чего рассказывать. Я же говорю, просто друг. Кстати, Марко, у тебя нет случайно заряжалки от Самсунга? Моя в чемодане осталась.

– Посмотрю, – кряхтит капитан, выводя судно в открытые воды.

Слева опять мелькает бок дворца Доджей и мост с печальной историей, потом мы несемся мимо каких-то зеленых зарослей, очевидно, парка, которые в свою очередь сменяет безрадостная кирпичная стена.

– Что это? – пораженная контрастом с цветущим центром, спрашиваю я.

– Арсенал. Мастерская для строительства военных судов. Про нее даже Данте писал в своей песни «Ада».

– А что в ней такого адского? – допытываюсь я, вглядываясь в сумрачную крепость.

Неожиданно перед моими глазами проплывает выведенная огромными буквами фраза: SOMETHING STRAGE IS HAPPENING HERE[19 - ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ ЧТО-ТО СТРАННОЕ (анг)]. Эти тревожные слова, вырвавшиеся из темноты белой молнией, пробуждают дрожь во всем моем теле.

– Что это? – пропустив мимо ушей пояснения про Данте, требую я.

– А что? О чем ты?

– Там надпись была на стене…

– Да? Я не заметил.

«Возвращайся срочно!!!!» командует по средствам эсэмэс Артур, привычно переборщив с восклицательными знаками. На меня откуда-то сверху наваливается страх, хватает за шею и душит цепкими костлявыми лапами. «Срочно прекращай паниковать!» приказываю я себе, пытаясь стряхнуть с себя увесистую тушу. «Ты что дурацких надписей на заборе никогда не видела? А помнишь, по дороге в школу какой-то дурак нацарапал на рекламном щите: „Завтра ты умрешь!“? Ты два года ездила на автобусе мимо этого щита и что, умерла хоть раз?» Мне удается таки взять себя в руки, хорошенько встряхнуть и вернуть на место. Марко тем временем пришвартовывается у входа в особняк.

Мы молча поднимаемся на второй этаж. До меня доносится звон посуды.

– Здесь кто-то еще живет?

– Это Мария, домработница, – кратко комментирует Марко, провожая меня в мою шикарную спальню.

Я молю Бога, чтобы он не сделал попытки к сближению. Мои молитвы оказываются услышаны. Марко просит дать ему на минутку телефон, чтобы он мог подобрать заряжалку, и через несколько минут, возвратив мне его вместе с кабелем, желает спокойной ночи и удаляется. Я обваливаюсь всем своим уставшим каркасом на не первой молодости диван, который отзывается на подобное вероломство протяжной трелью. Воткнув провод в розетку, я обнаруживаю, что другой его конец не имеет с выемкой моего Самсунга ничего общего. Щедрый Марко подсунул мне тяжеловесное заряжающее устройство от Нокии старого образца. Не вынеся подобного оскорбления, мой мобильный друг испускает протяжный вздох и умирает. Отлично! Теперь даже с Артуром не поболтать! Специально что ли этот гад подсунул мне бесполезный кабель? Тревога разрастается в груди большим ветвистым древом, сучья которого царапают меня, не давай заснуть. Однако, в какое-то мучительное забытие я все-таки погружаюсь, застряв на границе между сном и явью. Из него меня спустя час, а, может, и три вытягивают четко различимые голоса. Говорят по-итальянски и достаточно громко. Судя по всему нарушители покоя находятся где-то за пределами дома. Гонимая врожденным любопытством, я взбираюсь по деревянной лестнице на крышу. Вид отсюда даже сквозь ночную мглу просматривается нехилый. Марко оттяпал себе не только гигантскую виллу, но еще и громадные зеленые просторы виноградников, фруктовый сад и правильный прямоугольник бассейна. «Кудряво живете» с легкой завистью делаю вывод я. Впрочем, поглазеть на чужое богатство я еще успею. Вернемся к потревожившим меня голосам. С крыши их обладатели невидны, их надежно скрывает козырек террасы. В любом случае это два о чем-то недовольно спорящих мужчины. Один из них, похоже, небезызвестный нам хозяин дома. Эх, понять бы, что они там балакают. Зря я бросила в старшей школе учить итальянский, споткнувшись о топик «Мои апартаменты» и не продвинувшись дальше «грациозо дивано». Вот и получаю теперь бла, бла, бла, figliо di putana, бла, бла, бла, ragazza, бла, бла, бла… Смысл произносимого остается за языковым барьером, зато брызжущий негатив с легкостью его перемахивает. Что так разозлило позднего гостя Марко? Из-за чего они так яростно бьются на словесных шпагах? Страх, подобравшись незаметно сзади, приветливо хлопает меня по плечу, заставив вздрогнуть. Таким садистическим развлечением помнится промышляла наша пожилая историчка. Выбирая жертву, она медленно ходила вдоль рядов застывавших в позе испуганной черепахи учеников. Стоило тому, кого угроза в виде щупленько старушки вроде бы миновала, облегченно перевести дух, как коварная преподавательница разворачивалась на стовосемьдесят градусов и шлепала несчастного ладошкой по плечу с вердиктом «ты будешь отвечать!» Однажды мы с подружкой опоздали на половину урока, жаждая досмотреть до конца страшно важную (а других, собственно говоря и не было) серию «Богатые тоже плачут». Историчка мне поставила влепила двойку сходу, а подруге выставила ультиматум «расскажешь, что произошло в этой серии, ничего не поставлю, не расскажешь – последуешь Таниному примеру». К несчастью, в том самом эпизоде великой бразильской новеллы как раз кто-то с кем-то переспал, или кто-то кого-то обесчестил. Подруга краснела и бледнела, но рассказать такую пошлость при всем классе так и не смогла, за что и была наказана. Да, все-таки нашему поколению достались последние лучи заходящего солнца нравственности. Современные шестиклассники уже гордо рисуют в Photopaint’е мужские половые органы. Эти обрывки воспоминаний проносятся встревоженной стайкой мотыльков у меня в голове и исчезают, не оставив ни следа. Интонация спорящих постепенно слабеет, волна агрессии отливает. Я, кажется, даже различаю короткий выброс смеха. Ну, и, слава Богу. Никто никого не убил. Не придется мне завтра участвовать в импровизированном захоронении. Я пытаюсь этими циничными полу-шутками отогнать пристроившийся рядом страх, но он упрямится, цепляется за ногу и тащится следом за мной в тесное укрытие моей спальни. Однако не смотря на эту не самую приятную компанию уснуть мне все-таки удается.

Пробуждаюсь я на следующее утро такая помятая изнутри и снаружи, как будто всю ночь, глотая одну за другой маленькие, но подлые стопочки текилы, отплясывала на барной стойке топлесс на пятнадцатисантиметровых каблуках. М-да, лучше бы и правда отплясывала, страдала бы теперь заслуженно. Попутно поставив пару-тройку синяков, пробираюсь в душ. Что день грядущий, интересно, нам готовит? Будем надеяться, более аппетитное и съедобное блюдо, чем то, которым потчевал вчерашний. Освежив по мере возможностей опухшую физиономию макияжем, спускаюсь по ступенькам на первый этаж. Марко обнаруживается на террасе за завтраком. Подождать меня для совместной трапезы он не удосужился. На объекте моих телефоно-интернетных фантазий белая майка-алкоголичка, которая бесстыдно демонстрирует всему свету и прежде всего мне сутулые бледные плечи, кустистую, незнакомую с бритвой поросль подмышек и длинные, на вид не слишком сильные руки, от запястья до локтя покрытые черными кудрявыми волосами. На уровне сгиба растительность резко обрывается, как будто конечность состряпана непривередливым хирургом из двух отдельно взятых частей, одной лохматой и одной лысой.

– Доброе утро! – приветствует меня Марко, прожевывая щедро смазанный вареньем ломоть белого хлеба.

– Доброе, – с сомнением возвращаю я.

– Мне надо будет потом отъехать по делам ненадолго, поэтому я пораньше решил позавтракать, – объясняет отсутствие хороших манер хозяин дома.

– Сегодня суббота вроде, – вспоминаю я, робко отковыривая корочку хлеба.

– Ну, я работаю, когда есть клиенты. У меня график ненормированный.

Ну, и вали на все четыре стороны, плакать не станем.

– А с кем ты ночью ругался? – проявляю любопытство я.

Пожилая женщина со сморщенным, как засохшее яблочко лицом наливает мне в чашку кофе.

– Grazie, – киваю ей я.

Она бросает на меня пронзительно мученический взгляд, с каким мать провожает сына на войну. От неожиданности и неуместности подобной экспрессии меня пробирает дрожь.

– Ночью? А, это Луиджи, мой свекор. Его пригласили на вечеринку, а потом в последний момент девушка позвонила и сказала, что их набралось 12, и если он присоединится, это будет несчастливым числом. Луиджи был очень расстроен.

Расстроен, mon cul oui[20 - Ну, да, конечно! (фр) (простонародное выражение в интерпретации автора)]! Упомянутый Луиджи судя по тону был просто взбешен на столько, что готов был сорвать с себя кожу и, оголив железный каркас, расстрелять всех вокруг из вмонтированных в грудную клетку минометов. (Спасибо тебе, Артур, за ценное теле-образование). И этот гневное извержение, как мне показалось, было направленно не на суеверную итальянку, а непосредственно на Марко. Что-то ты сочиняешь, Урфин Джус!

– Ты мне заряжалку от Нокия подсунул, а у меня Самсунг, – продолжаю наступление я, запив крепким кофе неправдоподобную версию ночной ссоры.

– А, да? Самсунг? Такой у меня нет. Я позвоню сегодня насчет твоего багажа. Если он нашелся, захвачу по дороге.

– Это было бы замечательно. А то ходить все выходные в пропотевшей одежде мне как-то не улыбается.

– Не волнуйся, все будет окей.

– А почему твоя домработница такая странная? Молчит, смотрит как-то…

– Мария глухонемая. У нее сын умер от какой-то редкой неизлечимой болезни. Десять лет к кровати был прикован. Это не могло не отразиться на ее психике. Я никогда не видел, чтобы она улыбалась. Зато работает хорошо.

По спине опять маленькой ящерицей пробегает тревога. Я стряхиваю ее и концентрирую внимание на разминании хлебного мякиша. Хлеб в Италии не чета своему французскому собрату, исключительно белый, мучнистый, в большинстве своем несвежий. Помнится, во время коротких малобюджетных каникул в Неаполе я попросила у официанта в одной траттории принести мне черного хлеба вместо бледнолицего ломтя. Тот понятливо кивнул, удалился, забрав корзинку, и спустя минут пять вернул ее на место, наполненную поджаренными до черноты гренками. Во так-то. С тех пор я не выпендриваюсь и стараюсь в Риме вести себя так же как римляне, они едят пшеничную выпечку, значит, и мне негоже нос воротить.