скачать книгу бесплатно
Я не вижу в темноте – «куриная слепота», знаете ли. И начинаю терять ориентацию в пространстве именно в сумерках – среди вязких и смутных предметов.
– Что, веселая выдалась командировка?
– Веселая! – он махом опрокинул в рот вино, как водку. – Такое ощущение, словно землетрясение не закончилось, а только набирает обороты.
Я погладила его по затылку: коротко стриженные светлые волосы мягко пружинили. И сам он был весь такой ладный и готовый спружинить в любую секунду! Олег поцеловал мою руку у запястья: «Останься, пожалуйста!» Притянул к себе – его била дрожь. А это заразная штука! Вот так замрете, прижметесь друг к другу, и уже обоих заколотит в пароксизме… – да, в пароксизме чего?
Я бы осталась, вероятно, и тогда постаралась, чтобы мы, забывшись, да и позабыли б о чем-нибудь, а потом вспоминали это, уже как пережитое! И в ушах, хотя бы перестал звучать звонкий выкрик Левона – «Ненавижу! Проклятые турки!».
Но в номере ждал Сурен, и не было уверенности, что он чего-нибудь не выкинет.
– Я не в форме сегодня. Прости!
Поцеловала его и вышла.
Свет горел, мой гость на кровати спал. Попыталась тихонечко его разбудить, но он лишь повернулся к стенке, натянув на голову одеяло. Пристроилась рядом «валетиком» и, поднапрягшись, отвоевала себе кусок одеяла. В этой поездке я весьма увлекательно проводила время с мужчинами!
Нас разбудил звонок походного будильника – маленького и голосистого. Мои ноги пригрелись у Сурена под мышкой. Он погладил пятку: «Я, кажется, заснул. Ладно, сейчас незаметно выйду и подожду тебя у входа. Посажу на такси».
Но незаметно не получилось. Едва тот вышел в коридор, как уборщица подняла крик: «Ты что тут делаешь? Вот я твоей жене расскажу!» И далее мне, снова застрявшей с замком: «Постыдилась бы водить к себе чужих мужей!» На шум выглянул Олег.
– Ты хотел записать свой номер телефона! – стараясь заглушить вопли уборщицы, я прикрикнула даже.
Глянув вмиг похолодевшими глазами, Олег что-то чиркнул в моем блокноте. И я отступила под бранный аккомпанемент техперсонала.
Уже в автобусе, неспешно трусившем обратно – из армянской столицы в грузинскую – обнаружила, что прокурор зафиксировал в блокноте дату нашей встречи.
В моей жизни случались мужчины, которым я напрасно сказала «да», о чем они потом не позволяли забыть окружающим. Но бывало и так, что я сожалела об отказе. С Олегом, очевидно, мы совпали в потрясении от сотрясения незыблемых основ. А переспали бы с ним, и, возможно, среди львовских прокуроров впоследствии оказалось б одним недоброжелателем москалей меньше.
Хотя веселую версию о том, что Союз можно было спасти стараниями блудниц из летучих батальонов «черных колготок», все же придется исключить. Но, кстати, если катаклизмы последних лет проанализировать с гендерной точки зрения, неизбежно приходишь к выводу о разрушительной безответственности, пребывавших на ответственных постах, мужчин. Тогда как, традиционно обвиняемые в легкомыслии, дамы не стали бы надеяться на то, например, что смогут благополучно переждать в своих суверенных квартирах – заполыхавший с их подачи – пожар в большом общем доме.
Русская месть
Приближаясь к Тбилиси, я также подумала о том, что мое тамошнее похищение не мог организовать ночной попутчик Нико или, как, там, его, на самом деле, звали! Ведь ему, также сраженному моим имечком, я поведала по дороге и про сербскую царевну, и про бабушку-дворянку. И он, разумеется, не назвал бы меня «Милицией», как тот – любитель минета.
А, скажем. Дато с вездесущим ряборожим, оказавшись у гостиницы, вполне могли меня похитить. Но далее, прослышав, что я гостья известного актера Давида Чантурии, допустим, решили подстраховаться. После чего Дато появился на автовокзале в образе благородного рыцаря. И затем демонстративно разъезжал со мною по городу, всячески выказывая дружественное расположение.
Насторожил его прощальный вопрос о том, почему, мол, я согласилась с ним покататься, ответ на который – при всей небрежности тона – был для Дато важен. И еще – запах. Когда на школьных вечеринках выключали свет (а как же иначе!), мальчиков, приглашавших танцевать, я обычно сразу вычисляла по запаху. А у Дато, похоже, был тот же дезодорант, что и у «минетчика».
Я решила перед вылетом в Кишинев встретиться с ним и постараться все выяснить. И если мои подозрения подтвердятся – хорошенько потрясти перед его большим носом Суреновым ножом, чтобы в следующий раз подумал, прежде чем на русскую-то бабу нападать!
Такой вот возник замысел – в духе Даты Туташхиа. Я даже потренировалась в тесной туалетной кабинке, чтобы незаметно и быстро вытаскивать нож из бокового кармана сумки.
Впрочем, мы со спасателем Витей (Юра сгинул в толпе у кассы) уже слегка ошалели от гулкого многоголосья и многолюдья в тбилисском аэропорту, когда к нам, ледоколом рассекая волны, подрулил Дато.
– Что, опять проблемы?
– С билетами полная ерунда!
Он вопросительно взглянул на Витю.
– Это Виктор, спасатель из молдавского отряда. Они с Юрой приехали сюда сразу после землетрясения. А сейчас тоже возвращаются в Кишинев.
– Спасать людей благородное дело! – Дато потер заросший к вечеру подбородок. – Попробую и я вас спасти.
В этот раз он не стал протаранивать очередь, но тихо исчез. А когда вернулся, к нам уже присоединился обескураженный безуспешным штурмом кассы Юра.
– Когда объявят посадку, скажете, что вы от Гогии, и вас пропустят. У кабины летчиков остались свободные сиденья, – сказал Дато.
– Гогия – это кто? – напряглась я.
– Какая разница! – он склонился к моему уху. – Время еще есть. Хочешь, Милица, я тебя на прощанье покатаю?
Да, запах был тот же! И теперь наступил мой черед. Когда мы сели в машину, я пылко воскликнула: «Ты так нас выручил! Не знаю, как тебя и отблагодарить!»
– Есть идеи?
– Ну-у, – неопределенно протянула я и погладила его по правому колену.
– Так и я не против! – усмехнулся он.
Развернулся посреди дороги и влетел в какую-то подворотню, проскочив мимо детской песочницы и гаражей в самый дальний угол, в кусты. В темноте было затруднительно определить подлинность, предъявленного для опознания, достоинства. «Что же ты? Самолет улетит!» – поторопил Дато.
И я вспомнила неудавшуюся статью об элитных кишиневских проститутках, которую попробовала написать на волне перестроечного увлечения интердевочками. Встречу с ними организовал знакомый ресторанный барабанщик. Девушек было две. Ухоженные, дорого одетые, они сидели за столиком, чинно сложив ручки, и так же чинно отвечали на мои вопросы.
Да, у них много мужчин. Но это же лучше, чем, если б их не было вовсе, заметила зеленоглазая «ночная бабочка». И похлопала крыльями ресниц, тщательно подкрашенных дефицитной французской тушью. (Отечественная же за рубль, продавалась в черной картонной коробочке, в которую сначала следовало поплевать, чтобы затем нанести щеточкой содержимое, стараясь не допустить образования комочков.)
Замуж? Когда-нибудь. Когда наскучит нынешняя жизнь, то почему бы и не обрести тихую гавань с достойным партнером. Главное, у них есть средства, чтобы прилично выглядеть и быть востребованными! И, между прочим, свои деньги они честно отрабатывают! Хотя, разумеется, и в «древнейшей профессии» многое зависит от уровня профессионализма.
«Элементарный минет тоже можно по-разному исполнить – я в этом случае всегда представляю вкусное эскимо. А вы любите мороженное?» – откровенно забавлялась собеседница.
Статья в итоге вышла растрепанной и растерянной. Мне не хватило тогда самодисциплины иронии. И понимания того, что при всех своих аксессуарах эти дамы были лишены главного – возможности выбора, как позднее разъяснил демократически подкованный Сударушкин. По жизни же порой попадаются такие уроды, что никакое мороженное не спасет!
Но, кстати! Там, на косогоре, было не до примерок, однако сейчас, пожалуй, я имела дело с иными размерами, еще более увеличившимися к финалу. Дато застонал. Потом застегнулся. И выпятив полную нижнюю губу, изрек:
– Ты показалась такой раскованной! И сама предложила секс. Но когда дошло до дела, вдруг затормозила. Неужели закомплексовала?
– Но я ничего не предлагала! Тем более, тогда, в первый раз!
– В какой первый раз? В прошлый приезд ты, вообще, не заводила подобных разговоров! – удивился он.
Поглядел на меня, хлопнул по уже отболевшему плечу и великодушно добавил: «Не переживай! Приедешь еще в Тбилиси, я и город покажу, и всему научу, как следует!»
И расхохотался.
– Точно, не он! – заключила я.
И тоже расхохоталась. И продолжала смеяться до тех пор, пока мы не взлетели. Так и прошла контроль: смеясь и позабыв про спрятанный в сумке нож. Лишь на прощанье успела спросить у Дато, каким он пользуется дезодорантом?
– Названия не помню. Сказали, самый крутой!
Возможно, что и придумала, но как мне потом казалось, в том самолете я подсознательно уже распрощалась и со своим мужем, и с Советским Союзом. То есть, СССР, конечно, еще существовал, но как заметил в Ереване львовский прокурор, землетрясение набирало обороты. Да и супруг еще в моей жизни присутствовал и встречал меня в аэропорту. Разумеется, он не нес ответственность за то, что в Тбилиси я вдруг распереживалась из-за семейных неурядиц, и далее все произошло, как произошло. Хотя, наверное, в том, что наши взаимоотношения так запутались, была и его вина. В любом случае, чтобы в одиночку не отвечать за развал семьи, решила: сама инициировать развод не буду, но предоставлю Дэму свободу ухода.
Утро в сосновом бору
– Слушай, Вась, а у тебя есть родина? Страна, которую ты сегодня считаешь родной? – вспомнила я встречу с коллегой, с которым мы сидели как-то на террасе окраинного кишиневского ресторанчика «Бутояш» в душещемящую, лучшую здешнюю пору «бабьего лета».
Мы пили правильное молдавское вино – сухое и сдержанно терпкое – «Негру де пуркарь». И бокастые бокалы пунцовели в лучах нежаркого солнца. Коллега приподнял свой и, вместо привычного «За наше безнадежное дело!», вдруг сказал: «Эти гады лишили меня родины!» Будучи русским, он родился в Казахстане, а вырос в Глодянах, на севере Молдавии, где его отец, между прочим, провоевавший до Берлина, служил военкомом. Да, когда Союз развалили и молдаване объявили республику своей, а Москве оказалось не до соотечественников, где теперь была его родина?
– Ты, Берсенева, в своем издании совсем заработалась и без политики уже не можешь? – поинтересовался Василий. – Ну, откуда ж в наше время у порядочного человека взяться родине? Был «наш адрес Советский Союз», но его давно нет. А все остальное, это место проживания и оно может быть хуже или лучше, но не более. Вот я вожу с собой по миру подаренный матушкой молдавский коврик, такой полосатый, из шерсти. Иногда думаю, а не встать ли на него на колени, чтобы помолиться на восходе солнца, подобно мусульманину? И этот коврик стал бы моей родиной!
К слову, в Ереване, когда Света проснулась ранним утром, после памятного застолья, и вышла на балкон, то впереди в размыто-голубом небе нарисовалась сахарная голова Арарата. Она потом объясняла: «Девочки, Арарат это мираж. Видение». Кто не знает, священная для армян гора Арарат находится в современной Турции. В Ереване ее можно увидеть в ясную погоду, поднявшись с восходом солнца, как Светка.
У меня, вместо коврика в чемодане, хранилось в голове собственное видение. Когда я приезжала в Лугу (куда родители вернулись из ставшей негостеприимной Молдавии) и выходила на разбитый перрон, в конце его, то есть, наоборот, в начале, меня поджидали мама с папой. Обычно моросил дождь. Папа держал зонт, а мама стояла рядом и улыбалась. Вот на этом пятачке привокзального перрона, слабо защищенном папиным зонтом, для меня и сконцентрировалось то, что прежде занимало одну шестую суши.
– Мы выросли с картинками из букваря в сердце – со всеми этими мишками-шишками и елками-палками! И теперь, лишившись реального объекта, нуждаемся, хотя бы в символе. Сегодня же пришпилю на стенку иллюстрацию «Утра в сосновом бору»! – ерничал наш общий с Ленкой друг Костя Нардов.
– Но родина и есть символ. И становится чем-то реальным, если обеспечивает человеку точку опоры. Картинку на стенку повесить можно, а опереться ведь не на что! – возразила я.
– Смешные эти русские! – заметил Нардов, в жилах которого, как и у многих здешних жителей, смешалась кровь различных славных народов. – Как будто ваша огромная территория могла служить опорной точкой! Возможность обрести убежище – подальше от слуг очередного режима, да, обеспечивала. Пространство для маневра и изматывания сил агрессора-супостата – француза или немца – тоже предоставляла. Опорой же для человека должна служить государственная система, гарантирующая благополучное проживание гражданина в границах собственной страны.
– Но когда прежняя система координат разрушена, а новая еще не создана, на что опереться?
– Этот вопрос каждый решает самостоятельно. Кто-то бежит в церковь. Она для многих сегодня превратилась в опорный пункт. А кто-то рассчитывает на собственные силы. Я сам для себя и есть точка опоры. Точнее, у меня их две! – он рассмеялся и похлопал поочередно по правому и левому колену.
У Кости, при хронически больном сердце, поздно обнаружили сахарный диабет. Он собирался на лечение в Израиль, но не успел. Ноги гангренозно распухли. Их предстояло отрезать. Мы с подружкой Галкой наперебой живописали, какие замечательные теперь делают протезы. И я пригрозила, что если тот не встанет на эти чудо-протезы и не появится на предстоящем моем первом значимом юбилее – настоящего праздника не выйдет! Когда его переложили на каталку, он попытался улыбнуться. А после операции умер.
Мы этого еще не знали, и по предложению Гали, условились в одно и то же время помолиться за его выздоровление. В назначенный час я зашла в церковь, Аглая осталась ждать на улице. «Главное, сосредоточиться и настроиться на единую волну, чтобы совместными усилиями донести наверх нашу просьбу!» – разъяснила Галка. Я поставила свечку, перекрестилась и запросила Бога о помощи. А когда вернулась домой, мне позвонили. «Не успели!» – подумала я.
На поминках мы пересказали множество, связанных с Нардовым, замечательных историй. А потом пошли танцевать, сообразив, что это, непременно, порадовало бы человека, который, когда у него украли навороченный «джип», взял и купил дом. В долг, так как денег на тот момент не оказалось Он, кстати, хотя и стал владельцем первого в Кишиневе статусного ресторана (после того, как не один год проработал в редакции газеты «Юный ленинец» в нашем Доме печати), нередко бывал не при деньгах, и тогда соглашался сыграть в карты, в которых ему везло. Его жена и сын проживали в отстроенном Нардовым хаусе в статусном, опять же, районе близ Комсомольского озера. Озеро один из прежних комсомольских лидеров далее затеял, было, осушить, чтобы соорудить там очередной торгово-развлекательный центр, но, спасибо, ему не разрешили это сделать. Тогда как Костя с красавицей-любовницей арендовал квартиру – и если б успел, то, вероятно, подогнал бы и эту часть своей истории под типовой новодел.
Кстати, именно с Нардовым мы с Еленой отметили начало собственной новой жизни.
После августовского путча в 1991 году кишиневские правители постановили закрыть нашу газету – русскоязычный орган ЦК компартии республики, однако, сохранив молдавский аналог. Мы с Леной первыми узнали об этом, вечером в пятницу спустившись на третий этаж Дома печати – в информагентство АТЕМ. А когда я надиктовывала по телефону эту новость в Москву, дверь распахнулась, и на пороге возник Петруша, так мы звали коллегу из «Вяца сатулуй» («Сельская жизнь»). Кудрявый и улыбчивый Петруша любил ненароком прижаться к даме в лифте. Но теперь вдруг разгневался, потрясал кудрями и размахивал кулаками. А затем сбегал на первый этаж за дежурным милиционером и уже в его присутствии подступил ко мне вплотную, грозя выкинуть «русскую гадину» в окно с четвертого этажа. То есть, милиционер ему понадобился в качестве свидетеля этого патриотического поступка. Или в качестве защитника, на крайний случай?
Тут, наконец, мы с Ленкой опомнились и пошли вперед грудью (на которую, на которые, тот прежде вожделенно поглядывал), да выставили за дверь наглеца. После чего, в виду угрозы закрытия редакции и появления в ней посторонних лиц, решили, первым делом, избавиться от скопившихся в шкафу бутылок – их приносили забредавшие на огонек почитатели наших талантов. Лена, к слову, потом сокрушалась, какими мы оказались дурами: бутылки в туалет вынесли, а что-нибудь полезное и ценное, вроде печатных машинок, словарей или хотя бы аквариума, забрать из кабинета не догадались! (В понедельник утром все редакционные помещения были опечатаны и их бывшие хозяева растерянно бродили по коридору.)
Между тем, по завершению пятничного очистительного действа вдруг появился Нардов. Перебивая друг друга, мы стали рассказывать, что газету закрыли, а Петруша спятил – лез в драку и грозился выкинуть в окошко. Костя утешил: «Не грустите, девчонки! Начнете новую жизнь. Завтра это отметим – я вас гуляю!»
Назавтра мы обошли несколько заведений, пока не осели все в том же «Бутояше». Там мы с Ленкой напрочь заплясали подтанцовщика-цыганенка, а Нардов, в конце концов, уснул, уютно расположив свое румяное круглое лицо на опустевшем блюде. И Лена так громко рассуждала о значимости чувства радости, вообще, и сексуальной, в частности, что к нам придвинулась поближе парочка из-за соседнего столика – оказалось, молодожены.
– Между прочим, секс – одна из главных движущих сил нашей жизни! В том числе и потому, что в результате на свет появляются дети, – наставляла молодежь Елена.
А я съела оставшийся бутерброд с икрой и запила водичкой из стоявшей рядом стопки. После чего поинтересовалась:
– Нардов сказал, эти бутерброды полагаются к водке. А где она, собственно?
– Ну, даешь, Берсенева, ты же водку-то сейчас и пьешь! – подивилась Ленка.
Ночью ей было плохо, и она все бегала на кухню, где в холодильнике стоял арбуз. И моя мать не ругалась, а лишь периодически высовывалась из своей комнаты и переспрашивала, не надо ли еще чего?
– Нет, спасибо. Ничего не нужно! – вежливо отвечала подружка и через какое-то время вновь кралась к арбузу.
Вот про все про это – про родителей на лужском перроне, бутылки с аквариумом, угнанный «джип» и замученного нами цыганенка – я добросовестно пересказывала Доре, нелегкомысленного возраста сестре Эрика, в доме которого мы оказались после Костиных похорон. Дора мерно кивала головой и все подкладывала еду на наши тарелки. А Галка, бросившая курить, красивыми длинными пальцами вытягивала сигаретки из чужой пачки (ей периодически названивал супруг, Лену же Яша увез еще с поминок). И Саша, панически боявшаяся собак после того, как на нее напала новомодная злобная псина, бесстрашно заигрывала с Эриковым ротвейлером. А певунья-плясунья Вероника тихо посапывала на плече доселе незнакомого ей хозяина. Обычно же они с Галкой, порадовав публику исполнением современных шлягеров и русских романсов, любили завершить вечер пионерскими и комсомольскими песнями.
Хотя, возможно, потом и это проделали, но я уже ничего не помнила. А по утру, проснувшись в постели Эрика, не очень удивилась – все к тому шло. Правда, в иные постели легче попасть, чем из них выбраться. Эрик принес шампанское. Холодное. Я люблю начинать день с шампанского. Но мне это редко удается – красивая жизнь, знаете ли, не совместима с напряженным трудом.
Облокотившись на подушки, я отпивала маленькими глоточками отличное полусухое, хотя и не «Брют». А Эрик, меланхолично окропив мою грудь и живот из своего бокала, щекотными каплями торил липучую дорожку далее. Гурман!
Эрик дружил с Нардовым, который вовсе не был легким человеком и нередко своей надменной желчностью угнетал собеседника. А мы с Ленкой, в действительности, не так уж много с Костей и общались. Почему-то к нам он относился любовно-снисходительно. И когда возникал в нашей жизни, это становилось событием. По крайней мере, для нас.
А Эрика недавно убили. Забрались ночью в дом и убили вместе с ротвейлером. Дора как раз уехала в Израиль. Говорили, он одолжил кому-то большую сумму, что не всегда способствует долголетию.
С Эриком у меня тоже вышла занятная история. При случае потом расскажу. Кажется, в Германии запустили новый «поминальный» телеканал, по которому крутят видеосюжеты с рассказами близких об ушедших. Это правильно, люди должны знать, кого утратил мир.
Моя бабушка Паня, которая к 93 голам практически ослепла, но продолжала поддерживать в своей квартирке поразительную чистоту (выбеленные и накрахмаленные ею салфетки до сих пор хрустят в комоде моей матери), помню, сокрушалась: «После знаменитых ученых, писателей, архитекторов сохранятся их открытия, книги, здания или мосты. А что останется после меня?» Я, может, эту книжку и села писать, в том числе и из-за своей бабушки – Прасковьи Васильевны.
– Вась, а давай выпьем за мою бабушку Паню! И за Мошечку. И за дедушек тоже! И за твоих!
– Подходящий тост для дня рождения! – одобрил Василиса и вкрадчиво прибавил, – ты ведь не открыла еще шампусик, так теперь откупорь, не жмись!
И я послушна начала сдирать фольгу.
– Не чокаясь. – предупредил Василий. И мы выпили шампанское.
То есть, я начала день именно так, как люблю. В холодильник стояло две бутылки «Брюта». Должно хватить!
Татарский «звонок»
На самом деле, первый звон колокола по Союзу прозвучал для меня двумя-тремя годами ранее, еще в «школярский» период. В Геническе. По заданию союзного молодежного издания я отправилась туда, чтобы написать о крымских татарах, активно закреплявшихся в Херсонской области – на подступах к Крыму. Уже вовсю цвела перестройка. И когда я вошла в кабинет первого секретаря горкома партии, тот стоял у окна, так что вырисовывались сжатые в карманах брюк кулаки.
Как напомнил собеседник, в войну крымских татар выслали с полуострова, но затем они начали возвращаться, стремясь обосноваться поближе к родным местам. В том числе, в Геническе. И в последние годы этот процесс активизировался. «Разумеется, мы принимаем меры. Стараемся воспитать молодое поколение в духе интернационализма и дружбы между народами. Но, к сожалению, случаются и инциденты – между коренными здешними жителями и вновь прибывшими представителями крымско-татарского населения», – тщательно подбирал формулировки партсекретарь.
На воспитание в духе социалистического интернационализма упирали и в местной школе. Завуч (яркая, полная, в широком пестром платье) показала стопку сочинений на заданную тему. «Очень порадовало, что никто из старшеклассников не допустил негативных выпадов в адрес представителей другой национальности!» – также дипломатично сформулировала она. Агрессии и нетерпимости в сочинениях и, правда, не просматривалось.
Хохлушка Тая, живущая рядом с татаркой Розой, пожала плечами: «А у нас и повода не было ссориться с новыми соседями! Люди они оказались спокойные и работящие!»
– Мы даже у них передовой опыт перенимаем! – засмеялась, опершись о забор, Таина мать. – У татар особое умение фрукты-овощи выращивать. И вроде, ты так же все делаешь, но урожай не тот! А Роза, кажется, даже если простую палку в землю воткнет, так и та расцветет и заплодоносит.
– Они и сами такие: уж если корни пустили, не выкорчевать! – неожиданно добавила дочка.
По словам Розы, ее дом и, в самом деле, пытались выкорчевать экскаватором. И, конечно, разрушили жилище.
– Но мы отстроили новое, – Роза с гордостью оглядела свой большой и светлый дом. – Напишите обязательно, что нас по-прежнему не пускают в родной Крым! И даже по близости селиться не разрешают!
И она рассказала о брате Рустаме, чье семейство пару лет назад вывезли вместе с вещами на грузовике из Геническа.
– Да еще пригрозили, мол, если будет упрямиться, найдут – за что отправить в тюрьму. Он уехал в Тюмень. Денег подзаработает и опять попробует вернуться.
