скачать книгу бесплатно
– Наверное, – неловко улыбнулся тот.
– Пап, а когда ты женился, ты не видел, что она ради них только?..
Отец помолчал. Игорь чувствовал, что он взвешивает слова, подбирая какие-то доступные разумению сына. По крайней мере, с точки зрения отца.
– Пап, я пойму. Скажи как есть.
Отец потрепал его затылок.
– Хорошо. Когда один человек обманывает другого, то в данной ситуации есть два действующих лица: один, который обманывает. Второй, которого обманывают. И в обмане виноваты оба.
– Я понял.
– Ты уверен?
– Конечно. Вина разделена на двоих. Ты ведь это хотел сказать?
– Не пойдет. Поверхностный ответ. – Отец всегда требовал от Игоря, чтобы он додумывал свои мысли до самой их «подкладки». – Вина обманщика не нуждается в комментариях, с ним все понятно. А почему виноват обманутый?
– Тебе нужно было не рассказывать, что ты богат! Вот это и есть твоя ошибка. Тогда она бы не стала тебя обманывать!
– Как же я мог не рассказывать? Во-первых, всем в институте было известно, что в моем научном направлении большие перспективы. Денежные. Во-вторых…
И он вдруг запнулся.
– Во-вторых, тебе хотелось ее привлечь своими деньгами… известностью… Да?
Отец не ответил.
– Ты меня всегда учил, что главное внутри, а не снаружи. Но ты почувствовал, что такими ценностями ее не привлечь… И ты изменил себе, папа! Ты кинул ей кость, а она вцепилась в нее…
– Игорь, выбирай выражения! Это все же твоя мать!
– «Все же», – усмехнулся Игорь. – Мамочка, ау, где ты? Ха, что-то я не слышу ответа… Папа, какие выражения я должен выбирать? Разве это не так, не «кость»?.. Не говори только, что меня это не касается, что это ваша личная жизнь! Я имею право знать!
– Я не говорю этого, Игорь. Ты имеешь право знать, именно поэтому я стараюсь ответить на твои вопросы. Но это нелегко… Пока ты не влюбишься, ты не поймешь. Как теряешь голову, как на все готов и как веришь каждому слову, не подозревая, что оно лживо… Тем более когда знаешь, что ты – личность, что у тебя незаурядный интеллект, признанный во всем ученом мире талант, щедрая душа. Ты попросту не представляешь, как можно это не ценить, потому что сам ценишь личность в других! Ты уверен, что отношения между людьми строятся на этом, внутреннем. А внешнее – это так, завитушка, оправа. Приятная, но неважная… И когда тебе лгут, ловко повторяя твои же слова о ценности личности, ты веришь.
– Твоя вина в этом? Что ты поверил?
В глазах отца мелькнуло грустное сожаление, которое Игорь воспринял как подтверждение.
– Скажи, а красота женщины – это тоже «завитушка»?
– К чему ты клонишь? – насторожился отец.
– Ты меня извини, папа, но тогда выходит, что ты тоже купился на внешнее, на красоту, – со всей своей семнадцатилетней категоричностью заявил Игорь. – Ты тоже не разглядел ее личность!
Отец молчал. Игорь чувствовал, что он борется между желанием выглядеть в глазах сына правым и безгрешным и желанием быть честным. Честным, каким он всегда был, его отец.
И Игорь тоже, он боролся между желанием видеть своего отца правым, стереть из памяти те страшные, но по-своему, по-сермяжному справедливые слова, которые бросала ему в лицо пять лет тому назад мать, и желанием правды. Желанием, чтобы отец оказался честен, как всегда. Даже в таком трудном и жестоком для самолюбия разговоре.
– Да, – ответил наконец Виталий Федорович. – Красота, гармония черт нам почему-то кажется выражением гармонии души. Может быть, природа так и задумывала, только замысел ее не воплотился по каким-то причинам… Я был уже взрослый, умный мужик и должен был это понимать. Я мог это понять, если бы захотел. Но я… Я не хотел.
Отец, кажется, немного покраснел.
«Ах, обмануть меня не трудно, – я сам обманываться рад», – вспомнил Игорь стихотворную строчку, над которой уже не раз размышлял. Почему Пушкин был рад «обманываться»? Зачем ему? Зачем?!
Или он знал что-то такое о человеческой природе, чего Игорь пока не сумел понять?
Его пугала эта мысль. Она ему решительно не нравилась, эта мысль! Он не хотел хотеть обманываться!!!
Или фишка в том, что поэт точно знал, что обманывается?.. И потому позволял себе эту слабость, одновременно видя ее, как на ладони? Изучая ее, рассматривая, даже любуясь ею… А папа обманывался по-настоящему, не подозревая, не догадываясь… В этом вся разница, да?!
– Ты прав, Игорь, что спрашиваешь, – добавил отец после паузы. – Ты должен это знать. Чтобы не повторить моей ошибки.
Нет-нет, Игорь все переставил с ног на голову! Это Жанна виновата во всем! Обманывался папа или нет, главное в том, что его обманывали, и все, и точка!
Игорю хотелось, чтобы жизнь наказала ее за ложь, за унижение. Но, если можно доверять светской хронике, Жанна жила весело и беспечно.
С другой стороны, он не желал ей зла.
Все-таки она была его матерью…
И Жар-птицей.
VI
…Я не хотела выглядеть «дорогой девушкой». И для этого у меня имелись весьма веские причины.
Все началось в тот сентябрьский день, когда мама вернулась из Германии. У нее там подруга живет, учились вместе в педагогическом, и мама к ней ездила в гости уже второй раз за месяц. Со мной оставалась бабушка, она тогда была еще жива.
Вернулась мама из путешествия какой-то странной. Почти весь день ничего не говорила и была очень задумчива, я еще тогда удивилась, ведь у мамы характер легкий, веселый, она вечно то шутила, то песенку пела… Я подумала: «У мамы там приключилась любовная история!» Мне было всего двенадцать лет, но я очень явственно ощущала, что мама мается от одиночества, что ей нужен мужчина, муж. Отец мой растворился на просторах нашей необъятной родины, как только узнал, что мама беременна. Я его никогда не видела и, признаться, не испытывала желания увидеть. Но за все двенадцать лет моей жизни не нашлось ни одного настоящего мужчины, который бы захотел жениться на «женщине с ребенком» и зарплатой учительницы начальных классов…
Я все прикидывала, как бы так расспросить маму о любовной истории – и, главное, собиралась ли она замуж? – но не знала, как к делу подступиться. Мама ведь меня считает маленькой, не расскажет мне свои взрослые дела! И только когда мы закончили ужинать…
Мы припозднились с ужином в тот день. Была суббота, наутро рано не вставать, и мы сели за стол только в девять вечера. Поели мы в непривычно тихой атмосфере: мамина задумчивость словно усилилась вместе с сумерками. Но я чувствовала, что в воздухе копится какое-то электричество, которое должно разрядиться: мама мне скажет! Я была в этом практически уверена!
Так оно и вышло. Мы закончили ужинать, мама достала плитку шоколада – мы любили с ней после ужина ломать вдвоем шоколад по квадратику и о чем-нибудь болтать. Вдруг она, вместо того чтобы сесть на место, подошла ко мне сзади, положила руки мне на плечи и сказала сдавленным голосом: «Криска, мы с тобой теперь богаты. Страшно богаты…»
Я закинула голову назад, чтобы увидеть мамино лицо: я была уверена, что она шутит! Но лицо ее выглядело страдальческим, а надорванный голос не позволял поверить в шутку…
Оказалось, что мама, гостя в августе у своей подруги в Германии, решила вместе с ней сыграть в лото. Они смеялись и шутили, что непременно выиграют, и, конечно, не верили. И все-таки, уезжая, мама записала свою комбинацию цифр на листочке и придавила его магнитом с клубничкой на холодильнике подруги.
И случилось невероятное: ее комбинация выиграла! Подруга позвонила ей, мама отыскала свою квитанцию, служившую доказательством выигрыша, сорвалась, поехала… Никому ничего не сказала – хотела убедиться, что не сон, что не розыгрыш!
Вот, убедилась. Вернулась тихая и подавленная, словно ее ударили по голове.
Это я теперь понимаю, будучи уже взрослой, что должна была чувствовать моя мама, тридцатилетняя мать-одиночка, имеющая на руках двенадцатилетнюю дочь – меня то есть. Мы жили в однокомнатной квартире и спали на одной широкой кровати. Понятно, что у мамы не было даже любовника… И вдруг по башке: выигрыш размером в пятнадцать миллионов марок! С копейками. Вернее, с пфеннигами, или как их там…
Я завалила маму вопросами: как теперь жить будем? Но она только головой качала и отвечала, что не знает пока. Зато я срочно выяснила, что теперь у меня будут джинсы моей мечты, и велосипед, и красивые часы! И все-все, на что у меня слюнки текли в магазинах!!!
И вправду, весь следующий день мы только и делали, что покупали мне вещи. Все, чего я хотела!
Пока я не устала хотеть.
Возвращались мы с мамой домой на такси. Мы жили на шоссе Энтузиастов, в дымном рабочем районе, который словно принадлежал другому городу, а не кокетливой Москве, вечно прихорашивающейся внутри Садового кольца… Это такси было первым в моей жизни! Тогда еще не существовало пробок, тогда такси являлось действительно роскошью…
Сейчас я понимаю, что мама сделала настоящий жест любви: она не побежала покупать шмотки себе, она устроила праздник мне, своей дочери. Можно представить, как она переживала раньше, что не могла мне купить то, что я просила. У меня не было еще детей… и уже не будет… я умру тут… Но я люблю маму, и я люблю Игоря – а любовь, за вычетом каких-то деталей, одинакова по своей сути, я уверена! Я бы тоже побежала первым делом для мамы. И для Игоря.
Игорь… Я знаю, он пытается меня найти, пытается понять, куда я запропастилась и почему! Он, боюсь, думает, что я его бросила… Эта сволочь, жирный Клоп (его в банде все звали так, Клоп), он регулярно прослушивал записи на моем автоответчике. Игорь ведь и представить не может, что меня похитили! И что автоответчик прослушиваю не я…
…Мама была такая счастливая, когда уволилась с работы! Сделала она это с облегчением.
Первоклашки ее не слушались. Она была очень доброй и, как бы это назвать, уважительной, что ли, к ним. Она своих малявок почитала за людей и часто уступала им, понимая детские души и им сочувствуя… Даже их желанию пошалить. На уроках ее было всегда слишком шумно и слишком весело. Неприятностей из-за этого у нее было предостаточно. Директор считала ее «слабым педагогом», а мама говорила мне: «При чем тут слабость? Просто я не хочу муштровать ребятишек, они тоже имеют право на глоток свежего воздуха…»
В свои двенадцать лет я маму отлично понимала. Она ведь меня старше всего на восемнадцать лет, самая молодая мама из всех! К тому же я унаследовала ее характер, и мне словно изнутри было понятно все, что происходило в ее душе.
…То время было необыкновенно веселым. Мысль о том, что теперь мы можем себе ни в чем не отказывать, нас пьянила. Мы приходили в магазин и покупали все, что только могло взбрести в голову. Какие-то голубенькие чашки, о которых мы, как внезапно выяснилось, давно мечтали. Пару хрустальных ваз и три салатницы, совершенно ненужных, – просто хрусталь тогда еще казался чем-то ценным, а у нас дома его не водилось… Платья, юбки, блузки – всего этого мы натащили из магазинов столько, что уже не знали, куда складывать. Мы ели какие-то невообразимо дорогие продукты, о которых раньше только слышали, – и оказалось, что большинство из них не представляют собой ничего особенного, а то и просто невкусны…
Весело нам было не столько оттого, что мы все это приобретали, а от самого ощущения, что мы можем приобрести. То есть радость приносили не сами вещи, а возможность их купить. Или даже не возможность, а, наоборот, тот факт, что исчезло тягостное ощущение невозможности купить!
Правда, как только мы привыкли к тому, что теперь все возможно, радость наша поутихла. Ну, купили. А дальше что?
…А потом мама решила, что нам нужно сменить жилье. Это было и так понятно, но мы немножко призабыли о тесноте, увлеченные походами по магазинам. Впрочем, наши бездумные покупки об этом нам и напомнили: мы затоварились дальше некуда.
Мама сияла: «Криска, мы с тобой переедем в новую квартиру! Вернее, не в квартиру, а в целый дом, слышишь?!»
Дом?! Значит, это не на шоссе Энтузиастов? Не в Москве? В деревне?!
Я не хотела ни в какой дом! Ведь переезд туда означал, что я расстанусь с подружками!
Я ныла, канючила, плакала и дулась на маму целую неделю. Но мама настояла. Она решила, что глупо растрачивать деньги на всякую ерунду и что нужно мыслить глобально!
…Тогда для меня слово «Рублевка» ничего не значило, я понятия не имела, что за ним кроется. Да и мама тоже. Это ей в агентстве по недвижимости посоветовали. Раз уж, мол, вы хотите по-настоящему хороший дом в по-настоящему хорошем месте, то нужно покупать там! Там госдачи, там сам президент живет, академики всякие и еще какие-то известные люди, и цены растут с каждым днем, – так что выгодней вложения и представить нельзя!
В агентстве по недвижимости – я до сих пор в этом убеждена – маму надули. Молодая женщина, которая взялась за ее заказ, имела такие хитрые глаза, что они аж косили от хитрости! Отчего в ее порядочности усомнился бы любой. Но только не моя мама! Будучи сама человеком честным, она была уверена, что люди устроены именно так, по-честному, а прохиндеи существуют лишь в кино и на страницах газет. Когда я сказала маме, что тетка из агентства ее дурит, она меня отругала за грубые слова и подозрительность. А при чем тут подозрительность? Я нутром чувствовала, что маму при сделке обокрали!
Но доказать этого, конечно, не смогла. Хоть мне уже и исполнилось тринадцать, я все же была еще мала для чтения договоров по сделке с недвижимостью…
В общем, так получилось, что мама приобрела довольно большой дом в одном из поселков в районе Рублевского шоссе, не там, где были государственные дачи с президентом, правительством, академиками и «звездами», а в одном из тех новых, которыми Рублевское шоссе обрастало по окружности с невероятной скоростью, съедая старые деревни и леса. Там активно строились новые русские – вот к ним мама и попала в компанию.
Наверное, это было самой большой ее ошибкой.
Первое время после переезда мы были очень счастливы. Эйфория вернулась – ведь мы отделывали наше жилище так, как хотели! В этом был немалый элемент творчества – он-то и делал нас счастливыми…
Это чувство я вновь испытала много лет спустя, когда начала собирать материал для будущей книги и делать наброски, записывать мысли: я его узнала по ощущению радости и свободы….
Единственное, что меня немножко расстраивало, – это что мама робела сделать все по своему вкусу и слишком часто заглядывала в модные журналы, ища в них указаний. Так, она решила покрасить стены в белый цвет, потому что это оказалось модно. А я ненавижу белые стены! Они напоминают больницу, в них нет ни души, ни характера… Но все же я настояла на том, что в моей комнате будут обои, которые я сама выберу, как и мебель. Хоть мой характер и похож на мамин, но все же я личность куда более решительная. И свои взгляды я отстаивала рьяно, бдительно охраняя их от любого покушения.
Видимо, именно из-за этой черты, несмотря на малый мой возраст, я меньше поддавалась на разного рода обольщения, пытаясь оградить и маму от посягательств в любом виде. Начиная от рекламы разных товаров и услуг и кончая претендентами на ее руку.
А их объявилось вдруг превеликое множество. Из каких щелей они повылезли, эти мужики всех возрастов, – уму непостижимо! Никого не было вокруг нас, пока мама не обзавелась миллионами. Ни одно другополое существо не предлагало ей свое сомнительное плечо и хоть подобие чувств. А тут вдруг нате вам: кишмя закишели! Запели в унисон, как в мультяшке про Пластилиновую Ворону: у вас такие перья, у вас глаза такие, копыта очень стройные и добрая душа!
Пустить это дело на самотек я не могла: мама была слишком доверчива, особенно когда кому-то приходило в голову прошептать: «Поверьте, ваши миллионы меня не интересуют, просто о такой женщине, как вы, я мечтал всю жизнь…»
Ага, а где ты был раньше, мечтатель? Эй, куда запропастился, романтичный такой, когда мы жили в крохотной квартирке на шоссе Энтузиастов да на зарплату учительницы начальных классов?
Но тут было не шоссе Энтузиастов – тут была Рублевка, и, вовлеченная в круговорот «светской жизни», мама моя получила сомнительную привилегию возбудить интерес тех, кто бытие измерял в долларах.
Я бдела изо всех сил! Я отбривала их язвительными шутками, – слава богу, что мама, с ее лояльными взглядами на отношения с подрастающим поколением, считала своим долгом познакомить меня со всеми кандидатами на ее руку и сердце. Они, эти жуки, натолкнувшись на язву-дочку, пребывающую в трудном подростковом периоде, рано или поздно охладевали… К их счастью! Иначе бы я, несмотря на мою унаследованную от мамы доброту и покладистость, придушила бы их в первую же брачную ночь!
Но, понятное дело, за всеми мамиными историями я уследить не могла, и она нередко избегала моего бдительного ока. И что же?! Пару раз чуть замуж не вышла! Я умоляла ее только об одном: пожить с претендентом хотя бы полгода до официального брака! Я готова была терпеть чужого мужика в нашем доме, тем более что я стала обладательницей собственной прехорошенькой комнатки, в которой можно было укрыться от его приторной рожи, только бы мама открыла глаза на его истинные интересы!
К счастью, мама мне уступала, замужество откладывала. А повседневная жизнь с кандидатом на руку (на мамино состояние, следовало бы сказать!) быстро ставила все на свои места! Я подслушивала как могла и где могла и знала, что хоть разочек в неделю, да подъезжал к ней будущий супруг с разговорами о деньгах. И каждый раз из этого разговора вытекало, что потратить деньги нужно на него, конечно. Ни одна сволочь не предложила потратиться на маму! Кандидаты в мужья, равно как и те, кто пока не удостоился данного звания, обходились цветочками и дешевыми подарками… Одному на машину нужно было, другой хотел, чтобы она деньги вложила в его сомнительную контору, третий в долг просил, четвертый плакался, что долгов наделал, – не заплатишь ли, мол, дорогая, за меня?
Да-да, на этой «элитной» трассе обитало не так уж мало людей, живших в кредит. И без разницы, откуда кредит: из банка ли, от доверчивого лоха ли… И маму мою они держали за… Как в женском роде будет «лох»? «Лохачка»? «Лохушка»?
Проще говоря, за дуру держали.
Я смотрела на маму и гадала: в чем же дело? Разве не достойна она любви? Я изо всех сил старалась посмотреть на нее глазами мужчины. Не знаю, насколько мне это удавалось, но у меня выходило, что мама очень миловидная женщина с хорошей фигурой, хоть и чуток располневшей. А уж о характере и говорить нечего: золото просто! И умной она была – непрактичной, правда… У нее другой был ум: она легко могла понять любую мысль, даже ту, которую слышала впервые; она чувствовала поэзию, музыку, природу…
У меня была Прекрасная Мама, я это знала! – и тем больше я ненавидела мужчин, которые не ценили это, интересуясь лишь ее нечаянными миллионами и считая ее доверчивой кретинкой, которую легко обвести вокруг пальца.
Хорошо, что у мамы была я! Хоть я и младше ее на целых восемнадцать лет, однако ж я была не столь доверчива. Иногда я пыталась маме что-то объяснить – слушала она скептически, если честно, считая, что в мои младые лета я не могу понимать сложные вещи; иногда я действовала капризами и всякими дерзкими выходками. Но я добилась своего: мама не вышла замуж ни за кого из этих жуков! Она благодаря мне научилась со временем видеть их насквозь!
Мама. Что станет с ней, если я умру? Как же она будет, без меня?
Хотелось плакать, но слез не было. Наверное, они замерзли. Скоро совсем превратятся в ледышки…
А моя кровь? Сколько времени нужно, чтобы она остыла окончательно, от тридцати шести и шести десятых градуса до нуля, а затем перешла в минус?
Я представила, как кристаллики льда разрывают мои сосуды – так разрывает бутылку, забытую в морозилке, замерзшая вода… Если я не буду к этому времени мертва, то я умру от боли!
Лучше заснуть снова. И больше не просыпаться.
…Что станет с моей душой, когда я умру? Она ведь такая огромная – она намного больше моего тела! Она так часто летала к звездам, вопрошая об их хрустальных тайнах; она в лесу стелилась по травам и цветам, шелестела вместе с листвой, чувствуя, как течет в них сок-жизнь; она обнимала землю, прислушиваясь к ее ровному, глубокому дыханию; она заглядывала в глаза зверей и птиц, чтобы познакомиться с ними поближе… Она во всем этом жила, моя душа, и она там осталась, она не может исчезнуть бесследно! Она не может зависеть от этого маленького тела, которое умирает в железном ящике, скорчившись от холода!..
Что же будет с моей душой – такой огромной, как этот мир? Ее ведь нельзя поместить в гроб, ее нельзя закопать в могилу!!!
Если бы только я могла верить в рай…
Вдруг я вспомнила одну свою идею, ненаучную, скорее сказочную, но она мне очень нравилась. Когда в школе я узнала о строении атома, меня поразило его сходство с космическим устройством: планеты так же вращаются вокруг звезд, как малюсенькие частицы вокруг ядра атома. И тогда я подумала: а вдруг все атомы – это маленькие системы, аналогичные нашей Солнечной? Просто они находятся в другом измерении! Настолько другом, что нам никогда не пересечься друг с другом. Мы никогда не увидим, как сверкают солнца в этих минускулах, мы никогда не увидим, как живут на их планетах люди, – такой же обычной жизнью, как мы, не подозревая, что существует другое измерение, в котором все бесчисленное множество их галактик кажется всего лишь атомами… И тогда выходит, что в ножке моего стола на кухне – вселенные! И в ложке кофе. Как и в моем волоске!
Но кто скажет, что мы, такие вроде бы огромные, неизмеримо огромные для этих атомов, кто скажет, что мы не являемся атомами в какой-то другой системе? И наше солнце, наши реки, леса, мы сами, люди, все наши мысли, желания, чувства – все это лишь невидимый атом в том измерении?! И наша Солнечная система существует на правах атома в ножке чьего-то стола на кухне или в чьем-то волоске? Который расчесывает поутру некая гигантская барышня, не подозревая, что движением своей расчески она сотрясает целые вселенные!..
Я не знаю, как эти миры могут пересечься, но мне всегда казалось, что понятие бесконечности должно крыться в этом образе. Бесконечность, она не в длину и ширину, – она в перетекании миров, что-то вроде ленты Мебиуса… Между ними должен быть какой-то контакт, хотя мое воображение не справляется с этой идеей, но он должен быть!
Вот туда и уйдет моя душа, и будет жить в другом мире, столь похожем на наш, хотя в нашем мире он всего лишь атом в моем волоске…
