скачать книгу бесплатно
– Это животное! Это… рыба!
Я начал пробираться к нему:
– Что еще за рыба?
– Я не знаю, как она называется по-английски… Ай! Ай! Тут еще и другие! Ай! Они же могут ужалить!
– Ах вот оно что, – сказал я, приблизившись к нему. – Медузы! Замечательно!
Я обрадовался, увидев плывущие в воде бледные создания, похожие на капельки серебристой нефти. Мне нравилась их явная необычность, они привлекали меня уже тем, что занимали странное положение между растительной и животной жизнью.
От одного паренька-филиппинца я узнал интересную вещь о медузах. Он был едва ли не единственным моим ровесником на острове, где я однажды жил, поэтому мы подружились. Мы провели вместе много счастливых недель, перекидываясь на пляже летающей тарелкой и купаясь в Южно-Китайском море. Он объяснил мне, что медуза не ужалит, если взять ее ладонью. Потом, правда, нужно как следует вымыть руки, потому что, если потрешь рукой глаза или почешешь спину, осевший яд проникнет под кожу и боль будет невыносимой. Мы проводили медузьи бои, бросая друг в друга желеобразные лепешки. В тихую погоду медузьи «снаряды» можно пускать по воде, подобно плоским камешкам, хотя, если швырнуть их слишком сильно, они «взорвутся». Он также рассказал мне, что медуз можно есть сырыми, как суши. Не вопрос. Конечно, их можно есть сырыми, если только вы готовы потом несколько дней стойко переносить рвоту и боли в животе.
Я посмотрел на медуз, окружавших нас. Они были похожи на филиппинских, поэтому я решил, что стоит рискнуть и подставить руки под яд. Авантюра оправдала себя. Когда я быстро вытащил дрожащий шарик из воды, глаза Этьена чуть не вылезли из орбит.
– Mon Dieu! – воскликнул он.
Я улыбнулся. Мне не верилось, что французы действительно говорят «Моn Dieu». По-моему, это все равно что ожидать от англичан слова «что?» в конце каждого предложения.
– Тебе не больно, Ричард?
– Ни капельки. Нужно знать, как ее правильно держать, вот и все. Это как с крапивой. Попробуй.
Я протянул ему медузу.
– Нет, я не хочу.
– Ничего не будет. Давай не бойся.
– Правда?
– Да-да. Сложи руки, как я.
Я стряхнул медузу в подставленные им руки.
– Ого, – промолвил он. На его лице проступила широкая ухмылка.
– Но ее можно касаться только ладонями. Если ты прикоснешься к ней другим участком кожи, она ужалит тебя.
– Только ладонями?.. А почему?
Я пожал плечами:
– Не знаю. Таковы правила.
– Может, кожа в этом месте толще?
– Может. – Я вытащил из воды еще одну медузу. – Странные они, правда? Сквозь них можно смотреть. И у них совсем нет мозгов.
Этьен энергично кивнул.
Некоторое время мы молча разглядывали наших медуз, а затем я заметил Франсуазу. Она шла по пляжу, направляясь к воде, – в белом купальнике. Увидев нас, помахала рукой. Когда она подняла руку, купальник ее натянулся, и тень от полуденного солнца обозначила груди, впадинку под ребрами и мышцы живота.
Я взглянул на Этьена. Он все еще рассматривал медузу, заставив ее выпустить щупальца из-под колокола, и она лежала на его ладони, как стеклянный цветок. Близость с Франсуазой, вероятно, притупила в Этьене способность восторгаться красотой девушки.
Когда она подошла к нам, наше занятие не произвело на нее впечатления.
– Терпеть их не могу, – бросила она. – Не хотите искупаться?
Я показал рукой на воду – мне по грудь. Франсуазе вода доходила до плеч.
– А мы что, не купаемся?
– Нет, – сказал Этьен, оторвавшись наконец от медузы. – Она имеет в виду заплыв. – Он махнул рукой в открытое море. – Вон туда.
Во время заплыва мы играли в такую вот игру. Примерно через каждые двадцать метров мы ныряли на дно и выныривали с горстью песка.
Мне такие игры не нравятся. На глубине одного метра тропическое море внезапно становится холодным, так что, болтая в воде ногами, можно было почувствовать границу между теплом и холодом. Когда ныряешь, сначала стынут кончики пальцев, а затем холод быстро распространяется по всему телу.
Чем больше мы удалялись от берега, тем чернее и мельче становился песок. Вскоре вода внизу сделалась слишком черной, чтобы в ней можно было что-нибудь разглядеть, и я лишь бил ногами и слепо шарил руками, пока мои пальцы не погружались в ил.
Холодная вода вселяла в меня страх. Я торопливо зачерпывал горсть песка и старался как можно быстрее оторваться от морского дна, хотя в легких оставалось еще полно воздуха. Дожидаясь на поверхности Этьена с Франсуазой, я поджимал под себя ноги, держась на воде только при помощи рук.
– Куда мы плывем? – поинтересовался я, когда люди, загоравшие на пляже, превратились в муравьев.
Этьен улыбнулся:
– Хочешь назад? Устал? Можно развернуться.
Франсуаза высунула руку из воды и разжала пальцы. Комок песка выскользнул из ее руки и погрузился в воду, оставив после себя расплывшееся серое пятно.
– Ты устал, Ричард? – спросила она, выгнув брови.
– Со мной все в порядке, – ответил я. – Поплыли дальше.
Как меня дурачили
К пяти вечера температура понизилась, небо почернело и пошел дождь. Внезапный и оглушающий. Тяжелые капли падали на пляж, образуя на песке все новые и новые воронки. Я сидел на невысоком крыльце домика и смотрел, как на песке появляется миниатюрное море Спокойствия. На крыльце своего дома, через дорожку, на миг появился Этьен и торопливо схватил сушившиеся на улице плавки. Он крикнул мне что-то, но его слова потонули в раскатах грома, после чего Этьен нырнул обратно в свой домик.
У меня на руке расположилась маленькая ящерица. Она была длиной около трех дюймов, с огромными глазами и просвечивающей кожей. Сначала ящерица минут десять сидела на моей пачке сигарет. Когда мне надоело наблюдать за тем, как она выбрасывает язык и ловит, будто арканом, мух, я протянул руку и взял ее. Вопреки моим ожиданиям она даже не попыталась убежать, а лишь устроилась поудобнее на новом месте. Удивленный ее отвагой, я позволил ящерице сидеть, где она сидела, несмотря на то что руку приходилось держать в неестественном положении, ладонью вверх, отчего вскоре мышцы в районе локтя заныли.
Мое внимание отвлекли двое бежавших по пляжу парней. Они приближались, их вопли слышались все отчетливее. Когда они поравнялись с моим домиком, то свернули с пляжа и в один прыжок оказались на соседнем крыльце.
– Ну и ну! – крикнул один, светлый блондин с козлиной бородкой.
– Вот это гроза! – откликнулся другой, чисто выбритый золотистый блондин. – Клево!
– Американцы, – шепнул я ящерице.
Они постояли у своей двери, потом выбежали обратно под дождь и устремились к пляжному ресторану, прыгая из стороны в сторону, пытаясь увернуться от дождевых струй. Через минуту-другую они вернулись и снова бросились к своей двери. И тут светлый блондин, по-видимому, впервые заметил меня.
– Проклятье, ключ потеряли! – объяснил он, а потом ткнул большим пальцем в сторону ресторана. – И они тоже! Не можем попасть внутрь.
– И мокнем, – добавил золотистый блондин. – Мокнем под дождем.
Я понимающе кивнул:
– Не повезло. Где же вы потеряли его?
Светлый блондин пожал плечами:
– Где-то на этом чертовом пляже, дружище! За много-много миль отсюда! – Он подошел к деревянным перилам, разделявшим два наших крыльца, и заглянул ко мне. – Что это у тебя? – спросил он.
Я поднял ящерицу повыше.
– Ой! Она что, дохлая?
– Нет.
– Великолепно! Можно, я перелезу к тебе? Соседи все-таки, познакомимся.
– Валяй.
– У меня косяк есть, покурим?
– Покурим.
– Отлично!
Оба парня перемахнули через перила и представились. Светлого блондина звали Сэмми, а золотистого – Зеф.
– Зеф – странное имечко, а? – спросил меня Зеф, пожимая мою левую руку, чтобы не потревожить ящерицу. – Знаешь, от какого имени это сокращение?
– От Зефана, – уверенно ответил я.
– А вот и нет, чувак. Оно вообще никакое не сокращение. Меня назвали Зеф, а все думают, что это от Зефана. Круто, да?
– Точно.
Сэмми начал сворачивать косяк, вытащив из водонепроницаемого полиэтиленового пакетика, лежавшего у него в кармане, бумагу и травку.
– Ты англичанин? – спросил он, разглаживая «ризлу» пальцами. – Англичане всегда кладут в косяки табак. Как видишь, мы этого не делаем. Много куришь?
– Боюсь, что да, – ответил я.
– А я нет. Вот если бы я клал в косяки табак, то тоже привык бы. А траву я курю весь день напролет, как в той песне. Как там поется, Зеф?
Зеф запел: «Не зажимай косяк, приятель», но Сэмми оборвал его:
– Не эта. Другая.
– Какая? «Два косяка утром ранним»? Эта?
– Да.
Зеф прокашлялся.
– Ну, в ней такие слова: «Два косячка утром ранним, два косячка перед сном, два косячка жарким днем, и жизнь моя… пом-пом-пом…» Потом: «В мирное время два косячка, два – военной порой, два косячка, потом еще два…» – и все такое, что-то опять с утра. Дальше я не помню. – Он потряс головой.
– Это не важно, дружище, – сказал Сэмми. – Дошло, Рикардо? Я много курю.
– Похоже на то.
– Вот так.
Пока Зеф пел, Сэмми скрутил косяк, зажег его и протянул мне.
– Я знаю еще одну вещь о сумасшедших англичанах, – прошипел он, выпуская дым изо рта небольшими порциями. – Вы целую вечность не можете оторваться от косяка. Мы, американцы, делаем одну-две затяжки и передаем его дальше.
– Это правда, – согласился я, затягиваясь.
Я собрался было извиниться за плохие манеры своих соотечественников, но неожиданно закашлялся.
– Рикстер! – по-отечески сказал Зеф, похлопав меня по спине. – Да тебе нужно лечиться.
Через секунду-другую над морем сверкнула ослепительная молния. Сэмми сказал полным благоговения голосом:
– В высшей степени великолепно, дружище!
Зеф быстро подхватил:
– Ну, просто чудесно, compadre!
Я уже открыл было рот, но тут меня охватили сомнения.
– Великолепно, дружище… – задумчиво пробормотал я.
– Великолепно, – повторил Сэмми.
Я застонал.
– Что такое, Рикардо?
– Ребята, вы надо мной глумитесь.
Сэмми и Зеф переглянулись, а потом посмотрели на меня:
– Глумимся? Над тобой?
