скачать книгу бесплатно
Больше всего мне не хочется возиться с тем, чтобы бегать искать телефон. Наверное, в вагончике директора кладбища он есть и я должна это сделать, но мой озлобленный ум предлагает другой сценарий: «Сними с бабки кольцо и беги!»
Я уже решаюсь это сделать, но что-то останавливает меня.
– Я вызову скорую?
– Не надо, деточка. Мы здесь обе умрём от холода, пока дождёмся неотложку. Всё нормально, дорогая. Я не выпила свой утренний кофе… Давление упало. Это было очень непредусмотрительно с моей стороны. Я не позаботилась о себе и вовлекла вас, милая, в глупую ситуацию.
Я очарована тем, как она изъясняется. Как, несмотря на нелепость ситуации, лёжа на могиле, видимо, своего родственника, эта дама сохраняет благородство и достоинство?
– Что же я могу для вас сделать?
– Ну, если вы настаиваете, можете в моей сумочке найти кусочек сахару?
– Ой! У меня есть бутерброд! И даже термос с чаем!
Дама смеётся слабым, но достаточно звонким для её возраста смехом:
– Вы – мой ангел?
– Поверьте, я совсем не ангел, но еда у меня есть.
Я помогаю ей подняться, мы делим бутерброд и сладкий чай. Серафима Эммануиловна, так представляется дама, успевает рассказать, что недавно похоронила мужа. «Он был достаточно известным в Советском Союзе художником. Но сейчас о его картинах и иллюстрациях, к сожалению, забыли», – вздыхает Серафима Эммануиловна. Теперь она одна живёт на даче в Кратово, а её единственный сын – в центре столицы.
Слушая Серафиму Эммануиловну, я обдумываю, как же очутиться у неё дома. Там, наверное, можно найти больше полезных вещей для моего побега!
И тут она сама предлагает:
– Алиночка, можете меня проводить до дома? Здесь недалеко, пару остановок на электричке? Я угощу вас потрясающим постным борщом и пирожками с морошкой.
В голове мелькнула язвительная мысль: «Все вы сначала борщом кормите, пирожками. Говорите ласково, а потом – суки суками».
Я уверена, что моя новая знакомая тоже окажется дрянью, только дрянью-аристократкой. Поэтому можно не расслабляться и, не дожидаясь разочарований, сразу взять своё.
* * *
Так я оказалась в доме Серафимы Эммануиловны.
Старая дача, стоявшая в глубине огромного участка с высокими соснами, сразу покорила моё сердце. Я всегда мечтала жить в таком доме: скрип половиц, тепло камина, повсюду книги, литературные и арт-журналы. На стенах – картины и наброски. Уютные старые кресла, накрытые потёртыми пледами, жёлтый шёлковый абажур над обеденным столом. Тишина. Только ветки старого куста жасмина стучатся в окно, напоминая, что в мире иногда что-то должно происходить.
Как так получилось, что за чашкой сладкого чая, согретая теплом дома и умными внимательными глазами хозяйки, я рассказала Серафиме Эммануиловне всё? О маме, о Дусе, о ворованных деньгах. О плане бежать и даже о своих мыслях её ограбить.
Как?
Она не осуждала меня, ничего не говорила. Я много плакала, наверное, впервые за всю свою короткую несчастную жизнь. А пожилая красивая женщина просто сидела рядом, гладила меня по голове и молчала.
Серафима Эммануиловна уложила меня спать в комнате сына.
* * *
Я проснулась от шума сброшенного с крыши весенним солнцем куска снега. На душе было пусто, грустно и… светло. Я испугалась этого чувства. Это делало меня уязвимой и растворяло мою решимость бежать, бороться за жизнь и счастье любыми способами.
На столе на чистой льняной салфетке я увидела простой завтрак и записку от Серафимы Эммануиловны: «Алина. Я буду поздно. У меня много учеников в центре. Я останусь ночевать у сына на Патриарших. Оставайтесь в доме столько, сколько вам необходимо. Кое-какая еда есть в холодильнике. Ключи можете оставить под ковриком».
Я была в шоке. Как так? Ключи? Оставайтесь? Еда? И это после того, как я рассказала, что хотела бежать с её кольцом? Что украла деньги из дома? Что ненавижу этот мир?
Весь день я бродила по старой даче, прикасаясь к вещам, вдыхая запах книг, чьи страницы благоухали для меня морем и шоколадом, рассматривала картины. Одна из них меня заворожила. Это был портрет юноши. Лицо, одежда и торс прорисованы лёгкими штрихами. Я не знала, как называлась эта техника. Художник условно обозначил свою модель, но передал характер, сделав акцент на больших глазах и тонких пальцах. Что-то противоречивое было в портрете. У молодости нет такой мудрости во взгляде. И сильные руки с тонкими пальцами?
Я не могла оторваться от портрета. Может, это её сын? Может, так выглядел её муж? Я была очарована. Полдня я просидела напротив портрета с чашкой чая, рассматривая каждый штрих, воображая, какой он в жизни? Реален ли этот парень?
Я вернулась домой. Моего двухдневного отсутствия никто и не заметил.
Я положила деньги обратно в бельё Дуси.
Вечером Дуся попробовала вновь наорать на меня, но я подошла вплотную к ней, посмотрела в глаза и тихо прошипела в самое ухо: «Заткнись, сука. Ещё раз пасть откроешь, я прирежу тебя и твоего свина. Отсижу как малолетка, и в 18 выйду на свободу. Вернусь в квартиру к отцу».
С этого момента Дуся затаилась и больше не орала на меня. Когда маленький свин вдруг пробовал визжать, она хватала его за рукав и шикала на него, со страхом оглядываясь на меня.
Я думала, что одержала победу – наконец научилась отвоёвывать «место под солнцем».
Но в данный миг, на другой стороне жизни, я осознала, к чему привела та моя угроза. Оценить её разрушительную волну мне ещё предстоит позже, а в те далёкие дни я наслаждалась тем, что дома меня не трогали и боялись.
* * *
На следующий день я сама вернула ключи Серафиме Эммануиловне. Я объяснила ей, что побоялась оставлять их под ковриком, слишком много сейчас грабят дач. Но на самом деле мне хотелось узнать, кто этот юноша с картины. В глубине души я надеялась, что её сын. И наконец, как в сказке, случай приведёт меня к счастливой развязке.
Но всё оказалось и проще, и сложнее одновременно.
Этот парень был сыном приятельницы и соседки Серафимы Эммануиловны. Недавно его забрали в армию. «В горячую точку», – с грустью пояснила она.
«Что ж, – разочарованно вздохнула я про себя, – сказки со счастливым концом – это не про меня».
Картинки моей жизни снова замелькали. Почему я не заметила, как Серафима Эммануиловна изменила мою жизнь?
Почему я только брала?
Да, я ухаживала за ней. Но мною двигал абсолютный эгоизм. Всё, что я делала для неё, я делала для себя.
Всё чаще оставаясь у Серафимы Эммануиловны, я отдыхала от душного дома, тупой Дуси и свина Васюточки.
Улица мне больше не была нужна. Огромная библиотека старой дачи, английский и французский, которым обучала меня Серафима Эммануиловна, открыли новые миры. В своём почтенном возрасте Серафима Эммануиловна продолжала преподавать иностранные языки в педагогическом институте и, несмотря на сложное время, имела много частных учеников. Она не нуждалась в деньгах, но большую часть отдавала своему сыну. Я ненавидела его. Он был недостоин такой матери, по моему мнению. Тридцатилетний лентяй, с прекрасным образованием (востоковед, переводчик японского языка), он не мог, вернее, не хотел искать своё место в меняющемся мире. Располневший, вечно жалующийся сибарит. Он проживал один в огромной квартире на Патриарших прудах.Он не утруждал себя постоянными связями. Иннокентий был так ленив, что даже не утруждал себя ухаживаниями за девушкой. Всегда находилась или какая-нибудь простушка, впечатлённая его квартирой, или, наоборот, очкастая интеллектуалка, возбуждённая его долгим размусоливанием о восточной культуре.
* * *
Так прошло два года. Выпускной класс в школе.
Начало девяностых… Всё вокруг менялось так стремительно, словно цунами смывало устои, привычки, надежды и людей. Отец остался без работы. Завод закрылся. Дуся одна вкалывала на нескольких работах: мыла полы в магазине, моталась к родне в Украину, привозила сало и домашнюю колбасу, торговала ими на рынке. Она стала ещё злее и, несмотря на тяжёлую жизнь, толще. Отец сидел дома, «присматривал за Васюточкой», который превратился в жирного, подлого подростка со странными наклонностями.
Но меня это не волновало. Я практически жила на даче у Серафимы Эммануиловны, учила языки и готовилась поступить в университет, где она преподавала.
У меня был план – найти работу как переводчик, потом получить юридическое образование и добиться всего самой.
Я хотела такую квартиру, как у сына Серафимы Эммануиловны.
Я хотела такую же дачу, полную книг, тишины и картин.
Я хотела много денег.
Я хотела не видеть свою ненавистную семью. Ну, может, позабочусь только о несчастном отце.
Так размышляла я.
Но в мои планы вмешалась судьба, которая совсем не любила меня, как тогда мне казалось.
* * *
Бандитские девяностые родили своих героев. И имена авторитетов разных группировок были у всех на слуху. Каждая вторая девушка мечтала о романтических отношениях с «бандитом». Широкий крепкий парень в кожаной куртке, пахнущий «Фаренгейтом», проводящий ночи в самых дорогих ресторанах. Таинственный, брутальный – герой того времени.
Но не для меня. Я выросла в грязи, и у меня не было романтических слюней и розовых очков. Всеми фибрами души я хотела вырваться из этого дерьма, этого рабочего посёлка с его нищетой и алкоголизмом. Занавес другой жизни приоткрыла моя наставница, и я стремилась в неизвестное «прекрасное далёко», которое манило грезами о роскоши, общении с людьми уровня Серафимы Эммануиловны.
Мечты о далёком Нью-Йорке, нежном Лазурном береге двигали меня вперёд, заставляли учить языки, читать книги и наблюдать за аристократическими привычками Серафимы Эммануиловны. Я копировала её манеру держать столовые приборы и бокал, сервировать стол, сидеть на краешке стуле с прямой спиной. Обращаясь к собеседнику, задавать правильные вопросы, держать полуулыбку. Я шлифовала свои манеры, поглощала книги об искусстве и истории. Я готовилась к своей мечте.
* * *
Мне больно видеть тот день, вернее, ночь.
Но меня заставляют снова и снова смотреть на всё это.
* * *
Возвращаясь от Серафимы Эммануиловны в квартиру отца, я несколько раз видела у своего дома огромный чёрный джип с затемнёнными стёклами. Говорили, что к соседке, молодой красивой девахе по имени Афина, приезжает люберецкий авторитет Анибус. Меня пугала его кличка, которая на самом деле, как я узнала позже, происходила от фамилии Анибаев. Анибус соответствовал своему «погонялу». Он был грозен, страшен и нёс смерть. Все знали его бешеный характер и его везение. Отсидев по молодости за драку три года, он вернулся матёрым злым шакалом. В пищевой цепочке нового времени занял верхние позиции и удерживал их жестокостью и звериным чутьём.
Анибус высматривал меня…
Взял, как берут варвары женщин завоёванных городов. Не в его привычках было тратить время на ухаживание и разговоры. Странно, но жертвы потом сами становились его добровольными рабынями, выпрашивая любовь и внимание. Была в нём притягивающая женщин магия. Правила его игры принимались жертвой безоговорочно. К очередной наложнице он относился ровно. Подавив её волю силой, подарками и равнодушием, он терял к ней интерес, как только видел покорность и влюблённость. И находилась новая жертва. Но постепенно слава о Анибусе как о брутальном любовнике разошлась по области. Всё меньше сопротивления от девушек он встречал, всё больше и больше они сами искали с ним знакомств и предлагали себя. Ему стало скучно.
Мне было 16, я не знала подробностей о нём, меня вообще не интересовала жизнь братвы. Мне надо было поступить в институт, воспользоваться связями Серафимы Эммануиловны, чтобы найти работу переводчицей в каком-нибудь «совместном предприятии», и свалить из совка.
Но всё оборвалось в один миг.
У меня не было шанса отказать и не сесть в машину Анибуса. Двое его ребят силой запихнули меня на заднее сиденье.
* * *
Мне больно это видеть. Не надо… не показывайте…
* * *
Что я чувствовала в этот миг? Странно, но первая моя мысль, когда всё закончилось и Анибус пошёл в душ, была: «Этого ты и достойна… Что бы ты ни делала, куда бы ни стремилась, грязь – твоё место…»
Когда он вышел из душа, то ожидал увидеть маленькую и жалкую девочку со слезами на глазах. Но получилось всё по-другому. Он не заметил, как я тихо возникла за его спиной. Огромный острый нож, что я нашла на кухне, оказался у его горла.
– Я убью тебя, если ты ещё раз такое сделаешь, – прошипела я.
Находясь по другую сторону жизни, я поняла, как глупо это выглядело: хрупкая девушка дрожит всем телом, но держит нож у горла огромного накачанного быка. Конечно, одно его движение, и я уже отлетела в другую часть комнаты, а нож оказался у него.
Я забилась в угол и зло смотрела на него.
– Не подходи! Я убью себя! И тебе придётся возиться с трупом!
Странно, но в глазах Анибуса появилось удивление. И он сделал не свойственный ему жест. Он подошёл ко мне, сел на корточки напротив и протянул руку, как к дикому зверьку:
– Не бойся. Я больше не дотронусь до тебя без твоего разрешения.
Я чувствовала, что он не отпустит меня, пока не наиграется.
Моя мечта об институте и другой жизни была уничтожена в тот день.
Мне стало всё равно. Наверное, это равнодушие и возбуждало Анибуса больше всего. Он из шкуры вон лез, чтобы увидеть улыбку на моём лице. Водил по ресторанам. Привозил деликатесы, которых ещё невозможно было купить в магазинах, забрасывал безвкусными, на мой взгляд, золотыми кольцами и цепями. Мне по-прежнему было всё равно. Он спрашивал, что я хочу… Я говорила одно: «Отвали от меня». Но ночью, когда он брал меня, я начинала осознавать свою власть, управляя им. Чувственность открывалась во мне, я постигала суть секса, я шла в удовольствие тотально, используя для этого тело Анибуса, беря в плен его душу. Секрет оказался прост: я всё и всегда делала только для себя, но не жадно и открыто, а словно играя.
Его очаровывали мои манеры и стиль, которым я обучалась у Серафимы Эммануиловны. На фоне модного в те времена образа путан и жён бандитов, аляповатого, пошлого и грубого, я отличалась сдержанностью и элегантностью. Однажды я в сердцах сматерилась при нём. Конечно, для меня не была проблема в своём доме послать Дусю и Васюточку по полной программе, но, сохраняя образ и манеры, я не позволяла себе этого вне дома.
– Никогда больше… – тихо сказал он, – это не твоё.
Я хотела, чтобы он сам оставил меня в покое. Оставил по-хорошему, поэтому я совсем не думала о том, чтобы нравиться ему. Я удовлетворяла свои запросы, баловала себя, компенсируя деньгами разбитые мечты. Ничего не просила, но использовала его настолько, насколько у меня хватало фантазии. Благодаря его деньгам я стала ходить на все самые модные выставки и театральные постановки. В Большом театре у меня уже были закреплённые места. Чаще всего я брала с собой Серафиму Эммануиловну, которая обучала меня тонкостям понимания музыки и режиссуры, но вскоре и Аниб присоединился к нам. Вначале он просто не хотел отпускать меня, но позже втянулся и даже по-своему стал получать удовольствие. Чем больше я проявляла эгоизм, тем смиреннее и покорнее становился этот монстр.
Я практически уже не жила с отцом, его женой и братом. Аниб снял квартиру недалеко от моей школы. И если его не было рядом, то кто-нибудь из его бритоголовых шестёрок всегда сидел в машине под окнами квартиры или школы или возил меня к Серафиме Эммануиловне.
Так что я и не знала, что Дуся подала на развод и занялась разменом квартиры.
Всё произошло тихо. Подло.
Меня поставили перед фактом в момент подписания документов.
Отец, как всегда, только виновато улыбнулся, когда я увидела, что при размене нам с ним досталась комната в коммуналке, а Дуся забрала хорошую однокомнатную квартиру. Я была в шоке, орала на Дусю, но она только мстительно ухмылялась. Я ничего уже не могла поделать. У меня больше ничего не осталось. Ни дома, ни семьи. Отец забрал в комнату свой нехитрый скарб и раскладушку, Дуся – всю мамину мебель и посуду. У меня остался только альбом со старыми фотографиями. Все мои личные вещи давно хранились у Серафимы Эммануиловны и на съёмной квартире.
* * *
Учебный год подходил к концу. Я мучительно думала, как сказать Анибу о своих планах на моё будущее, в котором был институт и не было его.
Но он меня опередил.
– Нам надо пожениться, – однажды ночью заявил он.
Я подскочила с постели:
– Мне только 17 исполнилось! Нас никто не распишет!
– Я знаю. Но если ты забеременеешь, то распишут!
