скачать книгу бесплатно
И сейчас край тени был на том же самом месте, хотя с тех пор прошло не меньше чем два часа.
Получалось, что солнце остановилось. Вернее, прекратилось вращение Земли вокруг оси.
Было от чего сойти с ума.
Помню, что мы некоторое время топтались, глядя то на солнце, то на неподвижный край тени.
Потом мы все-таки собрались в Глушково. Я вернулся в комнату, сбросил домашние туфли, надел сандалии, и мы пошли.
Даже не знаю, зачем нас туда понесло. По всей вероятности, потому, что нам было невыносимо сидеть на месте и ждать, что же с нами будет дальше. Хотелось как-то действовать.
Кроме того, мы просто не знали, чем же нам теперь заниматься.
Поход в Глушково. Начало разногласий
Это было странное путешествие.
Когда мы двинулись в путь и острота первых впечатлений от всех чудес несколько притупилась, я начал замечать то, на что прежде не успел обратить внимание.
Во-первых, нам обоим было трудно делать первый шаг, когда начинали идти. Было такое чувство, как если бы мы делали этот шаг в воде или в какой-нибудь такой же плотной среде. Приходилось довольно сильно напрягать мускулы бедра. Но потом это исчезало, и мы шли уже нормально.
Во-вторых, при каждом шаге мы немножко повисали в воздухе. Опять-таки как если бы мы двигались в воде. Особенно это было заметно у меня, потому что я вообще обладаю подпрыгивающей походкой.
Я чувствовал, что со стороны напоминаю танцора в балете, который не идет, а совершает бесконечный ряд длинных и плавных прыжков.
Было похоже на то, что воздух стал плотнее. Казалось, в него налили какой-то густой состав, который оставил его как прежде прозрачным и пригодным для дыхания, но сделал гораздо гуще.
И наконец, ветер. Как только мы начинали двигаться, возникал сильный ветер, а когда мы останавливались, он мгновенно стихал…
Выйдя на шоссе, мы обогнали двух пешеходов – мужчину и женщину. Мой товарищ – его звали Жора Бухтин – обошел их стороной, даже спустившись для этого в канаву. Вообще первое время он очень боялся всех неподвижных фигур, попадавшихся нам на пути.
За последним коттеджем поселка я свернул с дороги и подошел к кусту ольховника, чтобы сорвать себе прутик на дорогу. Я взялся за довольно толстую ветку и дернул. Ветка отделилась так легко, будто она не росла из ствола, а была просто приклеена к нему каким-нибудь слабеньким канцелярским клеем.
Тогда я попробовал отломать сук молоденькой, рядом стоявшей липы, и он тоже сразу оказался у меня в руке. Как будто он только и ждал, чтобы я пришел и взял его с того места, на котором он рос.
И все другие ветки тоже отделялись от липы без малейшего сопротивления. Я не срывал их, а просто снимал со ствола.
Выходило, что мир не только остановился – он изменил свои физические качества. Воздух стал густым, а твердые тела потеряли прочность.
Я мог бы очистить это деревце от ветвей с такой же легкостью, с какой девушки срывают лепестки ромашки, повторяя: «Любит – не любит».
На тропинке, ведущей к совхозу – для сокращения пути мы пошли по тропинке, – нам встретился велосипедист, которого свалил Бухтин. Велосипед лежал на траве, а молодой паренек стоял рядом, взявшись за плечо рукой. На лице у него было выражение боли и недоумения.
Конечно, он не мог понять, какая сила сбросила его на землю.
Оставив велосипедиста, мы двинулись дальше.
Я увидел какую-то птичку в полете и остановился ее рассмотреть.
По-моему, это был щегол. Он висел в воздухе, потом делал медленный и довольно вялый взмах крылышками и несколько продвигался вперед. Вообще полет его представлял собой не плавные движения, а ряд коротких вялых рывков.
Можно было взять птичку в руки, но я побоялся ее искалечить.
За лесом начинались поля зеленой озимой пшеницы и сенокосные луга, где сильно и приятно пахло клевером. Тут мы вышли с тропинки на грунтовую дорогу. Я обратил внимание на то, что пыль, поднятая нашими ногами, висела в воздухе очень долго – так что мы даже не могли дождаться, пока она уляжется.
Не стану описывать подробно все наше путешествие в Глушково. Оно было, в общем, совершенно безрезультатным. Просто пришли в совхоз и убедились, что там все обстоит так же, как в поселке.
Сначала мы шагали довольно быстро, потом у меня все сильнее начал болеть ушибленный о волну палец, и я захромал.
По воскресному времени в совхозе было совсем пусто. Ни возле механической мастерской, ни возле конторы мы не встретили ни одного человека. Только на скотном дворе у водокачки застыла какая-то фигура с ведром в руке.
Не знаю зачем, но мы пошли к школе. Здесь возле одной избы стоял директор совхоза Петр Ильич Иваненко, полный блондин, одетый в полотняные брюки и полотняный летний пиджак. Окно в избе было открыто, оттуда высунулась женщина в платке. Они о чем-то разговаривали.
Женщина взмахнула рукой – очевидно от чего-то отказываясь или что-то отрицая. Но, поскольку этот взмах был виден мне и моему спутнику как бесконечно долгий, нам со стороны казалось, что она хочет ударить Иваненко.
Это выглядело довольно смешно.
Петр Ильич застыл, широко открыв рот и подняв густые седеющие брови.
Жора, опасливо остановившийся в некотором отдалении от директора, показал на него пальцем:
– Обалдел!
– Почему – обалдел? – спросил я.
– А чего же он? – Жора кивнул в сторону Петра Ильича и разинул рот, передразнивая его.
Почему-то это меня разозлило.
– Вовсе он не обалдел, – сказал я. – Что-то случилось со всей землей. Какая-то катастрофа. Понимаете?
Жора молчал.
– Что-то такое произошло, отчего весь мир замедлился. А мы остались такими же, как были. Или, может быть, наоборот…
Я произнес это «наоборот» не думая и потом вдруг закусил губу.
А что, если в самом деле наоборот?
Какая-то смутная мысль, какая-то догадка забрезжила у меня в голове. Я прикинул скорость волны на заливе, скорость мотоцикла и, наконец, положение солнца на небе. Мир замедлил свое движение, но в этой замедленности была своя гармония. Солнце, движение воды, люди – все замедлилось пропорционально.
Я схватил Жору за руку и уселся на скамью у избы, заставив своего товарища сесть рядом. Потом я уставился на ручные часы, которые так и не снимал со вчерашнего вечера.
Целых пять минут – я считал по пульсу – я смотрел на секундную стрелку и наконец убедился, что она движется и что она прошла за это время одну секунду.
Секунда, и моих, хотя и приблизительных, пять минут!
И за эту секунду женщина, спорившая с директором совхоза, опустила руку, а Петр Ильич закрыл рот.
Выходило, что мир замедлился в триста раз. Или мы, наоборот, ускорились в той же пропорции.
Но на лице Петра Ильича, на лицах всех тех людей, кого мы видели с утра, не было никакого беспокойства. Никто из них не выглядел удивленным, испуганным, озадаченным. Все мирно занимались своими делами.
Значит, что-то странное и необъяснимое произошло с нами, а не с тем, что нас окружало.
При этой мысли я испытал немалое облегчение. Все-таки это разные вещи: предполагать, что опасность угрожает тебе одному, или думать, что ей подвергаются все люди, весь род человеческий. В конце концов, я и Жора как-нибудь выкрутимся. Лишь бы со всей землей ничего не случилось.
– Это мы с вами стали ненормальными, – сказал я своему спутнику, – а люди остались такими же, как были.
Жора тупо смотрел на меня.
– Что-то нас ускорило, понимаете? Мы стали двигаться и жить быстрее, а люди живут нормально.
– Нормально!.. Сказал тоже! – Он недоверчиво усмехнулся и встал со скамьи. – Вот, гляди. – Он шагнул вперед. – Я иду, а этот стоит. И рот разинул. (Петр Ильич тем временем опять начал бесконечно медленно раскрывать рот.) А ты говоришь «нормально».
– Ну и что же? Просто мы очень быстро двигаемся и чувствуем. Поэтому нам кажется, что все другие неподвижны.
Теперь мы уже шли обратно из совхоза в наш поселок, и я попытался растолковать Жоре тот раздел классической физики, который трактует вопросы движения и скорости.
– Абсолютной скорости не бывает, понимаете? Скорость тела высчитывается относительно другого, которое мы условно считаем неподвижным. И, судя по всему, изменилась наша скорость относительно Земли. А у других людей она осталась прежней. Поэтому нам и кажется, что они стоят на месте…
Он посмотрел на меня с подозрительностью человека, которому на рынке пытаются всучить гнилье.
– Ну вот представьте себе, например, что вы едете в автомобиле на шестьдесят километров в час. Но это ваша скорость относительно земли, верно? А если рядом идет другая машина на пятьдесят километров, то относительно нее ваша скорость будет уже только десять. Правильно?
Он нахмурил лоб и засопел, усиленно соображая.
– А на спидометре?
– Что – на спидометре?
– А спидометр сколько даст?
– На спидометре вашей машины будет, конечно, шестьдесят. Но ведь это относительно земли…
– Ну вот, шестьдесят! А ты говоришь – десять! – Он усмехнулся как человек, окончательно посрамивший противника.
Я начал было новое рассуждение, но увидел, что Жора не испытывает ни малейшего интереса к тому, о чем я говорю.
У него совсем не было способности абстрактно мыслить. Он меня не понимал и, по-моему, думал, что я как-то пытаюсь обвести его вокруг пальца.
Я замолчал, и мы шли около трех километров, каждый поглощенный своими собственными соображениями.
Если допустить, что мы действительно «ускорились» в триста раз или около этого, выходило, что мы пронеслись из поселка в совхоз за какие-нибудь полминуты, если брать нормальное «человеческое» время. То есть для всего окружающего мы промелькнули, как тени, как дуновение ветра. Но в то же время для нас самих это был довольно долгий переход, занявший примерно два с половиной часа по нашему счету.
Но могли ли мы двигаться с такой скоростью? Тысячу или даже тысячу двести километров в час. Я помнил, что при скоростях больше двух тысяч километров, которые достижимы только для реактивной авиации, поверхность самолета нагревается до ста сорока – ста пятидесяти градусов Цельсия. При скоростях за три тысячи фюзеляж нагревается до ста пятидесяти градусов, так что алюминий и его сплавы теряют прочность.
А мы даже не ощущали сильной жары. По всей видимости, получилось, что с ускорением всех жизненных процессов в наших телах резко ускорился и процесс теплообмена.
Это было единственным объяснением, которое я мог найти.
Впрочем, если я быстро взмахивал рукой, ту ее сторону, которая встречала сопротивление воздуха, легонько и приятно покалывало…
А пыль, которую мы подняли на дороге, идя в совхоз, все еще не успела опуститься.
Нога, ушибленная о волну, болела у меня все больше, и я постепенно отставал от Жоры. Эта боль и убеждала меня в реальности всего происходящего.
Когда мы вышли на приморское шоссе, оказалось, что в голове моего спутника все же происходила какая-то мыслительная работа.
Он подождал меня на обочине.
– Значит, мы быстро, а они медленно?
– Кто «они»? – спросил я.
– Ну, вообще… все. – Он обвел рукой широкий круг, показывая, что имеет в виду все человечество.
– Конечно, гораздо медленнее, чем мы.
Жора задумался:
– Выходит, что им нас не поймать?
– Не поймать, – ответил я неуверенно. – А зачем, собственно, им нас ловить? Мы и не собираемся скрываться.
Он засмеялся и зашагал по асфальту. Но теперь поведение его изменилось. Прежде он боялся неподвижных людей, которых мы встречали по дороге, теперь страх его прошел, и он сделался каким-то неприятно прилипчивым по отношению ко всему живому, что попадалось нам по пути.
Недалеко от поселка мы обогнали открытый ЗИЛ-110. Машина шла километров на сто двадцать, но для нас она двигалась не быстрее катка, которым разглаживают асфальт. Даже медленнее.
Мы остановились возле автомобиля и стали рассматривать пассажиров. Это была компания, отправившаяся на прогулку куда-нибудь на озера.
В машине сидело пятеро, и на всех лицах было то счастливое и самоуглубленное выражение, которое бывает у человека, когда он вполне отдается ритму быстрой езды и приятному ощущению упругого ветра.
Правда, все они казались чуть-чуть безжизненными.
Крайней справа на заднем сиденье была девушка лет семнадцати, школьница, с чистым и свежим лицом, одетая в цветастое платье. Она сощурила глаза с длинными ресницами и чуть приоткрыла рот.
Жора долго смотрел на девушку, потом вдруг поднял руку, выставил короткий и толстый указательный палец с грязным ногтем и вознамерился ткнуть девушку этим пальцем в глаз.
Я едва успел отвести его руку. Мы с ним некоторое время боролись. Он, хихикая, вырывался от меня, и я с большим трудом оттащил его от автомобиля.
– Им же нас не догнать, – бормотал он.
В конце концов он сумел сорвать с девушки газовую косынку и бросил ее на дорогу. Я поднял косынку, сунул ее в кузов и потащил моего спутника дальше.
Он был силен как бык, и тут я впервые подумал, какую опасность для людей могут представить те преимущества, обладателями которых мы случайно оказались.
А Жору теперь трудно было угомонить.
