скачать книгу бесплатно
Солнца на полнеба
Константин Михайлович Ганин
Роман-лабиринт, в котором два героя идут дорогой к Свету. Один пытается выбраться из собственной мечты. Другой ведом слепым чувством. Первый – молодой химик современного мегаполиса, второй – юный Принц из древних времён. И тот и другой влюблены в женщин загадочных и опасных. Стремление героев к Свету напоминает смертельный полёт мотылька.
Константин Ганин
Солнца на полнеба
Сергею.
Другу, который
учил меня жить
с радостью
Мотив дня
Маленький городок в степи, летний рынок. Она спорит с продавщицей и смеётся. Я стою под навесом, смотрю на неё. Взгляд мой густой и липкий, как и всё вокруг. Жарко. Ветер ерошит ей стрижку, подхватывает с дороги пыль, проносит по чьим-то голым ногам в шлёпанцах. Он пытается завиться в рулон, но, споткнувшись о лотки с рубашками и джинсами, не справляется, психует, отступает. Потом возвращается и снова пыльным маревом му?тит воздух. И если я прямо сейчас сделаю шаг под солнце, то перестану быть только зрителем. Я стану частью всеобщего гвалта, пыльного спектакля. Мои кроссовки покроются серым налётом. Какая-нибудь конфетная обёртка, или этикетка, или кассовый чек найдёт под подошвой пристанище. Отдохнёт от жаркого и неуёмного ветра. А я подниму вверх лицо и увижу в прорези рыночных рядов огромное ярило и полосу раскалённого добела неба. Солнце будет разъедать зрачок, я сдамся, сомкну веки. В глазах останутся чёрные пятна, а в ушах будет звучать и звучать её голос. Самый любимый и близкий, самый узнаваемый и загадочный среди сотен голосов этого шумного рынка, этого города, этого мира. Тут же из чёрных кругов и смеха сложится моё счастье. Простое и осязаемое, как советский пятак. Кажущееся одновременно и обычным, и незыблемым, и невероятным. Оно напугает и обрадует. И я снова открою глаза и дам солнцу прожечь меня до пяток. До той самой этикетки под подошвами. Я – цель и вершина луча, пронзившего космос. На мне заканчивается поток, который когда-то был рождён вон там, на самом верху. Я возьму в себя его тепло, растворю и отдам ей. Через руки, через губы, через что-то ещё. Я подумаю: «Да как же можно уметь не любить? Глупо». И вдруг коротко испугаюсь поверх собственных мыслей: «Удержать! Это же просто! Вот всё, что нужно: я, она и солнце. И два незакрытых маршрута. И только один к лучшей жизни. Да будет так».
Мотив зари
Замок, стоящий среди гор в центре Тревожных Земель, был мрачен. Он казался покинутым и неприступным, однако юноша, который звался Принцем, уже и не помнил, как выглядело его жилище снаружи. Зато он точно знал, что внутри замка всегда темно и холодно. Дрова, мешки с зерном, ковры, одежда – всё это было свалено вдоль стен, дверей и окон. Каждая вещь была призвана защитить Принца от тех, кто жаждал проникнуть сюда, вовнутрь. Убить его самого, похитить сокровища.
Молодой человек то и дело подходил к двери и слушал ветер, воющий где-то высоко, возле острой крыши. Он слушал голоса людей под стенами замка и их песни. По его лодыжкам скользили холодные струйки воздуха, задуваемого через порог. Они приносили из-за двери маленькие звёздочки снежинок и складывали их белыми наносами. Тут же, за порогом. Принц присаживался на корточки, чтобы разглядеть тонкий белый рисунок, но в замке было слишком темно. Юноша прикасался к снегу пальцами, продавливал в наносах маленькие ямки.
Сегодня снег ему был безразличен, на Принца напал страх. Стоило отдалиться от двери, как начинало казаться, что кто-то подкрадывается и шепчет в замочную скважину. Вот и снова, едва молодой человек отошёл в зал, как вкрадчивый голос назвал его по имени и тут же ушёл в тишину.
– Прочь! – закричал Принц. – Все прочь!
Он заметался среди стен и колонн большого зала. Того самого зала, где произошло Это. Юноше было страшно возвращаться к двери, но беспокойство не унималось. Беспокойству требовалась уверенность, что за дверью никого нет. Впрочем, даже волнение не было главным мотивом его состояния. Взор Принца тоже не мог обрести покой. Юноша искал Её, но знал: Она не явится без повода. К тому же Она всегда пряталась, когда он был зол или расстроен, а сегодня было именно так. «И виноваты во всём они, – думал он, – все те, которые там, за дверью. Но они плохо меня знают! Ведь мне может и надоесть себя сдерживать! Они хорошо подумали?!»
– Пошли прочь! – разнеслось по замку. – Дров и еды у меня достаточно. Я больше не продам ни единой картины.
Он надрывал горло и плакал. Он знал, что его слова – наивный обман. Зима только началась. Ему придётся когда-нибудь расстаться с очередным Её образом. Если голод вдруг снова станет сильным, то он не устоит и отдаст им что угодно. «Но “Под лучом” не получит никто. Это мой гений, мой шедевр», – думал Принц и успокаивался.
Тот, кто шептал из-за двери, наверняка ушёл. А может быть, затаился в надежде на то, что Принц окажется неосторожным и выйдет за порог. Но юноша не собирался никуда выходить. Страх уже покинул его. Там, где были мысли о Ней, другим места не оставалось.
Мотив ночи
Я прислонился лбом к стеклу и отключился от шума всеобщего праздника. За окном золотистой рябью светились норы других людей. В окнах домов мерцали гирлянды, двигались тени. Фантазия доносила в ту реальность ёлки под мишурой и тепло семейных праздников. Уют представлялся почему-то не в современном исполнении, а теплом фильмов с экранов советских телевизоров. Впрочем, американским или французским фильмам тоже удавалось создать подобное. На российскую же современность свет чужих окон категорически не желал накладываться. Я увёл взгляд чуть дальше. Окна там смазывались, творя в ночи туманные облака. Золото огней пробивалось из бетонных коробок, приоткрывая их живую суть и истинное предназначение. Свет лежал слоями, повторяя ряды этажей и улиц, огибал величественную композицию небоскрёбов. Мой взгляд подвис в том месте, где туман растворял иллюминацию на макушках светящихся столбов. Картинка расплылась. Устав от поиска закономерностей, взгляд соскользнул на дорогу. Хмарь, сырость – и ни крошки снега. «Сейчас куранты грянут, и жизнь откроет двери в новый и пышный в событиях год, – подумалось мне слишком уж буднично. – Так и будет. Месяца через три планово сбудется мечта. Мне дадут много денег, вероятнее всего, очень много. Мой проект назовут гениальным открытием и, может быть, даже присвоят ему моё имя. Ну не сказка ли?» От этих мыслей вдруг стало одиноко, как от разговоров на поминальном обеде. «Что начинается там, где мечта заканчивается? Вот она – накрыта ладошкой, словно бабочка. Нужно только бережно достать и приколоть булавкой. Разноцветные крылья останутся, а бабочка уйдёт, – мысли снова крутанулись и вернулись в день сегодняшний. – Скоро наступит утро, в котором в нормальных домах будут салаты, гусь в застывшем жиру и недопитое шампанское. И ничегошеньки больше не изменится. Ни завтра, ни послезавтра, ни через год. У меня же и салатов не будет. Вместо мечты появятся цифры на банковском счёте. То, чем жил, вдруг станет числом и следом в истории. А дальше что? Да ничего. И праздник никчёмный. Жалко времени – лучше бы дома поработал».
Голос очередной новогодней подруги, крикливый в любом настроении, вывел из раздумий. Я сделал разворот в ресторанное веселие и сотворил на лице улыбку. Нет, пожалуй, сперва – улыбку и только потом – разворот. В глазах девушки скользнула тень долготерпения и покинутости. Ужин на двоих в дорогом месте был условием её присутствия в этой ночи. Ещё не зная друг друга, мы в деталях обсудили то, как видится правильный праздник для каждого из нас. Стол и внимание были за мной. За ней – безукоризненная внешность и необязательность. Тревожный взгляд миндалевидных глаз уколол, затем дрогнул и скатился на стол, смягчаясь в вазочках с икрой и на тарелках с деликатесами. Он ожил, побежал по салатникам и подсвечникам, удовлетворился их готовностью к полуночи. Девушка провела безумно красивыми пальчиками с идеальными ногтями по идеальной причёске. Заправила чёрный витой локон за ушко совершенной формы и снова посмотрела на меня. Покой с её лица сошёл, вернулось недоумение. Идеальная грудь вздулась над кромкой выреза платья. На выдохе из груди исторглась порция крикливого звука, неподвластного науке и финансовым вложениям. «Что ж, про голос уговора не было».
– Что-то не так? – спросила девушка. – Ты где? Или у меня у одной праздник?
«Как же они в них влюбляются?» – подумал я о ком-то абстрактном, а в слух сказал:
– Перестарались мы… – погладил туго набитый живот. – Стол восстановили?
– Мальчик просто лапочка, – похвалила она официанта. Почему-то произнесла это с ноткой обиды. Стрелки бровей горестно сложились и указали на некое стыдливое чувство внутри меня.
– Ну, прости, задумался. Но ведь время же есть?
– Без пяти минут, между прочим.
Пальчик указал мне на стрелки часов, готовых сойтись в верхней точке. Словно бы вспомнив о чём-то важном, девушка вдруг засуетилась. Она выхватила из ажурной стойки две белые салфетки и достала из сумочки пару шариковых ручек. Выдала один комплект мне, другой положила перед собой, небрежно отодвинув идеально установленную тарелку.
– Давай желания писать, – по-детски испуганно попросила она. – Ты же пишешь, да? Я всегда.
Было видно, что она спешит и боится не успеть выложить на лист всё задуманное. Поэтому отвечать на её вопрос я не стал.
До нового года оставалось три минуты и ни малейшего понятия о том, каким способом можно извести эту уйму времени.
Первую минуту я потратил, наблюдая за пальчиками моей спутницы, которые создавали новогоднее желание. Другая её рука сложилась лодочкой и прикрывала творимый текст от моих глаз. Следующая полминута ушла на размышления и созерцание города за окном. С трудом отбился от злой мысли пожелать себе нечто, исключающее мою персону из окружающего пространства. Разумно подумалось о том, что такой несносный и язвительный тип, как я, и не должен ничего желать. Ибо хорошего желать уже не умеет. Убив таким образом две трети никчёмного времени, я убористо уложил в строку суть собственных претензий на предстоящий год: «Хочу любви (как в кино) и солнца в полнеба». Перечитал, заранее смирился с несбыточностью и сложил листок пополам.
– Моя мечта упакована. Глотать? – спросил у подруги.
Девушка отрицательно покачала головой, бросила на меня взгляд с упрёком и продолжила писать.
– У тебя красивая улыбка, – обронила она между делом.
«Это худшее, что ты могла сказать», – подумал я.
Улыбаюсь я мило, но это дурной признак – лучший способ расстроить тех, кто меня знает.
Куранты отбили. Шампанское хлопнуло. Бумажка обожгла пальцы и грязными лохмотьями растворилась в благородном напитке. Запах гари уничтожил аромат стоимостью в сто баксов. Губы коснулись стекла. Кадык поднялся вверх, опустился вниз. Сделано. Желание загружено в тело.
Куплет первый
Весна и нытики
Весеннее солнце буравило стены скучного здания со сдержанной, но солидной вывеской на кирпичном фасаде. Перед входом, там, где всегда собираются заядлые курильщики и некурящие сплетники, уже разгуливала весна. Лучи, проходящие сквозь голые ветви деревьев, резали асфальт на мозаичный рисунок. Грязный, недотаявший снег – символ природной несдержанности – оседал кучками на почерневшем газоне. Он был уже настолько слаб, что даже воду на дорожки не выделял. Одурманенные солнцем, курильщики шумели громче обычного. Птицы на соседних деревьях неуважительно орали и перебивали их. Мир оживал вновь. Весна чувствовалась повсюду. Она брызгала жижей из-под колёс лаково-чёрных корпоративных автомобилей. Она рябилась в окнах соседних строений. Она пахла дымом оживающих кавказских жаровен. Весь мир рядился в весну. И только в кабинете на седьмом этаже того самого строения попахивало тухлецой залежалых проектов и недоворованных бюджетов. Запах источался в разговорах, в повседневном нытье.
В нашем обречённо сплочённом коллективе ныть любили и умели все, включая вашего покорного слугу. Хотя уж мне-то точно жаловаться было не на что. Проект и работа были и смыслом жизни, и единственной любовью. За остальных сказать не могу. Личностные достоинства и индивидуальные характеристики каждого из моих коллег были уникальными. Потому жилось нам… ну, как бы это сказать… разнообразно.
Из десяти человек моего отдела только двое были классическими нытиками. Впрочем, нет, пожалуй, только один – Дед Мазай. Поджигал именно он, а вторая – Светлана – была произведена и воспитана как человек весёлый. Однако слишком чутко поддавалась дурному настроению, отчего спутать её с занудой было несложно. Девушка инфицировалась любым возможным способом: словом, взглядом, строчкой в мессенджере. Эти две персоны ныли по классике. Остальные коллеги во взглядах на мир имели некоторую специализацию. Богдан слыл занудой поперёк природы своей. Классический результат воспитательного деспотизма. Сверху ему талантов было отмеряно на президента, но кто-то с пелёнок приучил к поражению. Результат вот он – по офису ползает. Андрюха и Маслин ныли брутально, агрессивно. В стиле «да рухнет ненавистный мир под стонами». Серёга поскуливал флегматично-ёмко и мелодично. Как на гуслях с высокого утёса птице улетающей. Иван ныл весело и творчески, однако ныл-таки. Да все ныли. А как иначе? Когда энтузиазм становится доктриной, то немудрено стать занудой, чтобы хоть как-то проявить себя. Сила противодействия всегда равна… Впрочем, банальщина. А в целом как-то так. Думаю, что вы оценили стиль и моего нытья тоже. Проехали, забыли. Вернёмся к обстановке.
Окна кабинета смотрели на север, из-за чего солнечный свет мы получали в виде отражения от соседнего здания. По этой причине весеннее настроение доходило в притушенном и помятом виде. Рифлёный пластик жалюзи добивал остатки. Хотелось, ах, как хотелось открыть окно и впустить дух свободы и талого снега, но подрядчики строительного департамента ангелами не были. Створки окон не знали полумер и открывались только настежь. Весною хочется лёгкого дуновения, а не грохота взбесившихся жалюзи. А значит, свежий воздух оставался там, где и должен был быть, а мы сидели здесь – в потёмках и духоте.
Кабинет наш делился на две части стеклянной перегородкой. Я, как начальник, обитал внутри аквариума. Остальные – в общем зале.
Прямо сейчас над моим столом навис брутальный нытик Маслин. Он в ультимативной форме склонял своего начальника (то есть меня) к перспективному и многообещающему предательству. Я слушал его, смотрел в окно на коробки строений и не предполагал, что именно в этот день моя карьера вдруг оборвётся на звенящей струне. Кто бы мог подумать, что та струна на самом-то деле была наиболее твёрдой и осязаемой частью жизни? Почти опорой. Да, день был тихим, безупречным, стабильным. Если бы умел оценить – успел бы восхититься. Но – то есть рецепт, как жизнь свою прожить достойно. Я же им не владел. Ну так что же, давайте познакомимся?
Зовут меня Наум. Нет, вру. Чаще зовут Умка (за глаза) или Нама (в лицо). Я и моя работа – это нечто единое. Мало того, что я ею живу, так тут ещё и деньги платят. Суммы, причитающейся мне ежемесячно, нормальной российской семье бы хватило на год. Я же до недавнего времени тратил почти всё на закупку объедков мужского достоинства: золота, путешествий, шмоток (со стразиками и без них). Конечно же, не для себя, а на красоту – веером.
Каждая новая моя подруга была безупречно хороша и (очень часто) умна. Им бы внимания, но работа превыше всего. Обычно отношения случались короткими, но если затягивались, то сам факт союза становился причиной нескончаемой вины. Милая дама начинала страдать, сношать мой мозг, мой кошелёк и, всё реже и реже, меня самого. Одним словом, в долгую не работало, но на короткие забеги вполне себе.
Так и жил: работа – реальна, всё остальное фоном. Что-то когда-то я упустил и, как правильно, не понял. Во времена, когда друзья хотели машину, денег или конкретную девицу, я не хотел ничего. Так, похачивал. Похочу, похочу, да и расхочу. Должен сказать, что отсутствие желаний ведёт по жизни вернее, чем целеустремлённость у других. Ни одного отклонения от просчитанного вектора. Анализируешь текущий момент, находишь максимально перспективное решение и потихоньку, без эмоций топаешь курсом правильным. Когда мир меняется и исходные данные опрокидываются – вносишь корректировки. Метод «скользящих средних» на долгосрочном графике работает безотказно. Хотеть не вредно, но жить надо сейчас и здесь. В моём случае эта фраза звучит совершенно не так, как задумана, но уж как есть. Ведь вот он я – начальник группы спецов in silico. Даже на планёрки приглашают.
Чтобы как-то скомпенсировать себя – постоянно ругаюсь. Не в голос, но много и образно. В первой версии эти наброски писались почти исключительно матом, но – непотребное извёл. Пускай будет чистенько. Сдерживать себя – моё всё. Впрочем, опять же, так было до недавнего времени. Живи человек умом – и книг не писалось бы.
Принц
Юноша замер на месте и прислушался. Бездвижность действовала успокаивающе: мозаика пола не рябила в глазах, не раздражала мозг.
– Я уже хороший, – сказал он вслух ровным голосом. Сказал, боясь, что гулкие удары сердца не допустят к Ней этой лжи. – Я больше не буду ругаться, – пообещал в пустоту и прислушался к тишине.
Зал молчал. Принц прошёл в мастерскую в надежде найти подругу там. Её не было. Только полотна. Бесконечные полотна: у стен, на стенах, на полу, в нишах окон – везде. Его сокровище. На каждом холсте только Она. Юноша подошёл к мольберту и сорвал ткань, скрывающую небольшую картину. Возможно, самую маленькую из его работ. Он даже представить не мог, что сможет уместить любимый образ на такое скромное полотно. Каждая часть Её тела заслуживала пространства в разы большего, а вот на ж тебе – Она вся. Она и луч света. Их сговор против него – коварная и подлая измена. «Но как же Она прекрасна», – думал он, разглядывая картину.
Болт от арбалета когда-то, ещё в детстве, пробил доску в ставнях на вылет. Теперь каждый погожий день луч солнца прорезал мрак мастерской. От света болели глаза и ныло тело. Принц ненавидел его, а Она – любила. Это было несправедливо.
– Ты видела эту картину? – громко спросил он.
Звук голоса эхом укатился в пустоту замка. Принц ждал ответа, но Она снова ничего не вернула.
– Ты здесь почти такая же настоящая, как Твой любимый луч. Вы оба словно из стекла, – крикнул он в пустоту. Задумался, разглядывая холст. – Почему Ты была так ласкова с ним? Почему не со мной? – пробормотал он и почувствовал, как вновь закипает.
Её игра с бездушным лучом, безусловно, была сценой любви. Это знание мутило кровь и будоражило. Она – эта девушка – только его и ничья больше. Она – единственная его спутница. Призрак, выросший вместе с ним в родовом замке. Они узнали друг друга детьми, Она мелькала перед ним, словно тень, будучи подростком. И вот – Она прекрасна. И он достоин Её, но обделён. Ласка отдана другому.
– Ты несправедлива, – упрекнул он. – Если я уйду, то Ты останешься одна. Никто не будет Тебя рисовать, о Тебе никто не узнает, – Принц вслушался в тишину. – Я – Твой единственный друг. И я – мужчина. Ради Тебя я обороняю наш дом от лицемерных воров, которые так и вьются у двери, – на этих словах он почувствовал в себе гордость. Выпрямился, вздёрнул подбородок. – Ты сама не нужна им. Им нужны только полотна. Каждый раз они лгут и каждый раз уносят Тебя! У меня не осталось ни одной картины, где Ты та. Помнишь? В розовом платьице. Помнишь? В том, с последнего карнавала? У меня не осталось ни одной работы с капризом на губах. Ни одной – с насмешливым взглядом, – юноша произносил каждую фразу отдельно. Вслушивался в тишину, но замок молчал. – Они всё украли! – в сердце его снова вскипел гнев. – Но почему Ты со мной так? Почему луч?! Почему не я?
Он кричал, а тишина становилась всё гуще и гуще. Это было несправедливо. Она не могла с ним так поступить. В конце концов, это Она его подарок, а не он Её собственность.
«Наверное, Её и вправду здесь нет», – успокаивал себя Принц. Он хотел было уйти наверх, но от входной двери донёсся стук. Тихий, почти неслышимый. Юноша вышел из комнаты, пересёк мрак зала и остановился напротив двери. Прислушался.
– Принц, – прошептал голос в скважине, – это я, Дои?на. Я вам еду принесла.
«Лживый голос. Слышно же – старый и лживый. И Дои?на уже не та, и еда наверняка отравлена».
– У меня в руках лук, Дои?на! И он натянут! – громко ответил Принц. – Стрела из ваших, она тебе не понравится. Ты же не думаешь, что промахнусь?
– Не стреляйте, Принц, – попросила женщина. – Ну, добрый мой Принц, вы же знали меня когда-то маленькой девочкой. Вот тут свёрточек у двери оставлю. Там сыр, свежая лепёшка и вода из ручья. Мой сегодня на охоту собирается, если удача улыбнётся, то к вечеру будет жаркое. Вы же не станете меня обижать, Принц?
– Уходи, Дои?на, – сказал он.
– Ухожу, Принц, ухожу, мой хороший. Я вот тут положила.
«Нет, совсем не убьют, – думал он. – Вот этим того не надо. За жизнью другие приходят. Эти просто отравят и ограбят. Но если поем, то успокоюсь. Она любит, когда я спокойный. Интересно, там солнце уже встало? Если утро наступило, то луч скоро опять пробьётся. Уж к нему-то Она выйдет, не удержится».
Принц подошёл к двери и долго стоял рядом с ней, вслушиваясь в тишину. Наконец отодвинул засов, отпер замки и приоткрыл створку. За дверью начиналось утро. Он подцепил короткой ржавой шпагой, стоящей тут же, у двери, небольшой свёрток. Затащил его вовнутрь. Задвинул засов. Отдышался и только после этого закрыл дверь на все замки. «Наверняка отравлено», – подумал он, глядя на свёрток, но понял, что удержаться не сможет. Тут же сел на приступок в нише бойницы и развернул тряпичный кулёк. Подвинув страх, Принц набил рот сыром и мякишем ещё тёплой лепёшки. «Вкусно. Нужно успеть наесться, пока яд не подействовал, – думал он. – Но ведь отравлено. Точно отравлено».
Мышиный бунт
Итак, Маслин настойчиво склонял меня к революции. Я мудро и снисходительно улыбался, а он распалялся, становясь всё злее и убедительней. Тема была заезженная, как советский трактор. Дух свободы уже десятилетие бродил в местных стенах, и в моём отделе в том числе. Буйных лидеров регулярно пропалывали или поднимали до того уровня, против которого планировалось бузить. Там они обрастали жирком и утихали. Тема жила.
– Если ты не поддержишь, я сам всё сделаю, – пригрозил мне Маслин. – Или брошу всё это.
– Лаврентий, что не устраивает? Зарплата? – обратился я к своему подчинённому по имени и подумал: «Это кем же надо быть, чтобы ребёнка на грани эпох Лаврентием назвать?»
– Абсурд местный меня не устраивает!
Маслин со злостью пнул открытую дверь за своей спиной. Та мягко притворилась, усмирённая мудрым доводчиком.
– Так ты надолго? – спросил я с демонстративным удивлением.
– Пока не решим чего-нибудь.
– Ну давай решим, – согласился я. – Нам Изя ещё одного человека… Чем займём?
– Это ещё зачем? – возмутился Маслин. – По делам все расписаны, а из бездельников у нас я есть. Куда ещё-то?
– Да, тут конкуренция может возникнуть.
– Обязательно, – хмуро подтвердил Лаврентий.
– Ладно, иди отдохни. Устанешь – поговорим.
Сказано это было с насмешкой, но где-то в середине фразы я «пустил петуха». Разозлился на себя и ушёл из диалога в собственные размышления. И так слишком много слов сказал. Маслин продолжал что-то доказывать и пересказывать, но я его уже не слушал.
– Всё как всегда. Опять ничего не решили, – услышал я заключительную фразу и включился. Оскорбительная эмоция осела на изломе губ Лаврентия. – Думал хоть ты мужик в этом свинарнике.
– Я не мужик, я – начальник. Иди уже.
– Начальник, – многозначительно бросил Маслин. Потом сменил тон и почти умоляюще попросил: – Нама, ну давай уйдём. Если не своё, то просто куда-нибудь. Нас с твоим проектом в любой конторе в дёсны целовать будут. Такой отсос бюджета хрен ещё кто организует. Только зачем нам другая контора? У нас грант без пяти минут в кармане. Ты же сам Стёпу подбивал проект у тебя увести.
– Был бы не дурак, давно увёл, – сказал я. – Кстати, где он?
– Не знаю. Он твой зам, а не мой, – проворчал Маслин.
– Жена его… Пропал… – перешёл я в обычный режим разговора с обрывками фраз из пространных внутренних размышлений.
Лаврентий нахмурился, рванул несчастную дверь на себя. Доводчик снова напрягся, но справился. «В правильных местах должно открываться наружу», – подумалось фоном. «Что-то надо делать» – это уже про визит Лаврентия. Я встал и вышел в общий зал.
– Все здесь? – спросил насколько мог громко. Народ вяло отозвался. – Ладно, тогда начнём. Сделайте так, чтобы лица… Пожалуйста. – Я выждал ещё минуту. – Ребята, Лаврентий зовёт уволиться. Что скажете? Открыть собственную контору. Я решения не принял, мне данных не хватает. Кто в принципе?..
В ответ ни звука, ни руки.
– Понятно, все. Тогда делаем так: Маслин готовит план, Мазай считает экономику и прогноз по окупаемости, Сергей оценивает рынок, Анжела даёт Мазаю данные по затратам.
– А если Анжела не хочет давать Мазаю? – возмутился главный мужик в нашем коллективе – Анжела.
– Начальник сказал «даёт», значит, «даёт», – хохотнул Андрей.
– Ладно, я не напрашивалась, – согласилась Анжела. – Дед, ты жене отзвонись, чтобы не ждала к завтраку. Любить тебя буду, – сказала она Мазаю.
– Жел, а ты умеешь завтраки готовить? – удивился Маслин.
– Не переживай, до завтрака не доживёт, – огрызнулась девица.
