Ёнька

скачать книгу бесплатно


– Сегодня?

– Не-е-ет… День рождения у меня весной.

– Осенью, – поправила мама.

При всей строгости мамы вёл себя Ёнька достойно. Если другие дети пытаются разговаривать со взрослыми целико?выми мыслями – длинными и по-детски сложными, то он общался с мамой предельно просто. Вспомнилась мысль знаменитого француза, которая сводилась к тому, что детские уровни абстракции для взрослых недостижимы в принципе. Я даже открыл рот, чтобы поделиться ей, и не смог. Строгие мамины глаза спрямили выходящие фразы до нелепой простоты.

– На самом деле я – волшебный полицейский, – выпалил я и сам себе удивился. Фраза ни по цвету, ни по звучанию не подходила ни к одной из граней беседы. – И мне нужен ваш сын. Он, и только он, может совершить подвиг, чтобы нас спасти.

– Класс! – выдохнул Ёнька.

– Ну да? – усомнилась мама. Её брови поднялись, в глазах блеснул иней. – Мой малыш? Подвиг? – Мама засмеялась.

– Молчите! Я должен предъявить вам два обвинения! – тон моих фраз стал театрально-жёстким. – Первое – не смейте так смотреть и не вздумайте шутить с таким взглядом! Это холодно и нельзя. Ни на рыжих мальчиков, ни на полицейских.

– Это почему же? – удивилась мама.

– У нас сердце простудится!

– Какой бред, – пожала плечами мама. – Ну, допустим. А что у нас на второе?

– А второе – не смейте не верить в сына! Если вас в детстве напугали Бамалеем, то нечего и его тоже… – В этом месте мне вдруг захотелось поумничать, но правильные мысли, которые я думал, перепутались с глупыми словами, которые я произносил. Я запнулся.

– Вот тут вы, может быть, и правы, – нехотя согласилась мама. – Молчи! – приказала она Ёньке, когда тот открыл рот.

– Ужасно! Я ужасно прав! Вы посеяли в сыне зёрнышко страха.

– Ну, допустим, не посеяла, а просто дала своё на время… В воспитательных целях, между прочим. Поносит и выбросит. Могу и сама забрать.

– Как у вас всё просто! – возмутился я. – Да его же срочно нужно спасать! Надо же узнать, в какой именно страх выросла ваша дурацкая семечка! Тут душу открывать придётся! Тут искать и вырывать! Он же чудо!

– Интересные у вас методы, – глаза мамы снова превратились в щёлки. – А если вы не то вырвете? С чего это вы решили, что я позволю вам открывать моего сына?

– Потому что некогда! – вскрикнул я совершенно по-мальчишески. – Ему мир спасать, а вы…

Ёнькина мама собралась было рассмеяться, но тут в коляске завозилось и засопело. Мама отдала всю улыбку туда, вместе с «уси-пусиньками». Успокоив дочку, посмотрела на меня обвиняюще. Я принялся шептать, тараторя и сбиваясь.

– Из-за вашей семечки в Ёньке теперь вырастет корявое дерево и не даст вашему сыну свободно двигаться. Вон их сколько таких, – я махнул рукой за спину. – Корявые все внутри и напуганные. Пошевелиться не могут. Надо, надо, чтобы её… срочно выдернуть! Эту семечку… Пока маленькая! Иначе там, – я ткнул пальцем в небо, – радости на всех не хватит. И так красок не хватает.

– Перестаньте уже! – возмутилась мама, продолжая смотреть в коляску.

– Бамалей, – вмешался Ёнька шёпотом. – Ты чего какой? – было видно, что другу стыдно за меня. – Ты зачем пугаешь мою маму?!

– Не бойся, Ёнька, – прошептал я. – Это только кажется, что я пугаю. На самом деле всё наоборот.

– Ты правду говоришь? – усомнился он и снова залез пятернёй в волосы.

– Конечно правду, – ответил я. – В нашей полиции все говорят правду. Хочешь, я и тебя на работу возьму? И маму твою, и сестрёнку.

– Хочу!

– Не хочешь! – отрезала мама. – Я не позволю своему сыну с таким типом связываться, – добавила она, покачивая коляску.

– Вы боитесь потому, что в вас дерево страха.

– Я боюсь потому, что мне страшно. За моего ребёнка страшно, а не из-за вашего выдуманного дерева, – сказала самая рассудительная в мире мама. – Какой-то вы странненький. И тельняшка у вас какая-то…

– Мам, ну давай в полицию? – попросил Ёнька. – Ты не бойся, я тебя защитю. А Бамалей защитит меня. Он мой пленник и должен меня защищать. Да, Бамалей? – спросил мальчик.

– Несомненно, – подтвердил я.

В моей голове созрел совершенно безумный план спасения и Ёньки, и мира, но воплотить его не удалось. Светланка в коляске расплакалась, и в маме проснулся самый неудержимый страх всех мам – страх детской ненакормленности. Уже через минуту я остался один. Почему-то мне стало тревожно за Ёньку. Настолько, что захотелось плакать. И я всплакнул. Как это ни странно, от слёз мой новый яркий мир не растворился. Напротив, его словно бы промыли. Листья на деревьях засияли сочной зеленью, а цветы на клумбе затанцевали в обнимку с лёгким ветерком. «Какая же сила в этом мальчике! – подумалось мне тогда. – С такой можно или всех спасти, или всё разрушить».

Лавочка с голубями

Ставлю пломбир против всех сокровищ морей, но после встречи с Ёнькой я и в самом деле чувствовал себя пиратом. Со дня нашего расставания мир снова несколько обесцветился, но что-то детское во мне всё же осталось. Теперь, когда ребятишки заглядывали в окно Причала, я улыбался чуть загадочнее и кровожаднее, чем когда-то. Мог даже выкрикнуть: «Йо-хо-хо!» – прищурить правый глаз и пошевелить усами. И песни в моей голове теперь играли всё больше разбойничьи. Впрочем, иной раз просто морские. Странное дело, должен вам сказать, и чувства забытые… Наверное, кто-то уже очень давно здорово дурил меня, подсовывая линялую жизнь вместо настоящей.

Мальчика я не видел долгих два дня. Очень скучал. И вот вчера, ближе к обеду, я оставил Причал и присел в сторонке на лавочке. Утром у ценителей мороженого вкусовые рецепторы прибиты кашей, поэтому до самого обеда забот немного. Можно запросто устроить себе перерыв.

За спиной шумел волшебный лес, а из меня высвистывалась лихая пиратская песенка. Настроение высвечивалось солнечное, не в пример погоде, которая с самого утра задалась неразборчивой. Такую и назвать-то сложно. На лавочку, прямо в меня, светило солнце, а за спиной грохотала гроза и шумел ливень. Дождь падал так близко, что время от времени я оборачивался, протягивал к нему руку и набирал в ладошку. Протирал взопревшее лицо и обвисшие усы. От этой забавы рукав тельняшки промок и стал липнуть к телу. Тут уж и моё состояние стало неразборчивым: рука зябла, а остальное тело страдало от жары. Вспомнилось, что на прилавке Причала осталось лежать эскимо. В перегретом мозгу возникла коварная мысль похитить его у себя и маленькими, холодненькими кусочками положить в голову. Я взглянул на ларёк. «Эх, раззява, даже окошко не закрыл!» – незло пожурил себя.

Должен признаться, что с того дня, как познакомился с Ёнькой, я не могу есть своё мороженое. Совестно. Беру из холодильника одно, и кажется, что все остальные обижаются, что я выбрал не их. Даже если просто открываю дверку, все они глядят на меня с полок и леденеют от страха. «Вдруг опять не меня», – наверняка думает каждое и покрывается инеем. Мороженое – самое трусливое существо в мире, оттого и холодное.

В сегодняшнем дне совесть моя была чиста. Забытое эскимо попросила девочка в золотой короне – скорее всего, тайная принцесса. Пока я оправдывался перед другими брикетами, малышка куда-то подевалась. С принцессами нередко происходит что-то подобное – то принц похитит, то на бал увезут. Явление всегдашнее, но возвращать мороженое в холодильник я не решился. Не хотелось разводить там сплетни. Чтобы спасти несчастное от позора, я седлал коня и ускакивал на поиски. Принцессу не нашёл, коня потерял, дракона перевёл пастись на другую лужайку. Утомившись, присел на лавочку и разомлел под солнцем.

Продолжая размышлять над игривой судьбой принцесс, я сходил к Причалу и забрал-таки размякшее эскимо. Когда вернулся, обнаружил на своём месте Ёньку. Узнал не сразу, потому что сидел мой сиятельный друг великолепно неправильно. Просунув ноги между сидением и дощечкой спинки, он устроился задом наперёд. На ногах мальчика были кроссовки и без того красивые, а под струями дождя так и вообще сияльные. От кроссовок летели капли, поэтому, перед тем как сесть рядом с Ёнькой, мне захотелось вытереть рукавом мокрые дощечки. Делать я этого не стал, уж очень хотелось поскорее попасть в детство. Страшась, что не получится, я присел. Мир тут же вспыхнул и заговорил.

Мальчик же был так увлечён дождём, что не обратил на меня внимания. Только когда я зашелестел фольгой, он повернулся и сурово заглянул мне в ухо. Смотрел жарко. Мне пришлось подставить глаза, чтобы ухо не прожгло насквозь.

– Ты чего это, Ёнька?

– Бамалей, а тебе какой мороженый больше нравится?

– Не думал об этом, – признался я. – А тебе?

Мой юный друг принялся сердито чесать голову.

– Мне – все, – ответил он, когда закончил.

– Ну а больше других?

– Я не знаю, я только один пробовал.

– Такое? – я указал на эскимо.

– Нет, такой не пробовал. Но он мне тоже нравится.

Уж тут-то вся сердитость мальчика стала прозрачной.

– Ну на… – сказал я и нехотя протянул мороженое.

Ёнька взял его и принялся облизывать со всех сторон. Стоило шоколаду запачкать брови, как грозность моего друга растаяла. Заметив это, я попросил развернуться ногами к солнцу – мальчик послушался. Всучил мне протекающее эскимо, шоколадной рукой стянул промокшие кроссовки и водрузил на лавку между нами. Потом забрал мороженое и переставил ботинки. Не знаю, что вдруг нашло на меня, но на короткий миг сердце сжалось в страхе. Солнце играло золотом волос слишком ярко, делая каждую секунду кадром ускользающего счастья. Почудилось, что вот таким беззаботным и сияющим я вижу друга своего в последний раз. Я закрыл глаза рукой и замер. Когда открыл, Ёнька сидел рядом, молчал и чавкал. Иногда откусывал слишком большой кусок, замирал с набитым ртом, растопыривал пальчики на ногах и разглядывал сквозь них голубей. Те делали вид, что ничего не хотят, но Ёньку было не обмануть.

– Бамалей, – сказал мальчик, катая во рту очередной ледяной шарик. В процессе этом удвоенно картавил, – я хочу в ту ствану, где падает свадкий снег. Вот тот, из котового моложеный делают.

– Любезный мой, – усомнился я, – мне кажется, что мороженое делают не из снега.

– Ну да? – усмехнулся Ёнька. – Из чего же тогда?

– Может быть, даже из молока.

– Евунда.

– Это почему же? – удивился я.

– Из мовока не повучится, – авторитетно заявил мой приятель. – Оно всегда куда-то сбегает.

– Ты откуда это знаешь?

– Мама так всегда говорит. Если бы мороженый был из молока, то он сразу бы от тебя разбежался, – сказал мальчик, ненадолго затих и рассмеялся. Наверное, нарисовал в своей рыжей голове картину с ловлей удирающего мороженого.

– От меня не сбежит. Я его в холодильнике держу, – прошептал я секретным голосом. – Там ручка и замок. Уж оттуда-то никто не уйдёт.

– Ух ты! – восхитился Ёнька. – А у нас дома холодильник без замка.

Тут мальчик задумался. Потом посмотрел на меня хитрымпрехитрым глазом. Ну, вы знаете – когда глаз становиться особенно хитрым, он прикрывается веками и выглядывает оттуда через тоненькую щёлочку. Вот через такую щёлку и посмотрел на меня мой друг:

– Бамалей, а если папу моего в твой холодильник посадить, то он тоже не сбежит?

– О, – удивился я. – Любезный мой, я, если честно, и не знаю. Я пап туда ещё ни разу не втискивал. Тебе зачем это?

– Надо мне, – важно сказал мальчик.

– Неужели твой папа убежать собирается? Ни за что не поверю! Уж не подслушивал ли ты чего? – мой глаз тоже стал хитрым и спрятался от Ёньки.

– Нет, я не подслушивал, – вздохнул мальчик с явным сожалением. – Но он всегда куда-то уезжает. А когда приезжает, то со мной меньше всех играет. С мамой и то больше. Теперь мама говорит, что он будет только по выходным, – Ёнька всхлипнул и не очень храбро шмыгнул носом. Его рука с мороженым опустилась на дощечку, и рядом с ней тут же возник голубь с вертлявой головой.

– Выдумщик ты, – сказал я, но сердце моё снова дрогнуло.

– Ничего и не выдумщик, – ответил он. – Папа сегодня приходил. Я целый день его охранял. Даже рассердил. Потом он на кухню ушёл, а мама меня на улицу… Теперь папа точно сбежит.

– Непростая у тебя ситуация, друг мой. Но всё ещё может наладиться, – сказал я, а сам подумал: «Как это у меня получается с ним так по-взрослому разговаривать? Вот с мамой его никак».

– Бамалей, – взгляд мальчика вдруг загорелся, – а ты можешь моему папе позвонить? Проверить…

– Ну, во-первых, у меня его номера нет. А во-вторых, ты же, наверное, захочешь, чтобы я звонил ему каждые пять минут? Так?

– Ага, – признался Ёнька. – Нельзя?

– Можно, конечно, – вздохнул я. – Только кажется мне, Ёнька, что твой папа мне не обрадуется. Может быть, вообще загвоздка не только в нём?

– Бамалей, – задумался мальчик, – кто такая Загвоздка? И в ком она тогда, если не в папе?

– Я думаю, что и в тебе тоже, – ответил я.

– Почему её так зовут?

– Её не зовут, она сама навязывается. Твоя так и вовсе не она, а он.

– Он – это мальчик? Как его звать? – спросил мой друг.

– Менябросиль, – ответил я.

– Глупое имя, – Ёнька поскрёб нос липкими пальцами. – Не слышал такого. Так это мальчик?

Мой друг отмахнулся ногой от голубя и поднял мороженое повыше, чтобы птицы не достали. От эскимо отделился кусок шоколада и упал под лавочку. Захлопали крылья, поднялась суета.

– Мальчик? Менябросиль-то? – переспросил я. – Да, наверное. Он тоненький и почти невидимый – сразу и не разобрать. Его часто не замечают. Все и всегда проходят мимо. Оттого он думает, что его всегда бросают. Вот и лезет к кому ни попадя в ухо, чтобы его оттуда не достали. Катается в голове на пугливых мыслях и трясётся, как древний будильник.

– А почему трясётся?

– Боится.

– Бамалей, давай вынем его из меня, а? – попросил Ёнька.

– Мне кажется, Ёнька, что он пока ещё в тебя не залез. Просто на плече катается и всякие страхи про папу в ушко шепчет. Снять с плеча такого малыша – дело несложное…

После этой фразы на странице всё перечёркнуто и вырвано несколько листов. Записи продолжаются с нового.

Напуганная мамочка

«Дело несложное», – подумал тогда я и принялся колдовать.

В заклинаниях я нашёптывал о том, как любят Ёньку мама и папа, как ценят его и дорожат им. Признаться, увлёкся. Маленький Менябросиль меж тем боялся всё сильнее и сильнее. Из Ёнькиной головы перестали просачиваться пугливые мысли, и это делало его одиночество невыносимым.

Скоро колдовство стало похожим на разговор про голубей и Светланку. Менябросиль исчез незаметно. Ёнька егозил и смеялся, а о тоненьком мальчике мы вспомнили только тогда, когда неподалёку запричитала неёнькина мама. Одного этого звука хватило, чтобы сразу всё понять.

– Ваня! – кричала мамочка своему малышу. – Не ходи туда!

Мы обернулись на крик. Сын мамы – карапуз с совочком – ковылял прямо к дороге. До опасного края было ещё далеко, и кричать так испуганно было рановато, а значит, Менябросиль не просто так ушёл от нас.

– Стой немедленно! – кричала мамочка и бежала вслед за малышом. – Ах ты разбойник! – ругалась она. – Вот догоню тебя! – возмущалась она. – Ох и получишь же ты! – грозилась она.

– Натворили мы с тобой делов, Ёнька! – только и успел сказать я. – Бегом за мной!

Мы вскочили с лавочки и помчались наперерез малышу и его маме.

В изрядном отдалении от дороги сердитая мама поймала сына и уже хотела было его отшлёпать, как мы нагнали их. В моей голове снова что-то щёлкнуло и крикнулась фраза, которая кричаться не собиралась: