скачать книгу бесплатно
– Опять? – сайэр Куллен, делегат иллерданского наместника, вскинул жидкие брови.
– Никак нет. В прошлый раз драку затеяли аккенийцы.
Куллен лишь махнул рукой, не стал разъяснять, что его «опять» относится лишь к беспорядкам, но не к их зачинщикам.
– Продолжайте, ротмайстер, – приказал Адрелиан.
Под внимательным взглядом лорда-регента ротмайстер коснулся щеки, словно хотел прикрыть огромный шрам, который тянулся от глазницы до нижней скулы. Давным-давно, когда орки тревожили границы Туллена, клинок зеленокожего рассек ему скулу. Усилиями полкового мага удалось спасти глаз, но кость срослась неправильно, и на щеке осталась глубокая вмятина. Тассоран отказался от операции – до Катаклизма на такое хватило бы сил не у всякого мага, – и старался не подавать виду, что стесняется своего уродства. Но неосознанная привычка прикрывать щеку ладонью осталась.
– Все произошло в приграничном трактире «Крепкий орешек». Двое рядовых, Воймир Пелисар и Проныра Сот, подошли к двум аккенийским легионерам и потребовали, чтобы те выпили за здоровье… – ротмайстер замялся.
– За мое, как я понимаю, – подсказал Адрелиан.
– Ну да… – кивнул Тассоран. – «За здоровье его величества Адрелиана, императора Туллена» – это прозвучало именно так. К сожалению, тому есть множество свидетелей…
– Понятно. Продолжайте.
– Аккенийцы пить отказались. Тогда Воймир и Проныра вывели их из трактира под угрозой оружия. Затем связали и напоили насильно. Причем не вином, а алхимическим питейным зельем.
– Проныра – это прозвище? – словно бы невзначай поинтересовался лорд-казначей, но в тоне звучал невысказанный попрек: ни к чему оскорблять слух собравшихся прозвищами всяких проныр.
– Никак нет, – ответил ротмайстер. – Пронырой он записан в метрике.
Лорд-казначей лишь покачал головой – странные, дескать, родители были у рядового Сота.
– Где они взяли зелье? – спросил епископ.
За магами-алхимиками Инквизиция наблюдала весьма внимательно, а подпольных нещадно преследовала. Алхимия в преступных руках крайне опасна…
– Получили от ротного лекаря, согласно норме ежедневной выдачи.
– Есть такая норма? – удивился Хильдис Коот.
Он считал, что выдача вместо вина питейного зелья осталось в прошлом, в тех временах, когда по морям плавали корабли, – и в дальних походах матросы получали свою законную ежедневную порцию зельем.
– Точно так, – подтвердил ротмайстер. – Для обработки ранок, царапин и прочего наружного употребления.
Лорд-казначей кивнул, подтверждая.
– А насколько пьяны были сами солдаты? – спросил лорд-канцлер.
– Они выпили по паре кружек вина и заказали третью, когда пришли аккенийцы. Пелисар послал Сота за зельем, и когда тот вернулся, – все и началось…
– Как отнеслись к этой, с позволения сказать, забаве остальные посетители трактира? – поинтересовался Адрелиан. – Там сидели другие наши солдаты?
– Сидели… – неохотно подтвердил ротмайстер. – Они оставались в роли наблюдателей, но никому и в голову не пришло остановить товарищей.
– Что думают по этому поводу гражданские власти Иллердана? – лорд-регент перевел взгляд на Куллена.
Тот встал, откашлялся, заговорил:
– Милорд регент и уважаемый совет… Если бы имели место единичные стычки, мы попытались бы разобраться на месте. Но вы видите сами. Ни одного заседания совета не проходит без того, чтобы на нем не прозвучали слова «беспорядки на границе с Аккенией». И заметьте, едва ли не в каждом третьем случае вина бесспорно лежит на наших людях. Расправу над купцом Белегостом я вообще считаю возмутительным деянием, порочащим честь армии Туллена. Унижать человека лишь за то, что он является подданным другой страны…
– Прекрасно, – возразил один из делегатов. – А как тогда относиться к аресту наших воинов, которых продержали в клетке трое суток, не имея на это никаких оснований? Это не оскорбление?
– Аккенийцы всегда были слишком обидчивы, – лорд-комтур откинулся на спинку кресла. – Хочу вам напомнить, уважаемые, что обидчивость уже стоила жизни их императору.
– Ваше мнение, сайэр Авенир? – обратился Адрелиан к лорду-казначею, видя, что тот порывается что-то сказать.
Сайэр Авенир поднялся, поправил массивную золотую цепь, отягощавшую шею, и заявил:
– Вопрос в другом: нужны нам эти постоянные стычки как повод для новой войны с Аккенией? Тогда не только можно, но и должно оставить дела в нынешнем их положении. А уж при необходимости мы сумеем раздуть из малой искры большой пожар. Или же не нужны, как сеющие лишнюю рознь между нашими народами? Тогда надо укрепить дисциплину самыми простыми и действенными мерами. Для начала перевести гарнизоны на казарменное положение. Однако, как мне кажется, сейчас, после победоносной Семидневной войны, речь о войне новой и тем более о завоевании Аккении идти никак не может. И ответ, по-моему, очевиден.
Лорд-регент впервые поднялся со своего кресла, и все делегаты большого королевского совета немедленно смолкли, чувствуя: сейчас прозвучит нечто важное.
– Вопрос о завоевании Аккении и в самом деле не стоит, – заговорил Адрелиан негромко, повышать голос он не имел нужды, сейчас в обширном зале слышно было бы даже жужжание мухи. – Но вопрос о мирном воссоединении Аккении и Туллена, – стоит безусловно. Более того, мне кажется, что жителями обеих держав он уже решен, и решен положительно, не так ли?
Никто не ответил, и лорд-регент удовлетворенно кивнул.
– Молчание – знак согласия. За распрями и междоусобицей мы забыли о том, что Аккения и Туллен когда-то были единым государством со столицей в Кирсониге. И напомню, что изначально это государство называлось именно Тулленом, по имени императора-основателя. Об этом знает каждый мало-мальски образованный житель Лаара. Но одно дело – знать, другое дело – помнить. Мы все забываем об одной опасности, которую несут великие бедствия. Они делят нашу память на «до» и «после». То, что было прежде, со временем начинает казаться нам чем-то вроде легенды. Императорскому роду Аккении выгодно навсегда позабыть о том, что раньше вся империя называлась Тулленом. Но мы все помним. Оба наши народа – помнят.
Если бы Хильдис Коот не умел безупречно контролировать свою мимику, наверняка скривился бы, словно отхлебнув по ошибке вместо вина крепкого уксуса.
Политическое заявление – именно так называлось то, что произнес сейчас лорд-регент. То, о чем обыватели толковали в кабаках, а политики – в самом узком кругу, исключавшем утечку информации. Политическое заявление, сделанное высшим лицом государства в присутствии без малого сотни людей, очень скоро станет известно всем в королевстве, равно как и за его рубежами. Вот вам и повод к войне, лорд-казначей, куда уж до него дракам пьяных солдат…
Но до чего же не вовремя… Так, по крайней мере, считал сайэр епископ. До коронации, до женитьбы… Недаром говорил древний мудрец: «Слово, сказанное вовремя, есть семя, брошенное на пашню; слово, сказанное не в срок, есть семя, брошенное на ветер». А только что прозвучавшие слова Адрелиана способны породить не ветер, – настоящую бурю.
Церковь всегда выступала за объединение двух держав, – в обоих большую часть населения составляла ее паства. Но присоединится ли Аккения к Туллену, или же Туллен к Аккении, – Пресветлому Сеггеру безразлично, его Церковь – структура надгосударственная и не зависящая от личных амбиций монархов. Такова была официальная позиция патриарха Гаптора.
Епископ Коот, тулленец по рождению и член королевского совета, никак не хотел бы оказаться перед дилеммой, – выбирать между верностью Церкви и интересами своей страны. Потому что сам не знал, что в итоге выберет…
Правда, Адрелиан не упомянул, кто же должен встать во главе объединенного государства. Знал, что найдется кому озвучить непроизнесенную им мысль.
Так и получилось. Слово немедленно взял лорд-комтур:
– В Аккении сейчас по большому счету безвластие, наследный принц Орвас не спешит возложить на себя корону. Конечно, его род правит Аккенией уже не один век. Увы, порой титул, полученный по наследству, имеет больше веса, чем заслуженный. Наш лорд-регент, – комтур отвесил легкий поклон в сторону Адрелиана, – хотя и правит Тулленом, до сих пор не считается не только императором, но даже королем. Но сейчас, насколько мне известно, вопрос о коронации можно считать решенным. Император Аккении погиб – как справедливо заметил сайэр Лейт, пал жертвой собственной обидчивости. Надеюсь – думаю, и мы все надеемся, – что принц Орвас проявит больше рассудительности и прислушается к голосу разума. Он вспомнит, что хотя великая империя, о которой мы сегодня вспомнили, распалась много веков назад, в Аккении по-прежнему веруют в Пресветлого Сеггера и говорят на одном с нами языке. Поверьте, это достаточное основание для того, чтобы забыть распри. Главное – своевременно напомнить принцу. Равно как и о том, что отныне ему придется иметь дело уже не с лордом-регентом Туллена, а с императором Адрелианом, чьи владения почти в полтора раза больше его собственных, и который является супругом наследной принцессы Кандии.
– Кстати, – произнес лорд-канцлер. – Когда вы собираетесь сыграть свадьбу с ее высочеством Амиллой, милорд? До коронации или после?
После его слов в зале повисло молчание. Лорд-регент умел находить решения для самых сложных проблем, и военных, и политических.
Но для этой пока не нашел.
В дело, задуманное исключительно как политический брачный альянс, вмешалась материя своенравная и политическим расчетам не подвластная.
Вмешалась любовь.
Глава вторая
Что случается, когда влюбляется правитель государства
Когда он вошел, она сидела в кресле у двери на балкон. Дверь была высокая, застекленная. Дикий виноград опутал ее и растопырил листья, похожие на широкопалые лапы без ладоней, тщетно пытаясь заслонить комнату от безжалостных лучей солнца. Сверкающие стрелы мертвенно-белесого цвета, толщиной не более вязальной спицы, падали смертоносным ливнем, и казалось, что он вот-вот смоет, уничтожит без следа хрупкую темную фигурку…
В следующий миг она встала и шагнула к нему сквозь завесу. Невредимая.
Слепящая завеса сомкнулась за ее спиной.
Тонкая, как росток. Бархат платья, прошитый золотой нитью, почему-то кажется горячим, словно весь день пролежал на жарком солнце. Ткань туго стягивает ее стан и бессильными, тяжелыми складками стекает на пол. Хрупкая шейка клонится под тяжестью медных локонов и косичек, перевитых шелковыми шнурами. Ресницы, тронутые позолотой, дрожат. Капризный носик. Улыбка сладкая, несколько отстраненная – будто обладательница капризного носика вспоминает что-то такое приятное, что не передать словами, и тут же готова над этим посмеяться. Глаза под полуопущенными веками чуть щурятся. Вот-вот разомкнутся губки – блестящие, темные, как капли вишневого варенья, – и произнесут: «Что вы, лорд Адрелиан! Я ничего не вижу!»
Она не походила ни на пышногрудых, румяных южанок с кожей белой, как снега их родины, ни на дочерей степи, чье тела при свете пламени кажутся медными, а глаза так черны, что в них можно утонуть.
Женщина – самое прекрасное, что есть на свете. Даже если она не подарит тебе ласк, если просто пройдет мимо, едва удостоив тебя взглядом. Одни сразу ослепляют красотой, в других ее нужно разглядеть. Так ювелир высматривает в куске агата тот единственный завиток, который поможет одним распилом явить миру горный пейзаж размером с ладонь или неведомую птицу, летящую к солнцу. Так маг чувствует силу в неприметном обломке, впаянном в породу, или угадывает водяной пласт, скрытый глубоко под землей…
Когда Адрелиан открыл для себя эту истину, вода на Лааре не имела цены. Это после Катаклизма она стала бесценной. Тогда люди удивлялись, если десять дней не выпадало дождя. Тогда реки были полноводными, в любой захудалой деревушке имелся колодец, а то и не один, и никто не требовал плату за позволение набрать кувшин воды.
Но Адрелиан, командир крошечного гарнизона на границе с орочьими землями, уже тогда умел ценить воду… и ценить женщину.
Пленницы, которых он брал – а потом и наложницы, которых с удовольствием поставляли ему услужливые вассалы, ибо отдать дочь в сераль лорда-регента считалось большой честью… Они ожидали другого.
«Чего ты ожидала? Почему ты так удивлена?»
«Я думала, вы прикажете сразу раздеться и…»
А он вместо этого приказывал евнуху принести дорогого вина и фруктов, садился напротив и начинал расспрашивать. О родном поместье, о том, как прошло путешествие в столицу, нравится ли ей новая комната. О подружках, о лошадях, о том, какой вид открывался из окна ее покоев. И никогда не обижался, когда девушка проявляла любопытство, которое другой счел бы непочтительным.
«Лорд Адрелиан, а откуда у вас шрам на подбородке?»
Он рассказывал про шрам. Рассказывал про Крейд-Моор… Но не про сражения. Что толку смущать их видениями крови, брызжущей из ран, дымящихся внутренностей, отрубленных голов? Он говорил о лесах Нальраэна, где густые ветви деревьев тянутся к самому небу и не пропускают солнечного света. О суровых бородатых гномах, грубых и неотесанных. Когда его спрашивали о первых походах, он рассказывал об удивительных топях Уорлога, где на плавучих островках, сплетенных из водных растений, токуют птицы с чудесными бирюзовыми перьями и с хвостами, похожими на лиру…
Рассказывал и видел, как у его возлюбленной загораются глаза.
Так мог пройти не один вечер. И не один день. Бывшие соратники не удивлялись, но новые министры поначалу только качали головами – чудит лорд-регент. Но потом привыкли. И когда лорд Адрелиан прогуливался по дворцу, почтительно держа новую избранницу под руку, а потом проводил ночь в одиночестве, никто уже не удивлялся, не перешептывался и не высказывал сомнений в том, что наследник когда-нибудь появится на свет.
Пока, правда, лишь одна женщина подарила ему ребенка. Дочь…
И обеих отнял у него Катаклизм.
Ладно, не будем об этом. Не стоит. Что толку скорбеть о том, чего не вернуть? Теперь все в прошлом. А настоящее только что шагнуло ему навстречу из огненной завесы.
Настоящее… и будущее.
* * *
В руке она держала что-то, похожее на зеркало на толстой ручке. Однако в нем не отражалось ничего.
– Здравствуй, Амилла.
– Добрый вечер, Ваше величество.
Такое обращение позабавило Адрелиана.
– Кажется, ты немного поторопилась.
– Если что-то произойдет неизбежно, разве нельзя считать, что это уже случилось?
Лорд-регент улыбнулся и прошелся по комнате.
– В таком случае, мне и стоит обращаться к тебе «Ваше королевское высочество»…
Тонкие, подщипанные золотыми ниточками брови взлетели вверх, щечки чуть порозовели… Или это только показалось?
– Ну что вы, милорд…
– …ведь твоего отца уже короновали.
– Конечно, милорд. Но я подумала…
Девушка вздохнула – явно с облегчением – и прикрыла своим непонятным «зеркалом» вырез платья, вполне приличествующий столичной моде, но по кандийским меркам слишком глубокий. Только тут Адрелиан понял, что пристально смотрит на пару округлых холмиков, еще тронутых румянцем смущения.
– Что это у тебя?
– Баранья лопатка, милорд. Простите, если нарушила приличия… но мне надо было чем-то занять себя. Видите ли, я не стала брать с собой книг. Вчера вечером мне подали на ужин баранину, и это навело меня на одну мысль. Я попросила слугу, чтобы он достал лопатку и как следует отчистил ее. И в ожидании вас развлекалась рисованием…
Вот как, значит. Баранья лопатка…
– Осторожно, милорд. Берите там, где я держу, чтобы краски не размазались…
Рисунок был прост и незатейлив – полевой вьюнок. Но казалось, тонкий стебель выходит прямо из руки – и ветвится, ветвится, опутывая кость, разворачивая темные листья-сердечки, раскрывая сиреневые цветки…
– Этот цветок у нас называют «утренняя слава», – объяснила девушка. – Видите, его цветы похожи на горн? Они раскрываются с рассветом – как будто трубят славу солнцу…
– А где ты взяла краски, Амилла?
Девушка улыбнулась и игриво склонила голову набок.
– У всякой женщины они есть, милорд. Румяна и краски для век… И кисточки, конечно. Признайтесь, вы уже догадались! Кому, как не вам, знать женщин… – тут по ее личику словно пробежала тень. – Говорят, у вас сотня наложниц. Одна красивее другой.
– Кто тебе такое сказал?!
– Люди говорят.
– Ну, насчет сотни они явно преувеличили… – Адрелиан поспешил сменить тему. – И долго ты ехала?
– Нет ничего длиннее и ничего короче, чем путь жаждущего к источнику… Так у нас говорят.
Она отвела глаза, по лицу скользнула тень. Но через миг дрогнули уголки вишневых губок, прищур стал сильнее, зорче… Насмешка. Дерзкая, но такая нежная…
Время тянулось незаметно. Солнце скатилось за западную городскую стену, погасла огненная завеса на балконной двери. Дикий виноград стал похож на чугунную решетку, выкованную гномом, что заблудился в лесах Нальраэна и сошел с ума…
