скачать книгу бесплатно
Курт отключился и упал в опилки.
– Матерь божья, нешто забил мальчишку. Вальтер схватил ведро и окатил тело.
– Дурак! – заорал оживший барчук. Вскочил и выбежал во двор.
Он жалел только об одном, что до сих пор не украл «люгер» из сейфа папаши. Но скоро исправит свою ошибку, и тогда всем мало не покажется. Свернул в направлении реки и, несмотря на накрапывающий дождик, не изменил маршрут. «Лучше заболеть и помереть, чем такое унижение». Похожий на богомола, замер голый на берегу, рисуя воспалённым воображением грандиозный и кровавый план мести.
Но плану Курта не дано было осуществиться. Вскоре у него обнаружили туберкулёз, и долгие годы младшему Зумпфу пришлось скользить тенью рядом с бешеной популярностью Гитлера, а позже – в разочаровании – над лопнувшей аферой мирового господства маньяка.
Парень равнодушно наблюдал, как в доме появлялись какие-то гости, их неспешные беседы за стаканчиком с хозяином, как после они спускались в подвал к девочкам. Его не интересовало, откуда те дети. Жадный интерес вызывали интимные отношения между Отто и Гретой. Через дыру в ванной брат наблюдал сцены инцеста. С брезгливой ненавистью и тоской следил за тем, как сестра превращалась в холёную фригидную суку. По настоянию отца она изучала историю области и составляла древо рода Зумпфов, чтобы убраться в конце концов в Берлин и открыть там бордель. Брат получал диплом кадастрового юриста в Кёнигсберге.
День открытия салона мадам Гретхен старый псих, в знак протеста, отметил своей смертью. Курт в бессильной ярости смотрел на изуродованные ноги улизнувшего Отто, подохшего от вульгарной подагры. «Это должен был сделать я!». Он тогда заплакал.
На территории кирхи, викарий благостно смотрел на юношу, горевавшего у могилы отца.
Глава 3
Жатва
Теперь наследник стал помещиком и напрочь забыл, как выглядела дубовая аллея его свободы.
Кроме ненависти у него появился Шлёс и крест – деньги и власть.
Жестокость Отто отперла дверь скрытым порокам сына. Острый ум его в зависимости от ситуации наряжался в тёмные одежды злобной и мстительной гориллы, или в ослепляющие пёстрые тряпки изворотливой ящерицы, а то и в туман терпения и хладнокровия истукана.
Ценой неисчислимых потерь – материальных разрушений и человеческих жертв —коммунисты победили на его земле. Власть принудительно очищала захваченную область от коренных жителей: немцев, поляков, прибалтов – всех недовольных таким раскладом. Началась затянувшаяся на век война молчаливого сопротивления победившей стороне.
Нужны были лояльные и популярные местные. Отлично, если имели родственников и связи за границей. Хозяин старого поместья подходил по всем статьям. Информация с прежней родины текла пустопорожним потоком. Но молодой барон умел отделять зёрна от плевел.
Обоснованно опасаясь потерять только что обретённые земли, на которых был един в трёх лицах, Курт не раздумывая принял предложение НКВД стать агентом.
Ко всему он занимался переводом бесчисленной земельной документации, расселением хлынувших неимущих мигрантов, урегулированием неизбежных конфликтов, доносами на оставшихся земляков. Таких Советы ценили.
Поклонник Гитлера и реваншист по идейным соображениям, помещик их тотально ненавидел. Организовал группу неонацистов под безобидной вывеской охотничьего клуба «Вальдшнеп». Контора находилась в районном центре, а значимые даты отмечали в усадьбе.
Собирались раз в неделю. После нацистских словесных испражнений участники вымещали бессилие побеждённой стороны на детях из приютов вновь образованной Калининградской области. В сухих обширных подвалах Шлёса по выходным проводили весёлые вечеринки.
Курта вполне устраивала созданная легенда: спонсор мелиоративных работ в области, попечитель приютов, детских домов и кадастровый юрист. Собственность Зумпфов, семья и личная жизнь оставались под охраной и наблюдением. Молодой хозяин поместья плевал на соплеменников, знавших про овечью шкуру, и на красных, запустивших Вилена-шпиона в Шлёс. «Зять тоже всё знал, но наследство дороже», – старый педофил в усмешке скривил рот.
Лишь бы сохранялся статус-кво. Глотки участников невинных шалостей, членов клуба и сирот, под страхом смерти запечатал обет молчания. А открытый на помещика сезон охоты только добавлял куража в пресную жизнь…
Старик встрепенулся, услышав отдалённый мелодичный перезвон в японском садике Стася. Заросшие седыми, жёсткими волосами губы растянулись в довольную ухмылку. Иногда скуки ради гордец в своё удовольствие дразнил гусей – своих врагов и завистников.
Золотого мальчика Стася он нашёл в списках освобождённых из Хохенбруха. Сын лидских фабрикантов в Париже изучал ландшафтный дизайн. Учёбу прервал Гитлер, оккупировав республику. Родителей расстреляли, а парня угнали работать в трудовой лагерь Восточной Пруссии.
Скелет с пупочной грыжей, обтянутый пергаментной кожей, не мог быть предметом внимания Зумпфа, тем более, дизайнером. Но Курт рискнул. Парнишка поправился, поднаторел в деле, и в течение нескольких лет превратил территорию Шлёса в образец паркового искусства. Прекрасный сад представлял собой непрекращающийся аттракцион живописных ареалов.
В японском уголке дворянский слух ублажала нежная музыка ветра, ручей, пробегая через «клавиатуру» из бамбуковых трубок играл музыку воды. Та падала на деревянные барабаны, рождавшие музыку гор. Эта гармония тешила барона и трепала нервные окончания завистливым врагам.
Были в парке и другие чудеса: водопады и поющие глиняные горшки. Был и маленький зоопарк: удав и крольчатник – для самых близких и доверенных. Кроме Стася, рабочих парка, сюда наведывались лишь гости клуба в сопровождении босса…
Этому сивому садоводу он не так давно поручил миссию. И не промахнулся… Хе-хе! Замысел удался. Курт провёл всех, не вызывая ропота, не став изгоем. (Осталось убрать нескольких свидетелей-врагов, возмечтавших контролировать его).
Разве не благодаря смекалке? – гордился собой старик.
Хитрец, он делал очень простые вещи. Женился на политэмигрантке из ФРГ. Жену называл только «она». Как случилось, что от него родился ребёнок – девочка? – этот факт, между прочим, не переставал изумлять Курта.
Но и тут умно воспользовался обстоятельством и нашёл ему практическое применение.
Уже в юности Эльза напоминала морской анемон. Привлекательная, мягкая хищница. Ежедневно девицу занимали два вопроса: что надеть и где получить удовольствие. Разумеется, ответы и были развлечением.
Родители развелись, когда дочь пошла в школу. Жена-истеричка, из-за нелепого страха и безумной ненависти к супругу, по его требованию, стала информатором советской разведслужбы и получила разрешение на выезд из страны.
Эльза осталась в Шлёсе, чтобы вскоре фатер отдал её капитану Вилену Никольскому. Сыну кагэбиста, одного из руководителей карательных мероприятий по депортации местных граждан в зону оккупации Германии и по зачистке области от нелояльных к новой власти. Сынок продолжил дело отца, поддерживая до пенсии новый порядок на вверенной территории.
«Так-так, – барон вернулся к приятному. – Раз, два – и в дамки». …Таким макаром он пролез на пастбище госуправления.
Решительные шаги ошеломили недоброжелателей. Жизнь вошла в своё русло. Разделилась на видимое и скрытое. «То, что и требовалось», – старая голова на тонкой шее всё качалась, забыв остановиться.
По закону подлости мысли переметнулись на совсем уж неприятную тему:
«Охотников вырезает Стась. А вот Дита… Моя старушка Дита… Зря я тогда погорячился с её высерком – Евой… Баба похожа на бомбу с часовым механизмом. Что-то уже надо решать, пока дело не зашло дальше, чем может дотянуться рука его власти»…
«Ладно, кажется, хочу спать. Стась разбудит рано. Приятные выходные предстоят. Давно бы следовало размять старые кости…» – он забылся в коротком, но счастливом сне.
Глава 4
Дита
Коммунисты победили, и усадьба Шлёс стала советской территорией.
Название посёлка, частью которого было поместье Зумпфов, на роскошном лесном ковре, украшенном узором многочисленных рек и озёр бывшей Кёнигсбергской области, только выглядело исключением в мерёжке красных памятных пульсаров (Советск, Краснознамёнск, Гвардейск…) на границах с порубежными странами. И в Полесске, как во всей области и за её пределами, память о войне будоражила незрелые умы внутренних и внешних реваншистов – побуждала заводить брагу, добавляя «изюм» ратных подвигов тевтонских крестителей.
В то же время Советы укрепляли балтийский берег. Строили дамбы, осушали земли, обустраивали и заселяли самыми благонадёжными. Новую жизнь Союз строил на растворе из принуждения, крови и пота бывших пленных и переселенцев. Сюда свозили узников концлагерей, взрослых и детей. Плюс в самой области насчитывалось до сорока трудовых тюрем.
Перемены непостижимым образом очистили лёгкие Курта от заразы. Но когда у человека ещё раньше вынули душу, о других ему заботиться нечем, даже если он обладает властью и деньгами.
***
Вагон мерно качало, колёса на стыках стучали: спать-спать. На тонких матрацах, покрытых слежавшимся влажным сеном, спали только мёртвые и ослабленные дети. В темноте висел густой дух, пропитанный мочой, экскрементами и страхом. Малыши лежали, плотно прижавшись друг к дружке. Сквозняком сквозь щели проникала майская ночь.
Дита таращила глаза в потолок. Её живот скрутил самый злой господин на свете. Давно, ещё при дневном свете, их дверь отъехала в сторону, в вагон запрыгнули два солдата. Измученный вид маленьких бедолаг не мог испортить настроение победителям. Войне конец. Скоро по домам.
Мужчины вынесли помойные вёдра и труп мальчика. Трёх заболевших переложили в санитарную повозку. Поставили трап и вывели детей. Посчитали, сверили со списками. Дали мыло и таз с водой. Один крикнул: «Из тазов не пить, сейчас покормим». Вилами споро очистили пол от старого сена и прямо с телеги накидали внутрь сухого.
Дети сидели на бровке вдоль путей, как галки на проводах. Каждому дали кружку молока и толстый ломоть ещё тёплого хлеба.
Спиной к вагону стоял военный в коричневой гимнастёрке и синих галифе. Он смотрел за порядком. Через несколько минут крикнул, что осталось совсем немного проехать: «Потерпите, братцы!» И приказал: «По вагонам!»
И вот последняя ночь в дороге. Прошёл слух, что до полудня они будут на месте. Никто не спал из-за страха проехать неизвестно куда мимо своего дома.
«Когда спишь, голода не чувствуешь» А теперь он царил в темноте. Кто-то стонал и дёргался, а после ненадолго затихал. Дита припрятала за пазухой корку, но боялась пошевелиться, чтобы достать, – отнимут.
Очнулась от тишины. Вагон не качало. Снаружи неясные обрывки родной речи. Когда дверь отъехала, дети увидели на косогоре группу взрослых. Женщин и нескольких мужчин. Один белобрысый выглядел как переодетый надзиратель без плётки. Когда он улыбнулся, Дита потеряла сознание. Человек легко сбежал с насыпи. Никто за ним не последовал и не видел, как носком сапога чиновник ткнул девчушку в бок. Та открыла глаза, и на Курта посмотрели две большие взъерошенные печальные птицы. Мужчина вздрогнул, быстро вернулся к своим, чтобы громко поздороваться и представиться опекуном детских домов, в которых предстоит жить и учиться вновь прибывшим. Познакомил с учителями и воспитателями. Со словами «Добро пожаловать домой» их вывели, посадили на телеги и повезли в город. Диту Курт забрал к себе. Она стала его наложницей, любовью и пленницей на всю жизнь.
