скачать книгу бесплатно
– Да, да. Я слушаю вас.
– Здравствуйте, Илья Ефимович! – Шамсиев старался говорить спокойно, ничем не выдавая своего волнения. – Вас беспокоит следователь по особо важным делам Шамсиев Булат Галимович. Я приехал из прокуратуры федерации, из Москвы. Мне хотелось бы встретиться и поговорить с вами. Это очень важно. Я мог бы заехать к вам в любое указанное вами время. Что вы скажете на это?
Борин долго молчал, видно, обдумывая его просьбу.
– А что за вопрос? – спросил он, наконец, ещё более тихим и ослабшим голосом.
– Если позволите, я воздержался бы от комментариев. Телефон не лучшее средство для откровений…
Снова последовала длительная пауза. Шамсиев уже думал, что прервалась связь, но голос в трубке произнёс тихо:
– Хорошо. Сегодня я неважно себя чувствую. Приходите завтра, в час дня, если сможете.
– Благодарю вас. До свидания. – Шамсиев, переждав немного, довольный, положил трубку.
– Вы пойдёте к нему один? – спросил Вахрамеев, когда Шамсиев уселся на своё место.
– Да, один, Серёжа. Так будет лучше. А тебя я попрошу вот о чём. Проверь, пожалуйста, по всем каналам, знал ли раньше Борин Аристову, общался ли с ней, и вообще постарайся больше разузнать о них, об их прошлом. А я, извини, прогуляюсь, пожалуй, по городу. Нахожусь здесь уже три дня и ничего ещё путём не разглядел.
– Может, нужна машина?
– Нет, пройдусь пешком. Чтобы люди потом не говорили: думает на ходу, а ходит очень мало…
За каких-то два часа неспешной прогулки Шамсиев успел побывать в огромном, раскинувшемся на горе парке, в доме-музее знаменитого писателя, прошёлся несколько раз по набережной, побывал в двух-трёх магазинах и, вероятно, продолжил бы ещё знакомство с городом, если бы не набрёл случайно на здание главпочтамта, где находился пункт междугородных переговоров.
Он вспомнил, что жена его эти дни должна была находиться дома, и решил позвонить ей.
В междугородке почти никого не было, и, зайдя в будку с телефоном-автоматом, он быстро, без задержки, набрал номер своей московской квартиры. После нескольких продолжительных гудков учтивый детский голосок ответил:
– Это Альфия. Вам кого, извините?
– Альфия, здравствуй, доченька! – узнал он родной голос. – Это папа. Как вы поживаете там?
– Ой, папа, папа! – обрадованно прокричала в трубку дочь. – Здравствуй! У нас всё хорошо! А сам ты как? Раскрыл уже преступление?
Шамсиев тихо в кулак рассмеялся. Раскрыл преступление… Вот что значит быть дочерью следователя. Переживает за отца. Сам же шутливо пожурил дочь:
– Ишь какая быстрая! Тебе, только приехал, – сразу подавай злодея со связанными руками. Всё бы делалось так просто. Ну ладно… Ты уже вернулась из пионерлагеря?
– Ещё позавчера.
– А как отдохнула?
– Здорово, папа!
– Ну, молодчина, приеду – расскажешь всё. А мама дома?
– Нет, она пошла к тёте Анжелике, собиралась пообедать у неё… – Шамсиеву показалось, что голос дочери немного сник. – Она, наверное, скоро вернётся…
– А ты сама пообедала?
– Конечно, конечно! Мама ещё с утра всё приготовила. Ты только не беспокойся!
Дочь явно не договаривала что-то. Шамсиев не стал ничего выпытывать:
– Ну, ты давай держись там, не вешай носа! – произнёс он бодрым голосом, хотя настроение у него упало. – Маме передай привет, когда придёт. Скажи, что работа у меня здесь может затянуться. А преступление… Я постараюсь раскрыть его, Альфиюшка, слышишь! Ну, пока, доченька! Я ещё позвоню…
Повесив трубку, Шамсиев на минуту задержался в будке.
«Опять эта Анжелика… – подумал он с досадой, готовой вот-вот перейти в возмущение. – Ведь, кажется, уже обещала не встречаться больше».
Анжелика – это была её подруга. Бог знает, где и как они познакомились. Смазливая белокурая женщина лет тридцати, танцовщица из ресторанного варьете, пуста, как барабан, и в чём-то даже инфантильна, хотя и имеет в кармане диплом Института культуры. А многие находили её просто глупой и вульгарной.
Когда Шамсиев сказал об этом жене, та лишь пожала плечами и произнесла в ответ ту короткую и банальную фразу, которую используют обычно, когда бывает нечем крыть: «Все мы произошли от обезьян…»
Однако стала видеться с Анжеликой реже, а потом и вовсе прекратила встречи.
И вот опять эта Анжелика…
Выйдя из главпочтамта, Шамсиев почувствовал нестерпимое желание присесть где-нибудь в укромном местечке и привести в порядок свои мысли. Завернув за угол, он увидел между двумя зданиями небольшой скверик со скамейками и, решив, что лучшего места не сыскать, направился к нему. Выбрав скамейку в глубине сквера, он сел и, пригретый солнцем, забылся на какое-то время, погрузившись в раздумья…
Жену его звали Валентиной. Была она коренная москвичка.
После окончания университета Шамсиев работал некоторое время в Казани следователем, неплохо проявил себя, завершив несколько громких дел. Однажды приехавший из прокуратуры федерации человек предложил ему должность старшего следователя по особо важным делам в столице. Шамсиев не стал отказываться…
И вот спустя примерно год после его переезда пришлось ему вызывать в прокуратуру группу девушек-студенток, являвшихся свидетелями по делу о крупной аварии.
Была среди них одна, высокая, статная, с длинными пепельными волосами и зелёными глазами. Своим появлением она буквально шокировала Шамсиева, и он что называется, «втрескался» в неё с первого взгляда.
Они встречались месяца два-три, не больше, Шамсиев повёз её в Казань, чтобы показать своему отцу и получить родительское благословление.
Отец его, пенсионер, бывший инженер одного солидного предприятия, ещё довольно красивый, здоровый мужчина, потерявший безвременно супругу, мать Булата, и коротавший последние годы бобылём, встретил их радушно, и всю неделю, пока они гостили, был ласков и обходителен с Валентиной, но накануне их отъезда пригласил Шамсиева на вечернюю прогулку и завёл необычный разговор.
– Вот что, сынок, – сказал он озабоченно, но без тени недовольства, – эта девушка, которую ты привёз сюда, хороша собой и, похоже, неглупа, и мне, старому человеку, казалось бы, сам Аллах повелел пожелать вам счастья. Но вот что меня волнует: вы люди разных кровей, разных наций…
– Ну и что же, отец! – посмеялся тогда Шамсиев, удивлённый наивным простодушием отца. – Разве имеет это какое-нибудь значение!
– Обожди, сынок, не торопись, – продолжал отец спокойно и рассудительно. – Все мы сначала так говорим, и лишь потом начинаем разбираться, что к чему. Ты не подумай, я ведь не националист какой-то, не мракобес. Скажу тебе больше, я уважаю русский язык, обычаи русских и немало у меня друзей среди них. Но супружество – это дело слишком серьёзное, чтобы спешить. Конечно, все мы живём на одной земле и едим единый хлеб, но ещё деды наши говорили: «Родная сторона – золотая колыбель, чужая сторона – тараканья щель». Так и человек в этой жизни. Близок тот, с кем у тебя общие корни, общий язык и культура. Да и гены… Уж поверь, они не любят всяких экспериментов…
Они долго тогда спорили. И лишь потом, спустя годы, Шамсиев не раз ловил себя на мысли, что во многом был прав отец, говоривший о корнях, разнице кровей. Не ладилось у них что-то в жизни…
Конечно, он не объяснял всё только национальным различием, была, наверное, и разность в характере, воспитании. И всё же…
До получения квартиры им пришлось жить несколько месяцев у матери Валентины. Общительная по натуре, она страстно любила гостей и застолья.
Каждые выходные у неё по вечерам собирались друзья, сослуживцы, и разгоралось долгое шумное веселье с красноречивыми тостами, песнями и плясками.
Шамсиеву же, человеку сдержанному, знающему во всём меру, всё это претило и порядком надоедало. Правда, иногда, внимая просьбам Валентины, он тоже присаживался к столу, выпивал рюмку, другую, но всё равно долго не выдерживал, уходил в другую комнату и читал или смотрел телевизор.
А что же Валентина? Как любящая дочь, она поддерживала во всём мать, старалась угождать ей, считаясь, видимо, ещё и с их зависимым положением.
Как-то разгорячённая, разрумянившаяся от вина и веселья она зашла в комнату, где находился Шамсиев, и, кротко присев к нему на кровать, положила ему голову на колени и сказала тихим, обиженным, но полным любви голосом:
– Ну что ты у меня такой злой и нелюдимый. Настоящий татарин. В Мекку, что ли, собрался, исповедоваться перед пророком, или в Казань – к отцу своему…
Шамсиев не обиделся на неё тогда, подумал, получим квартиру, заживём спокойной, мирной жизнью.
Но, увы, характер и привычки матери, казалось, передались Валентине вместе с кровью, пепельными волосами и зелёными глазами. И в новой квартире, куда они с радостью переселились, то и дело появлялась её мать, собиралась та же шумная компания – и снова приходилось Шамсиеву обретать покой в одной из пустующих комнат, в одиночестве, и даже рождение дочери не привело к наступлению перемен, которых он терпеливо дожидался. А тут ещё появились симптомы какой-то новой, странной «болезни»…
У Валентины был диплом сценарного факультета ВГИКа, но первый же написанный ею сценарий почему-то не понравился режиссёрам. Во всяком случае, она полгода нигде не работала, потом устроилась в редакцию заводской многотиражки, не выказывая более никаких стремлений к высоким пьедесталам.
Шамсиеву по роду своей работы приходилось часто бывать в командировках, и он иногда подолгу не виделся с женой. Сам он не придавал этим разлукам слишком большого значения, просто было некогда задумываться над этим, хотя и случалось, что где-нибудь в далёкой провинциальной гостинице, когда выла над крышей вьюга и скрипели ставни, ему становилось не по себе, хотелось общения с близкой и любимой женщиной…
Он не подозревал ни в чём жену, не сомневался в её супружеской верности, хотя и знал, как профессионал, что от весёлых пирушек до любовных прегрешений недалеко, и переступить границу человек может в любое время. А потом этот конфликт, тяжёлый, неприятный…
Была ли перейдена та самая, роковая граница, он не знал точно, но она возвратилась домой поздно и, кажется, была чуть под хмельком.
Шамсиев любил жену, и, как всякий любящий муж, был одержим ревностью, не той, может быть, дикой ревностью, которая отнимает у человека разум, толкает на преступление, а ревностью жгучей, тайной, способной надолго лишить человека покоя. И её поздний приход сделал эту ревность безудержной.
– Где ты была? Ведь ты вернулась сейчас от мужчины! – вскричал он, не помня себя от гнева, и впервые в жизни ударил её ладонью по щеке.
Что с нею творилось! Сначала она застыла с широко раскрытыми глазами, белая вся, как полотно, потом засмеялась дико, страшно, ища руками возле себя что-то, потом закричала и, бросившись на кровать, забилась вся в судорогах, плача и ударяя себя в грудь маленькими кулачками:
– Феодал! Бай татарский! Что ты дал мне в жизни? – кричала она. – Сам чахнешь целыми днями на работе, выжимая по словечку из пьяниц и подонков! Бросив всё, как сумасшедший, мчишься куда-то в полночь, возвращаешься на рассвете, мотаешься месяцами в командировках, не видя меня, дочь, друзей! Что ты оставляешь для меня? Дом? Работу? Одиночество? Спасибо, раз я ничего большего не заслужила! Да, да, я хотела изменить тебе сегодня, хотела, но не смогла, слышишь, не смогла, клянусь! У меня ещё есть совесть, есть надежда на лучшую жизнь, и я буду жить этой надеждой, пока не подохну или не сойду с ума!
Шамсиев потом долго думал над её словами, они будто ножом полоснули по сердцу, оставив незаживающие раны.
Он не знал, что случилось с ним, но перестал верить жене, остыл к ней в своих чувствах.
Валентина же, казалось, наоборот, успокоилась, стала жить затворницей, была с мужем сдержанна и ласкова, не высказывая больше никакого недовольства. А потом вдруг неожиданно появилась откуда-то эта Анжелика…
Да, женщину бывает порой трудно понять, как, впрочем, наверное, и мужчину, хотя в поступках мужчины, пусть даже самого взбалмошного, всегда бывает больше логики и здравого смысла, нежели в поступках женщины…
Расстроенный, так и не сумевший развеять своих тяжёлых мыслей, Шамсиев поднялся со скамейки и покинул скверик, выйдя на улицу.
Он остановился и посмотрел на часы. Было без четверти пять. Идти в прокуратуру уже не имело смысла. В квартире тоже никто не ждал его, и тут он вспомнил про маленькое кафе на углу улицы…
Посетителей в кафе на этот раз было гораздо больше, и Луиза, оказавшаяся, к счастью, на работе, обслуживала их в паре с какой-то молоденькой высокой официанткой.
Увидев Шамсиева, она заулыбалась ему, как давнему знакомому, и направилась к его столику.
Была она на этот раз в коротеньком синем платьице, белоснежном фартуке и чепчике, такая же лёгкая и красивая. Подойдя к Шамсиеву, девушка чуть заволновалась.
– О, здравствуйте… здравствуйте… – заговорила сбивчиво, пытаясь, видимо, вспомнить его имя.
– Булат Галимович. Забыли уже? – взглянул на неё с улыбкой Шамсиев, беря в руки меню. – Посмотрим, что вы тут вкусненького приготовили…
– Булат Галимович, здравствуйте… Вы уж извините… – сказала она, покраснев от смущения, но уже в следующее мгновение, совладав с собой, присела за стол и спросила:
– Выбрали что-нибудь? Да вы не трудитесь! Я вам сейчас сама принесу всё, что нужно!
– Вы что, любимые блюда всех своих посетителей знаете? – как бы между прочим поинтересовался Шамсиев, посмотрев прямо в чёрные, как смоль, глаза девушки. – Тогда я полностью на вас полагаюсь. Во всяком случае, в тот раз вы не ошиблись…
– Спасибо. Я постараюсь… А вы… вы, наверное, приехали сюда по делу племянницы секретаря горкома, которую убили? – неожиданно спросила она, и тут же в её широко раскрытых глазах промелькнуло нечто вроде детского страха, словно она сама испугалась своего вопроса.
– А вы откуда знаете? – спросил с нарочитой важностью Шамсиев, чтобы не смутить окончательно девушку.
Луиза как-то простодушно, по-ребячески пожала плечами.
– Да весь город об этом говорит. Наш, мол, Вахрамеев не смог найти преступника, вот секретарь и выписал из Москвы опытного следователя…
– Вот как? Ну, это зря. Во-первых, никто меня не выписывал, я сам сюда приехал, по заданию своего руководства. А Вахрамеев… Это очень способный следователь, умный, грамотный. Просто у него появились другие дела.
– Понимаю, – задумчиво обронила девушка. Она снова смущённо заулыбалась. – Извините, я, кажется, наговорила лишнего… А Вахрамеева я знаю. Он и вправду умный, порядочный… Ой, что же это я сижу! Вам же кушать, наверное, хочется!
Она живо вскочила со стула и заторопилась на кухню.
На столе вскоре появились две порции салата, жаркое в горшочках, стеклянный кувшин с вишнёвым напитком и два пустых стакана.
– Вы уж не сердитесь, но можно, я тоже пообедаю с вами? – сказала Луиза, присев к столу. – Сегодня как никогда было много работы, не удалось даже перекусить…
– Буду рад, – охотно поддержал её Шамсиев, наполняя стаканы прохладным напитком. Он тут же сделал несколько глотков. – А вы просто волшебница, Луиза! Такой чудесный напиток! Я как раз умирал от жажды.
– Спасибо. – Девушка тоже отпила из своего стакана и, посмотрев чуть исподлобья на Шамсиева, спросила:
– А почему так долго не приходили? Вам понравилось другое кафе?
В её вопросе словно бы звучал другой вопрос: вы не скучали по мне? Вам понравилась другая девушка?
Следователю показалось всё это любопытным.
– Ничуть, – ответил он, чуть закашлявшись. – Просто был занят. А сегодня вот решил погулять немного по городу, превратиться, так сказать, из юриста в туриста…
Луиза как-то весело рассмеялась.
– Ну и каковы же впечатления?
– Славный городишко! Такие роскошные парки, сады, река, отличные пляжи…
– А хотите позагораем вместе?
«Ну, девушка, с тобой, право, не соскучишься!» – подумал про себя Шамсиев, даже не почувствовав за разговором, как очистил горшочек от жаркого. А собеседнице ответил не сразу и неопределённо:
– Не знаю даже… Видите ли… Я не всегда свободен.
Луиза, сразу расценив его заминку в пользу своего желания, вынула из кармашка блокнотик, карандаш и, черкнув что-то на листочке, протянула его Шамсиеву.
– Это номер телефона. Позвоните послезавтра…
