скачать книгу бесплатно
Cто часов счастья
Анна Игнатьевна Галанжина
…Женским чутьем понимала, что вот она та любовь, которую ждут всю жизнь – бери, радуйся, но радости почему-то не было. Она так привыкла к ничему не обязывающим отношениям, к ничего не значащим словам, что оказалась совсем не готовой принять сильное серьезное чувство. Лида не очень верила, что так можно влюбиться с первого взгляда. Ей было жаль его, и другого чувства сейчас у неё не было. Как ни странно, но она была благодарна ему за тот первый их вечер в свете серебряной луны, он уже не вызывал возмущения, а, наоборот, утверждал в ней для неё же самой: она женщина, и её желал мужчина, гордый и самолюбивый…
Анна Галанжина
Cто часов счастья
На кухне столовой №2 царила привычная предобеденная суматоха. На раздаче вызывающе гремела кастрюлями Наталья; в кондитерском цеху суетилась повар-кондитер Танька, по прозвищу «Булка». Её высоченный накрахмаленный марлевый колпак чудом держался на голове, покачиваясь из стороны в сторону. В мясном цеху выводила свои романсы Мари Ванна. Прибывшая недавно на практику из кулинарного техникума Катюша жарила аппетитные блинчики. Сновали между цехами бригадир и зав. производством, проверяя, всё ли в порядке, готова ли смена накормить людей вкусно и полезно. Шёл последний день декады русской кухни – «Масленица». Сквозь большие окна проглядывало хмурое небо. Свинцовые тучи медленно скользили по небосводу, словно решая для себя, чем пролиться, дождём или снегом. Снега почти не осталось, лишь кое-где, на крышах, можно было увидеть его маленькие, осевшие островки, да ещё в укромных уголках, куда не добирались редкие лучи солнца.
– Девчата, а ведь сегодня первый день весны, – отметила бригадир. – Правда, весной что-то не пахнет.
– Так оно и зимой не пахнет, – донёсся голос из кондитерского цеха. Танька никогда не оставляла заданного разговора без внимания. – Вот вам и Масленица, вот вам и Декада русской кухни! Масленица со снегом должна быть, а тут снега днём с огнем не сыскать.
– Ну, что Бог даст. Наше дело провести эту декаду так, чтобы людям и начальству угодить, тем более сегодня последний день.
– Не, – поправила Танька, – сначала надо начальству угодить, а потом людям. Людям всё равно не угодишь, а начальству можно.
С раздачи послышался раздражённый голос Наташки:
– Вот счас начальство явится, а у меня котлеты на раздаче отсутствуют, угодите вы тогда и начальству и клиентам… Та, старая карга, – она кивнула в сторону мясного цеха – всё романсы выводит, ни одного противня с полуфабрикатами не принесла, а их еще жарить нужно…
– Мари Ванна, хватит вопить, котлеты несите! До открытия осталось совсем ничего! Алла Пугачёва, блин!
Уютно пыхтел титан с горячей водой. С посудомоечной доносился заразительный смех.
И только Лида Маркова казалась безучастной к происходящему. Помешивая неторопливо в двадцати литровой кастрюле шумовкой суп, по названию «Полевой», задумчиво улыбалась чему-то своему, пока её не задела локтем проплывающая мимо Мари Ванна с полуфабрикатами сырых котлет, покоящихся на противень.
– Дремлешь? – пропела она, – Сдаётся мне, ночка тёмная была? Я в цель попала?
Ответить Лида не успела. Марь Ванна страдала какой-то таинственной болезнью, в простонародье называемой «слоновья», и была необъятных размеров. Толстые, словно сардельки пальцы рук, как пушинку держали противень.
– Разойдись, дорогу, дорогу! – монотонным голосом выводила она.
Однажды Мари Ванна поскользнулась на мокром полу, грохнувшись вместе с котлетами. Чтобы поднять её, пришлось звать с улицы мужчин. Такой же прецедент случился несколько дней назад, когда она столкнулась с неожиданно выскочившим из-за дверей директором горторга, решившим проявить бдительность и, нагрянув, неожиданно поймать кого-нибудь с поличным. Как её поднимали, это отдельный разговор, только директор больше не делает таких сюрпризов, а остальные расступаются, едва она появляется.
– Если бы не я, – горделиво пела Мари Ванна, вас бы маклавох давно поразогнали за воровство – цените. И её ценили за доброту и ядовитый юмор, одинаково комфортно уживавшихся в ней. И никто, кроме Наташки, на неё не обижался. Что уже там произошло, неизвестно, но с некоторых пор между ними «пробежала кошка». На кухне терялись в догадках.
– На котлеты, Брижит Бардо. Я тебе не Майя Плисецкая вприпрыжку бежать. Ставь в шкаф и не стреляй в меня глазами, у тебя пуль на меня не хватит.
– Работать надо, а не романсы распевать, – огрызнулась Натка. – Артистка с погорелого театра, слушать тошно. Чего тут трётесь, будто без вас некому котлеты лепить. Сидели б себе на пенсии и голосили свои песни, все хапаете, все мало вам.
– Ты своё вовремя делай, а я как-нибудь без твоих советов обойдусь. Молодая ещё меня учить. Закрой рот. Наградил же господь ротешником, семерым нес, а одной тебе достался.
– Ну всё, завелась.
Лида закрыла кастрюлю, повесила на бортик шумовку и принялась тихонько сдвигать кастрюлю на край плиты.
«И чего Наташка с ней грызётся, промолчи – и вопрос был бы решён».
– Ну как хахаль? –задела Лиду Марь Ванна, проплывая обратно, – Вижу, хорош! Ты словно с Луны свалилась, ходишь, как по краю крыши и лыбишься.
Лида в ответ показала большой палец, подтверждая её догадки.
– Молодчина, дивчина, так держать! Молодость раз даётся, а не будешь с мужиками любиться, станешь как губошлепая Наташка. Вон до сих пор гавкает, всё достать меня не может. Хоть бы нашёлся какой да прижал её к забору, а то разорвёт бабу от неудовлетворённости.
Она проплыла в свою вотчину «катать» котлеты. «Катала» она их настолько ловко и изящно, что Лида только диву давалась.
– Лид, не стой столбом, понесли суп на раздачу.
Это появилась зав. производством Лилька. Они подхватили кастрюлю и потащили к Наташке, которая всё ещё продолжала ругаться с ушедшей Мари Ванной.
– Вот тебе первое – супчик «Полевой». – Лиля пыталась переключить Натку на другую тему. – Можно и народ запускать. Лидусь, сбегай, дверь открой, слышишь, как тарабанят!
– А котлеты ещё не готовы, – взвизгнула Наташка. – Карга старая не хочет шевелиться, а мне из-за неё влетит!
– Да брось ты, Натка, она и так, бедная, с трудом ходит, чего беснуешься? Не бойся, тебе не влетит, я на себя вину возьму. Иди, Лида, иди, а я в кондитерскую загляну за булками.
– А чего за ними идти, – послышался голос, – вот они, красавицы.
В проёме кондитерской появилось весёлое лицо Таньки, перед собой она держала поднос с аппетитными румяными булками.
– И правда, сегодня они у тебя красивые, – Лиля взяла одну с подноса. – Может ещё и вкусные?
– Обижаешь, начальник, – Танька состроила рожицу. – Меня Колюнька мой сегодня целую ночь любил, а опосля этого дела булки у меня всегда обалденные выходят.
Девчата разразились хохотом.
– Лид, ты ещё не ушла? Быстро открывай дверь, – сквозь смех проговорила Лиля, – да становись кур на порционные куски рубить.
Рубить кур Лиде нравилось. Работа чисто механическая, можно думать и мечтать о чём хочешь, а это ей сегодня просто необходимо, и настроение к тому располагает.
У двери уже собралась толпа рабочих и студентов. Они с возмущением дергали запертую дверь.
– Ишь, как изголодались, бедняги.
Она едва успела отодвинуть задвижку, как толпа распахнула дверь, едва не сбив Лиду с ног.
– Убьёте, черти полосатые!
Но её крика никто не услышал.
Лязг железных подносов, переругивающиеся голоса слились в единый гул. Вздохнув, Лида пошла выполнять задание.
Вася, Василий… С таким именем у неё парня ещё не было. Честно говоря, она пошла с ним только потому, что очередной её кавалер, курсантик военного училища Женечка, уехал на каникулы домой. Собственно, она не считала себя его девушкой, Женечка её не увлекал, он был такой старательно-положительный, что иногда хотелось прогнать. Но она не прогоняла. Наглые надоели, а с Женечкой комфортно. Он ничего не требовал, довольствовался тем, что она рядом.
Василий возник в её жизни неожиданно: его привела в столовую Любка, с которой Лида вместе снимала квартиру. Оказалось, Генка, с которым она встречалась, его брат. Василий в настоящее время служил в армии, просто сейчас находился в отпуске.
Заканчивалась «декада русской кухни», или просто Масленица, вот и пришли они отведать блинов. Зал, разукрашенный зазывными плакатами, вышитыми полотенцами, самоварами, в стиле деревенской избы, выглядел празднично и нарядно. Народу было много, все весело суетились, набирая блинов с различной начинкой, румяных булочек и пирожков. За столиками мужчины украдкой разливали по стаканам алкогольные напитки. Было смешно наблюдать, как взрослые люди, пряча бутылку и озираясь по сторонам, пьют вино под видом компота.
Лида как раз ставила на раздачу порубленные порционные куски кур, когда её окликнула Любка.
– Подойдешь к нам, как освободишься?
Лида кивнула головой.
Рядом с Генкой стоял невысокий, но очень симпатичный парень, совсем не похожий на своего брата.
«Это, видимо, и есть тот самый Василий, про которого Любка все уши мне прожужжала», – мелькнуло в голове. Красивый, только невысокий.
Она любила высоких парней, с ними чувствуешь себя уютно, как под крылышком, да и каблуки всегда носить можно, тоже немаловажная вещь. Невысокие ребята её не привлекали. Классика – когда парень выше тебя на голову, так считали все девчонки. Конечно, это в идеале встречались и с «маленькими» и с «большими»… Не без того, но всё же…
Она шла к ним, петляя между столиками, и чувствовала, как её рассматривают мужчины. Лида привыкла, что на неё смотрят. Красавицей себя не считала, но незамеченной никогда не была. Худенькая, со стройными ногами и красивой грудью. Чего ещё девушке нужно? Свободная поварская куртка, надетая прямо на голое тело, не скрывала, а совсем наоборот давала возможность во всей красе показать все достоинства. Куртка и юбка почти одной длины; юбка, лишь на пару сантиметров ниже. Создавалось такое впечатление, что она совсем без неё. Выглядит вызывающе, но очень эффектно. Это особенно раздражало кассиршу Ларису Альбертовну. Она просто выходила из себя, если Лида появлялась в таком виде в обеденном зале.
– Лидуся, деточка, ты юбочку не забыла надеть? – сладким голосом пела она. – А то я смотрю, тут какая-то тряпочка из-под куртки торчит, может, думаю, сорочка, так ты ж её в глаза не видела, не то, чтобы носить. Постыдилась бы, под курткой, кроме лифчика и тряпочки, называемой юбкой ничего нет.
Лида лишь усмехалась. В молодости Лариса Альбертовна слыла красавицей, теперь вот завидует всем молодым и красивым. Ей, конечно, хорошо; она сидит в зале, в прохладе. А куда Лиде деваться, возле плиты день постоишь – сто потов сойдет. Подумаешь, раз в год в зал выйдет, никто ж в обморок не грохнулся…
