скачать книгу бесплатно
В тот злополучный первомайский день Толик действительно оставался дома из-за гриппозного состояния. Развития в отношениях Нади и Толика не наблюдалось, они оставались всё в том же подвешенном режиме. Разговоры о свадьбе стали запретной темой, хотя прошло уже больше пяти месяцев после возвращения парня с флота. А Надя рассчитывала на довольно скорую свадьбу. Так что наша тихоня Люсенька всех обскакала!
Вечером мы с девчонками хлопотали на кухне с салатиками и лёгкими закусками к бутылке розового вина. В дверь постучали. Таня пошла открывать и вернулась с букетом из девяти нераскрытых в бутонах белых роз на длинных ножках. Элегантные розы в ажурной серебристой обёртке перехвачены большим белым атласным бантом. К банту прикреплена поздравительная открытка с коротким текстом: «С днём рождения, Ангел Лина!».
– Кто принёс? – спросила я Таню, разглядывая открытку.
– Комендантша, – тряхнула белокурыми кудряшками Таня.
Конечно, по формулировке я сразу поняла, от кого букет. Ну вот и зачем Алексей продолжает вспоминать прошлое? Он же в новых отношениях! И пока он не способен отпустить меня полностью, я же тоже не могу освободиться от этой невидимой тонюсенькой ниточки, которая всё ещё хоть и непрочно, но привязывала меня к нему.
Открытку незаметненько убрала в карман фартука, а букет вложила в руки растерянной подруги:
– Тань, разверни упаковку и поставь цветы в вашей комнате!
Сама же отвернулась от букета нарезать ровными кругляшами редиску – с глаз долой, из сердца вон!
Наконец-то подошли и Надя с Толиком. С тортом и бутылкой шампанского. Мы неплохо посидели все вместе за общим столом: девчонки хором пели застольные, Толик разбавлял хор анекдотами, а потом втроём ушли в мою спальню. Выпив шампанского и вина, я растревожила «пагубную» разговорчивость и начала резать правду-матку в глаза: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
– Толик, в конце концов, ты собираешься жениться на моей сестре? Я дружкой ни разу не была, а так хочется! Ну сколько можно мотаться за Волгу туда-сюда? Вам уже по двадцать четыре года! Пора бы и определиться! – не дождавшись ответа, я перевела взгляд на Надю. – Надя, а ты чего молчишь? Не хочешь разве замуж? – мои мысли скакали, не успевая одна за другой. – Кстати, Надюха, тебе срочно надо выписаться из квартиры Капы и прописаться здесь в общежитии. Можешь ко мне в комнату подселиться. Скоро новый дом сдавать будут, и есть шансы получить свою квартиру.
– Нам пока и без штампа в паспорте хорошо, – наконец-то заговорил Толик, поймав за хвост паузу в моей тираде, – правда, Надюха? У нас ещё конфетно-букетный период. Сейчас пошла тенденция жениться по залёту. Так что как только, так сразу! А вот с пропиской в общаге – отличная идея. Надя, держи нос по ветру! Линка дело говорит: своего жилья у тебя нет, живёшь у тётушки. Не откажут тебе! Тем более, ты специалист.
Надя отмалчивалась. Её уже давно напрягала нерешительность Толика распрощаться с холостяцкой жизнью. Именно поэтому я и начала разговор.
– Эгоист ты, Толик! Пользуешься девчонкой по полной программе, а женитьбу хочешь только по залёту. Даже гуляка Алексей, и тот был готов жениться немедленно, вопреки своенравной мамАн.
– Ну, я – не Лёха, а Надя – не ты. У нас ситуации разные. Вы страстью горели и ею наломали дров. А у нас всё идёт своим чередом чинно, ровно, благородно, – он повернул голову за поддержкой в сторону Нади, – да, Надюх?
Но Надя всё ещё молчала. Разговор ей был неприятен. Но она понимала – он давно назрел. И, скорее всего, в душе была благодарна мне за эту инициативу. Она поднялась со стула, распахнула штору на окне и выпалила:
– Лин, Алёшка под окном. Лёгок на помине!
Я вспыхнула:
– Тебя не видел?
– Нет, стоит спиной и смотрит на рощу за оврагом.
– Зашторь скорее! – моё сердце колотилось.
– И чего стоит как истукан? Караулит кто выйдет? Или не решается войти? Лёшка и вдруг такая робость! – Надя отошла от окна и взглянула на Толика, он направлялся к двери.
– Девчонки, я не прощаюсь! Выйду покурить с Лёхой, – Толик хлопнул дверью.
– Наверное дружинники и вахтёр не впустили. После того дебоша, я попросила занести его в чёрный список. Но букет роз передал, – я нервничала… случайно надломила ноготь и с досадой посмотрела на него.
– Это те девять белых роз в зале?
– Они самые.
– А я же флористику изучала. Цвет и количество роз имеют определённый смысл. Девять белых роз – это искренние муки совести из-за проступка.
– О как?! Но за всё время наших отношений я уже столько раз наслушалась про муки совести! И давно уже поняла: эта песня хороша, начинай сначала! Никогда его выходки не закончатся – темперамент у него такой. Никуда от этого не денешься, – я встала, подошла к окну, чуть-чуть раздвинула штору и посмотрела в щелочку на одинокую длинную фигуру, застывшую, как фонарный столб на мосту Александра III в Париже. – А эта его патологическая ревность?! Это же порок! Я не имею в виду ревность, вызванную явными причинами, такая может возникнуть у любого, даже у меня… Но ему нужен психолог, иначе не будет счастлив в семейной жизни. Если, конечно, не женится на клуше, заглядывающей ему в рот. Но и тогда, ну о каком счастье можно говорить? Разве его устроит такая клуша? Он же совсем непрост! В отношениях тянется к высоким материям, копается в чувствах, философствует. Пофлиртует и бросит! Вернее, «поматросит и бросит», как говорил Анатолий.
– Ну вот поэтому он до сих пор и болен тобой. Равноценно-то заменить некем. И ты… Ты же тоже не освободилась!
– Ну, нет! Я выбор сделала: вместе нам не быть! Я его давно отпустила. Пусть женится уже и живёт своей жизнью без воспоминаний обо мне, – я взглянула на обломанный ноготь, – Надь, подай маникюрные ножнички: всё нафиг обрежу!
Надя порылась в тумбочке, нашла набор для ухода за ногтями, протянула мне.
– Лина, ну, легко сказать «живи и не вспоминай!» А как без воспоминаний, если постоянно натыкаетесь друг на друга? Воспоминания не сотрёшь же ластиком…
Наш разговор прервал вернувшийся Толик.
– Ну что, Надя, по домам? Надо успеть на последний теплоход. Проводим до Капы вместе с Лёхой.
Он перевёл взгляд на меня:
– Можно пошептаться с тобой?
– Если про Алексея, то лучше не надо. Я не нуждаюсь в дипломатах.
– Ты жестокая, Лина…
– Нет! Я ему сочувствую и даже жалею. Но он не тот, кто нуждается в жалости. Он же рассчитывает не на жалость, а на другое. А другого не будет.
– И всё-таки пару слов. Я обещал, что передам их тебе.
– Ну, пойдём на кухню, если пара слов, – я прихватила пустую бутылку, а Толику указала глазами на стаканы, – заодно и порядок наведём.
Мы сели за стол. Наконец он заговорил, сверля меня глазами:
– Он просит встретиться, обещает не приставать с чувствами. Хочет выяснить один важный для него вопрос. Без ответа на него не сможет успокоиться.
– Хорошо! Если хочет успокоиться, я согласна. Пойду с вами и останусь на ночь у Капы. Мне будет легче, если вы рядом.
Мы вышли из подъезда. Алексей замер передо мной. Без зимней верхней одежды, в тонкой синей рубашке, в свете луны он выглядел бледным и похудевшим. Высоченный мальчишка с виноватыми глазами! Куда испарился из него тот герой-любовник, мартовский кот?
– Здравствуй, Лина! С днём рождения! – его голос, обычно шумный, звучал непривычно тихо и вкрадчиво, как будто слова слетали с губ, без участия голосовых связок. Как шорох осенних листьев под ногами…
Ох и хитрец! Даже голос и тот пустил в обольщение! Конечно, он же знает, что я темброзависимая! Я кивнула. Мы медленно пошли следом за Надей и Толиком.
– Я слушаю, Алексей!
– Мы ни разу не поговорили с того злополучного восьмого марта.
– В тот день я сказала тебе всё, что хотела сказать. И с тех пор ничего не изменилось.
– Изменилось. Я стал другим. И ты стала другой.
– И? В целом это ничего не меняет. Я жду принципиальный вопрос.
– Сначала прими мои извинения, – он широко шагнул своими двухметровыми ногами, развернулся лицом ко мне, преградил путь и попытался поймать мой взгляд, – я, идиот, был неправ. Впрочем, как всегда! Идиотом был в те последние минуты в клубе и ещё большим идиотом утром восьмого марта.
– Проехали, Алексей! – я обошла его стороной. – То, что ты идиот, я давно поняла. Но те последние минуты седьмого марта в конце концов привели тебя к новым отношениям. И я, правда, рада за тебя – клин клином вышибают!
– Не сравнивай, Лина! Это совсем другое… – он поравнялся со мной и робко коснулся моего плеча ладонью.
Я встряхнула его руку
– Мне, правда, не интересно знать, насколько это у тебя другое. Твоя жизнь, и меня в ней больше нет. Наши дорожки разошлись. Я всё ещё жду принципиальный вопрос. Давай, помогу! Ты хотел спросить про Анатолия? С Анатолием у меня никогда не было никаких отношений, и в тот вечер он шёл не ко мне. Это тебя успокоит? Или принципиальный вопрос – «мой секс в общежитии»? Я тебя, который был моим первым и единственным мужчиной, тебя, любимого, ни разу к себе не пригласила. Как же ты мог подумать, что я пустила в свою постель кого-то другого? Я что, такая доступная и распущенная? Или по себе судишь? Для тебя же флирт и вытекающие из него последствия – дело привычное.
– Лина, малышка… – он остановился и попытался обнять меня.
– Нет, нет, убери руки! Ты обещал, что никаких слов о чувствах. Лучше слушай и не перебивай! Я сегодня опять разговорчивая и красноречивая, что крайне редко бывает, и могу позволить себе многое сказать. И забудь про «малышку»! Мне этот эпитет больше не подходит: даже на твоём фоне я давно уже не малышка. Я уже переросла тебя, Алексей, а ты всё тот же инфантильный мальчик. Какой ещё принципиальный вопрос тебя интересует? Андрей? Андрей – мой друг по клубу и музыке, человек, который видит меня насквозь и понимает лучше, чем понимал ты. Владимир? Владимир – мой коллега, моя правая рука по комсомолу и компаньон по шефству над интернатом. Кто ещё? Валерий? Валерий вообще просто знакомый, который, не скрою, мне приятен как человек. Успокоился? И не смей их трогать, если увидишь рядом со мной! Ты не имеешь никакого права решать, с кем и как мне общаться и проводить время. Мы пошли по жизни разными тропами. И лучше было бы, если бы они нигде не пересекались, – я пнула подвернувшийся под ногу камень и чуть не вскрикнула от боли в пальце.
Да, мне было больно…
– Лина, ты меня презираешь? Неужели я настолько подлец? Я вообще хотел поговорить не об этом. Даже и не знаю, как начать.
– Начни уж как-нибудь! Ты же такой красноречивый у нас!
– Красноречивым я был только с тобой. Никто больше не вызывает желания облачать слова в красивую форму. Но ты выпила меня всего до дна, а потом своей ножкой выпнула из своей жизни, как пустую бутылку… Пустой я сейчас, Лина… О-пус-то-шён-ный…
– О-ля-ля! Как банально! Алексей, прекрати! Меня уже не купишь такими речами! Я давно уже не та девочка, которая попадала под подобные чары. Честное слово, мне сейчас эти твои выражения кажутся надуманными, нелепыми и даже смешными. Всему своё время, Алексей! Было, было да прошло! – я, наконец-то, подняла глаза и смело посмотрела ему в лицо, и ничего у меня нигде не дрогнуло и не наполнилось слезами. – Так о чём ты хотел поговорить?
– О родителях. О моём отце и твоей матери. – Он задумался. Пауза затянулась. Кашлянул в кулак и продолжил. – Они были любовниками, когда моя матушка была слегка беременна мною.
– Я в курсе. И даже в курсе, что чисто теоретически, как сказала Капа, ты и я могли бы быть братом и сестрой по отцу. У нас разница в возрасте всего три месяца. По срокам сходится.
– Ты это знала?! – он схватил меня за плечи и резко развернул к себе.
– Аккуратнее на поворотах, Лёша! – я демонстративно скинула его руки. – Про связь родителей сначала просто догадывалась, а ты разве нет? Ты не видел, как твои родители пожирали меня взглядами за столом? И как отец спросил про номер дома? И как твоя мать возмущалась, когда я назвала адрес? Ну а потом Капа подтвердила мои догадки. Про брата и сестру, Лёша, я никогда в голову не брала. Не переживай, мы не родственники! Я родилась семимесячной. Можно сказать – жертва неудачного аборта. Моя мать после расставания с твоим отцом почти сразу вышла замуж. Неужели ты мог подумать, что я твоя сестра? Ты что, слепой, Лёша? Мы же совершенно разные!
– Уф! Ты меня успокоила… – он всё-таки набрался наглости, обхватил меня, приподнял, покружил и бережно поставил. – Я чуть не чокнулся, когда матушка рассказала.
– Господи, Лёша, ну что ж ты такой наивный?! Я тобой поражаюсь! Твоя матушка подкинула палку в огонь, чтобы лишний раз убедить, что мы не пара. Конечно, сейчас я понимаю, как тяжело ей было видеть меня в своём доме, если я разительно похожа на мать. Так что, я не в обиде на Нину Васильевну. Лёша, всё, что делается в жизни, делается к лучшему: мы расстались… Примут и полюбят твои родители эту Пышечку. И нарожаете вы деток. Тебе же от жизни большего и не надо! И будете счастливы!
– Как же ты изменилась! «Жертва неудачного аборта» – стойкая и непреклонная малышка… – он громко набрал воздух, наверное, чтобы заглотить ком в горле.
Знакомое состояние. В чувствах и переживаниях мы были похожи.
– Да, Лёша! Я изменилась. Я уже не та! Поэтому успокойся! Ты любил совсем другую девочку: наивную, трепетную, доверчивую, слушающую тебя с открытым ртом. Но её больше нет! Ничего этого во мне уже не осталось. Не мучь себя воспоминаниями! В одну воду дважды не войдёшь, – я старалась сдержать слезу, которая напрашивалась выкатиться на свободу. – Отпусти меня с миром, как я отпустила тебя. И мы же не враги, Лёша! Ты мне многое дал эмоционально. Я повзрослела с тобой. След в моей жизни ты уже оставил. Да и я, всё, что я могла отдать тебе за это короткое время, я отдала сполна, – слезу я сдержала, сложнее было с комом в горле, который постепенно нарастал, комом я пока ещё управлять не научилась. – Про то, что я выпила тебя всего… извини, Лёша! Но это большой вопрос кто кого выпил! Я была невинной девочкой, а ты был уже опытным мужчиной… Это я отдавала себя, а ты, Лёша, брал. Больше я ничего дать тебе не могу, как и ты мне. Наши отношения исчерпали себя, – наконец-то мне удалось сглотнуть тяжёлый ком, и стало легче, и я взбодрилась. – Даже если бы мы вот прямо сейчас решили снова быть вместе, я не могу представить, на какой такой почве мы бы строили эти отношения и совместную жизнь. Что конкретно связывало бы нас? Единственное, что я могу предложить тебе – считай своей названной сестрой, если так дорожишь мною. Потому что стать другом не получится: я не хочу близкого и частого общения с тобой. Мне ведь тоже подошла пора строить личную жизнь, а ты был бы помехой, как бельмо на глазу.
Он шёл, слушал, понурив голову. Моё сердце болезненно ныло от сочувствия, жалости и спрятанной куда-то глубоко в закрома души нежности…
Ну что за дисбаланс в моём организме?! Голова моя понимала, что никакой совместной счастливой жизни нам построить не удастся! И на это сто причин! А душа и сердце не хотели слушать мою разумную голову… глупая ветреная душа хотела вылететь и обняться с Лёшкиной…
– Всегда знал с самой первой минуты, что ты особенная, – он скрестил пальцы обеих ладоней и звонко щёлкнул ими, я вздрогнула. – Но не мог даже представить, что окажусь в такой зависимости от девушки и стану для неё бельмом на глазу. Какой же болван я был! За пять минут разрушил всё, что связывало нас.
Он пнул пустую бутылку, которая попалась ему под ногу и повторил, – болван!
– Лёша, это произошло не за пять минут. Это давно накапливалось капля за каплей. Мы разные с тобой! Наверное, единственное, что связывало нас, так это взаимная страсть. Но и у неё бывает предел. А про любовь мне всё ещё неясно до конца, была ли она на самом деле у нас: любимого человека так не унижают, как это сделал ты, Лёша.
Мы подошли к дому Капы. Толик уже попрощался с Надей и поджидал у подъезда Алексея.
– Лина, ну, посмотри на меня, посмотри мне в глаза… Ну в последний раз… Просто посмотри! Больше я ничего уже и не прошу.
Он пальцами поднял мой подбородок, как когда-то на танцах. Наши глаза встретились. Дёрнулось правое веко (как долго такого не случалось!), в горле опять начал нарастать тот тяжёлый ком, который перекрывает дыхание и давит на уши…
– Всё, Лёша, прощай! Опоздаете на теплоход.
Он склонился ко мне и поцеловал в глаза.
– Будь счастлива, малышка! Ты для меня навсегда ею останешься. И спасибо за урок жизни!
– Прощай, Лёша! И прости…
Я тихонечко прошмыгнула в комнату Нади, упала на кровать и разревелась. Слёзы всегда приносили облегчение.
– Не простила? – присела на уголок кровати Надя, не зная как меня утешить.
– Простила и… отпустила с миром… И сама попросила простить. Надеюсь, что он всё понял. Надя, это не любовь! Это наваждение! Мы же доведём друг друга до нервного срыва. Похоже, что и мне тоже надо лечиться. А ещё сегодня утром я была уверена, что всё уже в прошлом. Ну нельзя нам пересекаться! – я приподнялась, присела рядом с Надей, и она обняла меня.
– Парня тебе завести надо! Хотя бы просто друга, – Надя протянула мне носовой плоток, и я промокнула слёзы, – Толькин сослуживец Иван, который Новый Год с нами у Толика встречал, ну, который поцелуй у тебя вырвал, когда в бутылочку играли, он постоянно интересуется тобой. Сам он из посёлка Заречный. Давайте в воскресенье вчетвером съедим в областной центр, посидим в ресторане, погуляем по городу.
– Какой такой Иван, Надя?! – я скрутила носовой платок и от возмущения швырнула его на пол. – Я даже лица его не помню! Разве мне тогда до этих сослуживцев было? Я же кроме Лёшки никого вокруг себя не видела… Он же был моим единственным светом в окошке… – я опять заплакала.
– Вот умудрились же вы встретиться! Оба ненормальные, чувственные… как оголённые провода… – её голос дрожал. – Да, я понимаю, что сейчас ни он, ни ты не сможете найти достойную замену. Ну и как быть дальше?!
– «Две белые вороны в городе, а поэтому заметили друг друга и пересеклись, и не оставили шанса чёрным воронам», – так однажды сказал Владимир. Получается, что он был прав. Оказывается, со стороны виднее. И все были правы: и Анатолий, и Владимир, и Андрей, и даже Капа! Одна я была слепая! – я схватила подушку, уткнулась в неё лицом, чтобы заглушить рыдания и не перепугать Капу за стенкой…
– Ты была не слепая. Ты была влюблённая. А когда любят, то ведь не за что-то, а вопреки – народная мудрость.
Надя отобрала у меня подушку, притянула к своему плечу, мы соприкоснулись головами, я успокоилась.
– Надя, это не народная мудрость. Так сказал философ и психолог Эрих Фромм. И да, я принимала Лёшку таким, каким он был. Мы неоднократно говорили с ним на эту тему… Но восьмого марта он был страшен! Как вспомню, до сих пор мороз по коже! – я встала с кровати, подошла к столу налить воды из графина в стакан, но вода пролилась мимо – дрожали руки. – В его глазах, обычно таких прекрасных, вдруг вспыхнуло столько ужасающей меня агрессии… Вообще не его глаза, а глаза какого-то хищного зверя… Мне казалось, он мог бы меня убить: в этом своём необузданном гневе ударить головой об стену и размазать всю меня по ней… А за что, Надя?! Ну как такое простить? Как такое принять и любить вопреки? Значит, в нём всё-таки живёт демон. И, по-моему, он сам об этом знает. Не зря говорил, что у него много пороков… Эх, не наломал бы дров!
Товарищеская игра
На воскресенье 30 мая между командами двух берегов запланировали товарищескую игру по футболу, неофициальную, скорее тренировочную, чтобы игроки могли присмотреться друг к другу. Играть должны были на футбольном поле правого берега. Команда Правобережья почти полностью состояла из игроков нашего комбината. Комсомольский актив, конечно же, призвал молодёжь посетить мероприятие и поддержать свою команду.
Я любила футбол, и уже с восьмого класса отец брал меня на стадион. Я хорошо знала, какие команды входили в высшую лигу СССР, знала фамилии ведущих игроков и отслеживала турнирную таблицу – была подкованной болельщицей. Но идти на игру 30 мая не хотелось: память жёг эмоциональный срыв после разговора с Алексеем. Оказалось, полностью абстрагироваться от него, вернее, от гипноза его глаз, я так и не смогла, хотя была уверена, что всё уже в прошлом. Видеть его не хотела.
Но для города эта игра была событием: её ждали и заранее ставили на победителя, не зная ни состава команд, ни уровня их игры. Поле располагалось рядом с общежитием, и Надя с Толиком перед игрой зашли ко мне.
– Ничего знать не хотим! Собирайся! – тоном командира октябрятской звёздочки сказала Надя, – Володька не простит, если не придёшь. Комсорг не должен увиливать. Да и в стенную газету надо очерк написать.
– Вот ты и напишешь! Привыкли все на мне ездить, – огрызнулась я.
