скачать книгу бесплатно
Преподавали все четверо – кто-то в институте, кто-то – в техникуме, кто-то совмещал.
У Любови Ильиничны и Юрия Георгиевича две дочери – Наталия и Юлия. Родились сёстры в один и тот же день с разницей в год – так что дни рождения всегда вместе отмечали. И дружили, как сёстрам заповедано.
А у другой супружеской пары дочь Татьяна и сын Дмитрий – на полтора года младше.
Все хорошими людьми стали – и детей достойно воспитали. А ещё – никогда не забывали прародителей, за Веру Православную страдания претерпевших, за Истину жизни отдавших…
Только рассказать о каждом – ни времени, ни «пространства» повествования нашего недостанет…
А ещё: мы вроде бы забыли о среднем брате Ефреме?! Нет, не забыли – а рассказываем после всех – потому, что Ефрем – Ефрем Спиридонович нам особенно важен. Почему? Возможно, кто-то уже догадался, вспоминая начало повествования – крещаемых в Храме цвета зари, что в Ирининском переулке, младенцев-тройняшек и стоящих рядом прекрасных лицом и душою родителей.
Глава тринадцатая. Судьбоносная встреча.
Итак, напомним, что Ефрем вслед за дядей Ильёй Васильевичем, что после войны «на место отца встал», тоже нашёл призвание в том, чтобы людей спасать, нередко «из когтей смерти вырывая». И тоже в скорбном стационаре трудился, читая перед операцией молитву или хотя бы тропарь Всецарице.
Девушки знакомые были, конечно… Но как только слышал потомок за веру убиенных
о «врагах народа», об «опиуме церковников», о том, что «правильно Царскую Семью и всяких там князей расстреляли» (тогда ещё о секте хасидов, ритуальными ножами Россию обезглавивших, не знали или не говорили вслух), всё общение разом и прекращалось. Кто «враги народа»?! Его отец и дед – Герои Отечества, его дядя, нередко людей на самом «краю» жизни спасающий?!
Вспоминались рассказы бабушки Серафимы о Царице, Великой Княгине Елизавете, о Царевнах. Чем они, сёстры милосердия, раненых выхаживавшие, такую ненависть заслужили?!
Короче, продолжать отношения становилось незачем …
Однажды возвращался доктор Ефрем с дежурства. В тот день, вопреки всем прогнозам, решил он больного прооперировать – последний шанс дать. И победил! А потом на несколько часов задержался в больнице, пока пациенту легче не стало…
В автобусе напротив ехала черноволосая красавица, с увлечением читая стихи А.А. Фета. Тёмные глаза выражали сосредоточенность, восхищение, доброжелательность.
Лицом была она похожа на главную героиню повести «Гранатовый браслет» А.И.Куприна. Ефрему образ этот много лет назад сразу в душу запал. Красота, благородство, отсутствие высокомерия, умение сострадать. Только понять не мог, как можно, пусть и к самом-самой замечательной женщине словами Главной Молитвы обращаться – всё-таки сын и внук священника…
Будучи человеком скромным, в уважении к женщине воспитанным, стал Ефрем повод искать, чтобы разговор завести и девушку не оскорбить – стал вспоминать стихи русской классики…
Всё разрешилось словно само собою. На остановке вошёл изрядно зельем разгорячённый – и сразу к девушке направился. Пришлось осадить. Ефрем, разумеется, заступился бы, и не имея личного «интереса» – а тут словно всё изначально предначертано было.
Удивительно, непостижимо – но имя черноволосой красавицы было таким же, как у той самой литературной героини – Вера. Училась она на третьем курсе филфака.
Молодой человек каким-то шестым чувством родственную душу ощутил – похожее произошло и с Верой.
Помните романс «Не обмани»? Может быть, тогда Ефрем строк этих не знал – но переживал нечто подобное. Неужели такая девушка может вновь стать причиной разочарования, разуверения?! Ведь молодой доктор уже недели через две готов был с Верой жизнь свою соединить…
И тогда рассказал Ефрем и о бабушке Серафиме, трудившейся в госпитале с Августейшими Сестрами Милосердия, и о шагнувших под пули с песнопением «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко…» на полигоне смерти отце и деде…
Слава Богу! Никаких речей кощунственных молодой человек не услышал – Вера внимала каждому слову – а потом вдруг разрыдалась – и не только из чувства сострадания! …
Рассказанное после девушкой потрясло Ефрема и окончательно укрепило намерение связать с Верой свою жизнь…
А потому пришло время вернуться на несколько лет назад – в детство черноволосой красавицы, студентки филфака и просто хорошего, чистого человека…
Глава четырнадцатая. Из когтей зверя спасённая.
Родилась Вера на исходе окаянного тридцать седьмого. Отца почти не помнила – его через два года не стало – зато помнила, что от матери ни одного слова доброго не слышала, с самого детства понимала, что рождение её не в радость было. А однажды «мать», изрядно зелья принявшая, жестоко избила дочку за то, что принесла откуда-то почти по листам рассыпавшуюся книгу, в которой Господь, Матерь Божия и ангелы нарисованы были.
Побои сопровождались блудной бранью, проклятьями, криками «откуда такая взялась» и «пожеланием», чтобы у «такой» детей никогда не было. Словно бес внутри кричал!…
Прибежавшие на крик соседи остановили озверевшую «самку» – прощу извинения – других слов такие не заслуживают – увели восьмилетнюю Веру и милицию вызвали.
Дело было в рабочем посёлке – и побежала избитая, заплаканная девочка к тёте Фире – младшей сестре «матери». Тётя Фира с мужем Петром (да-да, как Святые Супруги Древней Руси) давно хотели племянницу забрать – уже документы собирали, к суду готовились, зная, что племянница «матери» своей не нужна – что та просто «избавиться» в своё время не успела. Но чтобы вот так…Теперь уж всё разом решилось…
Приехавший участковый составил протокол и сказал, что сделает всё, чтобы эту…родительских прав лишили. А ещё, что если не прекратит она «беситься», отвезёт в участок. Было видно, что страж порядка едва себя сдерживал – ведь на службе как – никак.
Утром побежала, слегка протрезвев, к сестре – «поговорить». Едва сдерживая переполнявший его гнев – мужику бы врезал со всей силы, а здесь вроде бы неудобно – выпроводил Пётр её за дверь и сказал, что Вера у них останется. Хватит над ребёнком издеваться…
Изрыгая проклятья, «родственница» удалилась, а вечером за Супругами пришли по доносу – была вторая «волна» репрессий. Не посмотрели ни на боевые заслуги Петра, ни на награды супруги его, всю войну в госпитале сутками трудившейся, ни на измученную девочку… Донос «обиженная мамаша» написала…
Веру забрала соседка Петра и Февронии – тётя Люба – о ней несколько позже. И сказала, что сама готова взять столько выстрадавшую девочку.
В тот же вечер по доносу пришли и за уважаемым всеми участковым Иваном Михайловичем – Ветераном, орденоносцем, чудом не погибшим, чудом инвалидом не ставшим…
Но всё же не тридцать седьмой на дворе стоял… Феврония вернулась поздно ночью.
Утром отпустили и Ивана Михайловича – и даже с должности не сняли. Тётя и племянница весь день пытались что-нибудь о Петре узнать… А вечером и он домой вернулся…
Глава пятнадцатая. Дважды «рождённые.
Прошло недели две, наверное. Тётя Фира с работы вернулась – стали вместе с племянницей ужин готовить – Вера любила тёте помогать. Скоро дядя Петя с работы прийти должен был. (Кстати, тётя была старше племянницы всего на четырнадцать лет, а дядя – на двадцать). А ещё тётя и племянница за работой стихи вспоминали…
Вдруг в дверь постучали – на пороге стояла зелья изрядно принявшая «биологическая мать» Веры. Стала она обеих поносить словами непотребными, «поставив даже в упрёк», что дочка не на свою «мать», а на «тётку блаженную похожа». Похожа – как мы помним, были у Веры, как у героини «Гранатового браслета», чёрные волосы, и глаза темно-карими – почти чёрными были. И у тёти её Февронии волосы были тёмно-каштановыми – немного светлее, и глаза были тёмными – тёмно-малахитовыми. И чертами лица похожими были тётя с племянницей. А главное – душою. Это больше всего и бесило ту, которая Бога и самых близких людей предала…
Возвращавшийся с работы Пётр ещё снизу шум услышал и прибежал, прибежала на шум и та самая тётя Люба. Никакие «увещевания» не помогали. В конце концов дядя Петя просто едва державшуюся на ногах «родственницу» на руках вниз отнёс и на улицу выставил… А потом…
Настало время кое о чём поведать…
Итак, как мы помним, родилась Вера – «чадо нежеланное» на исходе окаянного тридцать седьмого. А случившееся за несколько месяцев до того…страшная быль и чудо в одночасье…
Был Престольный Праздник чудом уцелевшего маленького деревянного Храма в честь Образа Казанского Матери Божией. Решили всё-таки крестным ходом вокруг любимой Святыни уцелевшей пойти…
Вдруг появились… с автоматами… В идущих с хоругвями и иконами, среди которых и дети, и женщины, и старики были, несколько залпов выпустили! Путь Хода Крестного в одно мгновение в кровавый превратился «путь»… Шли они священника и дьякона арестовывать и храм закрывать – да на Крестный Ход «наскочили»…
Вдруг разразилась страшная гроза – хоть вроде бы ничто не предвещало. И в одного из палачей … ударила молния!…
Храм не разрушили, а убиенных похоронили и стали тайно почитать как мучеников…
Но когда стали тела подбирать – нельзя о них сказать «трупы» – двое каким-то чудом необъяснимым только ранеными оказались! Отрикошетили пули, наверное…
Эти двое, что в хоре пели, были двадцатилетний, две недели назад со срочной службы в армии вернувшийся сын Дьякона и четырнадцатилетняя дочь Священника. Так и пролежали без сознания до вечера рядом с убиенными близкими людьми. Врачи и медсёстры втайне уважали и батюшку, и дьякона, да и просто были людьми, долг свой выполняющими – бились за жизнь чудом от пуль не погибших – некоторые, наверное, про себя молились. Почти не верилось, что юноша выживет, с девочкой чуть-чуть легче было – видимо стреляли в них из разных мест…
Да выжил юноша по Милости Божией, даже инвалидом не стал. И девочка выжила и на ноги встала. Об этом – в тот день случившемся, и через много лет как о чуде вспоминали.
А палачи о них не вспомнили – не представляли, что кто-то живым остался. Да и молнией «кару получившего» хоронить надо было…
Этими чудом спасёнными – второй раз «рождёнными» были сын дьякона Михея Пётр и дочь священника – отца Василия Феврония. А двое младших братьев Петра вместе с родителями от пуль палачей смерть во время Крестного Хода приняли. Одному было семнадцать, другому – четырнадцать…
Пётр, несмотря на молодость, был уже знаменитым краснодеревщиком – талан от Бога и желание трудиться! И для Храма любимого сделал немало.
Феврония с ранних лет кружева плести научилась, а ещё шила прекрасно – тоже Дар Божий. И для Храма, конечно, шила…
А породившая на свет Веру, значит…тоже дочерью священника была?! К великой скорби, да. Вырождение, «отродие», отрекшаяся от Бога, от совести, стала она одной из тех, что на гребне мутной волны, на крови братоубийственной распри, на уничтожении народа русского «поднялись».
Когда расстреляли с хоругвями, с иконами идущих, носила она «под сердцем» чадо нежеланное. «Под сердцем» – нет, это не о ней, не о таких – под сердцем с любовью носят – а она всё время себя ругала, что от «приплода избавиться» не успела.
Муж «под стать» – расписались, когда уже, как говорят «такие», «живот на нос полез»…
Но самое – самое страшное – то, что и произнести сил недостаёт… Помните, что палачи, Крестный Ход в кровавую дорогу смерти превратившие, шли священника и дьякона арестовывать и храм закрывать?! Шли «по доносу». А донос … нелюбимое чадо носившая написала!… На родного отца и хорошего друга его, не раз людям помогавших! Написала «за контрреволюционную деятельность» – а по сути за то, что отговорили чадо невинное, нерождённое жизни не лишать (Она потом лишит нескольких – и от «мужа законного», и от «проезжих молодцов»). И за то, что русоволосый красавец Пётр, который был лишь на три недели моложе, на взгляды её похотливые «не ответил». И за то ещё, что «эту блаженную Фирку» больше любили, как считала «старшая сестра» по неразумению …
Оставшиеся в живых родные Петра понимали, что девочке со старшей сестрой жизни не будет, а потому в свой дом взяли. (О том, что сестра её донос на родного отца написала, тогда ещё никто не знал).
Феврония школу окончила, трудиться начала. Когда исполнилось ей восемнадцать, они с Петром расписались и обвенчались – тайно, конечно, но не сделать этого не могли.
В знаменитом Храме Богоявления, что в Елохове, свершилось Таинство. Было это… в начале июня 1941…
Когда уходил Пётр на войну, поклялись супруги, что, если живы останутся, всегда будут, в Память о родителя убиенных, всем, в беду попавшим, помогать. А ещё постараются, если сестра Февронии не одумается, забрать к себе племянницу. Однажды Феврония тайком малышку окрестила – но никто о том до поры не знал…
Рассказали племяннице сразу после того, как чудом вернулись, «волной беззакония» не смытые. Решили, что пора – была Вера девочкой доброй и умной – не успела, к счастью, «мамаша, душу ребёнка искалечить – тоже, благодаря чистой сердцем тёте. Тогда же рассказали племяннице о погибших бабушке с дедушкой, обо всех, что во время Крестного хода жизнь за Христа отдали. Потом супруги вместе с племянницей на могилу ходили. Умолчали пока только… Об этом несколько позже…
А ещё на следующий день пошли супруги узнать о судьбе участкового Ивана Михайловича – пошли в отделение – да там его и увидели. Его, как мы помним, ещё раньше Петра отпустили и с должности не сняли. Иван Михайлович тоже накануне пытался Петра разыскать… Потом дружили семьями…
А кем же был т.н. Верин «отец», которого она не помнила?! Хорошо, наверное, что не помнила…
Он приказы по отношению «врагов народа» в исполнение приводил. А после «нервное напряжение» водкой «снимал» – да в пьяном угаре и жизнь свою никчемную закончил – под машину попал. Было это в июне сорокового… Во время войны Феврония сестре помогала – вернее племяннице – нередко девочка у тёти ночевала. Сестра принимать помощь вынуждена была – только никакой благодарности никогда не чувствовала. А ещё сестре завидовала… Как мы помним, о совершённом ею предательстве никто тогда не знал…
Вера пошла в школу в предпоследний военный год – собирала её в основном тётя Фира. Благодаря тёте, наверное, и училась хорошо.
Прогремели Победные залпы – и вскоре вернулся Пётр. Стали супруги документы собирать, чтобы племянницу к себе забрать – сестра всё чаще стала к зелью «прикладываться». Ну а потом, как мы помним, случилось то, после чего Вера осталась жить с тётей и дядей, в честь Святых Благоверных Князей-Супругов наречённых.
Глава шестнадцатая. Убившее предательство.
Сдерживаясь из последних сил, стараясь даже голос не повышать, Пётр настоятельно посоветовал «родственнице» домой идти и проспаться…И тут словно бес в ней кричать начал, как в тот роковой день, когда Вера от «мамашиных» побоев к тёте с дядей убежала. К уговорам – именно уговорам – присоединилась и сбежавшая вниз тётя Люба – только безуспешно. На весь дом крик раздавался: «Как жалко, что «этих» и «поганого участкового» так быстро отпустили». О том, что «если бы от Верки, как потом от трёх, избавилась, мужика бы давно нашла». Пётр и тётя Люба пытались ей рот закрыть – да не получалось. И «почему Петька эту Фирку блаженную выбрал»?! Феврония от рождения лицом ни хуже, ни лучше «сестры» была. Только у старшей глаза злобу и хитрость выражали, а потом ещё и водка уродства «прибавила»; а у младшей в глазах доброта светилась – даже после того, как «за краем» гибели «побывала». На Февронию многие заглядывались, да знали, что она Петру верна – верна их общей памяти и скорби…
И, наконец, выкрикнула «сестра» самое страшное – «почему их – Петра и Февронию тогда с этими «убогими» не пристрелили и церковь не снесли». (Всё это – относительно «пристойный» перевод озверевшей пьяницей в тот вечер произносимого). Все в ужас пришли – поняли, по чьей вине сиротами в юном возрасте стали; поняли, почему в них и в самых близких, любимых людей стреляли… Тогда уж Пётр просто за дверь «родственницу» вытолкал…
Всё поняла и столько за восемь с половиной лет выстрадавшая Вера. То, что «матери» не нужна, девочка понимала, наверное, с раннего детства. Как «от детей избавляются», она, Слава Богу, не понимала. Но то, что по вине родившей её на свет добрые, любимые тётя Фира и дядя Петя чудом не погибли; что «мать» виновата в смерти бабушки с дедушкой и родителей дяди Пети, стало для ребёнка шоком.
Очень редко плакавшая девочка разрыдалась и бросилась на колени перед супругами, прося прощения за «мать». Феврония, Пётр и тётя Люба подняли племянницу, тётя Фира, обняв Верочку, говорила, что никакой вины её нет и быть не может. О том, что сама девочка тоже жертвой предательства стала; что они любят Верочку по-прежнему, что она всегда с ними будет. Вторили и супруг, и тётя Люба. Пришлось первый раз в жизни ребёнку успокоительное дать.
Наконец, Верочка уснула… Феврония, ради племянницы державшаяся, вдруг словно дара речи лишилась. Она сидела, уставившись в одну точку, из глаз лились слёзы – безо всяких рыданий. Словно не могла, не в силах была во всё случившееся поверить.
Как могла сестра, пусть и такая, никчемная, – убийцей родителей стать – их с Февронией родителей?!! И всей семьи Петра. Убийцей всех близких людей – всех, что тогда рядом с ними с иконами, с хоругвями шли. Да и самих супругов тоже – ведь в живых-то чудом великим остались!
Оказывается, по её доносу две недели назад и за самим супругами, и за участковым Иваном Михайловичем пришли! Пётр и тётя Люба что-то говорили, стараясь успокоить… И вдруг Февронии плохо стала – за живот схватилась…
А теперь скажем о том, о чём ранее недосказали – под сердцем Февронии новая жизнь зарождалась. Тогда, две недели назад, её потому и отпустили почти сразу. (В тридцать седьмом, наверное, сей аргумент не «помог бы»). В тот вечер хотели Вере рассказать – она так хотела братика или сестрёнку – а лучше всех сразу. Получается, хорошо, что сказать не успели…
Тогда в ночь ареста Феврония всё пережила, а теперь от пережитого потрясения… младенца потеряла.
Значит, на старшей «сестре» ещё одна смерть – смерть младенца невинного!…
Глава семнадцатая. Помощь Благодатная.
Приехала скорая помощь – Февронию срочно в больницу надо было – чем скорее, тем лучше. Пётр поехал с супругой, а соседку – тётю Любу попросили с Верой остаться. Сорокапятилетняя Любовь Васильевна была учителем начальных классов. Всегда избегала она «антирелигиозных бесед» – не по душе были. Совсем юной вышла Люба замуж за лётчика – лётчиками и оба сына стали… Да всех война отняла…
Жила Любовь Васильевна здесь недавно – но про Новомучеников Неявленных, про чудом от смерти спасённых детей батюшки и дьякона знала – и относилась к ним с большим уважением. А светлые душою Супруги стали для неё как дети…
Среди дежуривших была и та Сестра Милосердия Елизавета Федотовна – к ней больше подходит «Сестра Милосердия» – которая тогда, девять лет назад, чудом под пулями уцелевших Петра и Февронию вместе с хирургами из лап смерти вырывала…
Сражаться со смертью пришлось и ныне – осложнения какие-то начались. Прочитав шёпотом молитву, – не «молча», как в окаянном тридцать седьмом, приступили целители к своему делу – делу спасения. Борьба со смертью продолжалась всю ночь…
Пётр не уходил, в больничном садике, – дело было летом – «приговора» ожидая. Пусть только жива останется – они будут Веру воспитывать, усыновят сироту, только бы осталась живою! Кажется, никогда ещё не находил Пётр столь «пронзительных слов» для молитвы! …
Под утро усталость буквально свалила его – присев на скамейке у входа, забылся он на несколько минут – и вдруг… то ли сон это был – то ли было видение…
Распахнулись двери больничные – и вышли словно по воздуху Супруги в одеяниях Княжеских. Выросший в семье дьякона, узнал Пётр Благоверных Князей Муромских. Смотрели они с любовью – и от взгляда их боль раны кровоточащей стихала.
«Не умрёт супруга твоя – вам ещё троих поднять на ноги надо», – произнесла Княгиня.
А после словно свет погас… а когда мрак рассеялся, увидел себя Пётр на цветущем лугу рядом с лесом. И шёл ему навстречу Светлый Старец в монашеском облачении – Пётр, конечно, не мог не узнать Преподобного Сергия. А рядом с Преподобным шёл светлый мальчик, за руку Старца держась. «Это – сын твой», произнёс Святой Сергий. А потом появилась Высокая Красивая Женщина в белом одеянии с удивительными, источающими любовь очами – её Пётр не знал. На руках несла она девочку с небесно-синими глазами. «Это – дочь твоя» – тихо произнесла женщина в белом…
Ринулся Пётр вперёд, чтобы приблизиться – да ноги словно к земле приросли; хотел что-то сказать, спросить – да словно к нёбу прирос язык. Наконец, сумел лишь прошептать: «Кто ты»?! … «Елизавета Фёдоровна» – так же тихо произнесла женщина в белом…
Вдруг всё погрузилось во мрак – пред глазами возникла страшная, ужасающая картина. Тёмный лес, зияющая чернотой глубокая яма, сборище омерзительных существ, выкрикивающих «грязные», богохульные слова и в яму кого-то толкающих… Взрыв … Потом всё стихло – и отовсюду, разрывая зловещий мрак, полился золотой свет – нездешний – такой только на иконах бывает – и послышались звуки Херувимской Песни…
Пётр очнулся. Уже начинало светать. Он побежал в больничный корпус – но лишь приблизился к крыльцу – как дверь отворилась – и вышла Сестра Милосердия Елизавета Федотовна.
«Жива! Жива»! – только и сумела произнести сильно взволнованная, потрясённая чем-то женщина.
Елизавета Федотовна рассказала, что несколько минут назад пришла в себя Феврония – глаза открыла и вдруг села на кровати и глаза устремила на дверь. Словно видела кого-то, никому больше незримого.
Петру на несколько минут разрешили к супруге войти. Недавно бывшая на волосок от смерти, Феврония сидела на кровати. Она рассказала Петру, что увидела их Покровителей Святых – Князей Благоверных Петра и Февронию, а рядом Преподобного Сергия и небывалой красоты Женщину в одеянии белом. «Вам с супругом троих на ноги поднимать», – услышала Феврония из уст Благоверной Княгини, в честь которой имя при Крещении получила. Видение исчезло – а Феврония почувствовала, как тело теплотой наливается, почувствовала, что встать на ноги может, хотя несколько минут назад за жизнь её опасались. Елизавет Федотовна «собеседников» не видела, слов Княгини не слышала – она лишь увидела, как на ноги встала всю ночь без сознания пролежавшая Феврония. Потрясённая увиденным, побежала Петра обрадовать. Всё, в ту ночь произошедшее, кажется, ни у кого всё ещё в голове не укладывалось…
Сестра Милосердия и супруг её Николай Егорович – ветеран, танкист, а ныне водитель скорой помощи никогда богоборцами не были. (Кстати, он тогда дежурил и Февронию в больницу вёз).
А после той ночи они с супругой постоянно в храм ходить стали – и обвенчались в Храме Преображения, что в Богородском, который много лет назад рабочие от разорения спасли…
Феврония сразу же о племяннице спросила и хотела даже домой уйти – раз всё обошлось – но и супруг, и Елизавета Федотовна настояли, чтобы до конца выздоровела сначала, а вечером Пётр вместе с Верой придёт… Через три дня была Феврония дома…
Глава восемнадцатая. По вере и по делам.
В тот вечер, когда по вине старшей «сестры» Феврония в больницу попала, Верочка скоро проснулась. Узнав от Любови Васильевны, что тётя в больнице, (о потерянном младенце девочке, конечно, не сказали – пришлось сказать про неожиданное обострение аппендикса) хотела сама сразу в больницу бежать. Еле уговорила соседка, которую Вера бабушкой называла, подождать до утра. А утром или дядя Петя вернётся, или вместе к тёте пойдут – больница была недалеко. А потом Любовь Васильевна с Верой молиться за тётю Фиру стали – своим словами – от сердца.
Глаз не смыкали почти до утра. Когда же всё-таки свалил Верочку сон, увидела она себя перед высоким Храмом солнечного света – словно золото, сиявшим. Хотела войти – да дверь слишком тяжёлой оказалась. И вдруг распахнулась дверь – и вышли из неё, словно земли не касаясь, три красивые девочки с удивительными карими глазами и каштановыми волосами. За ними шла женщина с такими же глазами карими, с такими же волосами каштановыми. (Наверное, все поняли – этих Святых и в годы безбожной власти знали). Смотрели они с любовью и состраданием. А потом подошла к Вере Старшая, обняла и сказала: «Не плачь. Твоя тётя скоро вернётся. Тётя и дядя тебя любят. А ещё – будут у тебя брат и сестра»…
