скачать книгу бесплатно
Алмазный фонд Политбюро
Юрий Гайдук
Детектив или история? История одного человека или история страны? Страны, которая перерождалась в нечто новое или убивала себя прежнюю?..
Знакомые лица, события и герои; Гражданская война, Красный террор, исчезновение ценностей Фаберже и бегство из России дворянства.
Но многие патриоты оставались: и работали, и верили, что безумие закончится и новая Россия будет лучше прежней.
Не предавшим и честь сохранившим посвящается этот роман…
События романа происходят в Петрограде и Москве во время Гражданской войны. Величайший ювелир эпохи Карл Фаберже покидает Россию, оставив свои работы Эдуарду Одье. Фаберже не сомневается в том, что старейшина дипломатического корпуса сможет беспрепятственно вывести их из России.
Но случается непредвиденное – посольство грабят и все драгоценности исчезают.
Пропажа такого масштаба не может быть не замеченной даже если вокруг разруха и война. Поэтому для расследования этого дела привлекают следователя по особо важным делам Московского окружного суда Аскольда Самарина, на счету которого раскрытие многих громких преступлений.
И он находит преступников и тех, кто ими руководил. Вопрос лишь в том, кому нужна эта информация. Иногда выгодно ничего не знать, или сделать вид, что ничего не знаешь…
Юрий Гайдук
Алмазный фонд Политбюро
Пролог
1
От тюрьмы и от сумы…
Величайший ювелир своей эпохи Карл Фаберже даже в кошмарных снах представить себе не мог, что эта народная мудрость может коснуться его лично и его семьи. Однако коснулась. Он вынужден был бежать из тифозного и разграбленного, утопающего в гражданской войне Петрограда, чтобы спасти тем самым свою жизнь. Уже не оставалось сомнений, что его со всех сторон обносят красными флажками дорвавшиеся до власти «альбатросы революции», которым не давали покоя драгоценности Фаберже. Впрочем, оставалась надежда, что удастся спасти хотя бы часть тех ценностей, которые принадлежали семье. Буквально днями, как только был принят декрет Совнаркома о защите собственности иностранцев, он сдал свой дом в аренду швейцарской миссии, а вместо оплаты попросил Полномочного министра Швейцарской конфедерации в Петрограде Эдуарда Одье принять на хранение саквояж с драгоценностями. Фаберже не сомневался в том, что старейшина дипломатического корпуса в России, в порядочность которого он безоговорочно верил, найдет способ вывезти драгоценности из Петрограда. К тому же в России оставались два его сына, которые должны были провести ликвидацию товарищества со всеми его магазинами и ювелирными мастерскими в Москве, в Одессе и Петрограде, а вырученную валюту перевести в швейцарский банк.
Покосившись на плачущую жену, которая все еще не верила, что «её Карл» может покинуть Россию с нищенским узелком в руках, он перевел взгляд на покрытое жирной копотью вагонное окно, за которым едва просматривались скорбные лица провожавших его сыновей, с трудом сдерживая слезы, улыбнулся им виноватой, слезливой гримасой и, кивнув, чтобы шли домой, совершенно обессиленный закрыл глаза.
Он все еще не верил, что уезжает из города, который любил всем сердцем, но который за короткий срок превратился в сплошную выгребную яму, где все дела вершили революционные матросы, солдаты и чекисты. Он все еще боялся, что в вагон ввалится патруль из солдат и матросов, которым расстрелять «буржуя» – что на дорогу высморкаться, старший из них предъявит очередной мандат, и… и всё. За себя он уже не боялся. Боялся за своих близких. Революция, гражданская война, разбой и погромы, в которых новоиспеченные блюстители порядка и революционной законности в кожаных куртках, с маузерами на поясе и мандатами в руках, не уступали самым отпетым бандитам. Грабили всё! И впечатление было такое, будто революцию делали вовсе не для того, чтобы восторжествовала социальная справедливость, а для того, чтобы кто-то наполнил свои карманы.
Господи, скорей бы конец этому кошмару! Фаберже рвался из революционной, погрязшей в братоубийственной войне России, и это несмотря на то, что он был гол как сокол. Он уезжал без денег, золота и драгоценностей, с одним лишь чемоданом, в котором лежали носильные вещи, на которые вряд ли позарятся таможенники на латвийской границе.
Карл Густавович приоткрыл глаза, в этот же момент послышался «отправной» гудок, качнулся переполненный вагон, кто-то из дам нервно хихикнул, и за окном медленно поплыл замусоренный, черный от паровозной сажи перрон, с которым в счастливое прошлое уплывала налаженная петербургская жизнь, а впереди ждала полная неизвестность. Поставщик Высочайшего двора Карл Фаберже, награжденный за свой труд ювелира и за преданность России орденами Святой Анны и Станислава, не мог не догадываться, что его не очень-то ждали в Риге, – нищие эмигранты нигде не нужны. Впрочем, все его сомнения относительно того, правильный ли он сделал выбор, покидая Россию, развеялись еще в поезде, когда стало известно о Красном терроре, официально объявленном Советом Народных комиссаров сразу же после покушения на Ленина. Если до этого момента с пассажирами еще обращались по-божески, то уже на границе пронизанные откровенной ненавистью солдаты и матросы не церемонились с «белой костью». «Экспроприировали» всё, что можно, а за малейшее неповиновение – пуля.
ОБРАЩЕНИЕ ВЧК И ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РАЙОННЫХ ЧК К ТРУДЯЩИМСЯ РЕСПУБЛИКИ ОТВЕТИТЬ НА РАНЕНИЕ В. И. ЛЕНИНА УСИЛЕНИЕМ БОРБЫ С КОНТРРЕВОЛЮЦИОНЕРАМИ
З сентября 1918 г.
Товарищи рабочие и граждане!
Контрреволюция поднимает голову. Обнаглевшая буржуазия совместно с пособниками капитала делает попытки вырвать из ваших рядов вождей рабоче-крестьянского дела. Преступная рука члена партии соц-революционеров, направленная англо-французами, осмелилась произвести выстрел в вождя рабочего класса. Этот выстрел был направлен не только против т. Ленина, но и против рабочего класса в целом. Удар, направленный против вас, рабочих и граждан, должен разить наших врагов.
В этот тяжелый момент вы должны сплотить ваши ряды и дружным отпором раздавить гидру контрреволюции.
Больше спокойствия, смелый натиск – и все гады контрреволюции будут раздавлены нашими мозолистыми руками.
Преступная авантюра с.-р., белогвардейцев и всех других лжесоциалистов заставляет нас на преступные замыслы врага рабочего класса отвечать массовым террором. Карающая рука рабочего класса разрывает цепи рабства, и горе тем, кто встанет на пути рабочего класса, кто осмелится ставить рогатки социалистической революции.
…………………………………………………………………………………………….
Мы уполномочены рабочим классом и беднейшим крестьянством охранять все завоеванное Октябрьской революцией, и мы должны именем рабочего класса обязать всех граждан заявлять о случаях и попытках подготовки восстания и агитации против Советской власти.
Это обязанность всех граждан, и все должны ответить за свои поступки.
Заместитель председателя
ПЕТЕРС
«Известия ВЦИК» № 189 (453), 3 сентября 1918 г.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ СНК О КРАСНОМ ТЕРРОРЕ
5 сентября 1918 г.
Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью, что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.
Народный комиссар юстиции Д. Курский
Народный комиссар по внутренним делам Г. Петровский
Управляющий делами СНК Вл. Бонч-Бруевич
Закрытые заводы и черные проемы выбитых окон дворцов, полная экономическая разруха, голод и непрекращающаяся канонада артиллерийской стрельбы – фронт начинался за Сестрой-рекой, пустынные улицы, грабежи, насилия и повальная холера, от которой, казалось, не было спасения. Человеческая жизнь стоила меньше пуда картошки, которую привозили на рынок чухонцы и тут же меняли на «господскую» одежду: брюки и шубы, костюмы, пальто и платья. Ушлые люди – воры всех мастей, бандиты, гопники, да и просто вконец обнищавшие мужики, которым нечем было кормить своих детей, поджидали за ближайшим углом счастливого владельца только что приобретенной картошки и ударом кастета по голове освобождали его от дальнейших забот.
Страшной и небезопасной для жизни стала столица Российской империи в восемнадцатом году, когда правительство молодой республики Советов, не в силах остановить надвигающийся фронт на Петроград, в полном составе перекочевало в Москву, тем самым вернув исторически сложившейся столице государства Российского ее прежний статус. Что касается Петрограда, то его полновластным хозяином, с правом реквизировать, арестовывать, расстреливать и ссылать в концлагерь, что расположился на территории бывшей Чесменской богадельни, стал председатель Петросовета Григорий Евсеевич Зиновьев, о жадности которого, властолюбии и нечистоплотности ходили самые страшные слухи. Поговаривали также о том, что те из петросоветовцев, которые решались жаловаться на него Ленину, сразу же после возвращения из Москвы исчезали на фронтах гражданской войны как мобилизованные на борьбу с врагами революции. Ни для кого не было секретом, что Григорий Евсеевич является старым товарищем Ильича по подпольной работе, а ворон ворону, как известно, глаз не выколет. Оттого, видимо, и не было в Петрограде человека, который бы не боялся всесильного Хозяина.
Побаивался Зиновьева и старейшина дипломатического корпуса в России Эдуард Одье. Причем это ощущение подсознательного страха пришло вместе с дошедшим до него слухом о том, что председатель Петросовета пытается выяснить все тонкости того договора с Карлом Фаберже, по которому Швейцарская миссия переехала в дом, который принадлежал семье ювелира. Но это были всего лишь слухи, и Одье, дабы не лишиться сна и не превратиться в шизофреника от навязчивых мыслей, заставил себя не поверить «наговору» на вполне симпатичного и столь лояльного к Швейцарии человеку, каким был в его представлении Зиновьев. Тем более что стоивший баснословных денег дом на Большой Морской, в котором некогда размещались не только квартиры самого Карла и его сына Евгения, но также магазин ювелирных изделий и мастерские, не мог не радовать его душу. Кроме того, в доме был смонтирован один из лучших в России сейфов – бронированная комната-лифт, которую в минуты опасности поднимали до уровня второго этажа и держали ее под током. Именно в этом сейфе семья Фаберже хранила ценности более чем на семь миллионов золотых рублей, из которых три миллиона являлись уставным фондом товарищества, а в остальные миллионы оценивались вещи, которые принадлежали не только семье Фаберже, но и те, что были приняты магазином на хранение. Когда в Петрограде участились налеты на богатые дома, постоянные клиенты Фаберже, зная его порядочность, стали сдавать ему свои драгоценности на хранение.
Эдуард Одье не мог не нарадоваться сделке, которая принесла возглавляемой им миссии более чем осязаемую экономию. Фаберже не взял за аренду дома ни копейки, только и того, что попросил принять на хранение шесть чемоданов с вещами да саквояж с драгоценностями, которые Одье должен был переправить за границу сразу же, как только представиться возможность. И вполне естественно, что он согласился на столь выгодное предложение. В присутствии доверенного человека была составлена опись драгоценностей с указанием цены каждого изделия на 1913-й год, и только под утро, когда были закончены все формальности – расшифровка товарных номеров изделий, их наименование, цена и наличие драгоценных камней, Эдуард Одье по-настоящему осознал, какое богатство доверил ему Карл Фаберже. Содержимое дорожного саквояжа, который Одье запер в сейф, стоило более полутора миллионов золотых рублей!
Это был август восемнадцатого года. Сейчас же заканчивался по-осеннему холодный октябрь, и все эти два месяца руководитель Швейцарской миссии в Петрограде жил напряженной жизнью дипломата, который должен был отслеживать малейшие нюансы в изменениях внешней и внутренней политики руководимого Лениным государства. Порой он даже забывать стал про оставленные на хранение драгоценности, как вдруг…
Надежный человек из Петросовета, которому Одье платил за реальные услуги столь же реальной валютой, шепнул на ушко, что пошел слушок, будто готовится вооруженный налет на Швейцарскую миссию. Причем налетчики ориентированы на драгоценности, которые оставил на хранение господину послу Карл Фаберже.
Поначалу Одье даже не поверил сказанному, да и как поверить в подобное, если о саквояже с драгоценностями знали всего лишь четыре человека – кроме Одье, это сам Карл Фаберже, его сын Евгений, да еще ювелир Мендель, которого Карл во время описи драгоценностей представил, как человека, «которому можно доверять, как самому себе». Однако хотел он в это верить или нет, но утечка информации произошла, и с этим надо было считаться.
В этот день Одье вернулся в дом на Большой Морской раньше обычного и заперся у себя в кабинете, в том самом, где два месяца назад Карл выложил на стол особо ценные бриллианты, драгоценные камни, золотые украшения и ювелирные изделия его собственной работы, реальную оценку которым должен был дать Моисей Мендель. Они проработали всю ночь и уже утром следующего дня, когда была закончена опись, а драгоценности аккуратно сложены в саквояж, распили бутылку коньяка, и теперь уже бывший хозяин дома в присутствии Евгения и все того же Менделя передал саквояж Одье, руководителю Швейцарской миссии в Петрограде. Господи, сколько тоски было в его глазах! Словно предчувствовал, что на этом мытарства его семьи не закончатся.
Вспоминая этот момент, Одье только сейчас по-настоящему осознал, какую обузу он взвалил на свои плечи, когда согласился на предложенные Карлом условия. Теперь его изводила мысль о предстоящем налете, после чего, как известно, зачастую остаются только трупы. Разбушевавшееся сознание подкидывало самые страшные картинки, и теперь он уже не мог не думать о том, как поступить с саквояжем, случись вдруг налет? Отдать при первом требовании налетчикам? Но как же тогда данное им Карлу обещание сохранить драгоценности и при удобном случае вывезти их в Европу? Или все-таки сообщить о готовящемся налете господину Зиновьеву? И уже с его людьми подготовиться к визиту налетчиков, чтобы дать им по-настоящему серьезный отпор?
Пожалуй, именно так и надо поступить, размышлял Одье, и в то же время…
Информацию о готовящемся налете ему представил человек, входящий в ближайшее окружение хозяина города, и это тоже ребус. Откуда, спрашивается, ему знать о готовящемся налете на Швейцарскую миссию? Бандитов в Петрограде больше, чем блох на подзаборной дворняге, и что же, в каждой банде у Петросовета по осведомителю?
Чушь и еще раз – чушь!
И все-таки, какой бы чушью все это ни казалось, но в Петросовете знают о тех драгоценностях, которые оставил на хранение Фаберже, и это уже неоспоримый факт, от которого, видимо, и придется отталкиваться в дальнейших действиях. Также нельзя было не учитывать и тот факт, что этот некто, столь активно интересующийся бриллиантами Фаберже, совершенно не опасался возможного вооруженного отпора со стороны сотрудников миссии, и это тоже говорило о многом. Судя по всему, он был в курсе того, как жила Швейцарская миссия, а жила она более чем скромно. Кроме самого посланника в доме на Большой Морской постоянно проживали еще шесть человек, которые не могли оказать серьезного отпора налетчикам. Преклонных лет повар, уже довольно немолодой помощник Одье, исполняющий по совокупности роль секретаря, еще один помощник посла по хозяйственной части, в подчинении которого находился столь же немолодой швейцарец, и два студента-практиканта, помогавшие систематизировать поступающую со всех концов России информацию.
От всех этих мыслей разболелась голова, и Одье вынужден был принять таблетку от головной боли. Запил ее водой и, когда боль немного отступила, достал из сейфа ничем не примечательный дорожный саквояж. Хотел было перепрятать его в какую-нибудь кладовку, но, понимая, что это не решит проблемы, положил его на старое место. Тот, кто смог решиться на вооруженный налет на иностранное посольство, защищенное декретом республики Советов, не остановится и перед пытками, случись вдруг, что налетчики не найдут того, что ожидали взять.
Надо было что-то срочно предпринимать, и после мучительных размышлений Одье принял единственно правильное, как ему казалось, решение.
Не очень-то доверяя телефонной связи и особенно «телефонным барышням», которые имели возможность прослушать любой разговор, он накинул на плечи пальто, предупредил помощника, чтобы тот никуда не отлучался, и вскоре звонил в массивную дверь старинного красивого дома, в котором расположилось посольство Норвегии.
С послом Норвегии он был знаком не один год, все это время они были в дружеских отношениях, и Одье даже не сомневался, что Мартин Андерсен, воспитанный в духе доброго старого света, не только поймет его, но и поможет в столь трудную минуту. И не ошибся в ожидании.
Вкратце рассказав коллеге по дипломатическому корпусу о своих проблемах, он спросил, может ли он перевезти на временное хранение в норвежское посольство как свои чемоданы с вещами, так и те, что оставил ему Карл.
– «Временное хранение» – это как долго? – уточнил Андерсен, и чтобы хоть как-то скрасить не совсем корректный вопрос, счел нужным пояснить: – Ты же сам знаешь, что за времена настали в России. Сегодня Ульянов подписывает декрет о защите прав представителей дипломатический миссий, а завтра, тем более после попытки покушения на его жизнь, он может подписать совершенно обратное.
Он явно заводился, и его уже невозможно было остановить:
– Причем, заметь, все эти декреты будут носить настолько р-р-революционный окрас, что им будут аплодировать все те, кто принял революцию. Мол, армии рабочих и крестьян нужны винтовки и пулеметы, много пулеметов, а чтобы их купить, нужны деньги, деньги и еще раз деньги, а это… – Он усмехнулся кривой, вымученной усмешкой и уже чуть тише закончил: – Короче, «грабь награбленное».
– Мне ли этого не знать. И если я еще вчера мог доверять правительству Ленина, то после Заявления Наркомата по Иностранным делам, которое мы получили в ответ на нашу Ноту…
Они оба понимали, о чем идет речь, и в кабинете посла зависло тягостное молчание, которое прервал Одье:
– А насчет того, «как долго» … Думаю, не далее, как к Рождеству вывезу в Европу все вещи.
– Ну, два месяца – это не разговор, – разрешил посол, – хоть сегодня привози.
В дом на Большой Морской Одье вернулся с чувством глубочайшего удовлетворения, теперь-то он был спокоен за сохранность того богатства, что доверил ему Фаберже. Он уж было собирался нырнуть в постель, как его потревожил телефонный звонок из Смольного. Звонил помощник председателя Петросовета Золотарев:
– Господин посол, имею честь передать вам личное приглашение Григория Евсеевича на поездку по участкам Северо-Западного региона, где Красная Армия сумела-таки остановить наступление Юденича на Петроград.
– Что-то я не все понял, – кашлянул в трубку Одье. – Поясните, что это за поездка такая, и при чем здесь посольство Швейцарии?
– Видимо я не все сказал, – поспешил расшаркаться Золотарев. – Это будет поездка, предпринятая Петроградским Советом и лично товарищем Зиновьевым в целях объективного представления о том, что творится сейчас на подступах к городу. И если вы, как старейшина дипломатического корпуса в России, согласны…
– Естественно, согласен, – пробурчал Одье, – но я хотел бы знать, кто еще из представителей дипломатического корпуса будет участвовать в этой поездке.
– В первую очередь те, кто лояльно относится к советской власти. И, естественно, те, кто хотел бы знать правду, а не выдумки о победах белогвардейских генералов, которую распространяют в Европе монархические элементы и приспешники двора Романовых.
Видимо посчитав, что он полностью удовлетворил любопытство Эдуарда Одье, Золотарев замолчал, однако тут же счел нужным добавить:
– Послам и руководителям дипломатических миссий я телефонирую лично.
– Что ж, спасибо за приглашение, – поблагодарил его Одье. – Можете передать господину Зиновьеву, что я всенепременно приму участие в этой поездке.
Он повесил телефонную трубку на рычажок и недоуменно пожал плечами – это был первый телефонный звонок из аппарата Зиновьева после знаменитой Ноты, опубликованной в «Известиях ВЦИК» и наделавшей немало шума в Европе.
Нота дипломатического корпуса в Петрограде, адресованная старейшиной корпуса швейцарским посланником Э. Одье Народному комиссариату по иностранным делам РСФСР
Представители дипломатического корпуса в Петрограде, констатируя массовые аресты лиц различного возраста и пола и расправы, производимые ежедневно солдатами Красной Армии, попросили свидания с председателем Петроградского Совета, принявшим их в понедельник 3 сентября. Они заявили, что они не намеревались вмешиваться в борьбу политических партий, раздирающую Россию, и что, становясь лишь на гуманитарную точку зрения, они желали бы выразить от имени правительств, представителями которых они являются, глубокое возмущение против режима террора, установленного в Петрограде, Москве и других городах.
С единственной целью утолить ненависть против целого класса граждан, без мандатов какой бы то ни было власти, многочисленные вооруженные люди проникают днем и ночью в частные дома, расхищают и грабят, арестовывают и уводят в тюрьму сотни несчастных, абсолютно чуждых политической борьбе, единственным преступлением которых является принадлежность к буржуазному классу, уничтожение которого руководители коммунизма проповедовали в своих газетах и речах. Безутешным семействам нет возможности получить какую бы то ни было справку относительно местонахождения родных. Отказывают в свидании с заключенными и в доставлении им необходимой пищи.
Подобные насильственные акты непонятны со стороны людей, провозглашающих стремление осчастливить человечество, вызывают негодование цивилизованного мира, осведомленного теперь о событиях в Петрограде.
Дипломатический корпус счел нужным выразить председателю Петроградского Совета чувство своего возмущения. Он протестовал и энергично протестует против произвольных актов, совершающихся ежедневно. Представители держав сохраняют за своими правительствами полное право требовать должного удовлетворения и привлечения к личной ответственности перед судом виновников произведенных или имеющих быть произведенными впредь насилий.
Дипломатический корпус просит, чтобы настоящая нота была доведена до сведения Советского правительства.
Полномочный министр Швейцарской конфедерации Э. Одье, в качестве старшины дипломатического корпуса в России. «Известия ВЦИК», 13 сентября 1918 г.
Эта Нота была вручена Советскому правительству, судя по всему, с ней ознакомился и сам Ульянов /Ленин/, однако ответ был опубликован за подписью Народного комиссара по иностранным делам Г. В. Чичерина.
ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ НЕЙТРАЛЬНЫХ ДЕРЖАВ
«Нота, врученная нам 5 сентября представителями нейтральных держав, представляет собой акт грубого вмешательства во внутренние дела России. Советское правительство могло бы оставить ее без всякого ответа. Но Советское правительство всегда с удовольствием пользовалось всяким случаем, дабы объяснить народным массам всех стран существо своей политики, ибо оно является представителем не только рабочего класса России, но и всего эксплуатируемого человечества.
Народный комиссариат по иностранным делам дает этот ответ по существу затронутых вопросов.
…………………………………………………………………………………………
Перед тем как мы объясним, почему Рабоче-Крестьянское Правительство применяет красный террор, против которого во имя «начал гуманности» протестуют господа представители нейтральных держав и по поводу, которого они угрожают нам негодованием всего цивилизованного мира, мы позволим себе задать им несколько вопросов…
И далее шла длиннющая отповедь «представителям нейтральных держав», заканчивающаяся словами:
…Мы отклоняем самым решительным образом вмешательство нейтральных капиталистических держав в пользу русской буржуазии и заявляем, что на всякую попытку представителей этих держав выйти за пределы законной защиты интересов их граждан, мы будем смотреть как на попытку поддержки русской контрреволюции.
Известия ВЦИК»
2
«Ознакомительная» поездка по тылам растянутого фронта Северо-Западного региона, где сошедшим на берег матросам и мобилизованным рабочим петроградских заводов удалось потеснить армию Юденича, затянулась на трое суток, и когда Мартин Андерсен наконец-то появился в своем посольстве, первое, что его ожидало, так это шокирующая новость, которая повергла его в панику.
Прошедшей ночью случился вооруженный налет на посольство Норвегии. К великому счастью, обошлось без трупов и крови, и единственный, кто пострадал, так это Вальтер Ольхен, который бросился было к телефонному аппарату, чтобы позвонить в Петроградское ЧК, и даже успел снять трубку, но его нагнал один из бандитов и ударил револьвером по голове, после чего оборвал провод и, пригрозив револьвером застывшим в паническом страхе сотрудникам посольства, пообещал пристрелить всякого, кто рискнет оказать сопротивление. Причем, случилось ограбление как раз в тот момент, когда его, посла европейской страны, у которой складывались с новой Россией довольно непростые отношения, не было на месте.
Ничего худшего невозможно было и представить.
Чувствуя, как жаркая волна заполняет голову, посол движением руки остановил путаный доклад секретаря посольства.
– Сейф цел? Я имею в виду сейф в моем кабинете.
– Цел, господин посол, цел! – заторопился обрадовать своего шефа, вспотевший от волнения секретарь, который уже распрощался мысленно со своим местом в посольстве. – В целости и в сохранности!
– То есть, особо секретные документы и шифровки?..
– Не извольте волноваться, все на месте!
Веря и не веря сказанному, Мартин Андерсен пытался сообразить, как же в таком случае понимать этот налет. Он не первый год верой и правдой служил своей стране, слыл опытным дипломатом и, будучи хорошо осведомленным о теневой стороне международной дипломатии, знал, что подобные вооруженные налеты осуществляются с одной-единственной целью: захватить секретные документы, шифровки и телеграммы государственной важности, чтобы уже на их основании провести враждебную акцию против какой-либо страны. Но если все цело и ни один документ не вывезен за пределы посольства…
– Так что же в таком случае им надо было, налетчикам? – глухим от напряжения голосом спросил он.
– До сих пор понять не могу, – развел руками начинавший оживать секретарь. Неплохо изучивший своего шефа, он сообразил, что самое страшное для него лично уже позади и он не останется без места в посольстве. Его голос стал обретать присущую твердость, и он с нотками успокоения в голосе произнес: – Единственное, что они потребовали, так это выдать им чемоданы господина Одье.
– Чемоданы?.. – недоуменно переспросил посол, совершенно забывший в эти минуты об оставленных на хранение чемоданах, которые привез Одье.
