скачать книгу бесплатно
Прошли, прокатилися,
Все казаки по домам
Давно воротилися.
Только нету одного,
Всеми позабытого,
Казачонка моего,
И-э-э-эх! – давно убитого…
Нюрка забирала всё звонче и звонче, а Колька с Васькой дружно подпевали обыкновенными голосами. И только когда наверху грохало уж очень сильно, то голоса всех троих чуть вздрагивали, но песня всё же, не обрываясь, шла своим чередом.
– Хорошая песня! – похвалил Колька, когда они кончили петь. – Я люблю такие песни, чтобы про войну и про героев. Хорошая песня, только что-то печальная.
– Это мамина песня, – объяснила Нюрка. – Когда у нас на войне папу убили, вот она такую песню всё и пела.
– А разве у тебя, Нюрка, отец казак был?
– Казак. Только он не простой казак был, а красный казак. То всё были белые казаки, а он был красный казак. Вот его за это белые казаки и зарубили. Когда я совсем маленькая была, то мы далеко, на Кубани, жили. А потом, когда папу убили, мы сюда, к дяде Фёдору, на завод приехали.
– Его на войне убили?
– На войне. Мать рассказывала, что он был в каком-то отряде. И вот говорит один раз начальник отцу и ещё одному казаку: «Вот вам пакет. Скачите в станицу Усть-Медвединскую, пусть нам помощь подают». Скачет отец да ещё один казак. Уже и кони у них устали, а до Усть-Медвединской всё ещё далеко. И вдруг заметили их белые казаки и пустились за ними вдогонку. У белых казаков лошади свежие, того и гляди догонят. Тогда отец и говорит ещё одному казаку: «На тебе, Фёдор, пакет и скачи дальше, а я возле мостика останусь». Слез он с коня возле мостика, лёг и начал стрелять в белых казаков. Долго стрелял, до тех пор, пока пробрались казаки сбоку, через брод. Тут они и зарубили его. А Фёдор – этот другой-то казак – в это время далеко уже ускакал с пакетом, так и не догнали его. Вот какой у меня папа казак был! – докончила рассказывать Нюрка.
Сильный грохот заставил вскрикнуть ребятишек. Должно быть, ветром, пробравшимся через щель, распахнуло верхнюю дверь. И раскаты взрывов ворвались в погреб.
– Колька… зак-к-рой! – заикаясь, закричал Васька.
– Закрой сам, – ответил Колька. – Я уже закрывал.
– Закрой, Колька! – громко расплакавшись, повторил Васька.
– Эх ты! – неожиданно вставая, крикнула возбуждённая своим же рассказом Нюрка. – Эх вы… – Она отбросила Васькину руку, добралась до верхней двери, захлопнула её и задвинула на запор.
Гул смолк.
Опять замолчали. И так сидели долго. До тех пор, пока Колька, который чувствовал себя виноватым и перед маленьким Васькой, и перед Нюркой, не сказал:
– А ведь наверху-то больше не стреляют.
Прислушались – наверху тихо. Подождали ещё минут десять – так же тихо.
– Бежим домой! – вскакивая, крикнул Колька.
– Домой, домой, – обрадовался Васька. – Вставай, Нюрка!
– Я боюсь… – захныкала Нюрка. – А вдруг как опять…
– Бежим! Бежим! – в один голос закричали Колька и Васька. – Не бойся, мы как припустимся…
Выбрались наверх. После чёрного подвала день показался сияющим, как само солнце.
Осмотрелись.
Тяжёлые деревянные щиты, что стояли не очень далеко от погреба, были разбиты. Повсюду валялись разбросанные щепки, и чернели ямы возле ещё не обсохшей раскиданной земли.
– Бежим, Нюрка! Дай я возьму твою корзину, – подбадривал её Колька. – Мы быстренько…
Перепрыгнули через окоп, пробрались через проход среди колючей разорванной проволоки и побежали под гору. Толстый Васька с неожиданной прытью помчался впереди, одной рукой держась за корзинку, другой крепко сжимая драгоценный осколок.
Колька и Нюрка бежали рядом, и Колька свободной левой рукой помогал ей тащить большую неуклюжую корзину.
Они уже спустились со ската и бежали теперь по мелкой поросли, как воздух опять задрожал, загудел, и снаряд, пронесясь где-то поверху, разорвался далеко в стороне и позади них.
Нюрка неожиданно села, как будто бы в ноги ей попал осколок.
– Бежим, Нюрка! – закричал Колька, бросая свою корзину и хватая её за руку. – Оставь корзину! Бежим!
Артиллерийский наблюдатель с площадки вышки заметил среди мелкого кустарника три движущиеся точки.
«Вероятно, козы», – подумал он, поднося к глазам сильный бинокль. Но, присмотревшись, он ахнул и, схватив телефонную трубку, крикнул на батарею, чтобы стрелять перестали.
В бинокль он ясно увидел, как, то показываясь, то исчезая за кустами, по полю мчатся двое мальчуганов и одна девочка.
Один мальчуган крепко держал за руку девочку. Другой, путаясь ногами в высокой траве, запинаясь и спотыкаясь, бежал немного позади, крепко прижимая что-то обеими руками к груди. Затем он увидел, как из-за кустов вылетели двое посланных с батареи кавалеристов и, остановившись около ребят, соскочили с коней.
Конвоируемые двумя красноармейцами, ребята дошли до батареи. Командир был рассержен тем, что пришлось остановить учебную стрельбу, но, когда он увидел, что виноваты в этом трое перепуганных и плачущих малышей, он перестал сердиться и подозвал их к себе.
– Как вы пробрались через оцепление? – спросил он.
Ребята молчали. И за них ответил один из конвоиров:
– А они, товарищ командир, забрались ещё спозаранку, до того, как было выставлено оцепление. А потом, когда наши разъезды кусты осматривали, так они говорят, что в погребе сидели. Я думаю, что они в четвёртом блиндаже сидели. Они как раз с той стороны бежали.
– В четвёртом блиндаже? – переспросил командир. И, подойдя к Нюрке, погладил её. – В четвёртом блиндаже! – повторил он, обращаясь к своему помощнику. – А мы-то как раз этот участок обстреливали. Бедные ребята! – Он провёл рукой по разлохматившейся голове Нюрки и спросил ласково: – Скажи, девочка, а зачем вы туда забрались?
– А мы деревеньку… – тихо ответила Нюрка.
– Мы хотели деревеньку посмотреть, – добавил Колька.
– Мы думали, она настоящая, а там одни доски, – вставил Васька, ободрённый добрым видом командира.
Тут командир и красноармейцы заулыбались. Командир посмотрел на Ваську, который прятал что-то за спину.
– А что это у тебя в руках, мальчуган?
Васька засопел, покраснел и молча протянул командиру снарядный осколок.
– Это он не взял, это он под кустом нашёл, – заступился за Ваську Колька.
– Это я под кустом, – виновато ответил Васька.
– Да зачем он тебе нужен?
Тут командир опять заулыбался, а обступившие их красноармейцы громко рассмеялись. И Васька, который никак не мог понять, над чем они смеются, ответил им, нахмурившись:
– Так ведь этакого осколка ни у кого нет, а у меня теперь есть.
– Ну, бегите, – сказал им командир. – Эх вы… малыши!
Он повернулся, посмотрел в записную книжку и закричал уже совсем другим голосом – громким и строгим:
– Стрелять третьему орудию! Прицел 6–6, трубка 6–2!
Трах-ба-бах! – грохнуло позади ребят, когда вприпрыжку, довольные тем, что легко отделались, понеслись они домой. Трах-ба-бах… Но это уже было не страшно.
В выходной день приехал с отцом Исайка. Привёз он с собой ружьё, которое стреляло пробками, и стал хвалиться ружьём перед Васькой. И странное дело: на этот раз Ваське нисколько не завидно было, что у Исайки есть ружьё, а у него нет.
Пока Колька и Нюрка рассматривали и хвалили Исайкино ружьё, Васька пошёл домой, отодвинул ящик, в котором лежали: сломанный ножик, мячики – один с дыркой, большой, другой без дырки, маленький, молоток, гайки, три гвоздя и ещё кое-что из его имущества. Он вынул из этого ящика бережно завёрнутый, найденный на военном поле осколок и понёс его Исайке.
– А у меня вот что есть, Исайка, – сказал он, подавая осколок.
Но Исайка то ли глуп был, то ли он не хотел показать вида, а только он равнодушно посмотрел на осколок и сказал Ваське:
– Ну это-то что! У нас в чулане старых железин сколько хочешь.
Васька даже не обиделся. Он посмотрел на Нюрку, на Кольку; они хитро улыбнулись друг другу и вчетвером побежали на окраину, где начиналось военное поле.
Артиллеристы в тот день не приезжали. Ребята показали Исайке, где становятся пушки, объяснили ему, для чего среди поля стоят деревянные башенки. Рассказали ему, какая странная раскинулась на горе деревенька, около которой и окопы, и каменный, с железным потолком погреб, который называется «блиндаж». Они рассказали ему, как попали в блиндаж и как сидели там до тех пор, пока окончилась стрельба.
Исайка слушал с любопытством, но когда они кончили рассказ, то он сказал довольно равнодушно:
– Жалко, что меня с вами не было. А то я бы тоже полез сидеть. Пойдёмте сыграем в чижа.
И опять улыбнулись Васька, Колька и Нюрка.
Глупый, глупый Исайка! Он думает, что в блиндаже сидеть так же просто, как играть в чижа.
Он не слышал ещё ни разу орудийного залпа. Он не видел ни дыма, ни огня взрывающегося снаряда. Ему не приходилось закрывать тяжёлую дверь блиндажа, как Кольке и Нюрке, и не приходилось бежать с тяжёлым осколком в руках по изрытому воронками полю, как Ваське.
И, переглянувшись, Васька, Колька и Нюрка рассмеялись над добрым толстым Исайкой весело и снисходительно, как взрослые люди смеются над ребёнком.
А когда Исайка поднял на них свои глаза, удивлённые и обиженные этим непонятным смехом, то они схватили его за руки и потащили играть в чижа.
Голубая чашка
Мне тогда было тридцать два года. Марусе двадцать девять, а дочери нашей Светлане шесть с половиной. Только в конце лета я получил отпуск, и на последний тёплый месяц мы сняли под Москвой дачу.
Мы со Светланой думали ловить рыбу, купаться, собирать в лесу грибы и орехи. А пришлось сразу подметать двор, подправлять ветхие заборы, протягивать верёвки, заколачивать костыли и гвозди.
Нам всё это очень скоро надоело, а Маруся одно за другим всё новые да новые дела и себе и нам придумывает.
Только на третий день к вечеру наконец-то всё было сделано. И как раз когда собирались мы втроём идти гулять, пришёл к Марусе её товарищ – полярный лётчик.
Они долго сидели в саду, под вишнями. А мы со Светланой ушли во двор к сараю и с досады взялись мастерить деревянную вертушку.
Когда стемнело, Маруся крикнула, чтобы Светлана выпила молока и ложилась спать, а сама пошла проводить лётчика до вокзала.
Но мне без Маруси стало скучно, да и Светлана одна в пустом доме спать не захотела.
Мы достали в чулане муку. Заварили её кипятком – получился клейстер.
Оклеили гладкую вертушку цветной бумагой, хорошенько разгладили её и через пыльный чердак полезли на крышу.
Вот сидим мы верхом на крыше. И видно нам сверху, как в соседнем саду, у крыльца, дымит трубой самовар. А на крыльце сидит хромой старик с балалайкою, и возле него толпятся ребятишки.
