скачать книгу бесплатно
Белые облака на склонах гор были похожи на кучи хлопка или ваты. Они мирно лежали, словно еще не проснулись.
А я в это время, одетый в куртку из серого местного сукна, заплатанную где белыми, где черными заплатками, в полуистертой папахе, с белыми пятнами там, где вытерлась шерсть, с сумкой через плечо, ремешок которой связан уже двадцать раз двадцатью узлами и в которой лежало на донышке немного толокна, я в это время пас телят и ослов на южном склоне горы, немного повыше нашей сакли.
Ноги мои тогда от постоянной ходьбы были похожи на самую грубую сыромятную черную кожу. Никто не узнавал, обут я или нет, разве только в тех случаях, когда я нечаянно спотыкался о камень и на ногах у меня выступала кровь.
Вечером, когда я возвращался домой, моя мать, присев у коптилки, заправленной черной нефтью, старалась иголкой вытащить из моих ног накопившиеся за день занозы, а потом из разбитого кувшина смазывала мои ноги все той же нефтью.
Мать очень любила меня. Никто не считал меня за что-нибудь стоящее и путное, кроме одной-единственной матери.
Однажды я стоял на горке и смотрел на свой аул. У ворот нашего дома я увидел привязанную лошадь и удивился.
Чей это конь
Там привязан сейчас?
Кто же нашелся,
Кто вспомнил о нас?
Приближался вечер, то и дело слышалось кудахтанье куропаток. Над аулом, над теми домами, где готовили горячий ужин, поднимался дым.
Когда я вернулся домой, я увидел нашего гостя. Он сидел на земляной скамейке и тихим голосом мирно беседовал с отцом. Он был подпоясан ремнем с серебряными пуговками и с кинжалом. На затылке, где обычно у людей бывает ямочка, у него, как у быка, был мясистый выступ. Хотя в его волосах уже появилась седина, щеки его были румяны. Хотя он беседовал с отцом, но его глаза взглядывали в мою сторону. Я сидел поодаль.
Отец казался довольным, но мать была чем-то озабочена, сидела, опустив голову и углубившись в свои невеселые мысли.
Через некоторое время гость встал, сел верхом на лошадь и уехал в Кумух. Однажды утром я проснулся от сильного стука и встал с циновки. У края крыши я увидел отца. Деревянным молотком он колотил кусок телячьей шкуры, стараясь ее размягчить. На локте его в такт ударам развевался лоскут рваной рубахи.
Мать упрашивала отца бить свою телячью шкуру на улице, так как от ударов качались обветшавшие стены сакли.
Отец сшил чарыки с черными полосками прилипших волос, с белыми пятнышками кожи, выскобленной ножом, и сказал, чтобы их смазали нефтью.
Потом я увидел, что мать в изодранном голубом платке, накинутом на голову, сидит за починкой моих штанов и рубахи. У нее по впалым щекам из больших черных глаз текли слезы. Рядом, на земляном уступе, сидел отец. Он сказал, обращаясь ко мне:
Теперь тебе стукнуло
Десять лет,
Пора поглядеть
И на белый свет.
В сакле окажется
Меньше ртом.
Хлеб заработаешь
Честным трудом.
Сам понимаешь,
Какая семья,
Всех прокормить
Неспособен я.
С детства освоишь
Ты ремесло,
В жизни тебе
Будет светло.
Слушая отца, я подумал:
Так вот что за конь
Там привязан был.
Так вот что за гость
Про нас не забыл.
Впервые в жизни надел на ноги чарыки из телячьей шкуры. Радостно я вышел в них на дорогу и пошел вместе с кузнецами в сторону Грузии. Гость, приезжавший к нам, выпросил меня у отца и взял к себе подмастерьем. Мастеров-кузнецов было четверо, а лошадей только две. Мастера сменялись: двое шли, двое ехали. А я шел беспрерывно в своих новых чарыках. Мы шли по Аварии. Мы шли по скалистым тропинкам, по лесным дорогам, по берегам речек. Мои чарыки размокли под дождем, стали большими и осклизлыми. Они болтались на ногах и только мешали мне идти.
То в детстве случилось,
А будто вчера.
Меня от погибели
Лошадь спасла.
О том, что случилось,
Без лишних прикрас
Сейчас поведу я
Короткий рассказ.
Уже от аула
Прошли мы немало.
Наш путь пролегал
По утесам и скалам.
Утесы до неба,
Вверху облака,
Внизу же под нами
Грохочет река.
И было мне страшно —
Скажу, не солгу,
Опасность грозила
На каждом шагу.
Чарыки размокли,
Сейчас упаду.
Я лошадь хозяина
Вел в поводу.
Я дальней дорогой
Был так утомлен,
Что начал меня
Одурманивать сон.
Но важно и грозно
Пыхтел надо мной
Румяный хозяин
С седой бородой.
Когда я споткнулся,
Забывшись во сне,
Нагайкой огрел он
Меня по спине.
И крикнул, и зычно
Меня обругал,
Но драная куртка
Смягчила удар.
Тут было, по совести,
Мне не до сна.
От плетки тяжелой
Болела спина.
Пошел я быстрее,
Решив не дремать,
Но тягостный сон
Навалился опять.
Чарыки скользят
По тропинке крутой.
Тогда я себя
Опоясал уздой.
Идем по обрыву,
Утесы вокруг,
Нога соскользнула,
Я падаю вдруг.
С утеса, с обрыва
Лететь бы мне вниз,
Над пропастью я
На уздечке повис.
Когда бы и лошадь
Шагнула ко мне,
Костей не собрать бы
На каменном дне.
Но лошадь добра
И смышлена была
И шеей, как краном,
Меня подняла.
Стою я опять
На тропинке крутой,
Хозяйская плетка
Свистит надо мной,
Хоть вижу, что он,
На спине у коня,
Сейчас перетрусил
Не меньше меня.
Когда бы и лошадь
Шагнула ко мне,
Всем вместе б валяться
На каменном дне,
Где воет река
Непокорно и зло.
Уж семьдесят лет бы
С тех пор утекло.
Долго мы шли вдоль реки, поднимаясь все выше. Река становилась все уже и меньше. Наконец она превратилась в ручей, который мы без труда перешли, а вернее, перешагнули.
Постепенно мы дошли до такого места, где одни ручьи текут в Грузию, а другие – в Аварию. Гора Бажан находится как раз на границе с Грузией. Родники, бьющие на нашем склоне горы, текут к нам, а на другом склоне горы текут к грузинам.
У подножья горы Бажан путники располагались на ночлег караван-сараем, дожидаясь других спутников, чтобы всем вместе идти через высокую гору. Поодиночке и малыми группами боялись подниматься по склонам горы: в окрестных лесах водилось много медведей. Собирались собратья отрядом не меньше тридцати человек, а тогда уж и трогались в путь. Проснувшись рано утром, путники начинали подниматься к перевалу и достигали его только к вечеру. Наверху росли такие толстые деревья, что в их стволах выдалбливались хижины, где многие располагались на ночлег. Снова просыпались рано утром и начинали спускаться уже в долины Грузии. Грузинские долины показались мне по сравнению с нашей суровой Аварией низкими, теплыми и богатыми.
Итак, после девятидневного пути я оказался в грузинском городе Телави. Я думал, что все люди живут здесь на широкую ногу, но в первый же день увидел, что и здесь некоторые ходят в лохмотьях. Вообще же одевались там люди так: на ногах чувяки, на голове войлочные шляпы или башлыки. Видел я также, к своему удивлению, что некоторые мужчины ходят с кувшинами за водой. Встречались и такие, у которых постоянно накрыты столы, а бокалы наполнены вином. Многие отрастили себе животы, подобные бочкам.
Целый день я проводил в мастерской. С одной стороны – большие мехи, куча древесного угля, кадка с водой для закалки кинжалов. На другой стороне – тиски, напильники, разные молотки и молоточки для придания кинжалам необходимой тонкости.
Умел разводить огонь,
Умел раздувать я мех,
Но если делал не так,
Били меня при всех.
Было мне десять лет,
Не хватало силенок мне.
Хозяина злые глаза
И сейчас я вижу во сне.
Здесь я понял, почему невесела была мать, провожая меня из дома.
Хозяева искали в дальних селениях приметливых, здоровых и бойких детей, обманывали уговорами и ласками их бедняков – родителей, забирали в подмастерья, нагружали их непосильной работой, а потом, выжав все соки, отправляли назад к родителям.
В мастерской я узнал, что такое железо, что такое сталь, как придать им мягкость, гибкость или твердость, как сталь закалить, как ее отпустить. Всему этому я научился за один год, но сам стал похож на весь источившийся точильный камень. Поэтому меня не пустили больше к кинжальщикам, а оставили дома.
Вот какова была
Первая школа моя.
Глядя теперь на детей,
Радуюсь сердцем я.
Вот для чего старик
Тянет рассказа нить:
Чтоб жизнь свою и мою
Дети могли сравнить.
