Dрево

скачать книгу бесплатно


– Что это?

Я не понял вопроса.

– У вас вот здесь. Какой крупный порез!

Мне пришлось напрячь мышцы шеи, чтобы оглядеть сзади плечо, насколько возможно, потому что уходить к зеркалу совсем не хотелось. Из-под края одеяла действительно выступал безобразный шрам, свежий и ярко-розовый, нанесенный чем-то острым, поскольку рваных краев я не заметил. Линия тянулась дальше, сырое одеяло, наконец-то, упало, и я со всей внимательностью заглянул на свой бок, подняв руку над головой. Странно, но белая простынь, застеленная накануне, была практически чистой, если не считать пары неприметных пятнышек – словно рана зажила без моего ведома. Я даже не подозревал о ее существовании – не останавливал кровь, не обращался к врачу, не запачкал белья. Если бы не Жоржетта, я вообще не скоро обнаружил бы подобное безобразие.

Девушка сидела, повернувшись к двери. Я взялся за одеяло, чтобы вновь укутаться в него, но не смог: мне было слишком душно.

– Извините. Я не знаю, откуда он взялся.

– Вам нужно обработать рану.

– Ничего не нужно. Само пройдет.

– А если вы заболеете? – служанка вновь посмотрела на мое плечо. – Господин Марсель говорил, что за вами необходимо ухаживать, беречь от яркого света, потому что… – она запнулась.

– Что?

– У вас слабое здоровье и совсем нет родных, кто позаботился бы о вас.

Я глубоко вздохнул.

– Марсель прав, как всегда. Мой престарелый отец умер в минувшем году, мне пришлось проехать пол-Европы, чтобы похоронить его в Валахии, как он того желал.

– Очень прискорбно, господин граф.

– Я совсем не знал его и рос вдалеке. Мы редко общались, были чужими.

Девушка глядела на меня, поминутно опуская глаза, я обернулся к ней и вновь принялся изучать черты ее лица, отбросив неприятные воспоминания. Эти бездушные венские графини, всегда одинаковые, в похожих кринолинах, с ничего не выражающими затуманенными глазами, вызывали во мне скуку и отвращение, в то время как Жоржетта представлялась существом из другого мира, гораздо ниже меня во всем, но я никогда не относился к слугам тем образом, что пытались мне внушить учителя в Майнце или замке. Я ценил и уважал своего камердинера, без опеки которого не протянул бы и недели, старался с должным вниманием присматриваться ко всем, кто окружал меня в особняке, и только в последние месяцы из-за резкого обострения болезни вел себя несколько отстраненно, рассеянно, полностью доверив Марселю распоряжаться своим персоналом. Впрочем, я знал, что он не обижает этих людей, не стремится унизить их, печется о здоровом климате в моем доме. «Здоровом климате» – забавное выражение. Учитывая, что хозяин сам дышит на ладан во время очередного приступа.

Жоржетта, заметив подобную кривую ухмылку, посчитала поводом для нее собственное поведение. Она отвернулась, вздохнув, но не покинула комнату. Я понял, что она вообще не собирается отсюда уходить, только что же ее держало? Загадка… Со стороны ситуация не представлялась приличной, а вернее – являлась неприличной до крайности. Несмотря на всё привитое воспитание и полученное образование, самые начатки моей морали были основоположены крестьянской семьей, и поэтому, наверное, я мог оказаться в совершенно немыслимом для аристократа положении, не ощущая при этом острой необходимости пустить себе пулю в лоб от стыда и бесчестья.

Служанка вновь обернулась, протянула руку и – не знаю, как такое могло случиться, – крепко обняла меня за голову, будто обиженного кем-то ребенка, прижала к своему платью, и мне захотелось спрятаться от жестокого, бессмысленного мира и всех несчастий, преследовавших меня на протяжении стольких лет, за ее хрупкой спиной. Я слышал удары чужого сердца так близко, что начал успокаиваться от тревог, от страха перед болью и ночными безумными видениями, мне даже показалось на миг, что я плачу от умиротворения, внезапно подаренного мне судьбой, словно глоток холодного воздуха в изматывающие часы зноя, но этот ритм становился чаще, сбивчивее, отвлекая от безмятежной картины светлой радости, он мешал мне сосредоточиться, выводил из страны грез – единственной, где я мог обрести хоть какое-то счастье, похищал мое сказочное забвение, мой драгоценный покой, и я отпрянул, разочарованный и бессмысленно потревоженный.

Жоржетта по-прежнему обнимала меня, и от ее сочувствия больно сдавливало горло. Я хотел указать девушке на дверь, но она, поймав мою руку, прижалась к ней губами. Не знаю, какое помутнение рассудка руководило ею, зачем она делала это? Наверное, чтобы я тоже пожалел ее, утешил от бесконечных мирских тревог? Она села ко мне еще ближе, как тянутся к растопленному камину в ледяной зимний вечер, как я сам глубокой январской ночью, продрогший до костей, едва не залез в очаг занесенного снегом трактира, чтобы избавиться от судороги в мышцах и дикой усталости с дороги. Я вспомнил черный, застрявший на перевале экипаж, неподдельный ужас Хаймнера и молчаливое смирение отца Гектора.

На глазах у служанки выступили слезы. Я не выносил их, поэтому быстро смахнул капельки с ее лица, чтобы она перестала плакать, перестала мучить меня, и прикоснулся губами к теплой щеке. Шея служанки находилась в паре сантиметров от меня, и я изучал хорошо прорисованные вены и даже отчетливо слышал, как по ним бежит кровь, разгоняемая силой взволнованного сердца. Удивительно, насколько ясным оставалось мое сознание, как точно и внимательно я подмечал все детали, каким здоровым мог бы быть, если бы подобные минуты длились чаще. Ни боли, никаких жутких видений – лишь четкость, размеренность и пустота. Абсолютная пустота – предел моих мечтаний. Идеальная картина навеки застывшей гармонии. Жоржетта сдавила пальцами мою руку, я едва приподнял лицо, и она дотронулась губами до моего нахмуренного лба. Наверное, она запечатлела долгий поцелуй, мне так показалось. Вздохнув, я сел подальше от нее. Девушка прикрыла глаза, улыбнулась и безвольно опустила голову. Испугавшись, я поддержал служанку: она слабо качнулась в моих руках, подобно игрушке, лишенной твердых пальцев кукловода, после чего, стоило мне только убрать их, как ее тело бесшумно съехало на край одеяла и долго оставалось неподвижным, словно она крепко задремала. Но я понял, что это не сон. Жоржетта была мертва. Ее сердце больше не стучало в моих ушах. Наступил покой, которого я так желал. Вечный покой смерти.

Я сидел в оцепенении, потом резко встряхнул ее за плечи, прислонился к груди, пытливо вслушивался – нужно же сделать хоть что-то, верно? В одной газете я читал глупую статью из медицинской хроники о возможности вновь запустить остановившееся сердце, будто бы оно представляет собой ржавый механизм, который достаточно обильно смазать, чтобы он заработал, как прежде, – только сейчас мне не хотелось смеяться над умозаключениями докторов. Я решил ударить служанку в точности по описанному, но мои слабые попытки не возымели успеха. Да и как я мог поднять на кого-то кулак?

Время шло, светало, значит через час заработают люди на кухне, выйдет прачка. А у меня в спальне лежит бездыханное тело, и я в одних кальсонах расхаживаю по комнате, глотая слезы. Потерянный, беспомощный, охваченный страхом. За что мне такие испытания?..

В коридоре и на нижнем этаже стояла прежняя тишина. Ловя каждый порыв воздуха, я приоткрыл дверь. Убеждая себя в том, что Жоржетта просто спит, бережно подняв ее, весь мокрый от волнения я спустился по лестнице и оставил служанку на диване в гостиной, будто утомленная делами, присев на минуту, она случайно попала в объятья Морфея. Я сложил ей руки на коленях, и она действительно выглядела столь естественно, словно вот-вот очнется. Радостная улыбка так и застыла на ее губах, так и закаменеет теперь навсегда. Неслышно я вернулся к себе, сдерживая рыдания. Как мне было жаль эту юную угасшую жизнь! И хотя я понимал, что моей вины в столь внезапной смерти нет, что произошло роковое стечение обстоятельств, совесть слишком терзала душу. Зашторив наглухо окно, я упал на постель, стараясь отодвинуться от того края, где еще недавно молчала Жоржетта, и провалился в бесконечную темноту. Черные лапы бездны сковали мой разум.

Чересчур быстро и подозрительно рано меня растолкал камердинер. Он никогда не обходился со мной подобным образом, поэтому я сразу смекнул, что в доме случилось нечто чрезвычайное. Дневное светило приближалось к закату. Почувствовав его, я быстро кинулся на пол и забрался под кровать, почему-то очень испугавшись, что уже не источавшие никакого жара лучи достигнут меня и ослепят в один миг.

– Дорогой мой граф, ну, что же с вами? – Марсель опустился на четвереньки и встретился со мной взглядом. – Солнце же почти село.

Я прятался в надежном убежище и все равно робел от страха. Мужчина несколько раз извинился за то, что потревожил мой отдых, вновь отметил нечто про утренние сумерки и привычный режим бодрствования, а после тихо упомянул о произошедшем сегодня несчастье. Я уже догадался, какую новость сообщит мне слуга, но не перебивал его.

– Мы, разумеется, тот час послали за врачом. Он установил, что наша милая Жоржетта… скончалась.

Глубокий вздох скорби наполнил помещение.

– От чего?

– Слабое сердце, – хрипло молвил управляющий. – Да. Так и сказал: слабое сердце. Кто бы мог подумать!

– Ужасно… – я закрыл лицо руками. – Бедняжка.

– Совсем недавно она говорила, что вы, должно быть, решили уволить ее. И еще добавила, что за несколько недель хозяин сильно переменился. Я пояснил ей: виной тому – ваш недуг. И вы известны мне совсем иным человеком. Добрым и… Мечтательным юношей, какой жил в отцовском замке.

– Я умираю, Марсель. Вот и причина. Нет уже прежнего мальчика, нет и молодого наследника владений Радиша. Какой из меня граф? Я померкнувшая тень, которая вот-вот исчезнет. И влачу свой век только оттого, что в мире Богом оставлена ночь. Без темноты меня не существует.

Камердинер слишком горевал, чтобы полностью осознать мою речь.

– Ох, столько трагических событий, одно за другим! Жоржетта-Жоржетта, как же так?

Он вышел, сокрушенный болью. Я вылез из-под кровати, ползком добрался до комода в углу и порылся в нем, ища нижнее белье. Потом умылся остатками воды из кувшина, забившись к самой темной стене, небрежно оделся, подождал полчаса и, когда солнце почти совсем скрылось, велел принести мне костюм. Прежний я так и не смог найти.

Необходимо было поскорее встретиться с Эрнестом, всё ему рассказать. О той беседе на террасе, из которой я не вынес никакого смысла, глупо полетевшей в меня перчатке, и что стряслось после – чудовищном обострении хронической болезни, потери памяти и понимания времени, долгом лихорадочном бдении в спальне, волею рокового случая совпавшим с внезапной кончиной верной служанки… Я не хотел пропускать дуэль, готов поклясться, однако все сложилось против моей воли. Нужно обязательно остановить шквал презрения, который сейчас накрывал общество. Нельзя, чтобы имя покойного отца, которое я теперь недостойно ношу, смешивали с грязью. Да, вероятно, молодой граф – большой трус, но я явился бы туда к прошлой полуночи, даю слово, явился бы!

Эрнест проводил время с сестрой, о которой заботился после смерти их родителей. Она уже подросла и была довольно умна, только он не торопился выпускать ее в свет, оберегая от монстров вроде Розы или Элоизы и их обожателей. Я стоял внизу и нетерпеливо стучал ногтями по крышке рояля.

– Радиш! – воскликнул юноша и горячо пожал мне руку. – Вас вчера не было на салоне у госпожи Кайстинг, а сколько событий успело разыграться за пару часов, не представляете!

Я перебил его, торопливо извиняясь, и начал излагать важные вещи. Услышав имя Элоизы, хозяин дома страшно побледнел. Мне пришлось замолчать, хоть я и собирался говорить дальше вопреки любым обстоятельствам.

– У графини… У нее… Чудовищное горе, – буквально выдавил Эрнест дрожащими губами.

– Горе? – переспросил я.

– Разве вы не знаете? Из-за этого сегодня и нет привычного веселья. Мы не смогли… И отменили все.

Я нахмурился. Смутная тревога зашевелилась в душе.

– Вчера… Уже когда стемнело… – юноша переводил дух, словно мысли давались ему с огромным трудом, – что-то… Прокляло наш славный город.

Я вздрогнул.

– Трое мужчин из высших кругов… Вы не знаете их… Отправились на прогулку к развалинам особняка Мееров. Я не удивлюсь, если они хотели провести там дуэль. Место известно как глухое и весьма подходящее для таких целей. Я и сам бывал там, но все обошлось, к счастью. Мне нельзя оставить сестру, вы понимаете…

Стеклянными глазами я смотрел на Эрнеста. Передо мной вырастала белая стена возле леса, на которую я ловко забрался.

– А те трое несчастных, о, Господи!.. Выясняли нечто между собой. Не услышали, не поняли. Не обратили внимания. На них напали дикие чудовищные создания… Волки! Говорят, это ужасно. Я не вынес бы увидеть подобное. Будь на месте Элоизы.

– В… Волки? – прошептал я, бледный и теряющий сознание от ужаса.

– Да. Конечно, волки. Будь они прокляты! Мужчин растерзали… Вся одежда пропиталась кровью, вся земля вокруг. Кошмарная ситуация, ужасный случай…

Я провалился в небытие. Или нет? Мой разум не воспринимал услышанного.

– Один из них, – продолжал Эрнест, тяжело дыша, – молодой барон по имени Карл, был очень близок с Элоизой. Но их брак не мог состоятся, хотя они и любили друг друга. Вы должны… Простить меня, граф. Знаете… – юноша посмотрел в мои глаза. – Роза намекнула мне, что… Ее подруге следует отдохнуть от внимания со стороны несчастного барона. И поэтому я решил, что вам стоит пригласить ее на танец.

– А после? Вам известно, что стряслось после этого? – прошептал я, не расслышав его извинений. – Там, на террасе?

Эрнест внимательно сощурился и покачал головой, судорожно делая глоток вина из большого фужера. Мой бокал оставался не тронутым. Я тяжело выдохнул и откинулся на диване.

– Вы намекаете, что на террасе произошла некая ссора? – смекнул юноша.

– Да нет, – соврал я тут же. – Просто видел фигуры.

– Должно быть, Карл повздорил с кем-то на балу. Его бешеный нрав слишком хорошо известен в Вене, хотя тягаться с ним вряд ли кто-то рискнул бы. Барон здоров, силен. К тому же, его сопровождали верные товарищи – и все погибли. Глупо и ужасно! Проклятые серые черти!

Эрнест в сердцах хлопнул рукой о диван.

– А что… Элоиза? – едва спросил я.

– Элоиза, эх! Она, мой друг… Говорят, сошла с ума.

Больше я ничего не запомнил, не хотел запоминать. Всю обратную дорогу я рыдал, мучительно убивался, заглушая стук копыт о темные холодные камни и моросящий дождь.

Мы уже почти поравнялись с моим особняком, как вдруг я велел извозчику немедленно доставить меня к начальнику полиции. Через четверть часа я сидел перед грузным, хорошо одетым мужчиной лет пятидесяти, с роскошными усами, добродушно рассматривавшим меня в своей гостиной.

– Хм, так вы утверждаете, граф, что минувшей злосчастной ночью именно вы, а не дикие звери, стали причиной смерти господина Карла и его спутников. Так?

– Да. Я убил их, – дрогнувший голос застыл посреди комнаты.

– Хорошо, гм. Пусть будет по-вашему. Я выслушал данное признание. Вы явились сами, раскаиваетесь в содеянном, испытываете муки совести, как всякий добропорядочный человек, ступивший на грязный путь против своей воли… – полицейский пробубнил заученный текст, который звучал из его уст ежедневно, и безо всякого интереса попросил перечислить, какая одежда была на жертвах в момент убийства, как выглядело место преступления, сохранились ли особые детали в моей памяти.

Я силился озвучить хоть что-нибудь дельное, но кроме белой стены, мокрой лужайки и трясущихся фигур на фоне леса в лучах полной луны, назвать нечто конкретное не сумел. Что касается кинжалов, мужчина, погладив пышные усы, заметил: в городе об этом ходит немало слухов и, если уж я не предъявляю необходимых для следствия фактов, то о каком аресте может идти речь?

Мне хотелось убедить его в своей правоте, я настаивал, ругался, кричал… Даже угрожал! Полицейский, не теряя терпения, поинтересовался, есть ли у меня свидетели нашей с бароном схватки. Кто готов подтвердить, что ночью я и впрямь посетил то место у развалин особняка Мееров, и что Карл вызвал на дуэль именно Радиша, а не кого-то иного? Не задумываясь, я назвал имя Элоизы.

– Увы, на ее показания рассчитывать нельзя, – отрезал хозяин дома. – Следствие их принять не может. Помимо графини найдутся другие люди?

Я покачал головой. Бесполезно! Он не поверил мне.

– Граф, успокойтесь. Такая страшная трагедия потрясла нас всех. Я не спорю. Стая волков способна подкараулить пьяницу, уснувшего на кладбище за городом, или ребенка, неосторожно играющего во дворе. Они сейчас уже не так смелы, нежели чем во времена моей молодости. Крестьяне совершают облавы, а Вена слишком шумна и опасна для них. Роковое стечение глупых обстоятельств! Вы чувствуете вину, конечно, однако, разве ее не чувствую я? Или остальные? Мы все виноваты в этом. Но истина такова, что на самом деле тут не виновен никто. Даже если… Даже если бы вы и дрались там с господином Карлом на кинжалах, что не пожелает принять за истину ни один здравомыслящий человек, глядя на вас, то неужели, скажите мне на милость, вы остались бы целы и невредимы? Что, никаких ран? Синяков, порезов, переломов?

Я просиял в бескрайнем море безысходности. Шрам! Вот вам и подлинный факт! Грузный начальник с любопытством заглянул мне на спину под рубашку.

– В другой раз, должен признаться, – он по-отечески похлопал мое плечо и взял за руку, – не отнимайте у полиции столько времени зря. Прошу. Я понимаю вас, но и вы поймите меня: множество преступлений остаются нераскрытыми, а нельзя, чтобы вопиющая несправедливость вошла в правило! Вена – достойный город. Уважайте ее, Радиш.

В отчаянии я вернулся домой и впал в беспамятство на несколько дней.

Из гостиной доносились тихие голоса. Я оперся рукой о стену и прислушался: Эрнест рассказывал Марселю о первом мероприятии, которое прошло у некоего аристократа после похорон барона и его друзей. Покачнувшись, я стал спускаться с лестницы. Камердинер заметил меня, подбежал и помог добраться до дивана. Я чувствовал себя хорошо, несравненно лучше, чем в периоды обострений, но внутри дико ныла и страдала моя исковерканная душа. Я убийца! Жестокий, не знающий пощады зверь!

Эрнест сел рядом со мной.

– Радиш, вам плохо? – участливо спросил он, готовый поддержать меня, если я вдруг решу свалиться, подкошенный внезапной слабостью.

– Нет. Просто…

Что следовало за этим «просто», я не знал.

– Мне кажется, вам лучше покинуть Вену. Лето выдалось слишком жарким. На природе всем становится легче. Моя мать лечилась тем, что жила вдали от города. И общества.

Голос Эрнеста успокаивал колотившийся внутри ужас. Я попросил его продолжить мысль.

– У нас есть поместье недалеко от Брунна, к востоку отсюда. Я буду рад, если вы, Марсель и другие ваши люди погостят в просторном доме, утопающем в цветах, которые разводила моя матушка. И теперь ими занимаются надежные слуги, чтобы сохранить память о прошлом живой и благоухающей. Вы пообщаетесь с моей сестрой… Что скажете, граф?