banner banner banner
Рабы Парижа
Рабы Парижа
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Рабы Парижа

скачать книгу бесплатно


На этот раз стрела попала в цель.

– Из писем, которые я получала? Кто читал мои письма? – взгляд ее помутнел, губы дрожали.

– Все тот же проклятый Тантен, – вроде бы испуганно, отвечал Ортебиз со слезами на глазах, – он говорит, что эти письма находятся в его руках.

– О, Боже! – и графиня стремительно кинулась из гостиной.

– М-да, рыбка клюнула, – еле слышно проговорил Ортебиз, подойдя к окну и барабаня пальцами по стеклу. – Ну, Маскаро! Сколько пользы мог бы он принести людям, займись чем-нибудь полезным! Такова наша судьба. Двадцать пять лет подобной жизни… Нет, редко, конечно, но выдаются дни, когда мне кажется, что я плачу слишком дорогую цену за свой комфорт, не говоря уже о том…

При этом он задумчиво вертел в руках свой золотой медальон.

– Не говоря уже о том, что в один, далеко не прекрасный день, все наши дела могут открыться и что за конец ожидает нас тогда…

Тут в гостиную опять вошла графиня.

– У меня их украли, – произнесла она с отчаянием, едва успев войти в дверь.

– Что у вас украли, графиня? – осведомился Ортебиз.

– Мои письма! И совершенно непонятно, как могло это произойти, если они были спрятаны в железный ящик с потайным замком, а ключ находится только у меня! Следовательно, и обвинять мне практически некого…

– Стало быть, все-таки Тантен говорил правду? – печально спросил Ортебиз.

– Чистую правду, – отвечала графиня, – и с этой минуты я действительно знаю, что есть люди, которые могут распоряжаться моей волей, желаниями и у меня нет никакой возможности противостоять им! – Сказав это, она закрыла лицо руками. То был последний остаток гордости сломленной женщины, не желавшей иметь свидетелей своего отчаяния.

– Стало быть, эти письма могут быть обвинением против вас?

– Еще бы, я погибла теперь! Тогда я чувствовала только страшную отчаянную ненависть. Все то, что я готовила к отмщению, обратилось против меня! Я вырыла пропасть, чтобы столкнуть туда своих врагов – и вот лечу в нее сама!

Ортебиз не мешал излияниям графини.

– Я скорее умру, чем переживу ту минуту, когда эти письма попадут в руки моего мужа. Бедный Октав! Как поздно я тебя оценила! Он и без того столько страдал из-за меня. Говорите, доктор, они, наверное, хотят денег, те, кто послал вас, сколько они хотят?

Доктор сделал отрицательный жест.

– Нет? Стало быть, они просто хотят погубить меня, говорите же скорей!

Наедине со своей совестью Ортебиз гнушался своего ремесла, но когда он был уже в деле, да еще, если шла крупная игра, он становился безжалостным по отношению к своим жертвам.

– То, чего от вас требуют, графиня, одновременно и ничтожно мало, и много, – начал он.

– Говорите же!

– Эти письма будут вам возвращены именно в тот день, когда мадемуазель Сабина будет обвенчана с братом Жоржа Круазеноа, маркизом Генрихом Круазеноа.

Изумление графини Мюсидан было столь велико, что она не могла произнести ни слова.

– Меня уполномочили передать, что вы получите любые льготы, чтобы смягчить весь ужас подобного родства, и в то же время, если вы его отвергнете, – ваши письма немедленно будут переданы графу Мюсидану.

– Итак, значит, все кончено, – произнесла она, – ибо то, чего от меня требуют, я сделать не могу. Тем лучше: у меня остается право покончить с собой. Ступайте и передайте тем людям, что они могут отдавать эти письма графу Мюсидану. Я и раньше слыхала, что есть люди, готовые торговать несчастьем и заблуждениями других, но я считала, что это случается только в плохих романах. Теперь я, к сожалению, убедилась, что это не так. Но надо мной у них не будет полной власти!

– Графиня, графиня! – умолял струсивший не на шутку медик, – что вы намерены с собой сделать?!

Графиня не слышала его.

– Как я могла жить после стольких лет страданий? Нет, действительно, я должна быть благодарна этим людям: сегодня первый раз за столько лет я усну спокойно, без тревожных снов, я никуда не буду бежать из своего дома, боясь одиночества…

– Ради всего святого, графиня! Ради вашей же собственной дочери, ведите себя благоразумно! Весь мой жизненный опыт и преданность к вашим услугам! Сядьте и успокойтесь, может быть, мы что-нибудь придумаем. Собственно говоря, что лично вы, графиня, имеете против маркиза Генриха Круазеноа?

– Я лично ничего…

– Он из прекрасной семьи, богат, ему всего тридцать четыре года, чем он не подходящая партия для мадемуазель Сабины?

– Да, я ничего не имею против него, но граф никогда не согласится взять назад слово, данное барону…

– Ну, это пустяки! Вы все можете сделать с графом, стоит вам только захотеть!

– Да, в былое время это было действительно так, но это было давно, в то время он любил меня, теперь я для него не более, чем любая другая женщина. Можно, конечно, попробовать, чтобы выиграть время. Пожалуй, я попробую, но Сабина… Кто поручится нам за то, что она уже не любит барона?!

– О, такого рода обстоятельства, если они и существуют, ничего не стоят! Вы – мать, а матери всегда имеют влияние на своих детей.

Неожиданно графиня схватила за руки Ортебиза и, судорожно сжимая их, произнесла:

– Нужно ли раскрывать еще одну тайну? Если я чужая для своего мужа, то для дочери – я просто посторонний человек, она меня ненавидит и презирает!

Доктор, однако, поспешил откланяться, наскоро заверив графиню, что она ни в коем случае не может быть чужой для мужа и дочери и что она должна успокоиться, а назавтра они вместе придумают, как им действовать дальше.

– Ах, доктор, только в беде и познаются друзья, – сказала ему на прощанье графиня, в уме уже прикидывая возможности выдвижения на сцену Генриха Круазеноа.

Воздух после двухчасового разговора с графиней показался Ортебизу свежим и чистым. Медленными шагами, наслаждаясь чудесным вечером, приближался он к кофейне.

Его достойный соратник уже был там и ждал его, сгорая от мучительного нетерпения. Наконец, доктор появился за стеклом витрины.

– Ну, что?! – вскричал Маскаро, задыхаясь от волнения, едва тот подошел к нему.

– Победа! – кротко, с обычной своей улыбкой бросил Ортебиз и, упав в кресло, добавил: – Уф, черт ее возьми, мне было нелегко!

Маскаро расцеловал его.

Глава 7

Распростившись с Маскаро, Поль Виолен чувствовал, что соприкоснулся с чем-то таким, чего он еще никогда в жизни не испытывал.

Быстрая перемена, происшедшая с ним, окончательно опьянила его и так не слишком закаленную душу.

Как произошла эта метаморфоза – от желания броситься в Сену до предложенных ему Маскаро двенадцати тысяч в год, он сообразить не мог.

Двенадцать тысяч в год! Тысяча франков в месяц, причем за первый он уже получил вперед! Да, тут было от чего сойти с ума!

Он был до того потрясен этой внезапной переменой, что даже стал находить ее естественной и даже какой-то законной. Собственно говоря, почему бы старому Тантену и не дать ему взаймы эти пятьсот франков, почему бы и не предложить Маскаро ему такую фантастическую плату? Он, безусловно, способен на многое. Может, со временем он даже станет министром или, во всяком случае, государственным деятелем…

Единственное, что не пришло ему в голову, – это направиться в отель «Перу», где его ждала Роза. Он вообще позабыл о ней. Как видим, предположения доктора Ортебиза начали сбываться.

Он чувствовал, что должен разделить с кем-то свою радость. Но кто был у него в Париже? Перебирая в памяти свои знакомства, он вспомнил об одном молодом человеке, таком же бедняке, как и он сам, у которого в минуту отчаяния он занял ничтожную сумму в двадцать франков.

В карманах Поля оставалась еще половина денег, взятых им у Тантена, а у самого сердца, в боковом кармане нового пальто, лежала тысяча, выданная в виде задатка Маскаро. Так не справедливо ли было немедленно вернуть бедняку долг?

Жил этот знакомый в отдаленной части Парижа, но теперь это не имело значения, так как можно было воспользоваться омнибусом или даже фиакром.

Удобно устроившись в экипаже, он принялся размышлять о благородстве и великодушии своего знакомого. Андре не был даже его другом, последний раз Поль видел его восемь месяцев тому назад…

Между тем фиакр, где сидел Поль, размышляя о суете жизни, остановился на улице Тур д'Оверн.

Поль, выскочив на тротуар, бросил два франка кучеру и направился к одному из подъездов.

Его встретила полная женщина в опрятном чепчике, из-под которого виднелись тщательно убранные волосы.

– Господин Андре дома? – спросил Поль.

– Он у себя, милостивый государь, – ответила женщина, – поднимитесь на самый верх, а там вам любой покажет его дверь. Такого мастера у нас знают все.

– Сударыня…

– И какой прекрасный жилец – аккуратный, честный, никому не должен ни копейки, всегда трезв. За это время, что он здесь живет, к нему один раз поднималась дама, да и то – знатная госпожа со своей горничной, которую саму можно было принять за госпожу…

– Черт возьми! Может, вы назовете мне, наконец, номер его квартиры, сударыня!

Эта дерзкая выходка ужасно обидела привратницу.

– Четвертый направо! – отвечала она ему сухо, и пока Поль шел по указанной лестнице, обиженно ворчала себе под нос:

– Погоди же, невежа, придешь еще раз, так я тебе и отвечу…

Поднявшись на самый верх, Поль увидел указанную дверь и, так как звонка на ней не было, постучал.

– Войдите, – громко ответил ему молодой, густой бас.

Поль отворил дверь и вошел в комнату художника.

Андре жил в очень маленькой, но чистой, скромно и со вкусом убранной квартирке.

Главное убранство ее составляли картины, эскизы, модели из глины. Прекрасное зеркало над камином в резной ореховой раме и низкий диван, покрытый тунисским ковром, были единственной роскошью в этом жилище.

Возле дивана, лицом к окну стоял мольберт с начатым портретом, наполовину задернутым зеленой тафтой, а перед мольбертом с кистью и палитрой в руках стоял сам Андре.

Превосходно сложенный высокий, с коротко остриженными волосами, черноглазый и черноволосый, с очень смуглой кожей, в сравнении с Полем он, конечно, проигрывал, но зато в чертах его лица читалось то, чего недоставало Полю – огромная сила воли. Встретив это лицо, не скоро забудешь его. В нем было то, что редко встречается в среде художников – естественность и простота манер, аккуратная строгость, даже некоторая изысканность костюма.

При виде Поля он отложил в сторону палитру и краски и, сделав несколько шагов навстречу, радушно протянул ему руку.

– А, наконец-то! – пробасил он, – что это вас так давно не видно нигде?

Столь дружеская встреча несколько смутила нового ученика школы Маскаро, и он поспешно ответил:

– Так ведь все неудачи были, заботы…

– А Роза? Надеюсь, о ней вы сообщите более приятные вести? Что она, все такая же хорошенькая?

– Такая же, – рассеянно отвечал Поль. – Вы меня извините за то, что я с таким опозданием пришел заплатить вам свой долг…

Художник беспечно махнул рукой:

– Стоит ли говорить о таких пустяках! Будьте, пожалуйста, без церемоний, и, если для вас это обременительно, то я могу подождать.

Эта простая дружеская фраза показалась Полю обидной, он почему-то услышал в ней не дружеское участие, а оскорбительное сострадание к его бедственному положению, но главное – эта фраза служила очень удобным поводом для рассказа о том, что прямо-таки рвалось наружу из Поля.

– О, в настоящее время, – начал он тоном заправского фата, – для меня это не обременительно. Правда, одно время мне было очень тяжело, но сейчас я получил место на двенадцать тысяч в год!

Он воображал, что такая цифра непременно ошеломит бедного художника, вызовет у него восклицания зависти и изумления, но, не встретив с его стороны ничего подобного, добавил:

– В мои годы – это недурно.

– По-моему, так даже превосходно! Но в чем же состоят ваши обязанности, надеюсь, это не секрет? – самым обычным тоном осведомился художник.

Но Поль счел такую обыденность тона желанием чуть ли не унизить его.

– Работаю, – ответил он, откидываясь на спинку предложенного ему стула.

При этом выражение его голоса было настолько странным, что Андре взглянул на него с удивлением.

– Я тоже довольно редко сижу сложа руки, – произнес он, – а между тем…

– Да, но вы совсем другое дело! Я, я обязан работать в два раза больше других, так как у меня нет никого, кто бы позаботился о моем будущем, я не имею ни родственников, ни друзей-покровителей.

Неблагодарный, он уже забыл о господине Маскаро, столь много сделавшем для его будущего…

В конце концов, художник, видя, что глупости и хвастовству его приятеля конца не будет, явно стал над ним подсмеиваться.

– Ей-Богу, забавно! – проговорил он, – вы, кажется, вообразили себе, что совет воспитательных домов может выпускать заодно с воспитанниками и кучу необходимых для них покровителей!

При этом вопросе Поль окончательно счел себя оскорбленным.

– Как вы изволили выразиться, сударь?

– Точно и ясно, мне кажется, и прибавлю к этому, что подчас эта подробность бывает весьма прискорбна для нашего брата. Я, по крайней мере, испытал это на себе, да и многие из моих товарищей тоже…

– Как, милостивый государь, вы откровенно сознаетесь, что…

– Что я сын Вандомского воспитательного дома, – с комическим горем подхватил Андре, – да, сознаюсь, что же в этом ужасного? Я оставил там по себе прескверную память, как самый отъявленный шалун из всех мальчишек… Все мы немало испытали в этой жизни. Я, однако же, удивлен, что вы ничего не знали об этом факте моей биографии. Хотите, я расскажу вам пару эпизодов из моей жизни, может быть, вам они пригодятся как наглядный пример, а мне не так скучно будет работать…