скачать книгу бесплатно
Рабы Парижа
Эмиль Габорио
Секретарь Поля Феваля и восторженный почитатель Бальзака, Эмиль Габорио создал свою многоголосую «Человеческую комедию», показав широкую панораму жизни французского общества. Клубок преступлений, страстей и семейных тайн сплелись в захватывающей истории романа «Рабы Парижа».
Эмиль Габорио
Рабы Парижа
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Часть 1
Шантаж
Глава 1
Зима в Париже 186… года была очень холодной. Но в тот февральский день столбик термометра (о ужас!) показывал 20° ниже нуля.
Мрачные снеговые тучи заволокли небо. Накануне прошел дождь, и сейчас на мостовых была такая гололедица, что ездить в экипажах становилось попросту опасно. Город казался очень угрюмым.
О, этот Париж, город роскоши, блеска и откровенной, бьющей в глаза нищеты! В такие зимы, когда замерзает даже Сена, невольно вспоминаются те забытые Богом углы, где холодно и нет дров, где звучат жалобы и стенания, где ожесточаются сердца…
Именно в тот хмурый февральский день содержательница отеля «Перу» мадам Лупиас, грубая и жадная овернка, неожиданно для бедных жильцов резко взвинтила плату за комнаты, а деньги потребовала немедленно.
– Ну, что за медвежий холод! – проворчала мадам Лупиас, помешивая угли в низенькой печи своей конурки и, распрямившись, сказала своему мужу: – Ты знаешь, мне как-то не по себе. В такой холод кто-нибудь из этих бродяг еще, чего доброго, повесится. Помнишь, как в ту зиму, когда нашли одного наверху… Нам это стоило тогда больше пятидесяти франков. Ты бы сходил на чердак посмотреть…
– Да ну их! – отмахнулся супруг мадам Лупиас. – Все они забились по щелям, чтобы согреться. Старик Тантен убрался еще ранним утром, а чуть погодя я видел, как уходил Поль Виолен. Стало быть, наверху осталась одна Роза…
– Ну, об этой я и не забочусь, – раздраженно заметила мадам. – Помяни мое слово, она непременно бросит этого Поля. Девочка слишком хороша, чтобы оставаться в этой жуткой норе.
Итак – отель «Перу» по улице Гюше, в двадцати шагах от площади Пети-Пон… Сам вид этой трущобы никак не был похож на нормальное человеческое жилище. Подобные приюты все реже встречаются в обновленном Париже. Но – встречаются… Несчастный, униженный бедняк ищет и находит за свои последние пять су в таком приюте свой временный кров и жалкую постель. Как утопающий хватается за соломинку, так эти люди, загнанные жизнью, спешат сюда. Их гонит инстинкт самосохранения. Но через день-другой, едва набравшись сил, они спешат прочь отсюда.
Весь отель сверху донизу с помощью тряпок и старой бумаги был разгорожен на множество крошечных клетушек, которые мадам Лупиас пышно именовала – комнатами. Подвижные стены этих клеток непрерывно рвались, лопались, уничтожались самими жильцами, превращавшими этот жалкий отель в сплошной вертеп.
Только у счастливчиков тут было сносное помещение: маленькая келейка с покатым потолком и окошком под самой крышей, чем-то напоминающая табакерку. Распрямиться во весь рост тут было просто невозможно.
Всю мебель тут составляли постель с матрасом, набитым стружками, простой грязный стол и два стула. За такого сорта «табакерку» супруги Лупиас брали не меньше двадцати двух франков. Они объясняли столь высокую плату наличием в комнате камина. Камин, правда, был ничем иным, как дырой в стене, уносившей из комнаты последнее тепло. И все же, и все же… Комнатки-табакерки никогда не пустовали.
Теперь в одной из них дрожала от холода молодая, удивительно красивая женщина. Ей было не более девятнадцати лет. Натуральная блондинка с кожей редкой белизны, густые длинные ресницы, смягчавшие суровый, чуть металлический блеск голубых глаз… Казалось, этот нежный алый рот создан для вечной улыбки счастья, а роскошные блестящие волосы, падавшие на античные плечи, должны быть украшены царственной диадемой. Но жалкий гребень в четыре су, перехватывавший на затылке это золотое великолепие, свидетельствовал о суровой прозе жизни.
Закутавшись в некое подобие шали поверх легкого платья и накинув на плечи старое и грязное постельное одеяло, молодая женщина сидела на полу, глядя на огонь.
Впрочем «огонь» – это слишком сильно сказано. Не нагрев комнатушку ни на йоту, очаг догорал, и только две головни с кулак еще тлели в нем, давая жару не более, чем дымящаяся сигарета.
Но, ничего не поделаешь! Скорчившись на жалком половичке, который мадам Лупиас величала каминным ковром, Роза извлекла из кармана засаленные карты и принялась гадать. Она так увлеклась, что, видимо, забыла о холоде. Полукругом раскинув перед собой карты, осторожно, боясь ошибиться, красавица принялась кончиком пальца отсчитывать по три карты. Каждая карта, которой касался ее палец, имела для нее особый, тайный смысл – благоприятный или пагубный. В зависимости от этого лицо Розы то гасло, то озарялось улыбкой.
– Вот этот молодой блондин, – бормотала девушка, – это, должно быть, Поль. Вот деньги, а вот и препятствие… Боже мой, девятка пик! Всюду эта проклятая девятка пик! Прямо рок какой-то!
Впрочем, девушка вскоре утешилась. Смешав колоду, она раскинула ее еще раз и тщательнейшим образом перетасовала, потом левой рукой сдвинула карты…
При этом вторичном опыте карты оказались милостивее и сулили явное благополучие.
– Ты любима! – говорили они на своем чародейском языке, – любима глубоко и страстно, тебя ждет богатство и счастье, о тебе много думают и вскоре ты получишь письмо, где один молодой человек, брюнет, с огромным состоянием… – Огромное состояние изображалось в образе трефового валета.
– Опять он! – пробормотала Роза, – воистину сама судьба того желает! – она торопливо достала из своего маленького тайника за печкой небольшую скомканную записку и уже, наверное, в двадцатый раз со вчерашнего дня принялась медленно и с наслаждением ее перечитывать:
«Мадемуазель!
Я вас видел и уже люблю. Честное слово! А потому хочу сказать вам: вы не созданы для той мерзкой норы, где прячете свою красоту. Роскошные палаты, украшенные палисандрами и цитронатами, ожидают вас на улице Дуэ. Я с утра до ночи занят делами и потому квартира – в вашем распоряжении.
Я еще не владею вполне своим состоянием, но через пять месяцев и три дня буду введен в права наследства после своей матери. Я смогу распоряжаться им по своему усмотрению. Тем более, что отец мой стар и его можно склонить к чему угодно.
Итак, позволите ли вы мне приискать для вас портниху?
Даю вам на размышление пять дней, считая сегодняшний. Даже шесть, если вам покажется мало. В течение этого времени буду ждать вашего решения на углу площади Пети-Пон.
Гастон де Ганделю».
Это непристойное, игривое послание, безусловно, было обидным для любой женщины. Но это, очевидно, нисколько не смущало Розу. Напротив, именно его грубая материальная сторона и туманила ей мозг, казалась упоительной музыкой.
– О, если бы моя воля! – прошептала она страстно, – если бы только моя воля!
На шаткой лестнице послышались чьи-то решительные шаги.
– Он! – испуганно прошептала девушка, – Поль! – и по-кошачьи шмыгнула от очага к стене, поспешно спрятав письмо в щель. Поль Виолен уже входил в комнату. Молодой человек лет двадцати трех, Поль был по-настоящему красив. Классически овальное лицо его было подернуто той матовой бледностью, что свойственна южанам. Небольшие тонкие усики прикрывали несколько крупноватые губы, придававшие лицу мужественный и энергичный характер. Светлые вьющиеся волосы обрамляли высокий и гордый лоб, а большие темные глаза горели удивительным огнем.
Красота Поля была даже ярче красоты Розы. В Поле было какое-то особое достоинство и природное величие, свойственное кровным аристократам. Даже супруги Лупиас не могли не заметить, что их странный жилец даже своему чердаку способен придавать некое величие, точно какой-то принц крови, вынужденный скрывать свое происхождение.
Но принц был крайне жалок в эту минуту. Невзирая на отчаянную нищету, его одежда была подчеркнуто опрятна. Но в ней чувствовалась бедность, что стыдится самое себя, молчит и прячется от всех.
Панталоны, жилет и сюртук из черного драпа, основательно потертые, не в состоянии были защитить беднягу от поистине сибирского холода, что свирепствовал в тот день. Добавьте к этому наряду еще и светло-серую накидку, что была не толще паутины, и потому согревать никак не могла. Зато ботинки на нем были тщательно вычищены, но, увы, именно это обстоятельство и подчеркивало трагическое, поистине отчаянное положение финансов Поля.
Войдя, Поль швырнул на постель сверток белой бумаги, что держал под мышкой.
– Ничего! – произнес он с мрачной безнадежностью, – опять ничего!
Роза, подняв голову от карт, взглянула на него, и ее хорошенькое лицо стало злым.
– Что? – презрительно и удивленно спросила она. – Ничего?! И это после того, что ты говорил мне сегодня утром, уходя?
– Сегодня утром, Роза, я еще надеялся. Но меня обманули. Вернее, я сам обманулся. Поверил пустым обещаниям. У здешнего народа даже не хватает доброты прямо сказать «нет». Они выслушивают тебя с видом явного интереса, даже искренне сочувствуют. Но через минуту тут же о тебе забывают…
Воцарилось молчание. Поль был слишком удручен, чтобы заметить косой презрительный взгляд Розы. Этот вид наивного отчаяния вкупе с угрюмой покорностью судьбе особенно бесил ее.
– Нечего сказать, завидное теперь у нас положение, – заметила она наконец, – и что же дальше?
– Ах, я уже голову потерял…
– В таком случае пора положить этому конец. Вчера, когда тебя не было, здесь была эта противная Лупиас. Так вот она объявила, что, если в течение трех дней мы не внесем за квартиру требуемые одиннадцать франков, она нас непременно выгонит. Да, да, и она сделает это, мерзкая дрянь, только ради удовольствия видеть меня на мостовой, она ненавидит меня!
– Один во всем мире, без родственников, без друга, совсем один, – бормотал Поль.
– У нас ни сантима, – упрямо вела свое Роза, – на прошлой неделе я продала свои последние юбки, нет дров. И ко всему прочему мы со вчерашнего утра ничего не ели.
Несчастный молодой человек схватился за голову и отчаянно сжал руками виски.
– Ну, вот еще, – желчно заметила Роза, – я ему толкую, что необходимо искать любые средства, любой способ, а он…
Не дав ей договорить, Поль судорожно сорвал с себя накидку и бросил на стул.
– На, возьми и отнеси в залог, – произнес он глухо.
– И это все, чем ты в состоянии помочь себе и мне? – спросила молодая женщина.
– За накидку, наверное, дадут три франка; наверное, за них можно купить немного хлеба и дров.
– Ну, а потом?…
– Потом… Я подумаю, поищу способ… Мне нужно выиграть время. Успех придет, а с ним и деньги. Нужно уметь ждать…
– Нет, нужно еще и уметь сделать…
– Разумеется! Однако, прошу тебя, сделай так, как я тебе сказал, а завтра…
Будь Поль менее взволнован, он давно бы заметил, что Роза упрямо ведет дело к разрыву.
– Завтра! – язвительно произнесла она, – что же завтра? Уже целый месяц я слышу одно и то же! Но всякому терпению есть предел. Вы, Поль, не ребенок и обязаны взглянуть прямо в глаза жизни. Ну, посудите сами, что дадут мне эти лохмотья? Три франка? И сколько дней мы можем прожить на эти гроши?
– Отчего же ты не помогаешь мне, – крикнул он, – отчего же сама не работаешь?
Роза саркастически улыбнулась.
– Я? Я – женщина, мой милый. Я не создана для работы.
С угрожающим видом Поль приблизился к молодой женщине. Казалось, еще минута – и он ударит ее.
– Несчастная! – глухо произнес он – да, ты именно несчастная…
– Нет… Я только голодная.
Надо полагать, такая ссора могла бы окончиться плохо. Но послышался шорох в дверях, и они оба обернулись.
На пороге чердачной двери стоял старик и, добродушно улыбаясь, смотрел на молодую пару.
Старик был высок и несколько сутуловат. Две скулы кирпичного цвета особенно выдавались на его лице. Да, и еще – красный нос. Все остальное скрывала длинная и всклокоченная бородах проседью. Глаза его были скрыты очками с цветными стеклами; медную оправу очков он обмотал черной ленточкой.
Все в нем дышало ужасающей бедностью. Это сальное изодранное пальто с огромными карманами носило на себе следы всех стен, о которые он терся и под которыми валялся пьяным. Было заметно, что для этого бродяги все равно где и в чём спать – на постели или на земле, в платье или без платья.
Роза и Поль давно знали этого старика, ведь он жил в соседней конуре и его звали «дядя Тантен».
Его приход напомнил Полю, что соседняя комната мансарды – рядом и что каждое произнесенное им слово там слышат. Значит, их ссора тоже не была секретом…
– Что вам здесь нужно, милостивый государь? – резко спросил он у старика, – и кто вам дал право входить, не постучавшись?
Однако угрожающий тон Поля нисколько не смутил старика.
– Я стучался, – ответил он, – я редко бываю дома, а сегодня как раз возвратился, когда вы разговаривали. Я, разумеется, навострил уши…
– Милостивый государь!
– Погодите, нетерпеливый юноша! Скажите мне лучше, отчего вы так рано начали ссориться между собой? Когда лошади слишком долго стоят на месте, то даже самые смирные из них начинают беситься. Мне не раз приходилось замечать это…
– Однако, вы знаете, милостивый государь, – заметил Поль, глубоко задетый замечанием старика, – до чего ожесточают сердце бедность и нищета. Я полагаю…
– Э, полно о пустяках! Если я вошел, не спросив, то в таком случае простите меня; но разве не должны соседи являться друг другу на выручку, когда слышат шум ссоры? Как только я услышал ваши взаимные обвинения, сразу же сказал себе: этих двух больших детей мне следует немедленно помирить, иначе будет плохо.
Подобная тирада в устах этого бродяги была столь комична, что даже Роза не могла удержаться от улыбки. К тому же ей пришла в голову мысль, что старик догадается вытащить из кармана свой тощий кошелек и предложить им взаймы сорок или хотя бы двадцать су. Кажется, о том же самом подумал и Поль.
– Может быть, – заговорил он уже чуть спокойнее, – может быть, вы можете нам чем-нибудь помочь?
– Как знать!
– Вы сами видите, до какого унижения мы дошли. У нас ничего нет, мы пропадаем окончательно.
Дядя Тантен прежде, чем отвечать, поднял руки, как бы призывая небо в свидетели того, что он намерен сказать.
– Пропадаем! – повторил он, – жемчужины, скрытые на дне морском, тоже пропадают, пока какой-нибудь ловкий человек их не отыщет, – и он многозначительно улыбнулся.
– Не понимаю, что вы хотите сказать, – заметил Поль.
– Я хочу сказать, что прежде всего нужно добыть вам завтрак, а затем дров. Холод здесь собачий! Ну, а потом мы уже позаботимся и об одежде…
– Но для этого нужны деньги, много денег! – вздохнула Роза.
– Откуда вы знаете, что у меня их нет? – хихикнул старикашка, и начал медленно расстегивать пальто. Запустив руку в один из карманов, он вытащил засаленную бумажку, скрученную в трубочку. Потом развернул ее.
– Билет в пятьсот франков! – воскликнула Роза изумленно.
– Именно так, моя милочка, – ответил старик торжественно.
Поль был крайне растерян. Можно ли было предположить, что старик прячет под своими грязными лохмотьями такую сумму? И откуда она могла у него взяться?
Возможно, это преступные деньги? – мелькнула мысль у Поля и Розы. Они обменялись между собою многозначительным взглядом. Казалось, старик понял, что его подозревают.
– Вы зря так плохо думаете обо мне! – заметил он. – Эти деньги принадлежат мне на законных основаниях.
Но Роза уже не слушала его. Она взяла в руки мятую купюру и с наслаждением принялась ее ощупывать.
– Должен вам сообщить, – продолжал дядя Тантен, – что я нахожусь на службе у судебного пристава. Но это еще не все. Я – поверенный многих лиц по отыскиванию спорных долгов. Так что иногда в мои руки попадают весьма значительные суммы. Одолжить вам пятьсот франков для меня нисколько не обременительно.
