скачать книгу бесплатно
– А мне потом сжигать ваш труп по частям в камине гостиницы? Нет, спасибо. Насколько известно, и вам, и вашей жене было выплачено два миллиона иен за особый заказ. Императорская комендатура Гонконга устроила, чтобы вы сели на борт «юнкерса» без досмотра. Нет, я уже слышал ваши оправдания. Но вряд ли их захотят слушать другие.
– (Тяжёлый вздох.) Я понимаю вас. Чем это может мне грозить?
– Всем, вообще-то. Деньги, которые вы положили в «Микадо-банк», заморожены. И ваша семья их не получит, пока задание не выполнено. Приношу вам извинения, любезный Итиро-сан, но… сколько примерно вам осталось до встречи с Аматэрасу?[5 - Богиня Солнца в японской мифологии, повелительница загробного мира.]
– (Пауза.) Как указывают врачи – около недели. Благодарю за ваше внимание.
– (Шипение потушенной в пепельнице сигареты.) Тогда я с прискорбием констатирую: у вас есть ровно семь дней, чтобы завершить миссию. В любом случае, похороны за счёт государства. Из чистого уважения к вашим прошлым заслугам, дорогой Итиро-сан.
– Я не заслуживаю даже пылинки уважения, Онода-сан.
– Прекрасно, так попробуйте его вернуть заодно со своими деньгами. Это единственный способ обеспечить достойную жизнь ваших детей. На эту неделю я предоставлю вам всё необходимое, в том числе и рейхсмарки. Не такая стойкая валюта, как иена, но… зато вы можете расплачиваться этими фантиками по Европе – как в Москау, так и в рейхскомиссариатах Норвегия, Украина и Нидерланды. Только в Италии рейхсмарку не берут. Предпочитают свои замурзанные лиры… Итальянцы – опереточная нация: они паразитируют на былой славе легионов Цезаря, хотя на деле с трудом покорили босяков из Абиссинии… им следует не воевать, а танцевать тарантеллу. И эти еженедельные телешоу «Алло, дуче!». Романо Муссолини столь же эксцентричен, как и его отец, – синьору за восемьдесят, а ведёт себя, словно студент. Игра на саксофоне в пьяном виде на собрании держав Судзику-коку[6 - Ось (япон.) – этим термином принято называть союз Рим – Берлин – Токио: военный блок Италии, Третьего рейха и Японской империи с 1940 г.], роман с одряхлевшей Софи Лорен… и смех, и грех. Снимайте квартиру посуточно, в гостиницах полно агентов гестапо. Вам ведь известно, что здешняя империя – довольно рыхлая структура? Это не единое государство, а своеобразный союз враждующих рейхскомиссариатов, даже столица у них «плавающая». В прошлом году был Амстердам, а вот сейчас – Москау.
– Благодарю, Онода-сан. Алмазы ваших мыслей обогащают бедность моего разума.
– (Щелчок зажигалки.) Клянусь микадо, вам будет нелегко. Да, вы немножко владеете руссландским, изучали в рамках профессии… но теория и практика – это всегда две разные вещи. Руссландцы – специфическая нация. Они ксенофобы и одновременно обожают всё иностранное, особенно если сделана правильная реклама. Например, вы знаете, в Москау популярна японская еда. Мы произвели фурор за какие-то десять лет.
– (Кашель.) Примите моё восхищение, Онода-сан. Меня всегда удивляло, что Третий рейх повально ест суши, считает национальной японской едой, да и вообще здоровой пищей. Если это заслуги отдела рекламы при дворе микадо, то им следует поставить памятник. Подумать только, превратить японский корм для кошек в местную гламурную закуску.
– Да, благодаря этому Ниппон коку не знает проблем со сбытом обрезков сырой рыбы. В остальном – всё то же самое. Вы обратили внимание на количество блондинов в Москау?
– (Пауза.) Действительно. Всюду только светлые или рыжие головы. Ни единого брюнета.
– (Назидательно.) Вот именно. Итиро-сан, в Москау модно быть арийцем. Первоначально, в соответствии с доктриной фюрера, немцы считали жителей Руссланда неполноценной нацией, как они выражались, унтерменшами, то есть недочеловеками. Но ближе к сентябрю 1945 года генералы в руководстве рейха поняли, что им не одолеть партизан, посему возобладало другое мнение. Скрепя сердце руссландцев признали арийским народом и стали вербовать в СС. Более того – расовый отдел в Берлине официально подтвердил арийское происхождение почти всех славян, включая болгар, – кроме поляков. А женщины Руссланда с этой минуты стали получать алименты на детей, рождённых от немецких солдат[7 - В марте 1943 года комендант оккупированного немцами г. Орёл генерал Адольф Гаман издал этот малоизвестный приказ – «о выплате алиментов женщинам, имеющим детей от солдат вермахта». Причина же признания славян арийцами и их вербовка в дивизии СС прозаична – Германии требовалось пополнение на фронте после потерь в Сталинграде.]. Прошло больше полувека, европейские нации перемешались, словно в кипящем котле, – теперь, Итиро-сан, и не поймёшь, какая у кого кровь. Но арийцы тут обязаны красить волосы в светлые тона. Я бы сказал, это даже не мода – а неизбежность.
– (С удивлением.) Брюнетов совсем не осталось, высокочтимый Онода-сан?
– Почему же, их достаточно. Но чаще всего они носят парики либо бреются налысо. Если вышел на улицу с природной шевелюрой, значит, ты шварцкопф, «черноголовый», – так здесь на жаргоне называют противников режима. Я упоминал, что Руссланд – весьма специфическая местность. Впитывает любую иностранную муть, как губка. И в той же степени сопротивляется пришельцам из-за границы. Партизанское движение не слабеет все годы существования рейхскомиссариата Москау. Целые области на Урале, под Петербургом, возле Екатеринодара контролируют партизаны, а в лес давным-давно не съездишь на пикник. И в самой столице действует подполье. Два месяца назад посреди бела дня на улице убили обер-коменданта города, группенфюрера фон Травинского.
– (Вновь кашель.) Сумасбродство. Бессмысленный фанатизм.
– (Снисходительно.) Нет, всего лишь местные традиции. Знаете, у руссландцев масса привычек, доставшихся им от монголов. Взяточничество, восточная нега, почтение к начальству, принятие на работу сородичей. И при всей схожести – они два века подряд сопротивлялись монгольскому владычеству, устраивали бесконечные восстания – пока в Золотой Орде не плюнули и не оставили их в покое. Связь руссландцев с немцами куда глубже, чем вы думаете. Ими правили кайзерины немецкой крови – Катарина Первая и Катарина Вторая – лучшая королева в истории Руссланда. Каждый кайзер, начиная с Петера Первого, женился на немецкой принцессе. Первая династия руссландских кайзеров – Рюриковичи, из датских князей. Потом были монголы. Далее – немцы. После прихода большевиков – семиты. Затем – грузины. Опять немцы. По сути, здесь всегда правит иноземная власть – и всегда будут те, кто ее ненавидит. И власти Руссланда, и шварцкопфы так увлеклись, что не замечают: вермахт ушёл, а они воюют сами с собой…
– (С подобострастием.) Моя благодарность, Онода-сан. Очень познавательно.
– О, не стоит, Итиро-сан. Жаль, что вас заждалась Аматэрасу и не будет времени прочувствовать Руссланд. Я работаю здесь уже десять лет, насмотрелся всякого. Даже в Урадзиосутоку и Хабаросито, благоденствующих под скипетром микадо, где местным жителям поменяли имена на японские, они всё равно пьют самогон вместо сакэ.
– (С дрожью в голосе.) Чудовищно…
– Это я вам ещё всего не поведал, мой приятный гость. Нет желающих учить иероглифы. Кимоно и гэта носят только женщины. Опрятные садики из камней никто не разбивает – предпочитают огороды, чтобы растить там вульгарные огурцы. Прижились лишь якитори да автомобили с правым рулём – вот за них в Урадзиосутоку готовы грудью стоять. Я всецело разделяю установку великого микадо – для главенства нашей империи в мире необходимы природные ресурсы. Однако в такие моменты мне кажется, что лучше бы наши приобретения ограничились второй половиной острова Карафуто.
– Я всецело разделяю ваше мнение, любезный Онода-сан.
– (Шелест купюр.) Мы заговорились, уважаемый Итиро-сан. Берите рейхсмарки. Адрес я вам тоже напишу. В первом же киоске купите дозиметр и кислородную маску. Гонконгское оборудование при вас? Отлично. Будьте осторожнее, это нужно применять наверняка.
– (С беспокойством.) Простите, но не могли бы вы выдать мне пистолет?
– Незачем, Итиро-сан. Стрелять в него ни в коем случае нельзя…
Глава 3
Храм Одина
(улица Арийская, д. 46 напротив комендатуры)
Машину пришлось оставить на дальней стоянке. У меня спецпропуск, но ничего не поделаешь – автомобили ставить у стен нельзя, комендатура упивается паранойей, везде грезятся новые теракты. Получаю талончик из жёсткого картона, иду через турникет – в будке со шлагбаумом сидит тучный пожилой очкарик в коричневой форме с нашивками обер-ефрейтора. Чуть высунув язык, изучает свежий выпуск «Фёлькишер Беобахтер» – с глянцевыми иллюстрациями полуголых девиц. Кризис, что поделаешь. Партийной прессе пришлось перейти на формат таблоида, чтобы выжить в жёстких условиях рынка. Я стучу в стекло будки. Мы знакомы не первый год.
– Хайлюшки, – фамильярно бурчит он мне, перелистывая страницу.
– Хайлюшки, – отвечаю я ему, приветливо махнув.
Арийская улица, протянувшаяся от Берлинского вокзала к рейхстагу, изучена мной вдоль и поперёк, – я могу пройти её с закрытыми глазами. У тротуаров, огороженные столбиками, навечно замерли скелеты танков – напоминание об уличных боях Двадцатилетней Войны. Штук пять обугленных «тигров» сгрудились напротив сквера Героев Люфтваффе, как стадо слонов с поникшими хоботами. Офисы из стекла и бетона соприкасаются с гнилью разбитых бомбами домов. По слухам, во времена большевиков здесь стоял памятник Пушкину. Пушкина давно демонтировали – как со сквера, так и из школьной программы: он же негр. Министерство народного просвещения и пропаганды вообще здорово постаралось. Запретили исполнять произведения Чайковского – композитор подозревался в гомосексуализме, сняли с показа «Свинарку и пастуха» – чабана играл семит. В центре сквера – огромные чёрные дыры с оплавленными краями, это пепелища. По выходным на Арийской горами сжигают запрещённые книги – те, что конфисковывают у шварцкопфов, как когда-то на Опернплац в Берлине. Корчась в огне, сгорают Герберт Уэллс, Владимир Маяковский, Ярослав Гашек. Когда я был юным активистом фюрерюгенда, принёс сюда и бросил в книжный костер «Трех мушкетёров» из школьной библиотеки – этот томик прятала уборщица. Но Дюма – не ариец, писатель с негритянской кровью. Вы знаете, с каким треском горит бумага? Будто рвётся сердце.
На месте Пушкина установили памятник Ницше.
Поначалу его путали с Горьким (тоже запрещённый писатель) – спасибо густым усам. Фюрер обожал книгу «Так говорил Заратустра», но ему не были ведомы слова Ницше: «Германия великая нация лишь потому, что в жилах её народа течет столь много польской крови». Впрочем, это домыслы троллей из сети Сёгунэ, а они чего только не напишут.
Государственные здания на Арийской – унылое зрелище. Большинство копируют мрачные комплексы в Берлине. Пожалуйста, аппарат Министерства народного просвещения и пропаганды Москау – полностью в формате экс-ведомства доктора Геббельса. Серые колонны и цветная мозаика: белозубая арийская молодёжь рукоплещет национал-социализму. Обжигающий ветер треплет флаги рейхскомиссариата, алые знамёна с чёрным орлом, зажавшим в когтях дубовый венок. Без свастики – значки с её символом остались только у торговцев сувенирами на Вагнерке, пешеходной зоне имени композитора Рихарда Вагнера. Die Hakenkreuzflagge[8 - Крюковый крест – термин для обозначения свастики в Третьем рейхе (нем.).] отменён после Двадцатилетней Войны: фюрер почитаем, но не все рейхкомиссариаты довольны его наследием. Особенно те, где не стихают восстания «лесных братьев». Неподалёку обветшавший офис Трудового фронта. Когда-то эту организацию профсоюзов возглавлял Роберт Лей. Рейхсляйтера убили партизаны, в 1968 году, во время его поездки в Киев, – подослали почтового голубя с мини-гранатой.
Жуткий скрежет тормозов. Совсем рядом.
– Эй, куда ты смотришь, твою мать? Ой… жрец… простите, пожалуйста.
Уставившись на окна в здании Трудового фронта, я нечаянно вступил на проезжую часть и едва не попал под колеса зелёной «мазды». Забавное у машины имя – всегда хочется переконвертировать в мат, заменив пару букв, – ну, как в слове «холуй». Машины в Москау в большинстве своем японские, а «мерседес», «опель» и «фольксваген» используются только для представительских нужд – их больше невыгодно производить. Даже автобусы у нас – и те «мицубиси». Про велосипеды из Токио я вообще молчу.
– Ничего, аллес ин орднунг[9 - Всё в порядке (нем.).], – благодушно улыбаюсь я водителю.
Блин, и ведь сам не заметил, как сорвалось. Германизмы мы употребляем автоматически. Уже никто не скажет «паспорт», пробубнит – «аусвайс». Руссландцы нутром впитывают иностранные слова, я – не исключение. Хотя думаю на местном языке.
Вытираю лоб. Солнце просто жарит.
Жрецам Одина приходится нелегко. На жертвоприношение надо приходить в форменной одежде: кольчуга, меховые сапоги, на плечах волчья шкура, на поясе – ритуальный меч в пять килограммов, это вам не хухры-мухры. Убыстрить шаг не получится, но я и так почти у цели. Миную суши-пивнушку «Хачи», что в переводе значит «палочки». Всё-всё, ступаю на порог храма Одина. Откровенно говоря, от места работы я не в восторге. Чересчур громоздкое здание, в форме средневековой пещеры, с центральным гротом и ответвлениями-туннелями. Хотя и комфортное – внутри бьёт горячий ключ: очень удобно отмывать от крови мечи. У входа скульптурная композиция – бог Тюр вкладывает руку в пасть волку, чудовищному Фенриру. В 1947 году древнегерманская мифология была объявлена главной религией Третьего рейха: согласно завещанию рейхсфюрера Гиммлера[10 - В реальном мире, 1943 году рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер составил план по введению в Германии в качестве государственной религии скандинавской мифологии. План предусматривал строительство храмов викингов и казнь папы Римского. Однако так и не решился предложить этот план Гитлеру.]. Церкви и соборы, разумеется, не тронули, – верующим дозволено молиться, если захотят. Однако что сейчас обеспечивает популярность? Правильно – РЕКЛАМА. На раскрутку новых идей были брошены миллиарды рейхсмарок, телевидение, радио, ведущие актёры кино, включая тогдашнюю звезду Марику Рёкк и публично покаявшуюся Марлен Дитрих. Это принесло плоды – всего через десять лет половина рейха отринула прежнюю веру и понесла дары на алтари богов Великогермании. Сенсация? Нет. История человечества показывает, что люди чрезвычайно легко отказываются от религиозных убеждений – надо просто грамотно организовать рекламные акции. Христианство навязло в зубах за две тысячи лет, а новая версия старой религии («ремейк», как говорят в Калифорнийской Республике) пришлась кстати. Апокалипсис с четырьмя всадниками – нудная скукота, поглощение солнца волком Фенриром – свежо и оригинально. Почему религия не должна быть прикольной?
Открываю дверь магнитным ключом. Вваливаюсь в вестибюль, обливаясь потом, тяжело дыша. Внутри – никого, только жалобно блеет чёрный жертвенный козёл. Разумеется – все мои прислужники взяли отпуск. Это же Руссланд, летом тут поедут на дачу даже в атомную войну. Над алтарём вывешена памятка в виде топора. Я выучил её наизусть:
Понедельник – День Луны
Вторник – День Тюра
Среда – День Одина
Четверг – День Тора
Пятница – День Фрейи
Суббота – День Сатурна
Воскресенье – День Солнца
Граждане Москау не особо пунктуальны и дни недели называют по старинке. Но опытному жрецу, прошедшему практику в Норвегии и Тибете, ошибиться непростительно. Я подхожу к козлу. Тот ведёт себя само собой как настоящий козёл – плохо пахнет и пытается боднуть. Его скоро зарежут, и он имеет право меня не любить. Список дел – в ящичке у алтаря – повергает в ужас. Как я всё успею? Первым же пунктом идут похороны. Это не то что раньше – помахал кадилом, отпел и закопал. Покойников мало погрузить на одноразовые фанерные лодки фирмы «Мицубиси» и сжечь на Москау-реке. В обязанность жрецов входит также… стрижка умершим ногтей. Да-да. Когда наступит Рагнарёк, конец света, недра земли извергнут зловещий корабль Нагльфар, склеенный из ногтей мертвецов. Океан скуёт страшный холод, и это судно, скользя по морскому льду, повезёт на последнюю битву армию великанов-йотунов. Чтобы не случилось Рагнарёка, надо обрезать покойникам ногти, тогда Нагльфар и не сформируется. Ножницы на месте: делов-то – обработаем, подстрижём…
Вы думаете, никто в такое не верит?
Шварцкопфы – да. Они вообще либо православные, либо коммунисты, либо язычники. А остальные… едва человек обретает новую веру, он становится ревностен донельзя. Докатились, бабушки у подъездов уже сплетничают: богиня Ангбода родила детей от Локки или всё-таки от Тора?
Я подхожу к изваянию повелителя гномов, Рюбецаля. Сгорбленный маленький старичок с огромной бородой, лесной дух… Не забыть бы положить к его ступням связку грибов.
Голову вновь пронзает боль – сверкающей иглой.
Стискиваю зубы. Сжимаю пальцами морду козла на алтаре. Боги всемогущие…
Туман перед глазами не рассеивается. Я хрипло дышу. Рот наполнился кровью.
Пространство поглощает тьма. Рюбецаль рассыпается мелкими звёздами…
Видение № 1. Чёрные небеса
Жуткий свист ветра. Он ледяной – забирается под одежду, хватает пальцами скелета за горло, сковывает движения. Ресницы смёрзлись. Шмыгаю носом, боюсь открыть рот. Ветер уже не просто свистит – он воет, словно смертельно раненное животное… и от этого становится ещё холоднее. Пробираюсь сквозь сумрак – ни одного фонаря, кромешную тьму прореживают вспышки автоматных очередей. Из-под снега торчат скрюченные руки. Увязая в сугробах по колено, шатаясь, по городу бредут люди. Нет, не люди – тени. В грязных шинелях, заеденные вшами, потерявшие человеческий облик. Их обмороженные щёки замотаны бабьими платками, голенища сапог забиты тряпьём. Они ищут тепла у костров, кутаясь в связки одеял. Сумасшествие. Сворачиваю за угол разрушенного дома. Группа солдат копошится возле дохлой лошади – они в полубезумии от голода. Один подполз к голове и грызёт мёрзлое лошадиное ухо. На небе – ни звёздочки. Оно чёрное, слилось с землей в одно пространство. Ни единого целого дома. Только развалины, стены, как будто объеденные зубами неведомого чудовища.
Земля дрожит, и безумцы со ртами, полными конины, скопом бросаются в снег. Бомбардировщики. Их вой смешивается со свистом ветра, превращаясь в симфонию Апокалипсиса. Тьму разрывают на части оранжевые всполохи. Смерть.
Здесь всюду смерть.
Каждый знает ответ на вопрос: что они начнут есть, когда падут все лошади и будут выловлены все кошки. Друг друга. Тепло и еда – то, за чем здесь охотятся люди в лохмотьях. За банку тушёнки отдают золотой перстень. Но кто его возьмёт?
…Столбы с колючей проволокой. На ней гроздьями висят смёрзшиеся трупы. Тела никто не хоронит – их СЛИШКОМ много, и живые привыкли к соседству с мертвецами. Снарядные гильзы среди обломков кирпичей. В белых танках живы экипажи, но кончился бензин… Они лишь ворочают пушками, не в состоянии тронуться с места. Как погибающие мамонты, сломавшие себе ноги.
Я вижу, как солдат в безумии рвёт на груди шинель и кричит на обер-лейтенанта. Он молод и в стельку пьян, обер-лейтенант старше, лицо заросло щетиной, на лбу повязка с пятном засохшей крови. Шрам на правой щеке – полумесяцем, от осколка.
– Зачем нас прислали сюда?! – заходится воплем солдат. – Мы все тут передохнем!
Спирт – вот это всегда в изобилии. Иначе бы ни одной войны не состоялось. Всем страшно, когда идёшь на смерть. А выпивка растворяет ужас. Пусть и ненадолго.
Он швыряет автомат под ноги обер-лейтенанту. Лицо искажено гримасой:
– Это не моя земля. Отпустите! Я хочу уйти!
Обер-лейтенант качает головой. В голубых глазах отражается только падающий снег. Солдат валится в сугроб. Барахтается. Ползёт – в другую сторону. Офицер вынимает правую руку из кармана шинели. Смешно – на неё натянута дамская вязаная митенка, открывающая пальцы. Мизинец и указательный почернели – явно отморожены. Стискивает рукоять восьмизарядного вальтера. Целится – сквозь метель, что-то бормочет, стиснув зубы. Солдат уже дополз до бруствера.
Выстрел.
Солдат опрокидывается на спину, каска слетает с головы. Светлые волосы в крови. В ту же секунду звучит другой выстрел – тяжёлый, винтовочный, откуда-то издалека. Снайпер. Офицер обнаружил себя вспышкой, враг выстрелил наугад.
Обер-лейтенант падает на колени, уронив вальтер, и ложится на бок – мягко, словно собирается поспать. Вьюга в считаные секунды заносит свежие трупы снегом. Удивительно. Мгновение назад два человека были живы, а сейчас их нет. Каждый, кто идёт на войну, думает, что его не убьют. И, наверное, никаких бы войн в истории не было, если бы ты знал – убьют тебя. Да-да – ИМЕННО ТЕБЯ.
Новая армада бомбардировщиков пикирует вниз. Взрывы. Взрывы. Взрывы.
Я тру снегом щёки, и они не чувствуют холода. Похоже, у меня обморожение.
Я отлично знаю, почему вижу всё. Мёртвые города. Трупы. Ледяные пустыни.
ПРОСТО ОНА ЗАСТАВЛЯЕТ МЕНЯ ЭТО ВИДЕТЬ.
Глава 4
Раздражитель
(кинотеатр «Кайзер», улица Революции 1923 года)
Гость сел на соседнее кресло, по левую руку – согласно договорённости. Поёрзав, примостил на коленях поднос с жареной кукурузой и парой бумажных стаканов с надписью «кока-кола» – её популярность не смогло убить даже полное поражение Соединённых Штатов в войне с Японией. Не поворачивая головы, человек шепнул:
– Зд-дравствуй…
– Привет, – ответил Павел. – Спасибо, что пришёл. Выпьем за нашу встречу?
Человек усмехнулся, оглядев тёмный зал. Они сидели на последнем ряду – что называется, «места для поцелуев». Народу было немного, да и сеанс ещё не начался, показывали рекламные ролики. Как обычно, японские – йогурт «Годзилла». Кондиционеры не работали – запах пыли мешался с запахом влажных тел зрителей.
– Т-тебе ш-напс?
– Ой, умоляю. Достаточно того, что придурки вокруг пьют кофе вместо чая, словно это сделает их немцами. Плесни перцовочки – я знаю, у тебя всегда есть заначка.
Человек ощерил рот в ухмылке. Отставив поднос на соседнее кресло, полез за отворот пиджака, нащупывая флягу. Павел поймал себя на мысли – похоже, в первый раз видит давнего знакомца в гражданском. Оберштурмфюрер научного отдела гестапо Жан-Пьер Карасик не вылезал из тёмно-синего халата. Правда, одежда учёного ему не подходила. Огромного роста, с бритой головой и руками молотобойца, он скорее напоминал монстра из фильмов-комиксов студии Universum Film. Ну, а кто ещё мог появиться на свет от связи офицера французской дивизии СС «Шарлемань» и украинской крестьянки? Только такая атомная смесь. «И не раз ему в кино // Говорили: – Сядьте на пол, // Вам, товарищ, всё равно», – вспомнил Павел стишок про дядю Стёпу: в школе расписанный каракулями листочек читали под партами, пока не видит учитель, и помирали со смеху. С приходом немцев поэму запретили, а автор скрылся за Уралом. Правда, сейчас Министерство народного просвещения и пропаганды выпустило новую версию книжки, изменив герою имя – на дядю Шварца. Мясник из Австрии Арнольд Шварценеггер, снявшись в трёх фильмах культового режиссёра Лени Рифеншталь (включая и «Триумф воли: продолжение»), стал бешено популярен. Согласно опросам, семьдесят процентов людей мечтали увидеть его новым фюрером. Книга «Дядя Шварц» с ходу стала лидером продаж.
Павел глотнул из услужливо протянутого стакана. Перцовка обожгла нёбо.
– Ш-што ты х-хочешь спросить? – склонился над флягой Жан-Пьер. – В-вообще, я удивлён. Т-тебя в?вы-дернули из Г-гонк-конга, толком нич-чего н-не объяснив. Ст-транно.
Павел выждал несколько секунд. Освещение в зале погасло, начался фильм.
– Ты лучше представь, как мне странно, – спокойно заметил он. – У меня была отличная сделка, я собирался на встречу с оябуном местной группировки якудза[11 - Якудза – японская мафия, оябун – фигура, соответствующая «вору в законе».]. И в момент, когда я собираюсь звонить связному, на эфунк приходит распоряжение, а через минуту на почту – билет эконом-класса до Москау. Что делать? Взял такси, поехал во флюгхафен[12 - Аэропорт (нем.).]. На данный момент я знаю следующее: мне в гестапо покажут некий рисунок. Даже не фото, а именно рисунок. Изображение человека. Мне вообще не соизволили сказать, мужчина это или женщина. Так вот – я должен срочно найти того, кто на рисунке.
Прервавшись, Павел сделал большой глоток.
– Скажу честно: более идиотского задания я в жизни не получал. Но платят ТАКИЕ деньги, что можно положить в карман Луну. Или Солнце, или Землю… с этой суммой не проблема. И самое главное, если выполню задание, меня обещали больше никогда не беспокоить. Хочешь посмеяться? Рисунка я пока так и не увидел – жду доступ. Я давно не был в рейхе, а бюрократия с тех пор стала ещё хуже. Гестапо попросту вязнет в бумагах. Скоро придётся заполнять специальный формуляр, если захочешь помыться в душе.
Жан-Пьер выдохнул, отпив из стакана. Мрачно похрустел кукурузой.
– Т-ты сам поним-маешь, этого разг-говора не б-было.
– Об чём речь, – согласился Павел. – Я тебя в глаза не видел и знать не знаю. В эти кресла легко воткнуть микрофон, и тут по факту может быть прослушка… но вряд ли за нами тщательно следят. Прости, но я уверен – руководство гестапо так же, как и я, путается в догадках относительно личности на рисунке. Если уж распоряжение отдал Триумвират…
– Три… триумв-вират посвятили с-совсем недавно, – заметил Жан-Пьер. – А в наш отдел прик-каз на и… и… исследов-вание поступил в поза-апрошлом ггоду от Уп-правления имп-перской б-безопасности. Тогд-да были с-самые п-первые случаи. Но м-месяц наз-зад под Новгород-дом т-тайно пров-вели эксперим-мент. З-знаешь, ч-то там произ-зошло? Т-три человека попали в м-ментальный специзолят-тор… Один п-росто исчез у в?всех на г-глазах, как исп-парился. Я думал – в?вот он, к-кошмар. Но п-поверь мне – этто ещё цв-веточ-чки.
Он помолчал и «ахнул» всю перцовку разом – до дна.
– Ох, только это и помогает, – произнёс Жан-Пьер чистым, спокойным голосом без тени заикания. – Сколько раз за последние годы был у логопеда, всё без толку. Но не могу же я, извини меня, на работе четыре раза в день по стакану водки выпивать?
– Почему? – искренне удивился Павел. – Ах, ну да, в тебе же ещё французская кровь…
