скачать книгу бесплатно
Десятая заповедь
Валерий Фурса
Совершено покушение на успешного бизнесмена Василия Степанчука. Расследование обстоятельств преступления заходит в тупик. Один из "лучших" представителей милиции пытается отдать под суд напарника потерпевшего…
Валерий Фурса
Десятая заповедь
Пролог
Неожиданный выстрел расколол предрассветную тишину. Расколол безжалостно, властно и неумолимо. Он разорвал ночь пополам, будто гнилую мешковину, резко отделив прошлое от будущего, перечеркнув это прошлое и остановив стрелки чьих-то часов в серости наступающего утра.
Напуганное выстрелом воронье стремительно взлетело в небо, неистовым криком оповещая мир об очередном злодеянии против него. О злодеянии, учиненном наиболее совершенным творением Господним – человеком. И самым неудачным его творением тоже.
В этом зловещем вороньем крике слышался резкий протест против содеянного насилия. Не так! Вовсе не так должно начинаться летнее утро! Один только жаворонок может разбудить солнце. Только его неповторимая песня вправе оповестить все живое о наступлении нового дня. Песня летнего рассвета, а не безжалостный гром беды, имеет право на существование в этом лучшем из миров! Но лучший ли он на самом деле?…
Только немые свидетели этого ужасного злодеяния – уже чуть пригасшие предрассветные звезды равнодушно тускнели в небесной выси, невозмутимо наблюдая за тем, что творится на грешной Земле. Лишь они, далекие и холодные, видели что-то, пока еще недоступное никому другому. Но еще ни одна из них никогда и никому не открыла своих тайн. Ни своих собственных, ни тех, невольными свидетелями которых им пришлось стать только по причине своего высокого положения в этом мире. Наверное, никогда и не откроет…
Застучали двери домов. Заспанные, встревоженные неожиданным громом, люди начали выходить в свои дворы, тихо приветствуя соседей, и переспрашивая друг друга о причине неожиданной тревоги. Самые смелые из них вышли на улицу, тщетно пытаясь увидеть хоть что-то в рассветном сумраке.
Звук выстрела разбудил Галину. Какая-то непонятная, неопределенная и никак не осознаваемая тревога холодными тисками охватила ее сердце. Услышало, наверное, беду, вот и затрепетало тревожно и испуганно, будто пойманная в руки перепелка. Такого с ней еще никогда не случалось.
– Вася!..
Но мужа рядом не было. Знала, что собирался на рассвете поехать с товарищем на рыбалку. Говорил, что какой-то экзотики для своих прудов раздобыть желает. Несколько сомиков, окуньков и плотвичек. Да и на уху что-то домой привезти обещал. Он и раньше, время от времени, баловался удочками, но Галина довольно спокойно относилась к такому увлечению мужа. Пусть отдохнет! Ведь работает от зари и до зари. А с домашними хлопотами она и сама управится.
Если бы не тот, неосознанный еще, звук выстрела, не неистовое карканье растревоженной стаи ворон и не тревожный стук собственного сердца, то и уснула бы себе снова, как это и раньше бывало, никуда не спеша в это теплое воскресное утро. Но уснуть больше не могла. Наверное, впервые в жизни почему-то так тревожно заныло сердце, и душа, казалось, вот-вот вырвется из груди и легкокрылой чайкой полетит туда, за порог, где случилось что-то лихое, что-то злое и неотвратимое, такое, чему нет ни объяснения, ни возврата.
Набросив на себя легкий халатик, босая и непричесанная, выбежала она в сени и открыла дверь.
Ой! Лучше бы она ее не открывала! Лучше бы не видела той беды, которая так неожиданно свалилась на дружную семью Степанчуков. Но разве кто-то сумел спрятаться от беды за закрытой дверью? Не придумали еще такой двери. И замков, которые уберегли бы от зла, еще никто не сделал…
Открыла дверь, и сразу остолбенела от ужаса. На какое-то мгновение онемела на месте в каком-то странном оцепенении. Ее Васенька, ее муж и отец ее детей, лежал лицом вниз, упав с крыльца на заросшее спорышом подворье, а над его левой лопаткой зловеще краснело кровавое пятно…
– Васенька!!! – будто не губами, а самой мгновенно осиротевшей душой прокричала, и упала без чувств на тело своего любимого.
Соседи, услышав крик убитой горем женщины, бросились в ее двор и, растеряно посматривая друг на друга, молча обступили тела двоих молодых людей, которые так неожиданно для всех нашли свое последнее пристанище на ухоженной ими земле своего собственного двора. Безусые юнцы и поседевшие мужчины в одночасье будто окаменели, не зная, что делать. Только более импульсивные женщины, которые вслед за мужиками прибежали к дому супругов Степанчуков, пытались хоть что-то посоветовать.
– Пропустите! Разойдитесь немедленно! – резкий голос местного фельдшера Марии Михайловны вывел из оцепенения притихшую толпу. Сама же Михайловна быстро присела возле Галины и уложила ее на спину.
– Потеряла сознание. Отнесите ее быстренько в кровать и дайте понюхать вот это, – ткнула пузырек в руки ближайшей женщины.
– Он еще живой, – быстро проговорила Михайловна, прислушиваясь к еле слышным ударам сердца и пытаясь уложить Василия на спину. – Помогите! А вы, Семенович, немедленно звоните на «скорую»! И в милицию позвонить не забудьте!
Семидесятилетний Семенович, услышав утешительные для всех слова фельдшера, молодым козликом посеменил к своему дому выполнять данное ему чрезвычайное поручение.
– Сердце, кажется, не задето, – будто сама себе промолвила Михайловна. – Легкое, вне сомнения, пробито. Необходимо остановить кровь…
Казалось, независимо от нее самой, ее умелые руки уже доставали из сумки бинт и перевязывали раненого. Оно и не удивительно. Почти сорок лет на этой работе. Всякое в ее практике случалось. Но таких ранений ей видеть еще не приходилось. Движения ее были быстрыми и уверенными. Казалось, что эти руки сами знали, что и как им делать.
– Еще сделаем обезболивающий укол, и будем дожидаться «скорой помощи». Будем надеяться на лучшее.
– Васенька!!! – снова израненной чайкой бросилась к мужу Галина. – На кого же ты нас покинул?… Кто же тот вражина проклятый? Кто зло нам такое содеял?… – закричала-заголосила женщина-чайка над телом своего любимого.
– Не голоси, Галинка! – нежно обняла ее Мария Михайловна. – Не умер твой Васенька! Живой еще… А тревожить его не надо. Тяжело он ранен. Но наш Петр Федорович и не таких с того света возвращал. Помолись лучше за мужа своего. Будем надеяться, что «скорая помощь» быстро приедет.
– Уже приехала, – натужно прохрипел Семенович, забегая во двор. – Я и в милицию позвонил, и участковому нашему сообщил.
Василий неожиданно шевельнул губами, чуть-чуть приоткрыв глаза.
– Колька… – будто шелест листвы под легким ветерком, сорвалось с его уст, и он снова упал в тяжелое забытье, ступив на тоненькое лезвие между жизнью и смертью.
Глава 1
Только минут через десять после того, как «скорая помощь» помчалась с раненым в местную больницу, возле двора Степанчуков остановился милицейский УАЗик. Василий, наверное, уже и на операционном столе лежал.
– Так… – еле выполз из машины и, переваливаясь с ноги на ногу, двинулся к людям немолодой уже милиционер.
– А чего это вас так много здесь собралось? – сурово и чуть самонадеянно обратился он к толпе. – Все следы затоптали! Как мне теперь прикажете преступника искать? Или, может, сами найдете? Кого здесь убили?
– Не убили, – вышла вперед Мария Михайловна. – Ранили только. Тяжело ранили Василия Степанчука.
– Это бизнесмена-то нашего новоявленного? – будто обрадовался неожиданной новости, зачем-то переспросил милиционер. – Того, который лесопилку в лесничестве устроил? Кто бы мог подумать?… Но если его только ранили, то нам тут и делать нечего. Когда в себя придет, то сам своего обидчика найдет. Сам же его и накажет. За ним не заржавеет…
– Ты, Макар, меньше языком молол бы! Лучше делом займись, если ты на хоть какое-то дело вообще способен, – обрезала его Михайловна.
– Но, но, но! – сердито цыкнул на нее представитель закона. – Должностное лицо при исполнении обижаешь! В «кутузку» захотела?
– А ты не нокай на меня! Не запряг! И кутузкой своей меня не пугай. Я уже настолько пугана, что теперь ничего не боюсь. А тебя – тем более. Приехал дело делать, так делай! Или ты только со мной ругаться будешь?
– Ты поговори еще у меня, колючка будяковая! Почему раненого забрали, нас не даждавшись?
– Да ты, никак, с дуба упал, лейтенант?!. Пьян ты, или температура вдруг поднялась, что глупости такие несешь?… Дитя малое знает, что раненого спасать надо, а не твоего приезда дожидаться. Вот здесь он лежал. Лицом вниз. Пуля в грудь, чуть выше сердца попала, и со спины вышла.
– Ты, Михайловна, так хорошо все объяснила, будто сама в него и стреляла…
– Объяснила, потому что кровь останавливала, рану его перевязывала. Да что с тобой говорить? Неужели в вашей милиции кого-то более понятливого не нашлось? Один полицай-Макар в милиции штаны протирает?
Михайловна даже сплюнула в сердцах. А стоявшие вокруг люди тоже сердито заговорили, поминая нерадивого милиционера не совсем добрыми и далеко не тихими словами.
– Ты таки напросишься у меня на неприятности. Даже статья в кодексе соответственная есть. «Оскорбление власти» называется.
Тут уже и другие не сдержались. А старый Семенович от возмущения даже чуть заикаться начал:
– Т-ты д-долго еще б-будешь с ж-женщиной п-пререкаться? М-может, хочешь, чтобы я, как депутат р-райсовета, т-тебя на с-сесию вызвал, г-где т-тебя люди о работе твоей спросят? Тоже мне, власть нашлась! Задрыпанная…
На сессию районного совета Макару явно не хотелось. Потому он, насколько мог, приглушил свой гнев. Но продолжал что-то невнятно ворчать в свои кустистые усы. Он молча бродил по двору, заглядывал во все уголки, неуклюже пытаясь создать видимость того, будто что-то ищет. Даже фонариком кое-где присвечивал, хотя уже и утро наступило.
– А кто и откуда стрелял? – как черт из табакерки, снова спросил у присутствующих.
– Мать моя, женщина! Опять за рыбу деньги! А ты для чего сюда приехал? Или тебе только покататься захотелось? – Михайловна прямо-таки пылала от злости.
– Тут человека чуть не убили, а он детские вопросы задает! Ищи, ирод, откуда стреляли, и не выводи меня из себя! А то не посмотрю, что на тебе форма висит.
– Форма моя не висит, а на меня одета, – с ударением на последнем слове молвил Макар.
– Может, на ком-то она и одета, – не могла угомониться Михайловна. – А та тебе, как на чучеле огородном, висит. Займись делом, ирод! Потому что общество эту форму и снять может. Тем более, что висит она на недостойном ее человеке. А когда форму снимем, то и по заднему месту надаем хорошенько. Чтобы ум из него чуть повыше поднялся. А то он там у тебя явно застоялся. Может, тебе «пурген» дать?…
Собиралось на грозу. Не ту, что в природе живет по своим собственным законам и только по воле ветра налетает на наши города и села. А на грозу социальную, стихийную, когда возмущенная толпа вот-вот разразится громами справедливого гнева, и гнев тот разящими молниями так и прошьет бестолкового представителя закона.
Спасло Макара от неприятностей только то, что именно на то мгновение появился следователь районной прокуратуры. А вслед за ним и несколько представителей милиции подъехало. Они-то в некоторой степени и разрядили накалившуюся до предела обстановку. Хотя вряд ли ее можно было разрядить полностью.
Следователь в городке был человеком новым. Потому все соседи Василия заинтересованно присматривались к нему. Что же он сможет сделать, еще совсем желторотый, если вот этот, уже поседевший на службе мешок с дерьмом, только кучу глупостей намолол, а по делу так ничего и не сделал.
– Успокойтесь! Успокойтесь, граждане! Давайте, спокойно и детально во всем разберемся. Кто может подробно сообщить о том, что здесь произошло?
Мария Михайловна, не совсем еще успокоившаяся от словесных перепалок с горе-милиционером, насколько сумела, рассказала следователю о том, что видела.
– Потерпевший был в сознании, когда вы его осматривали и перевязывали?
– Нет. Только на какое-то мгновение глаза приоткрыл и вымолвил единственное слово – «Колька».
– А-а! Так это же дружок его закадычный! Тоже бизнесмен задрыпанный! Вот он его и порешил! – не сдержавшись, вклинился в разговор Макар. – Наверное, доходами делиться не захотел. Его работа! Сто процентов – его!
Собравшихся людей явно возмутили эти слова милиционера.
– Прошу вас не вмешиваться, господин старший лейтенант, – сердито оборвал его следователь. – Если можете доложить о чем-то существенным, то докладывайте.
– Как же! Доложит он! – не выдержал Семенович. – Он уже полчаса с Марией Михайловной ругается. А в расследовании обстоятельств дела у него – даже кот не валялся. Будто на прогулку сюда приехал.
– Вы место происшествия осмотрели? Откуда стреляли – выяснили?
– Да я чуть ли не на коленях весь двор облазил. Гильзы нигде нет.
– А на дороге смотрели? Или вы думаете, что гильза только во дворе может быть?
– Нет. На дороге еще не смотрел. Мы сейчас, в айн момент, это сделаем. Пойдем, ребята, гильзу искать.
Только теперь, открыто посмеиваясь над своим незадачливым начальством, из кабины вышел шофер-сержант.
– Что, Макар Иванович, досталось вам на орехи?
– Ты поговори еще у меня, – обижено засопел Макар. – Марш на улицу – дело делать! Разговорился тут. Лодырь!
Хотя ситуация была довольно напряженной, но кто-то из молодых даже тихонечко засмеялся. Это же надо! Как из человека, прямо-таки, прет начальственный дух! Правду говорят в народе, что не дай Бог из хама пана. Да еще и в милицейской форме.
Следователь тем временем произвел опрос всех свидетелей, хотя свидетелями присутствующих и не назовешь. Ведь свидетель – это тот, кто что-то видел и потому может что-то свидетельствовать именно об увиденном. Или слышал что-то определенное. А тут только часть присутствующих слышала выстрел. Да и не все из них поняли, что это был именно выстрел. Они были только свидетелями большой беды своих соседей. А вот, как именно эта беда подвернулась, как она случилась, о том никто и ничего не знал. Ни машины, ни мотоциклы, которых в городке было немало, по улице не проезжали. Чтобы кто-то убегал с места происшествия, то такого тоже никто припомнить не мог.
Составив протоколы опроса свидетелей, и детально описав в отдельном протоколе место происшествия, следователь прокуратуры уже, было, собрался ехать в больницу. Но именно в тот момент нашли стреляную гильзу. Свежо стреляную. Из нее еще запах пороха не выветрился. А нашли ее соседские мальчишки, которые тщательно осматривали придорожные кюветы, и старательности которых мог бы поучиться присутствующий на месте происшествия офицер милиции. Да и не только он.
Получалось, что стреляли с дороги, на гладком асфальтированном полотне которой никаких следов, конечно же, не было. Куда исчез преступник, то ли в верхнюю часть города подался, то ли в нижнюю, выяснить не удалось.
– По всему видно – «глухарь», Макар Иванович, – тихо сказал милиционеру следователь. – Вряд ли нам удастся раскрутить это дело.
– Что вы, Сергей Петрович! Так раненый сам на убийцу указал. Колька, мол. Дружок его закадычный.
– Друзья редко убийцами бывают, – не согласился с ним следователь. – Да и один ли Николай в этом городе есть…
– А, насколько мне известно, именно из друзей самые лютые враги и получаются. Вспомните мое слово! Николай – убийца! И я вам это докажу. Выписывайте постановление на арест! Он у меня в айн момент расколется.
– Вы что, разве не знаете, что ордер на арест только прокурор выдать может? И, к тому же, если для того есть веские основания. А я даже не его заместитель. Потому и решения такого принять не могу. Да и не уверен я в правильности вашего вывода.
– Как же вы можете в чем-то быть уверенным, если с колоритом нашим, местным еще не знакомы. А нашим людям – хлеба не давай, только бы по поводу нашего законодательства позубоскалить, да кулаки свои о чужие ребра почесать. У нас еще такие фрукты встречаются, что пусть Бог милует.
– Я еду в больницу, – не обращая внимания на слишком длинную реплику Макара Ивановича, сообщил ему представитель прокуратуры. – А вы, надеюсь, знаете, как в таких случаях поступать. Если не согласны с моим мнением и если у вас есть серьезные основания для отстаивания вашей точки зрения, то обращайтесь с соответственным рапортом к своему непосредственному руководителю.
Глава 2
Тьма… Тьма беспросветная, хоть глаз выколи! Ни солнечного лучика, ни лунного сияния, ни проблеска далекой звезды… Одна только растревоженная мысль, неуловимая, как тень в полдень, бродит где-то в дремучих лабиринтах подсознания, пытаясь постичь сущность того, что произошло. Изредка, словно споткнувшись обо что-то, перед внутренним взглядом высвечиваются отдельные картинки недалекого прошлого. Но утомленная мысль никак не может соединить эти картинки в одно целое…
Старший сержант Василий Степанчук отслужил срочную службу в воздушно-десантных войсках и вернулся домой с твердым намерением поступить в институт и выучиться на инженера-строителя.
Манила его романтика новостроек. Влекло к себе что-то новое, еще не изведанное. Хотелось его увидеть, это новое. А еще больше хотелось самому приложить руки к созданию чего-то необычного, еще до сих пор никем не виданного, такого, что изменяло бы существующий мир и делало его еще лучшим и более привлекательным для людей.
Раньше о таком почему-то не мечталось. Может, слишком молодым был, или, скорее всего, собственного жизненного опыта не хватало. Ведь что в жизни мог видеть вчерашний выпускник средней школы? Как и все его ровесники, жил он чуть ли не в тепличных условиях, созданных любящими родителями. Хотя бы в силу этих обстоятельств, не мог он видеть и понимать всех тех сложностей ежедневной жизни, которые нас окружают постоянно. Раньше, в совсем еще недалеком детстве и в юношестве, обо всех этих сложностях и не думалось. Да и погулять хотелось перед армией. А потом – испытать себя на прочность суровыми армейскими буднями.
Даже в мысли не было у Василия где-то в чем-то схитрить, придумывая себе несуществующие болезни, и таким образом откосить от воинской службы, как это делали некоторые из его знакомых.
– Так и до старости доживете, прячась за мамины юбки, – презрительно говорил в таких случаях мнимым больным. – Никогда так и не узнаете, на что сами способны. То ли сорняками в человеческом поле расти будете, то ли колосом весомым нальетесь…
Не всем нравились такие Васины мысли вслух. Но не заставишь же его замолчать, если слушать неприятно. Кто отвечал резко, а кто и помалкивал.
В институт Василий поступил без особенных хлопот. К знаниям всегда тяготел. Да и память у него хорошей была. Все налету схватывал, и запоминал надолго. А дальше пошли нелегкие студенческие будни. Надо было и лекции посещать, и к семинарам готовиться. Да еще и, время от времени, вагоны на станции вечером или ночью разгружать. Чтобы на жизнь хватало. Ведь сколько той стипендии?… А у родителей со средствами всегда туговато было. Младших на ноги ставить надо.
Может потому, что жилось в те времена нелегко, ни к сигаретам, ни к выпивке так и не пристрастился. Хотя и не отказывался иногда сто грамм выпить. В праздник какой-то, или при хорошей компании. Всегда был дружелюбным. С людьми сходился легко, хотя и расставался с некоторыми без всякого сожаления. Расставался, если чувствовал фальшь в их душах или слащавое словоблудие на устах. Приспособленцев никогда не любил. Ценил в людях чистоту души и откровенность в речи. Особенно нравились ему те, кто умел отстаивать свою точку зрения. Даже, если она не совпадала с его собственной.
Родители Василия, которые всю свою жизнь отдали обучению доброго, разумного и вечного детишек своего небольшого городка, никогда не заводили с ним разговоров о Боге. Но устоявшихся христианских традиций придерживались. Всегда, наравне с соседями, праздновали и Пасху, и Рождество Христово, да и другие большие религиозные праздники тоже. Не принято было в их молодые годы в церковь ходить. Особенно им, учителям.
Только один-единственный раз, в раннем детстве, Вася побывал в церкви. Когда умерла его бабушка. Детский разум не мог тогда постичь всего величия и таинства церковного обряда. Но после того случая возражать вере в Господа, даже подсознательно, уже никогда и ни перед кем не решался. А больше всего не нравилось ему, когда некоторые ушлые дельцы, неистово работая локтями, чтобы завоевать себе теплое место под солнцем, всячески пытались использовать религиозные верования людей и, сыграв на самых сокровенных струнах человеческих душ, сталкивали их чуть ли не лбами, натравливая парафиян различных конфессий друг на друга.
– Мы все христиане! – доказывал он в минуты откровенных разговоров, – и греко-католики, и католики, и православные, и даже представители разных сект. В жизни главное – быть человеком! И не столь важно, кто какой веры придерживается.
– Почему же ты сам в церковь не ходишь, если веры христианской не сторонишься? – спрашивали его некоторые.
– Да хотя бы потому, что не только честные и набожные люди туда ходят. Не только за молитвами они время в церкви проводят. – Отвечал он на такие вопросы. – Ходят и те, кто грязно ругается на людях, и те, кто ближнего своего, как липку, обдирает. В церковь теперь многие люди ходят для того, чтобы грехи свои замаливать, а не совета у Господа спросить и помощи в осуществлении добрых дел попросить. По мне, так достаточно Бога в сердце своем иметь. И заповедей его придерживаться. А если я не прав в этом, то мне самому за то и отвечать. Перед Богом, да перед совестью своей. А не перед вами.
Как-то на зимних каникулах уговорили его друзья на поездку в Карпаты.
– На лыжах покатаемся, – уговаривали они его, – возле вековых смерек Новый год встретим.
