Детство. Уроки

скачать книгу бесплатно


Перьевую ручку и карандаши в начальных классах я, как и все, хранил в пенале, доставал их только по мере надобности. У меня пенал был деревянный светло-желтого цвета. Это была прямоугольной формы длиной около тридцати сантиметров, шириной примерно семь и глубиной три сантиметра. Закрывался он выдвижной крышкой, она передвигалась по двум пазам, расположенным в верхней части боковых стенок пенала, и при закрытии ее торцевая сторона входила в паз наверху короткой торцевой стороны пенала.

У многих моих одноклассников пеналы были другие: округлые цилиндрической формы, также длиной около тридцати сантиметров, но более узкие, их диаметр был не больше трех сантиметров. Сделаны они были из тонкой, обычно светло-кремовой окраски. Меньшая треть этого пенала была съёмной, она одевалась на остальные две трети.

Чернила в начальных классах были фиолетового цвета, и только, когда, по-моему, в пятом классе разрешили пользоваться авторучками, цвет чернил стал синим. Этот синий и фиолетовый цвета так и остались единственно разрешенными, любой другой: красный, зеленый использовать ученикам и ученицам запрещалось, а красный цвет традиционно был учительский. Даже цвет пасты в стержнях шариковых ручек, которыми также было разрешено пользоваться, кажется, с седьмого класса, должен был только синий или фиолетовый, при чем фиолетовый был более распространенным. Официальная версия, озвученная учителями и школьникам, и родителям, запрета шариковых ручек заключалась в том, что использование их портит почерк учеников.

Почерк у школьников формировался с первых дней учебы. Сначала посредством, как я выше рассказывал, написания в тетрадке «в косую линеечку» палочек, разнонаправленных крючочков, потом букв алфавита. Если не ошибаюсь, начинали с прописных, а потом переходили на заглавные буквы. Каждая прописная буква должна занимать только одну «клеточку», выглядевшую как параллелограмм, образованный по бокам двумя наклонными полосками и двумя горизонтальными, расположенными сверху и снизу «клетки».

«Клеточки» следовали на каждой строке друг за другом, писать, повторяя образец, написанный учительницей в начале каждой строки, каждую прописную букву надо было, отступая на одну клетку от одной к другой, то есть через «клеточку». Заглавные буквы, такие как «д», «ш», «щ» «т», «ю», «ф», «м», «ы» занимали три «клеточки», «у», «х», «п», «е», «ё», «ц», «ъ», «я» – две, остальные одну.

Через некоторое время, кажется, во втором полугодии первого учебного года, длина «клеточки» увеличивалась за счет увеличения расстояния между наклонными полосками. Как я понимаю, это было сделано для того, чтобы в параллелепипедах увеличенного размера можно было писать не отдельные буквы, а слова и предложения, сохраняя уже привычный наклон букв.

Этим я, как и остальные мои одноклассники, занимались не только на уроках «чистописания», но и выполняя домашние задания. За кляксы, исправления, небрежно написанные буквы и слова, на листе тетрадки Нелли Борисовна всем нам дописывала дополнительные строки, как правило тех букв, которые, на ее взгляд, требовали повторного написания. Бывало, что к уже исписанному ею тетрадному листу, после проверки ею домашнего задания, добавлялся еще такой же. Но не из-за клякс, их у меня никогда на листах тетрадей не было, исправления, если и были, то их было очень мало, а вот буквы зачастую «хромали». Думаю, мне просто не хватало терпения выписывать их одну за другой, одну за другой … Да и, вообще, монотонная однообразная длительная деятельность по-прежнему не для меня: я готов долго заниматься чем-либо, но для меня важно, чтобы для достижения цели задания я мог применять разные действия. И, вообще, я против, чтобы кто-либо «стоял над душой», диктовал мне что и как делать. Если надо будет, я не постесняюсь спросить …

Кстати, помню, время от времени во время уроков «письма» и особенно «чистописания» Нелли Борисовна говорила, чтобы мы отложили ручки, после чего мы приступали к выполнению следующего упражнения. Мы вставали, поднимали, сгибая в локтях, до уровня плеч руки и начинали по ее команде сжимать и разжимать пальцы рук, повторяя за ней: «Мы писали, мы писали, / Наши пальчики устали. / А сейчас мы отдохнем / И опять писать начнем. /»

На первых порах, по-моему, на протяжении всей первой четверти, может быть и по дольше, оценки в тетради не ставились. За отличное выполнение заданий по «чистописанию», которое мы называли «письмом», «арифметике», «рисованию», «пению» и «труду» Нелли Борисовна выдавала бумажные пятиконечные красные звезды. Звезды, изготовленные из плотной бумаги предназначенной, как мы тогда говорили, «для занятий трудом», а проще говоря для аппликаций, были примерно пятисантиметрового размера. Такие звезды, получившие из, приносили из школы домой, показывали родителям, а на следующий день возвращали учительнице для дальнейшего использования. Я получал такие звезды часто, и бывали, не по одной в день. Однако, с ними у меня, не знаю почему, время от времени были проблемы: как-то так получалось, что, приходя из школы домой, я не мог найти вырученные мне звезды, по крайней мере, одну из них точно. А, как я мог не вернуть звезду моей учительнице? Это для меня было даже невозможно представить.

Папа нашел решение проблемы. Если, я не находил звезду, он с помощью циркуля и линейки, чертил точный, по образцу сохранившейся звезды, ее контур, и вырезал из точно такой же бумаги, как и первоначальная. Немногим позднее вырезал звезду уже я. Так, что знак отличия, а именно так я воспринимал звезду, я всегда возвращал Нелли Борисовне.

После того, как мои одноклассники и я выучили буквы и научились читать, в наш классе прошел «Праздник проводов Букваря». Как он проходил, я не помню, в памяти осталось только то, что в помещение класса вошли несколько пионеров, на шее одного из них висел большой: метр двадцать на метр плакат, бывший точной копией обложки букваря.

Помню, что не только не запрещалось, а, наоборот, поощрялось учительницей, рисование в тетрадях, но с одним условием: рисунки можно было размещать исключительно после выполненного домашнего задания: написал буквы, а позднее текст, решил примеры, – можешь нарисовать. Я рисовал разное: орнаменты, домик, деревья, елки, спутник, облетающий планету … В общем, все, что хотел.

Но, когда учительницей единственный раз было задано всем нам нарисовать кошку, я толком это сделать не смог. Может быть, потому что пытался срисовать ее с картинки из какой-то книжки, а не «творил» самостоятельно. Нарисовать-то я ее в результате нарисовал, но удовлетворения не получил, она была не похожа на ту, которая была на картинке. Нелли Борисовна никак не оценила мой рисунок, и это меня нисколько не расстроило. Но она оценила рисунок одного из моих одноклассников. Не знаю, сам ли он додумался или ему подсказал кто-то из старших, но он просто нарисовал контур сидящей спиной к зрителю кошки. А я-то, добиваясь сходства с образцом, рисовал и усы, и глаза, и каждую лапу! Ее рисовал профессиональный художник, до которого мне, семилетнему мальчишки, было, ой, как далеко.

Но этот неуспех, не отбил у меня тягу к рисованию, я продолжал рисовать, даже, будучи учеником третьего класса, некоторое время посещал занятия изостудии в Доме культуры «Вперед», в которую меня привели по моей просьбе мои родители. О том, какие были мои перспективы и причинах, почему я перестал посещать изостудию, мама написала в своей замечательной книге «Да, были времена …» (М., 2018 г.). Об изостудии я расскажу позднее.

Участвовал я, кажется, в четвертом классе и то ли в школьной «олимпиаде», то ли в конкурсе рисунков. Призового места не занял: неудачно написал сочинение по картине В. М. Васнецова «Богатыри», что и не удивительно, ведь, участниками конкурса были школьники старше моего возраста.

Кстати, еще о коте.

Однажды, на уроке, не помню рисования или труда, когда все мы лепили что-то, кажется, домик, деревце, синюю поверхность пруда и уточек, из пластилина, Нелли Борисовна рассказала нам о том, что кто-то из ее предыдущих учеников подарил ей вылепленную им из большого количества пластилина довольно большую фигурку «Кота в сапогах». Ей она очень понравилась, она принесла ее домой и поставила на подоконник. Но, не учла, что с наступлением теплой погоды, «Кот в сапогах» под лучами солнца нагрелся и растаял. Рассказ моей первой учительницы, так подействовал на меня, что я не стал выполнять то, что надо было лепить, а переключился на изготовления моего собственного варианта «Кота в сапогах».

Закончить фигурку «Кота в сапогах» на уроке я не успел, продолжил, уже придя из школы домой. В результате я эту фигурку величиной около двадцати сантиметров я слепил. Она могла бы быть и большего размера, но пластилин в коробке закончился.

На следующий день я принес «Кота в сапогах» в школу. Помню, что Нелли Борисовна видела ее, но что сказала не помню. Фигурка осталась у меня, через какое-то время я ее разломал, чтобы слепить что-то другое.

Кстати, лепили мы на прямоугольных картонках, вырезанных из любых имевшихся коробок, поверхность картонок обязательно должна была быть однотонной, без каких-либо рисунков.

Что мы рисовали на уроках не помню, но помню, что на уроках труда всех нас: и девчонок, и мальчишек, не разделяя по половой принадлежности, Нелли Борисовна учила шить и вышивать. Это мне не особо нравилось, но позже я понял, что эти, как и любые другие, полученные навыки полезны.

Да, поскольку я упомянул то ли об «олимпиаде», то ли о конкурсе рисунков, расскажу еще случай. В четвертом классе у нас был такой предмет, как «Природоведение», мне он очень нравился. Особенно я любил рассматривать картинки в учебнике, из которых почему-то запомнился филин в зимнем лесу.

Кажется, весной я принял участие, опять-таки не помню, то ли в «олимпиаде», то ли в конкурсе, связанном с этим предметом. Каждый из четырех четвертых классов школы был представлен, кажется, пятью учениками. Помнится, что победитель определялся по результатам ответов на вопросы, написанные на школьной доске того класса, в помещении которого участники конкурса, сидевшие по одному за партой, должны были за определенный период времени, по-моему, сорока пятиминутному, то есть такому же, как и продолжительность урока, написать на «двойных» тетрадных листах свои варианты ответов.

Ответы на все вопросы я знал, но сглупил в ответе на последний из них. Точную его формулировку, я конечно, не помню, но припоминаю, что этот вопрос был о том, что произойдет с пнем дерева, если его корень перестанет получать питательные вещества из почвы. Я подробно, насколько мог, расписал последствия, даже не забыл указать, что некоторое время на мне могут расти опята, а в последнем предложении написав, что со временем пень превратится в труху, в которой будут жить черви, личинки жуков, добавил «и другая дрянь». Вот это-то слово «дрянь» оказалось тем, которое лишило меня если не победы, то призового места точно. Об этом мне потом рассказала Нелли Борисовна.

Но вернусь к воспоминаниям о первом классе.

После того, как я и мои одноклассники научились читать, у каждого из нас вместо «Букваря», появился учебник «Родная речь»: большого формата с синей обложкой и цветной репродукцией картины И. И. Шишкина «Рожь» в ее верхней части. О не я упоминал выше, рассказывая о том, как непросто мне дался первый пересказ.

С этого времени в классе появилась «библиотека». В книжном шкафу, стоявшем у выхода из помещения класса, кажется, на одной полке лежали книжки. Они были небольшими по объёму, примерно толщиной сравнимой с толщиной двухкопеечной тетради, разного формата: какие-то повыше, какие-то пониже относительно друг друга. Их было немного. Нелли Борисовна объяснила нам, что каждый может взять любую из имеющихся книжек, прочитать ее дома, после чего вернуть взятую книжку обратно на полку.

Я несколько раз так и делал, но потом перестал: мне купили толстую темно-зеленого цвета в коленкоровом переплете книгу русских народных сказок. Я буквально зачитывался ею. Думаю, что с этого времени чтение книг стало одним из моих самых любимых занятий. А, когда папа привез с XXIII съезда КПСС различные, конечно, не рассчитанные на детский возраст, книги, и особенно понравившуюся мне книгу «Щит и меч» В. М. Кожевникова, я «превратился» в того, о ком говорят: «за уши не оттащишь». Книги. в детстве я читал, как говорится, «запоем», при чем в любом месте, где мог присесть: в квартире, на даче, в электричке, даже находясь в гостях.

Кстати, мне очень понравился художественный фильм «Щит и меч», первую строчку из, прозвучавшей в нем, песни «С чего начинается Родина?» я использовал в качестве эпиграфа к экзаменационному сочинению по окончанию восьмого класса. Точную тему сочинения, я, естественно, не помню, но, думаю, итак, ясно, о чем было сочинение.

С первым классом, вернее с его окончанием, у меня связаны еще два воспоминания.

Первое – это о том, как наш класс, а, может быть, и не только наш, не помню, участвовал, как мне представляется, в проведении «Последнего звонка» для десятиклассников. Он проходил на проезжей части Советской улицы, но не напротив здания школы, а ближе к ее пересечению с Первомайской улицей. Движение, очевидно, было перекрыто. Со стороны школы, ближе к тротуару, а, может быть, на нем, стоял длинный стол, кажется, покрытый зеленой тканью. Напротив стола выстроились десятиклассники, наш класс стоял справа от стола, ближе к зданию школы. За столом стояли директор и учителя школы. Кто выступал и что говорили, я, понятно, не помню. Запомнил только, что выпускники-десятиклассники подарили школе большую, примерно метр на сантиметров семьдесят картину, кажется, какой-то пейзаж, принимал ее директор. После этого я с моими одноклассниками вручили каждому выпускнику по букету цветов, почему-то преимущественного белых.

Второе – это то, что после окончания первого класса, я первый и единственный раз был в пионерском лагере. Но про пионерлагерь рассказ будет впереди, а пока продолжу о школьных днях …

***

Сразу скажу, по итогам каждой учебной четверти и каждого учебного года за все время учебы в начальных классах ни одной тройки в «Ведомостях оценки знаний и поведения», у меня не было. Преимущественно были «пятерки». По поведению всегда была «пятерка», или как, было, писали в начальной школе поведение было «примерное», в смысле служило примером для других.

Не могу сказать, что я учился увлеченно или с интересом, просто учеба для меня была тем, без чего я не имел права обойтись. Была ли она для меня долгом? Вряд ли. Я, как уже выше говорил, ощущал свой долг перед родителями, реализацией которого в то время для меня были отличные и хорошие оценки. Конечно, я понимал, что учиться необходимо, что образование во многом будет определять мою дальнейшую жизнь. Но образование никогда не было для меня главным. У меня было много интересов, отнюдь не связанных со школьными занятиями, хотя бывало, что я проявлял интерес к изучавшимся предметам, в основном, или читая литературные произведения на ту или иную тему, или «забегая вперед» от заданной на дом темы. И должен признаться, в некоторых случаях прочитанное мною помогало мне на уроках.

Помню, «проходили» мы по географии тему о почвах и минералах. «Проходили», потому что мне она была неинтересна, я воспринимал ее как тему, которую надо не просто запомнить, а «заучить» все названия и их свойства. Почему «заучить»? Потому, что, если я не понимал, как изучаемое мне может пригодиться не только на момент изучения, но и в дальнейшем, я, конечно, старался ее запомнить, но только потому, что так было нужно.

И надо же было такому случиться, что именно меня вызвала учительница географии, отвечать. Я вышел к доске добросовестно рассказал все, что выучил. Рассказать то рассказал, но чувствую, что как-то «куце» получилось. И я стал рассказывать про Вербилковский фарфоровый завод, книгу о котором привез папа, а я ее прочитал. Почему о нем? Наверное, потому, что сырье для фарфора – глина и минералы. Видимо, сработал ассоциативный ряд.

Помню, начав рассказывать, беру я лежащую на полочке, внизу школьной доски, длинную, кажется, метровую указку, и хочу показать на висящей на доске большой карте СССР местонахождение завода. А на карте не то, что Вербилок, даже Талдома нет! Карта то крупномасштабная! Что делать? И вот я и сказал примерно следующее «На этой карте нет нужного населенного пункта, но так как он находится на севере Московской области, то это примерно здесь!» и ткнул слегка заостренным концом указки между верхним и боковым лучами звездочки, обозначавшей столицу Советского Союза. Смотрю, учительница молчит, меня не останавливает, ну я и «разошелся»: до звонка с урока рассказывал про фабрику. Слушали меня все: и одноклассники, и учительница, не перебивая и не останавливая.

Закончился мой ответ, естественно, выставлением оценки. Как сказала учительница, за домашнее задание – «четыре», а за рассказ – «пять», и в итоге – «пять».

И еще был случай. Выше я рассказывал, что любил «забегать вперед». Вот, однажды, я «забежал», заглянув на несколько страниц вперед в учебник истории. Поинтересовался, так сказать, что мы дальше изучать будем? И наткнулся на тему о восстании Кондратия Булавина. Прочитал, заинтересовался и пошел в школьную библиотеку, где нашел на полке книгу об этом. Естественно, взял домой и прочитал. А в книге, почему-то не о восстании, а о крестьянской войне под водительством Кондрата, именно Кондрата, а не Кондратия, Булавина, и о том, что он якобы вступал, говоря современным языком, «в контакт» со шведским королем Карлом XII, да-да, тем самым, который потерпел поражение под Полтавой. Думаю, понятно, что у меня было в голове, после сравнения того, что я прочитал в учебнике и в книге.

И я, как сейчас помню, на лестничной площадке третьего этажа школьного здания после уроков подошел к учительнице истории и задал ей главный интересующий меня вопрос: «Почему в учебнике ничего не написано про контакты Булавина с Карлом XII?» Учительница, как я понял, очень удивилась и спросила откуда я это взял. Я ответил, что из прочитанной книге, которую нашел в школьной библиотеке, и назвал эту книгу. Ответ учительница дала мне не сразу, он был примерно таким: «Это точно не известно …» После чего она ушла.

А на следующий день, на уроке истории она меня вызвала к доске, предварительно объявив, что я знаю больше, чем написано в учебнике. И я, стал единственным, кто занял все учебное время урока, рассказывая опять-таки у карты с указкой в руках о том, что прочитал в книге. Правда, о заинтересовавших меня контактах, рассказать мне помешала учительница. Как только я «заикнулся» о них, как она попросила что-то показать на карте, а когда я это сделал, то, стремясь рассказать все, что прочитал, просто забыл вернуться к «контактам». В итоге, конечно, «пятерку» я получил.

Но это было уже не в начальных классах, хотя, припоминаю еще два эпизода, относящихся, кажется, к моей учебе то ли во втором, то ли в третьем классе.

Первый из них связан с тем, что Нелли Борисовна задала нам к следующему уроку, а он должен быть уже завтра, написать в тетрадках поговорки и пословицы о Родине. Я, как и все мои одноклассники, принял это домашнее задание к исполнению. Но не подумал, а где я найду эти поговорки и пословицы. В книгах, которые у нас были, их я не нашел. В общем, уже наступил вечер, а у меня в тетрадке ничего не написано. Конечно, я поспрашивал бабушку, маму и папу, но, как-то ничего не получалось.

Понимая, что, если я приду завтра с невыполненным домашним заданием, я точно получу «двойку», я, мягко говоря, был в паническом настроении. Не знаю почему, но мне пришло в голову написать: «Идите и скажите всем в чужих краях, что Русь жива. Пусть без страха жалуют к нам в гости .... Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет! На том стояла и стоит русская земля!» Это произнес Александр Невский в одноименном художественном фильме, который в это время, о котором я рассказываю, часто показывали по телевизору, и который я очень любил смотреть. Сам ли я вспомнил весь этот текст, или папа мне помог, но два последних предложения этого текста, я точно знал еще тогда.

В общем, сдали мы Нелли Борисовне на следующий день наши тетрадки на проверку домашнего задания, а, когда на следующем уроке она нам вернула, у меня на тетрадочном листе под выше приведенной цитатой стояла большая «пятерка»! Но это еще не все. Нелли Борисовна попросила всех, кому она поставила «пятерки», а таких в классе было, кажется, двое или трое, по очереди встать из-за парт и прочитать свои домашние задания вслух. Помню, после того как я прочитал свое, она так, говоря современным языком, прокомментировала его, что мне от сказанных ею слов было очень приятно. Не скрою, я был очень не то, что рад, а горд. И при этом Нелли Борисовна ни слова не сказала, что написанное мною, вряд ли полностью совпадает с определением понятий «поговорка» и «пословица»!

А героем второго эпизода стал мой младший брат Сергей. Как? А, вот, как.

Не знаю почему, но однажды Нелли Борисовна «задала на дом» написать сочинение «на страшную тему». При этом тему каждый должен выбрать сам. Я долго думал, о чем же написать, и только к вечеру придумал. Весь текст сочинения я, естественно, не помню, но содержанием моего сочинения стал якобы принятый мною за реальность и якобы приснившийся мне «страшный сон», в конце которого меня, не помню, кто тряс за плечо. Завершалось это мое сочинение тем, что я просыпался, открывал глаза и видел, что рядом со мной сидит мой младший брат Сергей, трясет меня за плечо и говорит, что пора вставать!

***

За время учебы я бывало испытывал, мягко говоря, недоумение, а, если сказать точнее, то непонимание. Непонимание не того, что изучали, такого со мной никогда не было, а того, почему и именно так задаются некоторые задания и для чего, преподавать то, что мне, а в этом я был уверен уже начиная с седьмого класса, не пригодится в дальнейшем. Нет, конечно, я прекрасно понимал, что чем больше знаешь, тем лучше. Но при этом задавался вопросом, что лучше: знать понемногу обо всем, или много о том, что интересно?

То есть я, фактически пришел к пониманию необходимости углубленного изучения отдельных предметов в школе за счет сокращения до минимального приемлемого уровня изучения остальных предметов. Возможно, это связано с тем, что к седьмому классу я интуитивно чувствовал, что я – «гуманитарий», мне интересны литература и история, а не математика и физика, не биология. Я не представлял себя «технарем» хотя, как я выше рассказывал, оценки у меня и по «гуманитарным», и по «техническим» предметам были в то время только отличными и хорошими. В «технических» предметах меня интересовала не их теоретическая, часть, а практическая: я хотел, чтобы у меня в руках были не листы бумаги с формулами, а реальные, лучше сделанные мною самим, предметы.

Приведу несколько запомнившихся мне ситуаций, которые при всем моем уважении к учительскому труду и, не скрываю, свойственному мне, почтительному отношению к учителям, вызывали у меня я непонимание.

Помню, в самом начале учебного года учительница биологии задала нам следующее домашнее задание: принести на очередной урок биологии засушенные растения цветущей сурепки. Но подумала ли она при этом, что для того, чтобы принести засушенные, надо было эти растения предварительно задолго до предстоящего урока засушить? Подумала ли она о том, что такого задания никому из класса на лето не давалось? Подумала ли она о том, что, даже если предположить, что, например, с использованием нагретого до определенной температуры полотна утюга, можно было бы достаточно быстро высушить эти растения, откуда ученики могли взять эти растения? Сурепка цветет в мае-июне, а домашнее задание дается в начале сентября! Что, учительница не знала этого? Я-то это знал! Не зря же, когда мы ездили на электричке, на дачу в Трудовую, а также в Талдом, я в начале лета часто видел заросшие поля, почти сплошь покрытые желтым ковром цветущей сурепки.

Примерно такие вопросы, роились в моей голове, после того как я записал домашнее задание. Но, решив, что при всех спорить с учительницей нельзя, и допуская, что я заблуждаюсь относительно сроков, придя домой из школы я поделился с бабушкой своими сомнениями. Бабушка удивилась и сказала, что она никогда, даже еще живя в деревне и работая на полях, не видела, чтобы сурепка цвела и росла осенью. Но я все-таки уговорил ее пойти со мной и моим младшим братом в лес на Долгие пруды, вдруг, да и найдутся в нем или на прилегающих к нему полях эти растения. Мы пошли и, как и следовало ожидать, ничего не нашли.

Вечером папа также подтвердил мне, что мое мнение о сроках правильное.

В результате на следующий урок я, как и мои одноклассники, пришли с не выполненным домашним заданием. А, что же учительница? Ничего! Она «забыла» о данном ею нам домашнем задании! В общем получилось так: не было этого домашнего задания – не было и все!

И еще пример.

Я очень любил уроки труда, мне нравилось мастерить что-либо своими руками и видеть результат, сделанного мною. Да, мне не очень хотелось, например, несколько уроков подряд обрабатывать однообразными движениями заготовку головки молотка или рукоятки для пассатижей. Но я понимал, для чего они нужны и делал. Понимал потому, что учитель труда еще до того, как я и мои одноклассники-мальчишки приступали к работе, рассказывал, что изготовленное нами будет передано на завод и использовано рабочими, то есть, говоря современным языком, мотивировал нас на достижение необходимых результатов.

Однако, был момент, когда я не понял, почему учитель труда дал нам именно такое задание. Оно заключалось в том, чтобы каждый из нас принес на очередной урок труда брусок не менее полутораметровой длины, из которого каждый изготовит для личного пользования хоккейную клюшку. Мотивация была что надо: какой же мальчишка откажется иметь свою собственную клюшку! Тем более, что купить клюшку в то время было не просто. Я, например, играл клюшкой сделанной мне папой из двух обломков настоящих клюшек, я их подобрал возле хоккейной коробки на стадионе «Труд». Папа подогнал их друг к другу, скрепил шурупами и для крепости туго обмотал место, где один обломок налегал на другой несколькими слоями изоляционной ленты, сначала черной «тряпичной», а поверх ее синтетической изоляционной лентой синего цвета.

А, подумал ли учитель труда, где мы-мальчишки возьмем бруски? Не знаю. Может быть, понадеялся, что мы придем на урок без них? Как-никак на изготовление клюшек на уроках труда, как мне помнится, он согласился, только после наших многочисленных просьб.

Несколько дней, которые оставались до урока, я искал нужный брусок. О его покупке хотя и шла речь, но магазина, где его можно было бы приобрести в городе не было.

В конце концов мне повезло: в сугробе между нашим домом и детским садом я нашел сломанный брусок из числа тех, которые обычно служили для изготовления сиденья и спинки уличных лавочек. Конечно, он был «не презентабельный»: с облезлой местами серо-голубой краской, торчащими с одного концы щепками, но, главное, он был даже сантиметров на тридцать длиннее, чем было нужно!

Так, что на урок труда я пришел не с пустыми руками. Не помню, все ли мои одноклассники принесли бруски, но те, у кого бруски были, под руководством учителя труда начали делать клюшки. Кажется, уроки труда у нас были сдвоенными, то есть за одним через перемену следовал второй. Пришлось мне «повозиться» с моим бруском: и опиливать его, и строгать сначала фуганком, а потом рубанком, и долотом с молотком выбивать паз для «крюка» будущей клюшки. Когда я завершил работу с бруском, не только пол у столярного верстака, на котором я я все вышеперечисленное делал, был в стружках и опилках, но и мой фартук. Это фартук вместо халата мне специально сшила бабушка для уроков труда. Ну, а выпилить и предоставленной учителем труда многослойной фанерной дощечки параллелограмм «крюка» и обработать его грани драчевым напильником было совсем просто.

Я думал, что сборку этих двух заготовок мне придется делать на шурупах, но учитель труда принес специальный клей, которым под его надзором я и склеил заготовки. Практически готовую клюшку по указанию учителя, я зажал в месте склейки в тиски сбоку от верстака и оставил ее в них сохнуть. Кажется, дня через два я пришел и забрал ее из школьной столярной мастерской.

Конечно, это была не та клюшка, которой играли настоящие хоккеисты, но для меня было важно, что она у меня есть. В этот же день я ее опробовал, сыграв с соседскими мальчишками в хоккей. Прослужила она мне, наверное, около двух лет, прежде чем отвалился «крюк».

Не понимал я и того, почему задавались домашние задания выучить к следующему уроку, то есть практически за полдня, большие стихотворные тексты, например письмо Татьяны к Онегину, или «Бородино». Неужели учительница литературы «забывала», что кроме ее предмета есть еще минимум четыре, а то и пять, домашнее задание по которым также необходимо было выполнить или, как мы тогда говорили, «сделать» к следующему дню?

Конечно, я знал и понимал, что заучивание, как мы тоже говорили, «наизусть» стихотворений развивает память, но почему именно в таком объёме и в такой краткий срок? Да, я выучивал заданные стихотворные тексты, но сколько для этого потребовалось, не побоюсь сказать, нервов? Уверен, что и на результаты выполнения домашних заданий по другим предметам, не мои, но, скажу мягко, некоторых моих одноклассников, особенно тех, у кого и так были проблемы со знаниями, краткий срок для заучивания стихотворных текстов, не мог не оказывать отрицательного влияния. Чего скрывать, были же «двойки» у моих одноклассников за невыученные уроки, признавались же те из них, кого вызывали к доске, что им не хватило времени для выполнения домашнего задания. Почему же так было?